01 семестр / Разное / Всё, что может понадобиться / Определение Культура

Альберт К. Кафанья

ФОРМАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ОПРЕДЕЛЕНИЙ ПОНЯТИЯ “КУЛЬТУРА”^*

ВВЕДЕНИЕ

Недавно пробудившийся интерес к проблеме определения понятия “культура” — верный знак того, что культурная антропология наконец-то начала выходить из описательной фазы своей непродолжительной научной карьеры. Ибо до тех пор, пока силы науки поглощены сбором и описанием данных, терминологические тонкости, как правило, не привлекают особого внимания. Когда этнограф впервые наблюдает сакральный ритуал или церемониальный танец, он не спрашивает себя: “Посмотрим, должен ли я это описывать? Является ли это элементом культуры, согласно данному мной определению?” Подобно специалистам в других областях научного знания, он узнает предмет своего исследования “с первого взгляда”. Еще до появления профессиональных антропологов люди обладали такой непосредственно данной способностью отличать характеристики культуры от прочих феноменов. Эту способность я буду называть “до-дефиниционным знанием” культуры.

Адекватность терминологии начинает волновать исследователей лишь тогда, когда они пытаются сформулировать общие принципы, разработать гипотезы и составить предсказание для проверки этих гипотез. Обладая до-дефиниционным знанием культуры, этнографы описывали свои полевые наблюдения в терминах, которые казались им наиболее подходящими для их целей. В результате то, что в одной монографии именовалось “племенем”, в другой называлось “нацией”, и т.д. Чтобы облегчить понимание и сделать возможными обобщения, ученые попытались разработать и принять стандартные термины для описания одних и тех же феноменов, встречающихся в жизни разных народов. Это — подготовительная стадия развития научной терминологии. Она ограничивалась поиском стандартных терминов, которые можно было бы использовать в кросс-культурных исследованиях. Эти усилия в определенной мере увенчались успехом. Но поскольку задачи этнологов не сводятся к простому обобщению фактов и попыткам разработать гипотезы для объяснения описываемых закономерностей, то их интерес к терминологии выходил за рамки поиска договоренностей относительно ее использования.

Поскольку научные гипотезы должны быть логически непротиворечивыми и поддаваться верификации, то и термины должны быть определены соответствующим образом. В итоге мы и столкнулись с растущим интересом к определениям.

Итак, я попытался подчеркнуть два момента. Во-первых, несмотря на разногласия по поводу того, каким языком следует “говорить” о “культуре”, все культурные антропологи “знают”, что перед ними тот или иной культурный элемент, когда его видят. Во-вторых, такое до-дефиниционное знание, будучи адекватным для описания, для объяснения и предсказания недостаточно.

В этом очерке доказывается, что критически оценить господствующие и противоречащие друг другу определения “культуры” будет проще, если воспользоваться некоторыми формальными правилами определения, разработанными в философии науки. Я попытаюсь применить набор таких формальных правил к нескольким распространенным в настоящее время определениям “культуры” и попытаться несколько усовершенствовать эти определения, недостатки которых — по существу терминологические. Введением в такой формальный анализ послужит краткий обзор некоторых общих принципов теории определений.

НЕОБХОДИМОСТЬ ОПРЕДЕЛЕНИЙ ¹

Теория определений выросла из необходимости повысить коммуникативность естественного языка. Для всех естественных языков (языков, изучаемых лингвистами) характерно то, что относительно небольшой набор лингвистических элементов функционирует в огромном множестве разных контекстов и обстоятельств. Структура языка такова, что его элементы вкупе со свойственными ему правилами словообразования (фонологическими) и преобразования (правилами грамматики) позволяют ему создавать бесконечное множество выражений. Например, один и тот же набор слов может функционировать в эмоциональном, побудительном или описательном дискурсе. Требования, которым должен удовлетворять любой данный набор слов, дабы эффективно выполнять эти разные функции, будут, разумеется, заметно отличаться в зависимости от типа дискурса. Большинство слов, или даже более крупных лингвистических единиц (units) обладают определенной степенью неясности, неопределенности и двусмысленности. Эти свойства делают слова и выражения более многогранными и широкоохватными, что позволяет им удовлетворять самым разным требованиям, которые может предъявлять к ним обыденный дискурс.

