Л.И.Тимофеев, л.В.Тодоров. Особенности изучения лирических произведений Сущность лирических произведений

Сущность лирики заключается в том, что поэт в ней отра­жает жизнь путем изображения отдельных состояний челове­ческого характера (переживаний, чувств, мыслей). Жизнен­ный процесс в лирике непосредственно не дан. Не процесс, а отдельный его момент, не поведение, а переживание, не слож­ный круг жизненных обстоятельств, а порой только подразу­меваемая ситуация — таков путь создания лирического харак­тера. Если в лирическом стихотворении и отмечается ряд от­дельных моментов («Я помню чудное мгновенье» и вместе с тем «Шли годы...» у Пушкина или «Летели дни...» у Блока), то они все равно подчинены данному, именно сейчас разверты­вающемуся перед нами переживанию, даны через него. Потебня справедливо говорил, что эпос — перфект, а лирика — презенс. (А. Потебня, Из записок по теории словесности, Харьков, 1905. стр. 531.) Через отдельно показанные состояния человеческо­го характера нам становятся понятными те жизненные усло­вия, которые определили, обусловили, сформировали эти ха­рактеры. Таким образом, в лирике характер есть средство от­ражения данной общественной среды, вызывающей возник­новение такого рода переживаний. В лирике, как и в эпосе, характер — это художественное построение, а не проекция биографии поэта.

Не давая характер в относительно целостном процессе его формирования и развития, лирика дает его в отдельном его состоянии. Таким образом, принципиально (т. е. по способу отражения жизни) лирика не противостоит эпосу; и в том и в другом случае жизнь изображается через харак­теры. Различно лишь само изображение характеров. Лермон­тов-лирик дает стихотворение «И скучно, и грустно», Лермонтов-романист дает развернутый характер Печорина. Нам ясно, что и в том и в другом случае перед нами отражение оп­ределенной общественной среды с определенных идеологиче­ских позиций, но с разными задачами. В одном случае автор стремится дать нам развернутую картину жизни. В другом — он показывает нам эту же жизнь в ее воздействии на глубин­ные и тончайшие человеческие переживания, а отсюда выте­кает различие тех средств, которые нужны для изображения в различных планах взятых характеров.

Говоря о том, что лирика отражает жизнь при помощи показа субъективного человеческого переживания, вызван­ного теми или иными явлениями жизни, мы не должны пони­мать переживание узко: и чувство, и философская мысль, и политическое высказывание — все это входит в понятие пере­живания. Суть в том, что все они даны в лирике как индиви­дуальные, конкретному человеку присущие чувства, мысли и т. п., передавая субъективную и эмоциональную окраску непосредственного человеческого переживания.

Мысль эта прекрасно была сформулирована Белинским. «Что такое мысль в поэзии? — писал он. — Для удовлетворительного ответа на этот вопрос должно решить сперва, что такое чувство. Чувство, как самое этимологическое значение этого слова показывает, есть принадлежность нашего организма, нашей плоти, нашей крови. Чувство и чувственность разнятся между собой тем, что последнее есть телесное ощущение, произведенное в организме каким-нибудь материальным предметом; а первое есть тоже телесное ощущение, но только произведенное мыслию. И вот отчего человек, занимающийся какими-нибудь вычислениями или сухими мыслями, подносит руку ко лбу, и вот почему человек, потрясенный, взволнованный чувством, подносит руку к груди или сердцу, ибо в этой груди у него замирает дыхание, ибо эта грудь у него сжимается или расширяется и в ней делается или тепло, или холодно, ибо это сердце у него и млеет, и трепещет, и порывисто бьется; и вот почему он отступает и дрожит и под­нимает руки, ибо по всему его организму, от головы до ног, проходит огненный холод, и волосы становятся дыбом. Итак, очень понятно, что сочинение может быть с мыслию, но без чувства; и в таком случае, есть ли в нем поэзия? И, наоборот, очень понятно, что сочинение, в котором есть чувство, не мо­жет быть без мысли. И естественно, что чем глубже чувство, тем глубже и мысль, и наоборот. ...мысль, родившись в голове поэта, дала, так сказать, толчок его организму, взволновала и зажгла его кровь и зашевелилась в груди. Таков «Демон» Пушкина... Я не говорю... о его «Онегине», этом создании ве­ликом и бессмертном, где что стих, то мысль, потому что в нем что стих, то чувство… одно без другого быть не может, если только данное сочинение художественно». «...Мысль в поэзии! Это не рассуждение, не описание, не силлогизм — это восторг, радость, грусть, тоска, отчаяние, вопль!» (В. Г. Белинский, Стихотворения Владимира Бенедиктова, Пол­ное собрание сочинений, т. I, М, изд-во АН СССР, 1953, стр. 365—367.)

