§ 2. Уступаемость требований различного рода и количества

А. Виды уступаемых требований

Приступая к рассмотрению видов уступаемых требований, необходимо констатировать, что для признания обязательственных субъективных прав уступаемыми не имеет значения, относятся ли они к регулятивным или к охранительным правам требования (притязаниям)²⁸¹.

Регулятивные права требования призваны опосредствовать нормальное развертывание упорядочиваемых ими общественных отношений. Типичным примером уступаемых регулятивных требований служат требования, вытекающие из договоров (например, требование об уплате покупной цены – п. 1 ст. 454 ГК РФ, требование о возврате суммы займа – п. 1 ст. 808 ГК РФ, требование к банку о выдаче вклада – п. 1 ст. 834 ГК РФ²⁸², и т. д.) и односторонних сделок (например, требование отозвавшегося лица о выплате публично обещанной награды – п. 1 ст. 1055 ГК РФ).

Охранительные права требования оформляют общественные отношения, складывающиеся в конфликтной ситуации²⁸³. Предметом цессии могут выступать такие охранительные требования, как деликтное притязание (абз. 1 п. 1 ст. 1064 ГК РФ), кондикционное притязание (п. 1 ст. 1102 ГК РФ), притязание на возврат исполненного по недействительной сделке (п. 2 ст. 167 ГК РФ)²⁸⁴, притязание к проигравшей стороне на возмещение судебных расходов (ч. 1 ст. 98 ГПК РФ, ч. 1 ст. 110 АПК РФ) и др.

Существенно важно иметь в виду, что притязание не является ни особым состоянием, ни составной частью регулятивного субъективного права²⁸⁵. Это обстоятельство имеет значение при решении многих вопросов цессионного права.

Допустимость уступки некоторых регулятивных требований и притязаний нуждается в более подробном рассмотрении.

I. Следует признать допустимой уступку требований из так называемых натуральных, или неполных обязательств²⁸⁶. К ним относятся, например, требования, связанные с организацией игр и пари или с участием в них, которые по общему правилу ст. 1062 ГК РФ «не подлежат судебной защите». Близкой, но не совпадающей правовой фигурой является притязание с истекшим давностным сроком, также способное выступать предметом цессии.

Возможность уступки требования из натурального обязательства оспаривается Л.А. Новоселовой. По ее мнению, требование из натурального обязательства «проблематично охарактеризовать как право требования», поскольку субъективное право требования включает в себя и право на защиту. Поэтому «вопрос о том, может ли такое требование (не из гражданско-правового, признанного и защищаемого правом обязательства) быть предметом уступки, требует самостоятельного рассмотрения …»²⁸⁷. На мой взгляд, выдвинутые Л.А. Новоселовой сомнения не имеют под собой оснований. Во-первых, как будет показано в дальнейшем (см. ниже, Б, I, 3), право на защиту не является составной частью субъективного права. Во-вторых, из того обстоятельства, что должник не может быть присужден к исполнению обязательства, отнюдь не следует, что оно вовсе не признается гражданским правом. Так, например, если должник исполняет обязательство по истечении давностного срока, то он не вправе требовать исполненного обратно в качестве неосновательного обогащения (ст. 206, подп. 2 ст. 1109 ГК РФ). Аналогично решается вопрос при обязательствах из игр и пари²⁸⁸. Стало быть, кредитор по задавненному притязанию или по требованию из натурального обязательства, как и всякий другой кредитор, получает имущество на правовом основании. Вступив на его место, цессионарий пользуется тем же статусом²⁸⁹.

II. В отличие от римского права, исключавшего цессию actiones litigiosae (спорных требований)²⁹⁰, по современному законодательству уступка притязаний, заявленных в суд для осуществления, является вполне возможной. Сказанное подтверждается положениями ч. 1 ст. 44 ГПК РФ и ч. 1 ст. 48 АПК РФ, которые допускают процессуальное правопреемство на любой стадии гражданского судопроизводства, в том числе и при замене одной из сторон спорного или установленного решением суда правоотношения вследствие уступки требования. Как явствует из ст. 52 Федерального закона «Об исполнительном производстве», нет препятствий для уступки взыскателем притязания, подлежащего принудительному исполнению. Допустима также уступка требований, принадлежащих конкурсным кредиторам²⁹¹.

III. Вопрос о допустимости уступки требования из синаллагматического (взаимного) договора, давно перестал быть актуальным для западноевропейской цивилистики. Если в конце XIX века К. Attenhofer, исследуя предмет цессии, еще считает нужным приводить подробное обоснование утвердительного ответа на него применительно к отдельным видам взаимных договоров²⁹², то в последующем взгляд, что требования из взаимных договоров могут быть предметом уступки, становится господствующим^{293, 294}. Поэтому J. Gernhuber в своей статье «Synallagma und Zession» констатирует, что в настоящее время цессия для требований из взаимно обязывающих обязательственных отношений больше не является какой-то проблемой²⁹⁵, и сосредоточивает внимание только на ее последствиях, в частности, определении судьбы Gestaltungsrechte и других прав, причитающихся стороне взаимного договора²⁹⁶.

