01 семестр / Разное / Всё, что может понадобиться / РИТУАЛЫ ВОССТАНИЯ В Ю-В АФРИКЕ

Для этой церемонии приготавливаются два сосуда из тыквы. Каждый сосуд пользуется известностью как “Принцесса” (инкосатана) и, по-видимому, связан с Принцессой Инкосатаной, которая, как считает д-р Купер, представляет собой “небесное божество, отпечатком ноги которой является радуга, а выражением настроения - молния”. Это наводит на мысль о некоторой ее связи с Номкубулваной. Сосуды изготавливаются потомственными ритуальными экспертами, которые пользуются известностью как “Люди [Жрецы - М. Г.] Моря”. Из стада, принадлежащего человеку, не являющемуся подданным королевского клана, похищается черный как смоль бык. “Он разъярен и полон достоинства”, и эти противоборствующие эмоции, так сказать, оплодотворяют собою все ингредиенты ритуала. Быка забивают, а полосками снятой с него шкуры обматывают сосуды “принцессы”. Затем, с наступлением вечера, “Жрецы Моря”, получив благословение у предков короля, отправляются за морскими водами и водами крупных пограничных рек, а также растениями, произрастающими в непроходимых лесах в горах Лебомбо. В прежние времена это было опасное путешествие во вражеские земли, однако “[требовались] воды мира [для того], чтобы дать королю силу и чистоту”. Пока могущественные жрецы перемещаются по стране, они практикуют разрешенные им по этому случаи грабежи.

В тот день, когда луна ночью полностью уходит в затемнение, сосуды переносят в священное помещение, находящееся в королевском краале. Некоторые из жрецов занимаются грабежами в столице. Начинается “малая церемония”. Вооруженные отряды ветеранов из столицы королевы-матери покойного отца нынешнего короля собираются в краале и становятся в форме полумесяца. Стоя посреди мычащего скота, они медленно и монотонно поют сакральную королевскую песню:

Ты ненавидишь дитя-короля,

Ты ненавидишь дитя-короля (повторно).

Я должен умереть вместе с Отцом (королем),

Боюсь, о нас еще вспомнят.

Они кладут его на камень:

- спит со своею сестрой:

- спит с Лозитупой (Принцессой):

Ты ненавидишь дитя-короля.

Слова повторяются в различном порядке снова и снова. Во время пения вооруженные отряды из столиц короля и его королевы-матери входят в крааль, и армия образует полукруг. Королевы и принцессы, женщины более скромного происхождения и дети стоят отдельными рядами - тем дальше, чем больше разница в статусе. Все монотонно поют вторую священную песню:

Ты ненавидишь его,

Мать, люди - враги,

Ты ненавидишь его,

Люди - колдуны.

Смирись с предательством Мабедлы -

Ты ненавидишь его,

Ты причинила зло,

покорись,

те и эти - повсюду ненавидят его,

они ненавидят короля.

Эта песня тоже исполняется еще раз, а затем уступает место песням, “богатым историческими аллюзиями и моральными предписаниями”; последние могут исполняться также и по случаю мирских торжеств. Д-р Купер приводит одну из них: в ней тоже говорится о врагах короля среди народа, поскольку она призывает отомстить тем людям, которые, как считалось, убили его отца - короля Буну - при помощи колдовства.

Давайте вооружимся, люди столицы,

сожжем гарем,

щит льва пропал (повторяется).

Тем временем король находится в священном месте. Жрецы Моря приходят со снадобьями, чтобы исцелить его, а женщины отводят глаза, ибо “если посмотреть на снадобья короля, то можно сойти с ума”. Здесь же, в этом помещении, убивают черного быка, и армия перестраивается из полукруга в форму полной луны перед входом в священное помещение, в то время как позади него выстраиваются молодые воины. Пока короля лечат могущественными магическими снадобьями, он окружен своими подданными. Армия поет королевскую песню, которая исполняется по случаю всех важных эпизодов жизни короля:

Король, печальна твоя участь,

Король, они отвергают тебя,

Король, они ненавидят тебя.