Отражение жизни в лирике является образным отражением со всеми его свойствами. Лирике свойственны и обобще­ние и художественный вымысел, и индивидуализация, и эсте­тическая устремленность. Поэт отбирает для тех лирических ситуаций, которые лежат в основе переживания, характер­ные жизненные обстоятельства, поэтому и переживание, им рисуемое, получает значение общее. В лирику входит и мо­мент обобщения, и момент вымысла; важно не то, что в дан­ном произведении показано переживание, которое на самом деле было в действительности у данного лица, а то, что оно могло быть, что оно общественно возможно. «Сон» Лермон­това не был им пережит лично, но возможен, и в этом его ху­дожественная оправданность и его художественное значение.

К реалистической лирике полностью относится определе­ние Энгельса о реалистическом искусстве как изображении типических характеров в типических обстоятельствах, с тем изменением, что в лирике перед нами типические переживания в типических обстоятельствах. Вместе с тем, поскольку в про­изведениях того или иного лирика обобщается целостный строй мыслей и чувств, придающий им внутреннее единство, постольку мы вправе говорить о лирическом характере, ли­рическом герое, лирическом «я», создающем представление о том или ином типе отношения человека к жизни.

Большое значение обобщающему содержанию лирики при­давалось в эстетике революционеров-демократов. Белинский подчеркивал, что всякий великий поэт «потому велик, что корни его страданий и блаженства глубоко вросли в почву общественности и истории» («Русская литература в 1843 го­ду»). В статье о стихотворениях Лермонтова Белинский гово­рил о том, что подлинно великий поэт — брат наш по челове­честву, поскольку в его мыслях и переживаниях мы узнаем свои мысли и переживания, ибо он их выразил в наиболее глубокой и обобщающей форме. В статье «Стихотворения Н. Огарева», говоря о том, что в творчестве Огарева «нашел себе выражение важный момент в развитии нашего обще­ства», Чернышевский прямо писал: «Лицо, чувства и мысли которого вы узнаете из поэзии г. Огарева, лицо типическое». (Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т III, М., Гослитиздат, 1947, стр. 565. См. также его статью «Стихотворения гр. Растопчнной».) Лирический герой и есть то типическое лицо, которое мы во­спринимаем в творчестве определенного поэта, о чем и гово­рил Чернышевский.

Именно понятие лирического героя и позволяет нам установить внутреннее единство в самых разнообразных на пер­вый взгляд лирических стихотворениях, принадлежащих од­ному и тому же поэту. Единство этого лирического героя мы ощущаем, например, в лирике Пушкина. Оно проявляется и в политических, и в философских, и в пейзажных, и в любов­ных, и в бытовых, и в эпиграмматических стихотворениях. В своем целостном взаимодействии они обрисовывают един­ство того благородного человеческого облика, который в своей лирике воссоздает Пушкин.

Подобно тому как в прозе мы получаем возможность най­ти единый ключ к пониманию самых различных языковых особенностей повествования писателя, понимая их внутрен­нее единство, видя в них различные проявления образа пове­ствователя, — в лирической поэзии мы обнаруживаем это внутреннее единство, опираясь на понятие лирического героя.

Типизация существенных свойств человеческого характера в лирике, естественно, предполагает их оценку, соотнесение с эстетическими идеалами, за которые борется поэт.

Образ лирического героя выступает не только как обобщение существенных свойств людей определенного типа, но и как носитель определенной эстетической нормы, идеала, к ко­торому он зовет читателей, воспитывая в них соответствующий строй чувств и мыслей.