Неясность (vagueness) - одно из важных свойств языка. Слово является неясным тогда, когда существуют такие пограничные случаи, в которых трудно решить, применимо к ним данное слово или нет. Пример неясного слова - слово “лысый”. Сколько волос должен потерять человек, чтобы мы могли назвать его лысым? Неясность, как правило, выгодна, поскольку позволяет обсуждать предметы, точным знанием о которых мы не располагаем. Например, в обыденном дискурсе применение слова “рыба” для обозначения всех животных, обитающих в воде, является достаточно ясным. Но для зоолога, желающего, чтобы было проведено различие между китами и другими обитателями морских глубин, такое словоупотребление оказывается неудовлетворительным. Неясность нашего языка отражает неясность наших знаний.

Другое важное свойство обыденного языка - неопределенность (indefiniteness). Слово является неопределенным, если в том контексте, в котором оно появляется, оно дает меньше информации, нежели дало бы какое-либо другое слово. Например, в высказывании “Система родства западно-европейских народов является двулинейной” слово “двулинейная” является неопределенным, ибо дает меньше информации, чем дало бы слово “эскимосская”. Опять-таки, как и в случае неясности, мы иногда бываем вынуждены пользоваться в своей речи неопределенными словами.

Самым важным из свойств обыденного языка является, вероятно, полисемия. Слово можно назвать полисемичным, или многозначным, если оно имеет два или более прочно устоявшихся смысла, или значения. Эта особенность слов чрезвычайно облегчает освоение языка и общение, поскольку сокращает размер рабочего словаря. О полисемичном слове можно говорить как о двусмысленном (ambiguous), если при его использовании вкладываемый в него специфический смысл не становится ясным из контекста. Обычно принято говорить о двусмысленности слов. Между тем, строго говоря, слова полисемичны; двусмысленным является словоупотребление. Чтобы пояснить это, рассмотрим слово “bank”. В обычном понимании это слово имеет два значения: берег (bank) реки и сберегательный банк (savings bank). Будучи полисемичным, слово “bank” само по себе не является двусмысленным. Предложение же “I lost it near the bank” [“Я потерял его на берегу (или: около банка)”] двусмысленно. Если полисемия представляет собой одно из важнейших и неотъемлемых свойств языка, то двусмысленность, если не свести ее к минимуму, серьезно ограничивает эффективность коммуникации.

Двусмысленность представляет собой, быть может, самое распространенное препятствие на пути эффективной коммуникации. Поэтому необходимо рассмотреть некоторые из наиболее типичных ее форм и концептуальные методы их устранения. Наиболее “опасные” двусмысленности проистекают из незаметного смещения или смешения конкурирующих значений полисемичного слова. Три наиболее часто встречающихся типа таких смещений - это смещения “слово-референт” (word-referent shifts), смещения “коннотация-денотат” (connotation-denotation shifts) и смещения “процесс-результат” (process-product shifts).

Важнейшим источником двусмысленностей, вероятно, является смещение “слово-референт”. Такая двусмысленность, которую иногда называют ошибкой “употребления vs называния” (use versus mention fallacy), оказалась в центре внимания специалистов по общей семантике. Они назвали эту ошибку “словесной магией” и считали, что она служит источником величайшей путаницы в мышлении. Человек впадает в эту ошибку, когда путает употребление слова для обозначения некой невербальной сущности или указания на нее с употреблением слова для обозначения или указания на само слово (то есть на вербальную сущность). Ярким примером путаницы в мышлении, проистекающей из данного типа смешения, является утверждение некоторых физических антропологов о необходимости замены слова “расовый” на слово “этнический”. Этот аргумент выглядит следующим образом: “Раса была причиной наиболее пагубных деяний в истории человечества; следовательно, мы должны заменить расовое этническим”.