Песня замолкает; чужестранцы, не обязанные оказывать почтение королю, мужчины и женщины из королевского клана, а также женщины, забеременевшие от этих мужчин, удаляются прочь. Д-р Купер отмечает, “что в пик ритуального действа короля должны окружать только преданные ему и не связанные с ним родством подданные”. Главный из Жрецов Моря кричит: “Он вонзает в него оба рога! Наш Бык!” Таким образом люди узнают, что король выплюнул снадобье, дабы прервать старый год и подготовиться к новому. Толпа аплодирует, ибо король “одержал победу и придает силу земле”. Люди исполняют национальный гимн, преисполненные теперь уже не ненависти и отвержения, а триумфа:

Здесь Необъяснимое!

Наш Бык! Лев! Снизойдите.

Снизойди, Небесное Существо,

Непобедимое.

Играй, подобно волнам морским,

Ты, Необъяснимое, Великая Гора.

Наш Бык.

Все расходятся. Всю ночь в святилище горит огонь.

Перед тем, как взойдет солнце, люди вновь собираются в краале и исполняют песни отвержения. Они кричат: “Приди, Лев, проснись, солнце покидает тебя”; “Они ненавидят его, сына Буну”, - и выкрикивают прочие оскорбления, дабы пробудить короля к действиям. Вместе с восходом солнца король входит в святилище, и его окружают войска. Они вновь поют:

Король, печальна твоя участь,

Король, они отвергают тебя,

Король, они ненавидят тебя.

Чужестранцы и члены королевского клана удаляются, и вновь совершается церемония выплевывания снадобий. Ритуал заканчивается.

Остается только важная “работа людей для королевства”. Воины пропалывают сады королевы-матери, однако их труд описывается так, что работают они лениво, при этом играя и бездельничая. Главы воинских отрядов призывают воинов работать энергично и бранят бездельников, однако называется все это работой с ленцой, и у меня есть подозрение, что здесь имеет место по меньшей мере неосознанный протест против работы на государство. Войско танцует, а затем людей угощают согласно их рангу. На этом малая церемония завершается, и в последующие две недели люди предаются пению и танцам, готовясь к большой церемонии, которая состоится в полнолуние; в это время силы людей по мере прибывания луны растут и обретают новый статус. В эти дни на национальное торжество собираются люди со всей страны.

Темы, которые я анализирую, уже проявили себя в малой церемонии, а потому большую церемонию, которую с непревзойденной артистичностью удалось описать д-ру Купер, я, за недостатком времени, опишу лишь в самых общих чертах. В первый день молодые воины - девственно чистые и не оскверненные половыми связями - совершают нелегкое путешествие за вечнозелеными и быстрорастущими кустарниками. Затем они танцуют вместе с королем. На третий день, после того, как они отдохнут, короля лечат могущественными снадобьями. Молодежь забивает еще одного похищенного быка, кража которого “приводит в гнев” его владельца-простолюдина, но на этот раз голыми руками, и если вдруг кто-то был нечист, то это мероприятие должно закончиться для него увечьями. Магически могущественные части быка забираются для исцеления короля. Четвертый день - это великий день, когда, как пишет д-р Купер, “король появляется во всей своей красе, и драматически разыгрывается амбивалентная установка любви и ненависти, ощущаемая по отношению к королю и друг к другу его братьями и подданными, не связанными с ним родственными узами”. Король, голый, лишь с ослепительным наконечником из слоновой кости, укрывающим его половой член, проходит сквозь толпу людей в святилище, в то время как те исполняют песни ненависти и отвержения. Его матери рыдают и жалеют его. Он выплевывает снадобья, дабы его сила наполнила народ и пробудила его. Затем он пробует хлеб нового урожая; на следующий день это делают в порядке очередности различные статусные группы народа. В полдень король, окруженный членами королевского клана, танцует во главе армии. Теперь они поют другую песню:

Мы покинем их вместе с их страной,

Странники - словно дальний гром,

Слышишь ли, Дламбула, слышишь ли ты?

А женщины им подпевают:

Слышишь ли ты?

Давайте уйдем, давайте уйдем.

“Слова и музыка неистовы и печальны [говорят свази], подобно морю, “когда оно сердится, а морские птицы носятся над волнами”. Женщины королевского клана ходят вперед-назад, собравшись в небольшие доведенные до отчаяния группы... Многие рыдают. Ноги мужчин энергично и неспешно притопывают, черные султаны покачиваются и трепещут, принцы подходят поближе, выводя короля в центр. Все ближе и ближе подводят они его к святилищу. Толпа приходит в неистовство, пение становится все громче и громче, тела качаются и все более надвигаются на святилище, вталкивая в него короля”.