В отечественной юриспруденции рассматриваемый вопрос остается спорным, и хотя некоторые авторы отвечают на него утвердительно²⁹⁷, более распространенным является иной вариант его решения. Обосновывая это решение, И.Б. Новицкий писал: «… если передается право требования по двустороннему договору, то в силу природы такого договора уступка права должна сопровождаться и передачей на новое лицо той обязанности (встречной), которая лежала на первоначальном кредиторе. Поэтому уступка права требования … предполагает в этом случае согласие другой стороны (являющейся должником по уступаемому праву требования и кредитором по встречному требованию)»²⁹⁸. Аналогичное мнение встречалось в дореволюционной литературе²⁹⁹ и поддерживается многими отечественными цивилистами³⁰⁰.

Это воззрение оказало влияние и на судебную практику. Так, в постановлении Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 10 сентября 1996 г. № 1617/96 договор уступки требования об уплате задолженности за оказанные услуги пользования водопроводом и канализацией был объявлен недействительным, в частности, на том основании, что обязательство по оказанию услуг носит длящийся характер и в нем сохраняется тот же состав лиц и основания возникновения правоотношений между ними; поскольку это «обязательство не прекратилось, не может быть произведена уступка права требования по нему»³⁰¹. Подтверждая такое решение вопроса, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в своем постановлении от 30 марта 1999 г. № 6925/98 указал, что «предметом уступки может служить право требования кредитора в обязательстве при отсутствии у него каких-либо обязанностей перед другой стороной в данном обязательстве»³⁰².

Для правильной оценки этого воззрения необходимо обратиться к определению понятия «обязательство». В западноевропейской цивилистике является устоявшимся взгляд, что термин «обязательство» (Obligation), равно как и совпадающий с ним по содержанию термин «обязательственное [долговое] отношение» (Schuldverhältnis), может пониматься в узком и в широком смысле: в первом случае под обязательством понимают отдельное требование кредитора с корреспондирующей ему обязанностью должника (например, требование покупателя о доставлении вещи, требование наймодателя об отдельном платеже наемной платы и т.д.), во втором – все договорное отношение (по купле-продаже, найму, и т.д.), между сторонами которого возникают одно или несколько требований, а также другие связанные с ними права и обязанности³⁰³.

Такой взгляд на понятие «обязательство» был воспринят отечественными цивилистами. Так, например, М.М. Агарков называет обязательством как «основное обязательственное отношение», т.е. совокупность права требования кредитора и соответствующей ему обязанности должника, так и «обязательственное правоотношение (обязательство в целом)», т.е. основное обязательственное отношение со всеми осложняющими его моментами. При этом автор обращает внимание на то, что одним из случаев осложнения основного обязательственного отношения является его обусловленность встречным основным обязательственным отношением при двустороннем договоре, который порождает единое сложное обязательственное правоотношение, состоящее из двух взаимно обусловливающих друг друга основных обязательственных отношений³⁰⁴.

Подобное двойственное понимание «обязательства» можно обнаружить и в действующем законодательстве. Пункт 1 ст. 307 ГК РФ описывает «обязательство» в его элементарном значении, а в заголовке разд. IV ГК РФ слово «обязательство» употреблено в широком смысле и обозначает, например, комплекс прав и обязанностей сторон договора купли-продажи, аренды, и т.п. Наличие между сторонами взаимного договора элементарных обязательств отражено в п. 2 ст. 308 ГК РФ, согласно которому каждая сторона договора «считается должником другой стороны в том, что обязана сделать в ее пользу, и одновременно ее кредитором в том, что имеет право от нее требовать»³⁰⁵.

Изложенное позволяет утверждать, что производное от понятия «обязательство» понятие «замена стороны обязательства» также может пониматься в двух смыслах: во-первых, как замена стороны договора и, во-вторых, как перемена лиц в одном из элементарных обязательств. Договор уступки вызывает переход требования, или, что одно и тоже, перемену кредитора, т.е. замену стороны элементарного обязательства. Что же касается положения стороны договора (обязательства в широком смысле), то оно вообще не может выступать предметом цессии³⁰⁶. Поэтому перемена кредитора в элементарных обязательствах из взаимного договора подчиняется предписаниям § 1 гл. 24 ГК РФ, а принадлежащие кредитору требования могут уступаться, если это не противоречит их природе, предписанию закона или соглашению кредитора и должника. Оставляя в стороне возможность исключения уступки требования соглашением кредитора и должника, следует отметить, что природа требований из синаллагматических договоров не исключает их уступаемости, ибо взаимная обусловленность корреспондирующих им обязанностей «не вызывает более сильной связи кредитора и должника друг с другом, чем она свойственна обязательственным отношениям иного рода»³⁰⁷. По этой причине закон не только не исключает уступку требований из взаимного договора, но и прямо подчеркивает ее допустимость в п. 1 ст. 18 Федерального закона «О финансовой аренде (лизинге)», в силу которого «лизингодатель может уступить третьему лицу полностью или частично свои права по договору лизинга», т.е. одно, несколько или все требования об уплате лизинговых платежей. При этом уступка требования из взаимного договора не нуждается в согласии должника по уступленному требованию (п. 2 ст. 382 ГК РФ), если иное не предусмотрено законом (например, ст. 121 КТМ РФ).