Лирический герой поэзии Пушкина с его высоким и бла­городным строем чувств и мыслей по отношению к обществу, к женщине, к дружбе, к природе обобщает лучшие черты рус­ского национального характера и воспитывает их, создает эстетическую норму общественного поведения

Понятие лирического героя отнюдь не исключает роли ав­тобиографического элемента в лирике. Отражение личного жизненного опыта писателя имеет место не только в лирике, но и в прозе, и в драматургии. Еще Гёте заметил, что в его творчестве нет ни одной черточки, которая не была бы им пережита, но вместе с тем указывал, что ни одна из них не дана именно так, как она была пережита. Искусство лириче­ского поэта в том и состоит, что он раскрывает свой внутрен­ний мир как мир переживаний, чувств и мыслей, типических для своего времени. Иначе его творчество осталось бы лишь стихотворным дневником. Понятие лирического героя позво­ляет нам раскрыть единую идейную направленность поэта-лирика, подчиненность всех особенностей его стихотворной речи задаче эмоциональной конкретизации рисуемых им пе­реживаний, за которыми стоит определенный типический ха­рактер человека его времени.

Потебня справедливо писал, что поэт-лирик «пишет исто­рию своей души (и косвенно историю своего времени) ... Автобиографичность лирических ... произведений не должна быть понимаема односторонне». (А. Потебня, Из записок по теории словесности, Харьков, 1905, стр. 46, «В лирике, — развивая аналогичный ход мысли, говорит Э. Фи­шер, — всегда делается то, что Я пережил, но я, как представитель боль­шого человеческого общества» (Е. Fischer, Dichtung und Deutung, Wien, 1953, стр. 73).

Индивидуальная, эмоционально окрашенная речь, богато насыщенная внутренним содержанием, и является конкретной формой изображения человеческих чувств для лирики. В этом смысле стих глубоко содержателен. Он есть та форма, в ко­торую переходит данное содержание.

О стихотворении Пушкина «Я помню чудное мгновенье» мало сказать, что оно написано на тему любви к женщине, ибо оно конкретно существует лишь как целостное речевое по­строение, насыщенное богатым внутренним содержанием, данное в формах эмоциональной речи. Стих есть необходи­мая форма самого существования лирики, органически вы­текающая из самого ее существа. Не всякое произведение художественно, и не всякий стих действительно содержателен. Как язык героя может быть «книжным», так и стих может оказаться чисто внешним построением, не отвечающим содер­жанию и прежде всего характеру лирического героя. Един­ство формы и содержания — показатель истинной художе­ственности и далеко не всегда и не всеми достигается. Но в принципе, именно исходя из него, мы можем понять смысл об­ращения лирика к стиху

Лирика Пушкина ценна для нас прежде всего тем исклю­чительно глубоким чувством жизни, которым она насыщена. Мы иначе понимаем жизнь, иные цели и задачи в ней пре­следуем, но то чувство глубокого жизненного оптимизма, то уважение к человеку, которые воспитаны в нас в условиях со­циалистической действительности, в ряде отношений находят себе соответствие в творчестве Пушкина, выражены в нем с глубокой обобщающей силой. Благородство и гармоничность человеческой личности (в том случае, если она не исковерка­на противоречиями классового общества), глубокое чувство природы, наконец, чувство красоты человека и природы — все это мы можем найти в творчестве Пушкина.

Значение лирики Пушкина не только в качестве тех пере­живаний, которые сохраняют ценность и для современного советского читателя, но и в художественной силе выражения их, придающей им необычайную убедительность.