Путаница здесь возникает в результате того, что в первом случае слово “раса” употребляется для выражения отношения к предрассудкам и дискриминации, во втором же случае имеет место указание на само слово “раса”. Выражение “словесная магия” очень подходит для описания этого аргумента, поскольку в нем молчаливо предполагается, что посредством изменения слов мы изменяем глубоко укорененные привычки и установки. Можно установить четкое различие между употреблением слова и указанием на него, если указываемое слово заключать в кавычки: например, из четырех букв состоит не Билл, а слово “Билл”.

Еще одной постоянной причиной ошибок являются смещения “коннотация-денотат”. Пример такого типа двусмысленности содержится в высказывании: “Слово ‘русалка’ имеет значение; следовательно, русалки существуют”. В этом утверждении смешиваются два смысла слова “значение”. В одном смысле, “значение” слова состоит из всех тех конкретных объектов, к которым это слово обычно применяется. Этот смысл “значения” обычно именуется денотатом. В другом смысле, “значение” слова складывается из тех общих свойств, которыми должен обладать конкретный объект, чтобы данное слово было к нему применимо. Этот смысл “значения” обычно называется коннотацией. Различие между денотатом и коннотацией слова, вероятно, можно разъяснить на следующем примере: денотат слова “культурный антрополог” состоит из таких конкретных объектов (людей), как А. Л. Крёбер, Роберт Лоуи и т. д., тогда как его коннотация состоит из таких общих свойств (качеств), как изучение науки о культуре, проведение полевых исследований среди дописьменных народов и т. д.

В философском дискурсе слово “значение” обычно употребляется в смысле коннотации, поскольку все мыслимые слова - сколь бы неясными, неопределенными и двусмысленными они ни были, - имеют коннотацию. Однако слово не обязательно должно иметь денотат, и некоторые весьма употребительные слова (например, “русалка”) действительно его не имеют. Более того, необходимо отметить, что логическая деятельность по установлению и прояснению коннотации слова (т. е. определению термина) и эмпирическое определение его денотата по существу не зависят друг от друга.

Последний тип двусмысленности, который мы рассмотрим, иногда называют смещениями “процесс-результат”. Такого рода словесная путаница может возникать в тех случаях, когда в обычном понимании слово означает как процесс (или некоторую деятельность), так и продукт (или результат) этой деятельности. Этот тип двусмысленности можно проиллюстрировать следующим утверждением: “Наука представляет собой постоянно самокорректирующуюся деятельность. Следовательно, теория кровообращения Гарвея ненаучна, ибо за последние три столетия она не претерпела никаких изменений”. Слабость этого аргумента — в пренебрежении тем, что в обычном понимании слово “наука” обозначает как результат, то есть совокупность подтвержденных гипотез, так и процесс, посредством которого получают эту совокупность гипотез.

ФУНКЦИИ ОПРЕДЕЛЕНИЙ

Я рассмотрел некоторые наиболее важные особенности употребления слов, позволяющие им удовлетворять разнообразным и сложным требованиям естественного языка. Между тем очевидно, что строгие требования научного дискурса делают желательным употребление таких терминов, многозначность которых была бы сведена к минимуму.

Определение можно рассматривать как концептуальный механизм контроля над функциями слова. Обычно определения применяются в следующих целях: а) для прояснения неясных и неопределенных слов, б) для устранения двусмысленности и в) для объяснения новых слов через старые. Определения, используемые в этих целях, помогают установить и поддерживать логическую согласованность научного языка. Между тем в научной работе определениям присуща и другая, не менее важная функция. Она связана с фундаментальным принципом философии науки, требующим от научных гипотез практической верификации. В соответствии с этим принципом, высказывания являются научно значимыми тогда и только тогда, когда вытекающие из них выводы поддаются непосредственной или косвенной верификации при помощи наблюдения. Эту функцию выполняет особый класс определений, так называемые “рабочие определения”. Они служат соотнесению гипотез с теми наблюдениями, при помощи которых они могут быть подтверждены.

Прежде чем приступить к анализу определений “культуры”, было бы полезно рассмотреть природу научных определений, различные типы определений и некоторые формальные правила определений, которые будут далее использоваться в нашей работе.