Для того чтобы стать кредитором по одному из элементарных обязательств из взаимного договора, цессионарию вовсе не обязательно принимать на себя долг цедента по встречному обязательству^{308, 309}; если такого принятия не произошло, то цедент, как и прежде, остается обязанным перед должником к встречному предоставлению³¹⁰. Перефразируя п. 2 ст. 308 ГК РФ, можно сказать, что сторона синаллагматического договора, уступив свое требование, остается должником другой стороны в том, что обязана сделать в ее пользу, перестав быть ее кредитором в том, что имела право от нее требовать. Поскольку кредитором по требованию теперь является цессионарий, ему принадлежат также права, связанные с уступленным требованием (ст. 384 ГК РФ). Напротив, те права, которые связаны не с кредиторством по уступленному требованию, а с положением стороны в договоре, остаются за цедентом³¹¹. Сказанное относится и к случаю уступки требования по взаимному договору, устанавливающему длящееся обязательство³¹².

В отличие от перемены кредитора в элементарном обязательстве замена стороны договора опосредствуется сделкой, которую германские цивилисты именуют «Vertragsübernahme»³¹³. Примером такой сделки служит перенаем, по которому арендатор с согласия арендодателя передает свои права и обязанности по договору аренды другому лицу (абз. 1 п. 2 ст. 615 ГК РФ). Аналогично, т.е. путем договора между выбывающей стороной и ее преемницей с согласия остающейся стороны, может быть заменена и сторона другого взаимного договора.

Замена стороны договора может происходить также в силу закона (например, при переходе права собственности на сданное в наем жилое помещение новый собственник согласно ст. 675 ГК РФ «становится наймодателем на условиях ранее заключенного договора найма») и в силу судебного решения (например, при переводе прав и обязанностей покупателя при реализации преобразовательного притязания из п. 3 ст. 250 ГК РФ).

Желалась ли в конкретном случае замена стороны взаимного договора или уступка требования из него, необходимо устанавливать путем толкования³¹⁴. Проблема такого разграничения затрагивалась, например, в постановлении Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 3 октября 2000 г. № 9293/99. Как явствовало из материалов дела, договор уступки требования о поставке продукции предусматривал ее приобретение новым кредитором на условиях договора между цедентом и должником. Отсюда Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ сделал сомнительный вывод, что цессионарий обязан производить оплату продукции и что «фактически договором уступки требования произведена замена покупателя в договоре поставки, а не передано имущественное право, как это предусмотрено статьей 384 ГК РФ»³¹⁵.

Очевидное несоответствие исключения уступки требования из взаимного договора без одновременного перевода встречного долга потребностям современного гражданского оборота побудило некоторых проповедников этого взгляда «уточнить» свою позицию. Вскоре сложившаяся судебная практика по делам об уступке требований из синаллагматических договоров также испытала некоторое изменение. Отменяя постановление суда кассационной инстанции по делу о признании недействительным договора уступки требования об уплате задолженности по договору о поставке газа, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в постановлении от 9 октября 2001 г. № 4215/00 обратил внимание на то, что в данном случае «предметом цессии является не весь комплекс двусторонних обязательств по газоснабжению (длящееся обязательство), а конкретное требование поставщика оплаты газа за определенный расчетный период», и поэтому предписал: «Уступка требования, возникшего в рамках длящегося договорного обязательства, возможна при условии, если уступаемое требование является бесспорным, возникло до его уступки и не обусловлено встречным исполнением»³¹⁶. Изложенное постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ в известной мере отступает от его прежней позиции: теперь требование из взаимного договора может уступаться, даже если цедент остается стороной этого договора. Однако трудно согласиться с О.Н. Садиковым, что оно «вполне соответствует» содержанию и редакции положений ГК РФ о цессии³¹⁷, ибо ни одно из сформулированных в нем условий уступки требования из взаимного договора не предусматривается действующим законодательством.

Первое условие не имеет легального обоснования и вступает в прямое противоречие с ч. 1 ст. 44 ГПК РФ и ч. 1 ст. 48 АПК РФ, которые, как уже упоминалось (см. выше, II), допускают уступку спорного требования³¹⁸.

Второе условие не согласуется со ст. 826 ГК РФ, которая прямо признает возможность уступки будущих требований (см. выше, гл. I, § 2, А, II, 1).