Эта сила художественного выражения основана на глубо­кой содержательности стихотворной формы Пушкина-лирика. Весьма распространенной является та точка зрения, что эле­менты художественной формы сами по себе обладают какой-то художественной значимостью, в силу чего самое наличие их в произведении говорит уже в какой-то степени о его художе­ственности, говорит об особой образности поэтического язы­ка, о веселом или о грустном ритме и т. д. По существу это совершенно неверно. Сами по себе звуковые повторы, ритм, тропы и т. п. не обладают никакой художественностью; мы сплошь и рядом встречаем их и в обычной речи, и в газетной статье, но не замечаем в этом случае никакой художествен­ности. Они получают художественный смысл лишь тогда, когда они находятся в определенной художественно направ­ленной системе. Писатель свои идеи выражает в определенных характерах, характеры он индивидуализирует при помо­щи языка, которому придаются индивидуальные особенности, отвечающие свойствам данного характера; они выражаются как в подборе слов, так и в определенной интонационно-син­таксической их организации, сообщающей речи своеобразный индивидуальный эмоциональный тон (зависящий как от зна­чения слов, так и от характера их произнесения), определяемой интонационно-синтаксической структурой фразы, придающей им конкретный смысл. В связи с таким значащим словом получают свое значение и ритм, и звуковые повторы и т. п.: они подчеркивают, выделяют, придают наиболее яс­ное, отчетливое выражение тем словам и фразам, в которых осуществляется переживание данного характера, выражае­мого писателем. В лирике, которая, как мы видели, рисует не законченные характеры, а отдельные их состояния, этот эмоциональный тон индивидуализированной поэтической речи приобретает особенное значение, так как в ряде случаев именно через него обрисовывается эмоциональное состояние данного характера. Так, у Маяковского в строках:

Приду в четыре, — сказала Мария.

Восемь.

Девять.

Десять.

— именно характер произнесения чисел, называемых носителем данного переживания, передает то напряженнейшее душевное состояние, в котором он находится; в другой ситуации те же

Восемь,

девять,

десять, —

мы произнесем совершенно иначе, считая, например, куплен­ные яблоки.

Поэтому ритм начинает реально звучать лишь в связи с определенным словесным построением: одинаковые в ритмиче­ском отношении строки звучат разно в связи с различным ин­тонационным построением фразы, ибо лишь в зависимости от него они получают свое реальное звучание.

Важно не ритмическое построение строки, взятой изолированно, а соотношение строк, соответствующее соотношению интонационно-смысловых единиц стиха. Мастерство поэта в том и заключается, что он, во-первых, находит нужные для пе­редачи именно данного состояния характера слова, во-вторых, придает им при помощи интонационно-синтаксической органи­зации то произношение, которое более всего соответствует дан­ному переживанию и придает словам конкретный индивидуаль­ный смысл, и, наконец, в-третьих, расположением и сменой элементов ритма он подчеркивает и поддерживает интонаци­онное движение стиха.

Поэтому изолированные наблюдения над стихом с точки зрения его ритмической структуры нам обычно ничего не дают (и не могут дать), так как мы не видим той реальной связи их с содержанием стихотворения, вне которой они, как говори­лось, художественно нейтральны. В то же время неверно было бы переходить от ритма непосредственно к содержанию. Свя­зующим звеном между содержанием и ритмом является то, что мы назовем интонационным периодом.

Интонационный период — законченное интонационное це­лое (соответствующее фразе или самостоятельной ее части), отвечающее какому-либо определенному моменту в движении данного переживания, изображаемого в лирическом стихотво­рении (или в движении речи персонажа, или автора-повество­вателя в произведении лиро-эпическом). С одной стороны, ин­тонационный период является непосредственным выражением данного переживания, с другой — он объединяет в закончен­ную группу несколько ритмических единиц, придает им опре­деленную окраску. Ритмическая единица (строка) не сущест­вует изолированно, она окружена другими единицами и в связи с ними образует более сложные построения, своеобразно ритмически звучащие. Смена таких ритмических групп и опре­деляет ритмическое богатство стиха. А связь ритмических групп с интонационными периодами, разнообразие движения этих групп, соответствующее интонационным периодам и их движе­нию, определяют содержательность ритма, его художественную выразительность, его поэтическую экспрессивность.

Поэтому при анализе поэтического мастерства задача за­ключается не в отвлеченных подсчетах количества встречаю­щихся у Пушкина ритмических форм и не только в их конста­тировании и наименовании («Евгений Онегин» написан четырыхстопным ямбом), но главное — в раскрытии того, как со­держание стихотворения переходит в его форму, ею усилива­ясь и в ней раскрываясь; как слово, вбирая в себя все инто­национные, ритмические, звуковые ресурсы стиха, получает свое конкретное поэтическое звучание.