Что представляют собой научные определения? Рассматривая этот вопрос, следует прежде всего отметить, что определяются “слова”, а не “вещи”. Когда мы требуем определения “культуры”, мы просим объяснить употребление слова “культура”, а не дать эмпирическую характеристику феномена культуры. Отметить это не будет лишним, ибо широко распространенное непонимание этого факта является, вероятно, главной причиной того, что антропологи до сих пор почти нисколько не продвинулись к достижению общепринятого определения своего важнейшего термина.

Если понимать определение как “объяснение” значения или употребления термина, то что здесь подразумевается под объяснением? Определение дает объяснение, устанавливая необходимые и достаточные условия применения (или употребления) соответствующего термина. Устанавливая условия, при которых может употребляться то или иное слово, определение имплицитно устанавливает коннотацию слова. Например, когда Джордж П. Мердок оговаривает правила употребления слова “клан”, предполагается следующее определение: пусть слово “КЛАН” означает “любую сплоченную социальную группу, обладающую однолинейной системой происхождения, паттерном совместного проживания, соответствующим системе происхождения, и механизмом интеграции супруга со стороны”². Здесь необходимое условие обозначения чего-то словом “клан” заключается в том, чтобы это нечто было сплоченной социальной групппой; достаточным условием является обладание тремя вышеуказанными дополнительными атрибутами.

Все определения состоят из двух компонентов: во-первых, объясняемого слова и, во-вторых, слова или нескольких слов, используемых для объяснения первого. Обычно эти компоненты называются соответственно определямым и определяющим. В определении Мердока, приведенном выше, определяемое было напечатано прописными буквами, а определяющее - курсивом. Каждое определение утверждает, что эти два компонента имеют эквивалентные коннотации и могут использоваться как взаимозаменямые.

Хотя каждое определение должно устанавливать после-дефиниционное употребление и значение определяемого приравнивания его к использованию и обозначению определяющего, они могут различаться в зависимости от характера устанавливаемого ими соотношения (иначе говоря, соотношение может быть утверждением, оговаренным употреблением слова или толкованием), а также в зависимости от того, имело ли определяемое до-дефиниционное использование. На этой основе можно выделить три типа определений.

ТРИ ТИПА НАУЧНЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЙ

Первый тип, который мы рассмотрим, можно назвать справедливыми определениями. В данном случае предполагается до-дефиниционное употребление как определяемого, так и определяющего, определение же просто устанавливает равенство между ними. Например, справедливое определение: “шлюп” означает то же самое, что и “судно с косым парусным вооружением, обладающее одной мачтой и единственным кливером” - представляет собой высказывание, которое может быть как истинным, так и ложным. Поскольку в нем утверждается, что его определяемое и определяющее могут взаимно заменять друг друга во всех контекстах, не нанося ущерба общению, то оно является фактическим утверждением, которое можно проверить, спросив людей о том, как они используют эти слова, наблюдать их вербальное поведение, заглянуть в словари и т. д.

Важно заметить, что хотя использование определяющего должно быть “очень близким” к употреблению определяемого, они не обязательно должны быть идентичными. Например, использование определяемого часто бывает двусмысленным, то есть предполагает множественность значений; в этом случае справедливое определение может устранить двусмысленность слова, устанавливая, что лишь одно употребление, а именно то, в котором используется определяющее, является эквивалентным употреблению определяемого. Справедливое определение, следовательно, может в ряде случаев подвергать анализу определяемые слова. Успех его, разумеется, зависит от определяющего, у которого меньше недостатков по сравнению с определяемым.

Второй тип обычно называют номинальными определениями. Номинальные дефиниции наделяют значением неизвестное (определяемое) при помощи известного (определяющего). В данном случае определяемым является либо новый термин, либо старый термин, используемый в новом контексте; предполагается, что определяемое не имело до-дефиниционного употребления. Номинальное определение удовлетворяет потребность технического языка в экономии, так как его определяемое всегда значительно короче определяющего, например: а¹⁰ = а´а´а´а´а´а´а´а´а´а. Номинальное определение имеет договорной характер; оно просто заявляет о намерении использовать определяемое в качестве синонима определяющего. Следовательно, вопрос о его истинности или ложности не стоит. Эти определения, стало быть, не являются суждениями; в них просто оговариваются условия употребления того или иного термина. Номинальное определение может быть названо удачным тогда и только тогда, когда его использование повышает строгость и плодотворность языка.