Для правильной оценки третьего условия необходимо остановиться на позиции И.Б. Новицкого, который обосновывал свой взгляд о недопустимости уступки требования из взаимного договора без перевода долга по встречному обязательству ссылкой на природу взаимного договора. Говоря о сущности этого договора, И.Б. Новицкий утверждал, что каждое из двух порожденных им обязательств обусловливает собой другое. Их взаимосвязь и взаимообусловленность проявляются в следующем: 1) недействительность (например, невозможность или противозаконность) одного обязательства приводит к отсутствию силы у встречного обязательства; 2) хотя каждое из обязательств имеет самостоятельное существование, его нельзя привести в действие в полном отрыве от встречного обязательства³¹⁹. Утверждение автора о том, что уступка требования без перевода встречного долга противоречит природе взаимного договора, соответствовало бы действительности лишь в случае, если бы описанная им связь оказалась разорванной в результате цессии. Но сохранение синаллагмы вполне обеспечивается положениями ст. 384, 386 ГК РФ, по которым требование переходит к цессионарию в том состоянии, в каком оно находилось у прежнего кредитора, со всеми его преимуществами и недостатками (подробнее об этом см. ниже, гл. III, § 3, Б, II).

С учётом сказанного можно лишь приветствовать изменение позиции Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ, указавшего в п. 6 и 8 Обзора практики применения арбитражными судами положений гл. 24 ГК РФ, что уступка требования по обязательству, в котором уступающий требование кредитор является одновременно и лицом, обязанным перед должником, не влечет перевод на цессионария соответствующих обязанностей цедента; цедент не освобождается от исполнения продолжающих лежать на нем обязанностей, и что допустимость уступки требования не ставится в зависимость от того, является ли оно бесспорным и обусловлена ли возможность его реализации встречным исполнением цедентом своих обязательств перед должником.

IV. Говоря о цессии в долевом или солидарном обязательстве, т.е. обязательстве, осложненном множественностью лиц на активной или пассивной стороне, необходимо учитывать, что в таком обязательстве, как и в едином сложном обязательстве из синаллагматического договора, «происходит как бы удвоение (или вообще умножение) одних и тех же элементов в обязательстве (сторона, право требования, обязанность)»³²⁰. Поэтому его также следует рассматривать как обязательство в широком смысле, в рамках которого существуют несколько элементарных обязательств.

1. Долевое обязательство (ст. 321 ГК РФ). При активном долевом обязательстве каждый кредитор имеет собственное независимое требование, обязывающее должника произвести часть предоставления. Он может распорядиться им по своему усмотрению, в частности, уступить его³²¹. Кредитору в пассивном долевом обязательстве причитается несколько, как правило, равных по объему требований к должникам. Для их уступки также нет препятствий.

2. Солидарное обязательство (ст. 322 ГК РФ). Если налицо солидарное обязательство с активной множественностью лиц, то каждый из солидарных кредиторов вправе уступить свое требование другому лицу³²². Как и при солидарном долге, здесь существуют несколько самостоятельных, уступаемых по отдельности требований³²³, которые связаны единством погашающего действия³²⁴. Поэтому если один из двух солидарных кредиторов уступит свое требование другому лицу, а должник произведет исполнение второму кредитору, то приобретенное цессионарием требование прекратится (п. 3 ст. 326 ГК РФ). Однако в соответствии с п. 4 ст. 326 ГК РФ полученное вторым кредитором подлежит разделу между ним и цессионарием в равных долях, если иное не вытекает из отношений между ними или не вытекало из отношений между вторым кредитором и цедентом.

В солидарном обязательстве с пассивной множественностью лиц следует признать допустимой уступку требования против одного из солидарных должников³²⁵. По мнению K. Attenhofer’a, если в солидарном обязательстве между должниками А и В, с одной стороны, и кредитором С, с другой, последний уступит некоему D требование против должника В, то возникает «не что иное, как правоотношение, при котором пассивное солидарное обязательство связано с активным», которое отличается от обычного активного и пассивного солидарного обязательства лишь тем, что здесь каждый должник несет обязанность исключительно перед одним кредитором, т.е. должник А перед кредитором С, а должник В перед кредитором D³²⁶. Правда, для цессионария может оказаться не гарантированным получение соответствующего предоставления, поскольку исполнение, произведенное должником А цеденту С, освободит должника В от его обязанности перед кредитором D (абз. 2 п. 2 ст. 323 ГК РФ). Но для смягчения этого последствия возможно применение по аналогии правил о разделе полученного по обязательству между солидарными кредиторами³²⁷. Следовательно, оно подлежит разделу между цедентом и цессионарием в равных долях, если иное не вытекает из отношений между ними (п. 4 ст. 326 ГК РФ).

Спорным является вопрос о необходимости согласия должника на такую цессию. Так, например, H. Heinrichs считает уступку требования против одного из солидарных должников хотя и возможной, но нуждающейся в согласии должника, так как между цедентом и цессионарием возникает правоотношение, похожее на солидарное кредиторство, а солидарное кредиторство может создаваться только с согласия должника³²⁸. Поскольку установление подобных отношений между цедентом и цессионарием едва ли затрагивает интересы должника, на этот вопрос, по-видимому, следует ответить отрицательно.