Таким образом, анализируя лирическое стихотворение, мы должны прежде всего исходить из представления о целостно­сти его структуры. В основе его лежит образ-переживание. Понятно, что это переживание может быть вызвано теми или ины­ми жизненными явлениями, связано с теми или иными кон­кретными предметами жизненной обстановки, о которых также говорится в стихотворении. Но все дело в том, что эти явления и предметы уже не имеют самостоятельного образного значе­ния. Они представляют собой, так сказать, отдельные и необ­ходимые элементы для создания целостного образа-пережива­ния. Д. Д. Благой справедливо замечает, что «песня Земфиры в «Цыганах» раскрывает перед нами образ самой Земфиры, песня Мери раскрывает образ «задумчивой» Мери... Вместе с тем песня Мери содержит в себе и гораздо более широкое обоб­щение. Песня Мери — это чистейшая эманация безгранично преданной женской души, перед лицом смерти забывающей е себе, исполненной одним чувством всепоглощающей неж­ности». (Д. Благой, Мастерство Пушкина, М, изд-во «Советский писа­тель», 1955, стр. 172.)

В самом деле, в песне Земфиры раскрывается ее образ, хотя в песне и упоминается «старый муж, грозный муж». Было бы, естественно, ошибкой искать в этой песне особенности самостоятельного образа «грозного мужа». Однако такая ошиб­ка встречается весьма часто. Характерны в этом отношении наблюдения М. Я. Матвеевой над стихотворением Маяковского «Товарищу Нетте...» Автор говорит, что в этом стихотворении «строчки и слова размещаются так, что создают запоминающийся зрительный образ огромного парохода, медленно входя­щего в гавань.

Строки-лесенки позволяют Маяковскому особенно живописно запечатлеть как образ парохода, так и индивидуальные черты человека, именем которого назван пароход». («Из опыта работы учителей русского языка и литературы», М., Учпедгиз, 1958, стр. 58.)

Таким образом, упоминание о пароходе, вызывающем у Маяковского определенный круг переживаний, имеющих широкое обобщающее значение, здесь искусственно отрывается от целого, трактуется как нечто самостоятельное и даже связывается с определенными сторонами художественной формы стихотворения. Ступенчатая разбивка строк, характерная для Маяковского, здесь, оказывается, выполняет особую художе­ственную функцию: «строки-лесенки», по мнению авто­ра, непосредственно изображают пароходный трап. Оче­видна вся натянутость этого построения, поскольку строки та­кого типа мы встречаем почти во всех стихотворениях Маяков­ского без всякой связи с изображением парохода. Здесь перед нами яркий пример отрыва детали от целого, превращение ее в некий самостоятельный образ и тем самым — неверной трак­товки произведения. Следует заметить, что в современной кри­тике понятие художественного образа приобрело настолько расплывчатое содержание, что трудно этот упрек адресовать непосредственно М. Я. Матвеевой.

Анализ целостного переживания, раскрытого в лирическом стихотворении, с одной стороны, приведет нас к постановке во­проса о том идейном и жизненном содержании, которое стоит за этим переживанием, т. е. о жизненной обстановке, кото­рая его обусловила, о том типе человеческого отношения к действительности, которое в нем проявилось. Это позволит нам осмыслить идейное обобщающее значение лирического стихо­творения, понять раскрытое в нем переживание как пережива­ние типическое, т. е. обобщающее определенное общественное настроение, обусловленное определенной общественной исто­рической обстановкой. С этой точки зрения мы должны опре­делить, какой эстетический идеал выразился в данном переживании, какой тип человека с ним связан. С другой стороны, идя от этого переживания, мы должны представить себе ту худо­жественную логику, которая подсказала поэту выразитель­ные средства конкретизации этого переживания, благодаря ко­торым оно и воспринимается нами как живая картина чело­веческой духовной жизни. Это позволит нам понять лексиче­ские особенности стихотворения, его эмоциональную окраску, своеобразие ритма и звуковой организации стихотворения.