Д-ру Купер дали две внешне противоречащие друг другу интерпретации этого обряда. Согласно первой, королевский клан хочет еще раз перебраться на новое место жительства. “Они хотят, чтобы их король отправился вместе с ними, они хотят покинуть народ, которому не доверяют”. Вторая интерпретация была такова: “[Королевский клан] демонстрирует свою ненависть к королю. Они отвергают его и выталкивают из своих рядов”. Я полагаю, что обе интерпретации верны, ибо обе они отчетливо прослеживаются в следующем акте¹⁹. Песня изменяется:

Приди, приди, Король Королей,

Приди, отец, приди,

Приди король, о, приди же сюда, король.

“Принцы стучат своими палками в небольшую дверцу и призывно ударяют в свои щиты, медленно и просительно отступают назад, пытаются выманить его, упрашивают его: “Явись из своего святилища. Солнце покидает тебя, о Ты, Высокий””.

Король появляется в образе неистового чудовища. Его голова покрыта черными султанами, а тело - ярко-зелеными остроконечными травами и побегами. Эти и прочие аксессуары обладают ритуальными ассоциациями. Он “будто бы не желает возвращаться к народу. Он исполняет сумасшедший танец уклонения”. Затем он возвращается в святилище, и принцы опять кричат ему, чтобы он вышел, называя его “королем королей”. “Они отступают назад, замирают, опять подступают. Наконец он откликается на их зов. В момент его появления они отступают назад, соблазняя его последовать за ними, но он, сделав несколько шагов, поворачивается назад, и они опять следуют за ним по пятам”. Воины энергично танцуют, ударяют в свои щиты, ибо “своими движениями они сохраняют жизнь и здоровье короля. Действо приобретает все большее напряжение... [Король] внушает ужас, и, в то время как острые, словно ножи, травы врезаются в его кожу, он неистово корчится от страданий и ярости”.

Наконец вперед выходят непорочные юноши: они держат в руках особые огромные черные щиты. Песня становится триумфальной:

Гром в глубине,

Они слышат громовые раскаты.

Юноши стучат в свои щиты, а король в это время, танцуя, приближается к ним, в то время как они от него отступают. Он еще два-три раза возвращается в святилище, а затем появляется, держа в руках тыкву, которая все еще зелена, хотя и была сорвана в прошлом году. Чужестранцы и члены королевской семьи вновь покидают место действия. Король опять отступает к святилищу, раздразнивая людей; потом он вдруг внезапно выбегает вперед и швыряет тыкву в щит. Люди топают ногами, свистят и громко колотят в щиты. Все расходятся.

Некоторые информаторы рассказывали д-ру Купер, что во время войн человек, получивший тыкву и тем самым ставший обладателем могущественного сосуда, символизирующего прошлое, должен был погибнуть, возвратившись на поле брани. Она предполагает, что он, возможно, был национальным козлом отпущения, “жертвой будущему”.

Король полон опасной магической силы. В эту ночь он сожительствует со своей ритуальной женой, становящейся для него кровной сестрой; таким образом, кровь простолюдинов и королевская кровь встречаются в ней, превращая ее для короля в сестру-жену. На следующий день все население пребывает в табуированном состоянии и подчиняется множественным ограничениям, в то время как король сидит обнаженный среди своих влиятельных советников. “В этот день очень заметна идентификация народа с королем”. Например, тем людям, которые нарушают табу на долгий сон, делают замечания (наподобие “Ты заставляешь спать короля”) и облагают их штрафом. Королеву-мать также лечат снадобьями.

В последний день некоторые из вещей, использованных в церемонии, сжигают на большом костре, а люди танцуют и поют, причем печальные песни отвержения теперь на целый год становятся табу. Должен пойти дождь (обычно так и бывает), который гасит костер. Проводятся пиршества, устраиваемые за счет правителей, и люди радостно предаются любовным утехам. Воины пропалывают королевские поля, а затем расходятся по домам.