V. В состав общего имущества нескольких лиц (например, товарищей или нескольких наследников) может входить и требование. На мой взгляд, при таком требовании – в законе оно называется общим требованием (ср.: абз. 3 п. 2 ст. 1050 ГК РФ), – возникает особая разновидность активной множественности лиц в обязательстве, а лица, которым принадлежит это требование, являются сокредиторами по нему. Уступка общего требования производится по правилам о распоряжении предметами из состава общего имущества. Если речь идет об общем требовании товарищей, то его уступка совершается по правилам ст. 1044 ГК РФ. Воля на уступку требования из состава наследственного имущества, перешедшего к двум или нескольким наследникам (ч. 1 ст. 1164 ГК РФ), в соответствии с ч. 2 ст. 1164 и п. 1 ст. 246 ГК РФ должна быть выражена всеми наследниками.

VI. Отечественная судебная практика столкнулась с вопросом о допустимости уступки третьим лицом требования из договора в его пользу (п. 1 ст. 430 ГК РФ), в частности уступки выгодоприобретателем требования о выплате страхового возмещения на основании договора, заключенного в его пользу между страхователем и страховщиком (п. 1 ст. 929 ГК РФ). В постановлениях от 21 мая 1996 г. № 717/96 и от 6 января 1998 г. № 1386/96 Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ признал такую цессию противоречащей ст. 382 ГК РФ, поскольку требование об уплате страхового возмещения «уступил не кредитор (страхователь), а выгодоприобретатель»³²⁹. Очевидно, что такое решение вопроса основано на неточности формулировки п. 1 ст. 430 ГК РФ, где разграничиваются понятия «кредитор» и «третье лицо»³³⁰. Однако оно не соответствует существу дела. Как явствует из п. 1 ст. 307 ГК РФ, кредитором признается лицо, которое имеет право требовать от должника совершения определенного действия. Между тем согласно п. 1 ст. 430 ГК РФ третье лицо приобретает «право требовать исполнения обязательства в свою пользу» и, стало быть, выступает кредитором по этому требованию. Таким образом, при договоре в пользу третьего лица можно наблюдать особый случай множественности кредиторов³³¹: обладателем требования является как контрагент стороны, обязавшейся к исполнению в пользу третьего лица³³², так и само третье лицо; требования обоих могут быть цедированы на общих основаниях^{333, 334}. Сказанное позволяет утверждать, что неточность легальной дефиниции договора в пользу третьего лица не является препятствием для уступки третьим лицом своего требования в соответствии с абз. 1 п. 1 ст. 382 ГК РФ.

VII. Допустимость включения в оборот требований против тех, кто «sub condicione vel in diem debent», отмечалась еще Ульпианом (D. 18. 4. 17) и признавалась цивилистами в последующем³³⁵.

Говоря подробнее об уступке требований, поставленных в зависимость от условия, необходимо отметить следующее. Условие может быть как отлагательным или отменительным, причем как установленным сторонами условной сделки в соответствии со ст. 157 ГК РФ (condicio facti), так и существующим в силу природы сделки или предписания закона (condicio juris). Если речь идет о требованиях, дальнейшее существование которых зависит от наступления отменительного условия, то допустимость их уступки не подлежит сомнению: речь идет об уже существующих требованиях. Сложнее обстоит дело с отлагательно обусловленными требованиями. До наступления отлагательного условия такие требования еще не существуют. Но если, например, сделка, обосновывающая требование, уже существует, то возникает обоснованная надежда на приобретение требования с наступлением условия – «ожидание (Anwartschaft)» требования. Это «ожидание» можно обозначить как условное требование³³⁶. Условное требование обладает имущественной ценностью, которая возрастает с увеличением вероятности наступления условия и соответственно превращения условного требования в полное. Поэтому в некоторых отношениях условное требование может рассматриваться подобно уже существующему, в частности, оно может уступаться, если возникающее из него полное требование подлежит цессии³³⁷.

В связи с изложенным вызывает возражения позиция К.Н. Анненкова, который, опираясь на мнение Правительствующего Сената, считал уступаемым только возникшее требование об уплате неустойки, поскольку «до возникновения права на получение ее с должника, право на нее представляется только в потенции, вследствие чего в этом случае оно и не может, не представляясь еще правом, быть объектом цессии»³³⁸. Притязание на уплату еще не просроченного договорного штрафа вполне может быть цедировано³³⁹. Такая цессия представляет собой не что иное, как уступку условного требования. В основании возникновения притязания на уплату договорной неустойки (п. 1 ст. 330 ГК РФ) лежит фактический состав, состоящий из (охранительного) договора о неустойке и condicio juris – нарушения должником обеспеченного неустойкой обязательства. До наступления condicio juris договор о неустойке уже порождает условное притязание на ее уплату. Поэтому притязание на уплату договорной неустойки хотя и «представляется еще только в потенции», но считается составной частью имущества условно управомоченного и может выступать предметом цессии³⁴⁰.

В описанных случаях уступаемый объект уже наличествует на момент заключения договора цессии. Но, как уже отмечалось выше (см. гл. I, § 2, А, II, 1), можно передать и будущие требования, т.е. такие, основание возникновения которых еще не выполнено к моменту заключения договора уступки³⁴¹.