Особым классом номинальных определений являются так называемые “рабочие определения”. Рабочие определения используются исходя из требований измерения и верификации научных гипотез. Термин можно назвать определенным, когда он используется, обозначая такие свойства, которые поддаются эмпирическому наблюдению и измерению. Точнее говоря, термин является рабочим в том случае, если следствия из гипотезы, в формулировке которой он содержится, поддаются опытной проверке. Примерами такой дефиниции могут служить определение “температуры” как делений на шкале Фаренгейта и определение “интеллекта” как суммы баллов по тесту IQ. Когда Лесли А. Уайт говорит, что степень эволюции культуры может быть измерена количеством энергии, приходящейся в год на душу населения, он по сути предлагает рабочее определение “эволюции”³.

Третий тип определений может быть назван поясняющим. В данном случае определяемое имеет устойчивое до-дефиниционное употребление, а определяющее не обязательно обладает таковым. Существенной особенностью таких определений является то, что в них всегда содержится попытка проанализировать определяемые ими термины. Рассмотрим, к примеру, следующую попытку объяснения неясного термина “лысый”: “лысым” можно назвать любого человека, к которому может быть применено выражение “обладающий линией волос, отступившей за пределы вертикальной линии, перпендикулярной плоскости Франкфорта”. Это определение, хотя его определяющее явно выходит за рамки устойчивого словоупотребления, вероятно, является истинным в плане того, что большинство людей, обычно считающихся лысыми, обладают одновременно и теми свойствами, которые конкретизируются в определяющем. Кроме того, принятие данного определения помогает устранить неясность, свойственную слову “лысый”, посредством исключения многочисленных пограничных случаев. Как показывает этот пример, пояснения представляют собой гибрид, обладающий характеристиками как номинальных, так и справедливых определений. Иначе говоря, хоть они и должны совмещаться с привычным словоупотреблением, их принятие служит уточнению и прояснению такого словоупотребления.

ФОРМАЛЬНЫЕ КРИТЕРИИ ОПРЕДЕЛЕНИЙ

Далее приводится перечень правил, предлагаемый в качестве основы для оценки формальной адекватности определений “культуры”.

1. Определение должно устанавливать значение определяемого слова.

2. Определяющее должно быть менее двусмысленным, менее неопределенным, менее неясным и более известным, чем определяемое.

3. Замена определяемого определяющим в соответствующих контекстах (для справедливых и поясняющих определений) должна быть совместима с обычным словоупотреблением и/или повышать строгость и эффективность употребления слов.

4. Определяющее должно обладать свойствами хотя бы косвенно доступными для опытного восприятия.

АНАЛИЗ ОПРЕДЕЛЕНИЙ “КУЛЬТУРЫ”

В конце очерка хотелось бы представить итоги недавней дискуссии по поводу определений “культуры”. Приведенные ниже определения⁴ были выбраны потому, что каждое из них широко используется, а все вместе они представляют весь спектр текущих определений.

Определения, отталкивающиеся от понятия социального наследия

Одно из определений этого типа дается Брониславом Малиновским: “... социальное наследие есть ключевое понятие культурной антропологии. Обычно оно называется культурой...”⁵. Эдвард Сепир использует примерно такое же определение, говоря, что термин “культура” означает “любой социально унаследованный элемент человеческой жизни - как материальной, так и духовной”⁶. Ральф Линтон присоединяется к этой точке зрения, утверждая: “Социальное наследие называется культурой... культура означает все социальное наследие человечества...”⁷.