В ярком описании д-ра Купер эти церемонии уже сами по себе представляют доминирующую в них символику. В них можно уловить разрядку мощных напряжений, составляющих содержание национальной жизни: король и государство против народа, а народ против короля и государства; король в союзе с простолюдинами против враждебно настроенных в отношении него братьев-принцев, простолюдины в союзе с принцами против короля; связь короля со своей матерью и своими королевами; единство нации в противостоянии внутренним и внешним врагам и в борьбе с природой за сохранение жизни. Эта церемония - не просто массовое утверждение единства; в ней подчеркиваются конфликт, утверждение восстания и враждебности к королю (при периодическом подтверждении единения с королем), а также отнятие власти у короля. Политическая структура, будучи источником процветания и силы, обеспечивающим внутреннюю и внешнюю безопасность нации, в лице короля становится сакральной. Он ассоциируется с его предками, ибо невзирая на то, что короли и подданные рождаются и умирают, политическая структура сохраняется из поколения в поколение. Королева-мать связывает его с прежними королями, а его жены-королевы - с будущими. Есть и множество других элементов, но мы, опять-таки, видим, что драматическое, символическое разыгрывание социальных отношений во всей их амбивалентности, согласно людским представлениям, способствует достижению единства и процветания.

4

Прежде всего, я должен еще раз отдать дань уважения глубокой проницательности сэра Джеймса Фрэзера. Он подчеркивал, что такие сельскохозяйственные церемонии связаны с политическим процессом, а умирающий бог часто идентифицируется со светскими королями. Также он привлек внимание к церемониалам восстания, описав широко распространенное явление назначения “временных королей”, которых по истечение нескольких дней мнимого правления либо приносили в жертву, либо подвергали осмеянию и лишали власти. Однако, ввиду неадекватного материала, которым он пользовался, он не мог прийти к тем выводам, к которым пришли мы. Выдвинутую мною гипотезу можно было бы проверить на классическом материале, но я не уверен, возможно ли собрать необходимые для этого данные. Подробный анализ египетских церемоний, предпринятый профессором Франкфортом, может поведать нам лишь о том, что “Принцы, а также Родственники Короля пользовались определенной властью. Вдобавок к тому, на некоторых рельефах изображены фигуры, обозначающие “людей”, или “подданных”. На них показаны толпы зрителей, которые, хотя и явно находились вне относительно отграниченной территории храма, тем не менее наблюдали за процессиями, направлявшимися в гавань, и, возможно, еще как-то иначе в них участвовали; как именно - мы теперь уже не имеем возможности реконструировать”²⁰.

Неподготовленные наблюдатели примитивных обществ и местные документальные источники обычно не фиксировали эти важные элементы церемониала. Поэтому я осмелюсь предположить, что ближневосточные и классические церемонии, возможно, были организованы аналогичным образом и давали выражение социальным напряжениям.

5

Здесь мы сталкиваемся с культурным механизмом, требующим пристального внимания со стороны социологов, психологов и биологов; необходим подробный анализ процессов, благодаря которым такое разыгрывание конфликта достигает благословенной цели - социального единения²¹. Здесь мы, безусловно, имеем дело с общей проблемой катарсиса, поставленной Аристотелем в сочинениях “Политика” и “Трагедия”, т. е. проблемой эмоционального очищения посредством “сожаления, страха и воодушевления”. Здесь я попытаюсь проанализировать лишь социологическую среду данного процесса.

В первую очередь мне бы хотелось подчеркнуть, что ритуал восстания протекает в рамках установившегося и не ставящегося под сомнение социального порядка. В прошлом юго-восточные банту могли критиковать отдельных властителей и индивидов и восставать против них, однако они никогда не ставили под вопрос саму систему институтов. Зулусские женщины, безусловно, страдали и испытывали на себе жесткое психическое давление оттого, что находились в социальном подчинении и передавались вследствие замужества в посторонние группы, однако они желали выйти замуж, родить детей, иметь хорошо обработанные и плодородные поля, дабы прокормить своих мужей и свои семьи. В ритуале Номкубулваны они временно превращались в непристойных мегер, а их дочери - в воинственно настроенных пастухов; однако они принимали существующий социальный порядок и не формировали партии суфражисток. Здесь, как я думаю, есть очевидное указание (причем вовсе не обязательно неправильное ввиду своей очевидности) на некоторый набор социальных причин, по которым эти африканские церемонии могут свободно и открыто выражать фундаментальные социальные конфликты. Они одержимы; это не суфражистки, преследующие цель изменить существующий социально-политический порядок, а женщины, ищущие себе хороших мужей, которые подарили бы им детей.