С учетом приведенного определения понятия «будущего требования» следует критически оценить предписание абз. 1 п. 1. ст. 826 ГК РФ, которое определяет существующее требование как «денежное требование, срок платежа по которому уже наступил», а будущее требование как «право на получение денежных средств, которое возникнет в будущем». Это предписание создает почву для недопустимого отождествления будущих требований и требований с ненаступившим сроком исполнения. Примеры подобного отождествления нередко можно встретить в литературе. Так, комментируя ст. 826 ГК РФ, Е.А. Суханов утверждает, что будущее требование есть требование, по которому еще не наступил срок платежа, а существующее – по которому срок  уже наступил^{342, 343}.

При этом автор упускает из виду, что требование, срок платежа по которому еще не наступил, недопустимо, является уже существующим требованием³⁴⁴. Сказанное подтверждается тем, что полученное в результате досрочного исполнения не может быть истребовано обратно в качестве неосновательного обогащения (подп. 1 ст. 1109 ГК РФ). О неприемлемости утверждения Е.А. Суханова свидетельствует и то обстоятельство, что оно делает излишними положения абз. 2 п. 1 ст. 826 ГК РФ, так как при наличии уже заключенного договора, из которого вытекает требование с ненаступившим сроком платежа, не может возникнуть затруднений в идентификации уступаемого требования³⁴⁵.

Проблема такой идентификации уступаемого требования является одной из основных для антиципированной цессии. Так, P. Oertmann ставит под сомнение допустимость цессии, предметом которой выступали бы «все возможные более или менее фантастические, еще не обозримые в основании возникновения, содержании и объеме» будущие требования, поскольку она имела бы совершенно неопределенное содержание. Поэтому автор рассматривает в качестве уступаемых лишь те будущие требования, у которых часть фактического состава выполнена к моменту уступки³⁴⁶. На мой взгляд, выдвинутое P. Oertmann’ом условие антиципированной цессии не является необходимым и не согласуется с практической потребностью в допущении уступки требований из еще не заключенных договоров.

Другие цивилисты считают достаточным, чтобы уступаемое будущее требование было определимым по личности должника, предмету и размеру³⁴⁷. Оно является таковым, если условия договора уступки позволяют определить эти характеристики в момент возникновения требования³⁴⁸. Это мнение поддержано отечественным законодателем, который предписал в абз. 2 п. 1 ст. 826 ГК РФ, что будущее требование, являющееся предметом уступки, должно быть определено таким образом, который позволяет идентифицировать его не позднее чем в момент возникновения. С таким взглядом на идентификацию будущего требования, выступающего предметом договора уступки, следует согласиться. Определенность предмета договора уступки необходима для того, чтобы можно было узнать, распространяется ли действие этого договора на данное требование или нет. Если требование уступается anticipando, то оно переходит к цессионарию только после того, как возникнет у цедента. Поэтому необходима его определенность именно в этот момент.

J. Esser и E. Schmidt полагают, что уступаемое будущее требование должно быть индивидуализировано так, чтобы самое позднее в момент его реализации не было сомнений о том, охватывалось ли оно уступкой³⁴⁹. Однако интерес в определенности судьбы будущего требования может возникнуть и раньше, еще до заявления требования (например, у кредиторов цедента или цессионария, определяющих состав имущества, на которое можно обратить взыскание). Поэтому предложенный авторами способ индивидуализации требования может оказаться недостаточным.

VIII. Спорным является вопрос о допустимости уступки акцессорного требования отдельно от основного. Примером такого требования служит притязание из поручительства. По мнению многих цивилистов, из акцессорного характера поручительства вытекает, что кредитором по основному обязательству и кредитором по притязанию к поручителю всегда выступает одно и то же лицо, в силу чего изолированная уступка требования к поручителю является недопустимой³⁵⁰.

На мой взгляд, теоретически более обоснованной является позиция тех авторов, которые считают такую уступку вполне возможной³⁵¹. Подробное обоснование вывода, что акцессорная природа поручительства не является препятствием для допустимости сепарированной цессии требования из поручительства, приводит К. Attenhofer. По его замечанию, акцессорный характер поручительства сказывается в установлении зависимости обязательства поручителя от обязательства основного должника, из которой, в частности, следует, что если обязательство должника прекращается каким-либо образом, то вместе с ним прекращается и обязательство поручителя. «Однако такая зависимость требования из поручительства от обязанности основного должника, – продолжает К. Attenhofer, – допускает, правда, лишь вывод, что было бы юридически недопустимо путем цессии отделить требование из поручительства от основного требования так, чтобы оно, требование из поручительства, стало accessorium’ом для другого причитающегося цессионарию принципального требования. Но из этого приведенного отношения зависимости не может быть сделан вывод о недопустимости уступки притязаний из поручительства без принципального права»³⁵². Этот аспект акцессорности поручительства подчеркивает и Е.А. Крашенинников³⁵³. Таким образом, притязание к поручителю и после его изолированной уступки сохраняет акцессорность по отношению к требованию, оставшемуся у цедента. Поэтому оно прекратится с наступлением обстоятельств, указанных в ст. 367 ГК РФ, в случае эффективного оспаривания сделки, обязательство из которой обеспечивается поручительством, и т.д.