Приведенные высказывания — реальные определения, ибо в них утверждается, что значение слова “культура” эквивалентно значению выражения “социальное наследие”. Эта группа определений может быть подвергнута критике в нескольких аспектах. Во-первых, определяющее (“социальное наследие”) не уменьшает неясности определяемого (“культуры”). Например, празднование Рождества, вероятно, и может быть рассмотрено как элемент нашего социального наследия, однако в настоящее время этот праздник отличается гораздо большей коммерциализацией и меньшей духовностью по сравнению с тем, каким он был для предыдущего поколения. Возникает вопрос: насколько подобными друг другу должны быть обычаи, чтобы мы могли рассматривать один из них как наследование другого?

Кроме того, эти определения оказываются ложными, поскольку слова “социальное наследие” и “культура” не являются взаимозаменяющими, как то в них утверждается. Фактически, значение слова “культура” оказывается гораздо более широким по сравнению со значением выражения “социальное наследие”. Возьмем, к примеру, формулу Е=mc², известную обывателю как теория относительности Эйнштейна. В то время, когда она была впервые обнародована, она не была частью нашего социального наследия, но лишь немногие антропологи отважились бы отрицать, что она была элементом культуры. Мне кажется, что проблема здесь возникает от пренебрежения обычным значением “культуры” как процесса, а не только результата. Значение выражения “социальное наследие” не включает в себя тех процессов, посредством которых вводятся новые культурные элементы, а старые элементы видоизменяются и прямо или косвенно передаются. Таким образом, значение “социального наследия” не эквивалентно значению “культуры” и оказывается его подмножеством (см. рис. 1)⁸.

Неясность выражения “социальное наследие” можно было бы уменьшить при помощи вспомогательного поясняющего или рабочего определения, которое бы исключило пограничные случаи. Например, можно было бы ограничить значение выражения “социальное наследие” обозначением тех вещей и событий, которые существовали до рождения старейшего члена общества и которые, по его мнению, не изменились за время его жизни. Оказалось бы, что проблему “процесс/результат” можно решить, если оговорить, что слово “культура” означает только результат. Такая модификация обыденного словоупотребления могла бы сделать данное понятие более конструктивным.

Определения, отталкивающиеся от понятия научаемых форм поведения

Определения, отталкивающиеся от понятия научаемого поведения (learned behavior), использовались многими психологами, социологами и антропологами. Рут Бенедикт говорит: “... культура есть социологический термин, обозначающий научаемое поведение...”⁹. Джулиан Стюард предполагает: “Культуру обычно понимают как приобретенные способы поведения, передающиеся социально...”¹⁰. Согласно Эллисону Дэвису: “... культура... может быть определена как все поведение, вырабатываемое индивидом в процессе приспособления к группе...”¹¹. Для Клайда Клакхона: “Культура включает в себя все передаваемое социальное научение”¹². Аналогичным образом, Чарлз Хоккет утверждает: “Культура — это привычки, которые люди приобретают в результате научения... от других людей”¹³.

Все это справедливые определения, в которых предполагается, что до-дефиниционное значение слова “культура” совпадает со значением выражения “научаемое поведение”. Данные определения не удовлетворяют критерию взаимозаменяемости, поскольку значение выражения “научаемое поведение” (когда оно ограничивается человеческими существами) значительно уже значения слова “культура”. Про эти определения мы можем сказать, что в них игнорируется “результативный” аспект “культуры”. Ибо независимо от того, какое конкретное определение дается культуре, редкие антропологи исключают из ее описания орудия труда, оружие, предметы ритуала и т. п. на том основании, будто бы артефакты не являются ее элементами. Связь между “научаемым поведением” и “культурой” может быть представлена следующей диаграммой (рис. 2), показывающей, почему справедливые определения этой группы — ложные.

Предлагаемые модификации

Логическая проблема, связанная с данными определениями, состоит в том, что существует множество контекстов, в которых слова “культура” и “научаемое поведение” не являются взаимозаменимыми. Я мог бы предложить два способа усовершенствования таких определений. Первый заключается в замене определяющего на “научаемое поведение и его результаты”, дабы обеспечить взаимозаменимость его со словом “культура” в гораздо большем числе контекстов. Второй состоит в том, чтобы отойти от обыденного словоупотребления, рассмотреть определение как объяснение и представить доказательства, оправдывающие этот отход.