Аналогичным образом, и мужчины в африканской политической жизни иногда бывали повстанцами, но никогда не были революционерами. И король, и соперничающий с ним принц, и подданный - все принимали существующий порядок и его институты как нечто правильное. Претенденты на власть, выступая против установленной власти, пытались не более чем отвоевать для себя те же самые властные позиции. Профессор Франкфорт описывает аналогичную структуру, существовавшую в древнем Египте. Фараон “поддерживает установленный порядок (важнейшим элементом которого является справедливость) под натиском сил хаоса”. Этот порядок был маат; обычно это слово переводится как “истина”, однако “на самом деле означает “правильный порядок”, т. е. внутреннюю неотъемлемую структуру творения, интегральной частью которой является справедливость”. Это настолько “действенно признавалось народом, что во всей долгой истории Египта не обнаруживается ни единого свидетельства каких бы то ни было народных восстаний”, хотя в изобилии обнаруживаются дворцовые интриги²².

Принятие установленного порядка как правильного, хорошего и даже священного, судя по всему, допускает наличие необузданных эксцессов, каковыми являются ритуалы восстания, поскольку сам порядок удерживает это восстание в своих границах. В силу этого разыгрывание конфликтов - будь то непосредственное, путем инверсии или в какой-то иной символической форме - подчеркивает социальную сплоченность, в рамках которой эти конфликты существуют. Каждая социальная система представляет собой поле напряжения, полное амбивалентности, т. е. сотрудничества и борьбы. Это касается как относительно стационарных - или, как я предпочитаю их называть, постоянных (repetitive)²³ - социальных систем, так и систем, пребывающих в изменении и развитии. В постоянной системе отдельные конфликты разрешаются не путем внесения изменений в иерархический порядок должностей, а путем изменения тех конкретных лиц, которые эти должности занимают. Ход времени, сопровождающийся ростом и изменением населения, производит на больших временных отрезках определенные перестройки, но не изменяет радикально сам паттерн. И поскольку социальный порядок всегда содержит в себе распределение прав и обязанностей, а также привилегий, полномочий и обязательств, то церемониальное разыгрывание этого порядка утверждает природу этого порядка во всей ее правильности. Церемония устанавливает, что принцы и народ в силу своего социального положения ненавидят короля и тем не менее поддерживают его. И в самом деле, они поддерживают его как вопреки, так благодаря и конфликту с ним. Решающее значение имеет то обстоятельство, что у свази даже в том случае, когда принцы фактически не испытывают никакой ненависти к королю, само их социальное положение может внушать им дурные мысли. В самом деле, в относительно небольшом обществе принцы уже благодаря самому факту своего существования обладают властью, которая угрожает королю. Поэтому в своем предписанном обязательном ритуальном поведении они демонстрируют как оппозицию по отношению к королю, так и его поддержку, однако преобладает поддержка королевской власти. Такова социальная среда ритуалов восстания²⁴.

Здесь содержится один из ответов на данное д-ром Купер описание песен ненависти и отвержения, при помощи которых свази поддерживают своего короля:

“Слова песен Инквалы удивительны для европейцев, привыкших слышать на общенациональных торжествах откровенные славословия в адрес королевской семьи, восхваление добродетелей нации и прославление страны. Темой песен Инквала является ненависть к королю и его отвержение народом. [Один свази писал]: “Эта песня, или гимн, представляет собою косвенный намек на врагов короля, и не обязательно откуда-то извне, но, может быть, даже из членов королевской семьи или членов племени. Строка “он ненавидит его! ахоши ахоши ахоши” задумана как выпад против всех, кто может не присоединиться к Инквале и чье неучастие расценивается как акт мятежа, враждебности и личной ненависти к королю”. О [песне отвержения он писал]: “Это народное выражение симпатии к королю, который, в силу особенностей своего избрания, неизбежно наживает себе врагов в рядах королевской семьи... Эти песни показывают ненависть, возбуждаемую королем, но также демонстрируют и преданность его сторонников. Люди, поющие эти песни, исполняют их с болью и страданием, они ненавидят его врагов и осуждают их”. [Другой свази] говорил: “Я думаю, что эти песни являются магическими средствами предотвращения того, чтобы королю был причинен какой-либо вред””.