Поддержанная в настоящей работе точка зрения, согласно которой требование к поручителю может принадлежать лицу, не являющемуся кредитором по обеспеченному обязательству, встретила критику со стороны В.В. Байбака. По мнению автора, она противоречит определению поручительства, закрепленному в законе (ст. 361 ГК РФ) и не позволяет реализовать правовые механизмы как солидарной, так и субсидиарной ответственности (ст.ст. 323, 325, 399 ГК РФ)³⁵⁴.

Утверждение В.В. Байбака о несоответствии критикуемой им точки зрения легальной дефиниции поручительства является ошибочным. Легальная дефиниция гласит: «По договору поручительства поручитель обязывается перед кредитором другого лица отвечать за исполнение последним его обязательства полностью или в части» (абз. 1 ст. 361 ГК РФ). Из содержащегося в ней указания на первоначального субъекта, перед которым «обязывается отвечать» поручитель, нельзя делать вывод, что на его место не может встать тот, кто не является «кредитором другого лица». В противном случае пришлось бы, например, объявить не соответствующими закону уступку требования о возврате суммы займа, так как заемщик обязуется возвратить эту сумму займодавцу (абз. 1 п. 1 ст. 807 ГК РФ), или уступку кондикционного притязания, ибо согласно п. 1 ст. 1102 ГК РФ приобретатель обязан возвратить неосновательное обогащение потерпевшему. Ведь ни займодавцем, ни потерпевшим цессионарий не является! Поскольку практическая непригодность результатов подобного толкования закона очевидна³⁵⁵, необходимо признать, что и поручитель может «отвечать» перед цессионарием за исполнение основным должником обязательства, кредитором по которому остался цедент.

Не имеет под собой основания и заключительная часть утверждения В.В. Байбака. Согласно п. 1 ст. 363 ГК РФ «поручитель и должник отвечают перед кредитором солидарно, если законом или договором поручительства не предусмотрена субсидиарная ответственность поручителя». Следовательно, по общему правилу, изолированная уступка притязания к поручителю допустима, так же как и уступка требования к одному из солидарных должников при обычном пассивном солидарном обязательстве³⁵⁶. Сказанное имеет силу и тогда, когда поручительство носит субсидиарный характер. В частности, причитающееся поручителю в силу п. 1 ст. 399 ГК РФ возражение о предварительном заявлении должнику основного требования (beneficium excussionis), сохраняющегося за цедентом, может быть выдвинуто против цессионария в соответствии со ст. 386 ГК РФ.

IX. Известная со времен римского права уступка виндикационного притязания (rei vindicationis cessio) была закреплена в законодательствах ряда стран, в частности в § 931 BGB, и получила подробную разработку в цивилистической литературе³⁵⁷. Однако допустимость такой уступки часто оспаривается³⁵⁸. Так, по мнению К. Larenz’а, виндикационное притязание не может быть уступлено ни отдельно от права собственности, ни даже вместе с ним. Автор обосновывает свой взгляд ссылкой на то, что притязание собственника на выдачу вещи, возникшее из нарушения абсолютного права собственности, есть не что иное, как само это право собственности в его «обострении» против нарушителя³⁵⁹. Подобное понимание виндикационного притязания не соответствует действительности. Ведь право собственности и возникшее из его нарушения виндикационное притязание порождаются разными юридическими фактами, связывают разных обязанных лиц, имеют разное содержание и характеризуются разными юридическими свойствами. Сказанное позволяет утверждать, что виндикационное притязание обладает самостоятельностью по отношению к праву собственности, существует наряду с ним и не является ни составным элементом, ни особым состоянием этого права ³⁶⁰. Поскольку виндикационное притязание не может быть признано «обострением» права собственности против нарушителя, оспаривание К. Larenz’ом допустимости уступки этого притязания нельзя признать убедительным.

A. Tuhr выводит недопустимость уступки виндикационного притязания из того, что в ее результате лишь цессионарий сможет потребовать выдачи себе вещи, а право собственности окажется в беззащитном состоянии³⁶¹. Эта аргументация лишена доказательственной силы. Прежде всего, цессия имеет предметом притязание, направленное против конкретного владельца. Она не препятствует возникновению у собственника притязаний к третьим лицам, которые впоследствии могут посягнуть на вещь. Разъединение отдельного притязания и права собственности в результате цессии не приводит к беззащитности этого права в отношении обязанного по указанному притязанию лица³⁶². Ведь уступая виндикационное притязание, собственник желает не отказаться от защиты права собственности, а предоставить цессионарию средство завладения вещью, с реализацией которого устанавливается положение, соответствующее праву собственности.