Когда король проходит обнаженным в святилище через толпу своих подданных,

“женщины рыдают, и песня ненависти преисполнена проникновенной печали. Позднее, когда [д-р Купер] спросила у женщин, почему они рыдали, королева-мать ответила: “Больно видеть его королем. Мой ребенок идет одинокий сквозь народ”, - а королевы сказали: “Нам жалко его. Нет больше ни одного человека, который мог бы пройти обнаженным перед людьми”. А один старик добавил: “Труды короля поистине тяжки””.

Именно тот самый король, которого некоторые ненавидят и отвергают, должен искать жалость и поддержку у тех, кто ему предан. Люди могут ненавидеть короля и возмущаться его правлением, но у них нет цели свергнуть королевскую власть. Ибо “именно королевская власть божественна, но не король”²⁵.

Для нас в Европе больше не существует возможности отвергать в ритуале одного только короля, ибо среди нас, даже здесь, в Объединенном Королевстве, очень много людей, которые отвергают и ненавидят саму королевскую власть и определяемый ею социальный порядок; поэтому-то, как говорит д-р Купер, и имеют место “откровенные славословия в адрес королевской семьи, восхваление добродетелей нации и прославление страны”. Возможно, среди нас и есть такие, кто принимает королевскую власть, но считает, что королевский трон должен занимать другой человек, однако таких немного. Как правило, в различных частях Содружества, как и у меня на родине, в Южной Африке, возмущение выражается в адрес самой Короны, а не того, на кого она возложена. Некоторые южноафриканцы жаждут независимости от Короны; во всем Содружестве есть революционеры, желающие установить республику, организованную в соответствии с совершенно иными порядками. В целом, никто не борется против конкретного суверена.

Это упрощенное сопоставление проливает свет на социальную среду ритуала восстания у свази. Государство свази было такой системой, в которой были повстанцы, но не было революционеров. Стоило какому-то королю стать тираном, его народ не искал удовлетворения в попытках учредить республику, а подыскивал хорошего принца, которого можно было поставить королем. Верования и обычай, а также структура тех групп, в которые люди объединялись для восстания, побуждали их искать себе спасителя среди членов королевской семьи. Ибо они твердо верили, что лишь член королевской семьи может быть королем. В этих условиях, когда восстание против плохого короля никак не затрагивало ценность королевской власти как таковой, восстание фактически проводилось с целью защиты королевской власти от короля. Народ заинтересован в ценностях королевской власти и борется за них. Короче говоря, поскольку восстание проводится с целью поставить на место короля (со всеми предоставляемыми им полномочиями) принца, который, как люди надеются, будет блюсти эти ценности, то восстание парадоксальным образом поддерживает королевскую власть. Кроме того, поскольку вождем восстания становится член королевской семьи, восстание подтверждает права этой семьи на королевский трон. Следовательно, принц может призвать простолюдинов к восстанию против своего родственника-короля и его свержению, не нанося при этом ни малейшего ущерба королевскому титулу своей семьи. В этой ситуации правители боятся врагов, затаившихся в их рядах, но не революционеров, имеющих низкий статус, и каждый правитель, опасаясь своих соперников, проявляет огромную заинтересованность в соблюдении норм королевского правления. Стало быть, каждое восстание являет собою бой в защиту королевской семьи и королевской власти, и враждебное отношение простолюдинов к аристократии направляется в этом процессе на поддержание правления аристократов, некоторые из которых оказываются во главе повстанцев²⁶.

Все эти механизмы, наряду с единением против природы и внешних врагов, драматизируются в ритуале восстания. Король укрепляется в своем положении короля, а в его лице укрепляется и королевская власть - через ассоциацию его с царственными предками, королевой-матерью и унаследованными регалиями, символизирующими незыблемость трона. Однако его личная изоляция, а также конфликты, сосредоточенные вокруг него как индивидуального обладателя трона, дают драматическое выражение реальным механизмам борьбы за власть в системе и интенсифицируют действия и эмоции, выражающие преданность. Когда король еще мал, выполняемые церемонии немногочисленны; народ на них не собирается, и песни ненависти не исполняются. Личное положение короля слишком слабое, чтобы можно было позволить конфликту выражать драматическое единство через комплементарную противоположность.