В современной отечественной литературе также можно встретить утверждения о недопустимости цессии такого рода. Так, в частности, К.И. Скловский пишет, что «цессия права на виндикацию» невозможна, «поскольку по смыслу ст. 382 ГК цессия ограничена сферой обязательств и, следовательно, неприменима к вещным правам»³⁶³. Л.А. Новоселова относит виндикационные притязания к правам, не являющимся обязательственными субъективными правами и потому не способным выступать предметом уступки³⁶⁴. Нетрудно видеть, что в основе подобных утверждений лежит ошибочный взгляд на притязание из ст. 301 ГК РФ как на составную часть субъективного права собственности и, следовательно, как на абсолютное и вещное по своей природе правомочие. Между тем, будучи направленным против незаконного владельца, виндикационное притязание является относительным субъективным правом. Оно обязывает незаконного владельца к выдаче вещи, т.е. совершению положительного действия. Это притязание опосредствует процесс перемещения вещи и, стало быть, носит имущественный характер³⁶⁵. Таким образом, виндикационное притязание обладает всеми признаками обязательственного субъективного права (требования)³⁶⁶. Поэтому уступка этого притязания вполне допустима и положения цессионного права могут применяться к ней не по аналогии, как считал М.М. Агарков³⁶⁷, а непосредственно³⁶⁸.

Случаи применения к виндикационному притязанию правил о перемене кредитора в обязательстве известны судебной практике. Так, решая вопрос о том, приобрел ли истец виндикационное притязание в силу уступки, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в своем постановлении от 24 августа 1999 г. № 3200/99 опирался на основное положение цессионного права: «может быть уступлено только такое право, которое имеет сам кредитор» (таким образом, в данном случае управомоченный по виндикационному притязанию expressis verbis был назван кредитором!)³⁶⁹. Признается и cessio legis виндикационного притязания, в частности, переход к страховщику, выплатившему страховое возмещение собственнику похищенного автомобиля, права требовать выдачи автомобиля от добросовестного приобретателя (п. 1 ст. 302 ГК РФ), поскольку суброгация (ст. 965 ГК РФ) может происходить и «в обязательстве о возврате первоначальному собственнику похищенного у него имущества» (п. 10 Обзора судебной практики Верховного Суда РФ за I квартал 2000 г.)³⁷⁰.

Б. Количество уступаемых требований

После определения видов требований, способных выступать предметом договора уступки, следует рассмотреть вопрос о возможности ограничения действия этого договора частью требования и распространении его на несколько требований.

I. Уступка части требования. 1. Если требование является делимым, то допустима уступка части этого требования (частичная цессия)³⁷¹. Например, обладатель требования об уплате 1000 руб. вправе уступить его другому лицу в размере 500 руб., а остаток сохранить за собой или цедировать еще кому-то. С точки зрения нашего законодательства, допустимость частичной цессии вытекает из ст. 384 ГК РФ, которая позволяет уменьшить объем требования, переходящего к цессионарию. Допустимость частичной цессии подтверждается также возможностью перехода части требования по иным основаниям, нежели договор уступки. Так, к поручителю переходит требование кредитора против основного должника «в том объеме, в котором поручитель удовлетворил требование кредитора» (п. 1 ст. 365 ГК РФ), а к страховщику «в пределах выплаченной им суммы» – требование страхователя (выгодоприобретателя) к лицу, ответственному за убытки, возмещенные в результате страхования (п. 1 ст. 965 ГК РФ). Правильный вывод о том, что законодательству не противоречит уступка части требования по обязательству, предмет исполнения по которому делим, содержится в п. 5 Обзора практики применения арбитражными судами гл. 24 ГК РФ.

Необходимо все же иметь в виду, что возможность частичного исполнения обязательства не всегда означает допустимость частичной уступки требования по этому обязательству. Например, согласно абз. 2 ст. 39 Положения о переводном и простом векселе вексельное обязательство может быть исполнено в части³⁷². Но признание недействительным частичного индоссамента (абз. 2 ст. 12 Положения о переводном и простом векселе) свидетельствует о недопустимости дробления вексельного требования между несколькими лицами. Поэтому невозможна и частичная уступка этого требования³⁷³.

2. Частичную цессию необходимо строго отличать от уступки одного или нескольких требований из числа причитающихся кредитору. Не проводя такого отличия, М.В. Кротов пишет: «… не существует принципиальных различий между уступкой одного из требований, принадлежащих кредитору, и уступкой части одного требования, поскольку и та и другая уступка исключительно в рамках цессии недопустима»³⁷⁴.

Однако отождествление уступки части требования и уступки одного из принадлежащих кредитору требований лишено оснований. Если возможность частичной цессии зависит от способности требования к делению между несколькими лицами (см. выше, 1), то при уступке кредитором одного из своих требований эта способность не имеет значения, ибо лицо вправе свободно распорядиться каждым из принадлежащих ему требований.

Недопустимость такого отождествления нередко упускается из виду. Так, например, характеризуя судебную практику, отождествлявшую перемену кредитора с заменой стороны договора, В.В. Витрянский отмечает, что она поставила вопрос «о самой возможности передачи кредитором части своих прав путем их уступки новому лицу» и что ее подход к «вопросу о возможности частичной уступки требования по длящемуся обязательству нуждается в определенной корректировке» (курсив мой. – А.В.)³⁷⁵. Автор обосновывает необходимость такой корректировки, в частности, тем, что «отождествление цессии с полной заменой кредитора в обязательстве делает предметом уступки не требование, а место кредитора в обязательстве, что не предусмотрено законодательством и делает бессмысленным самостоятельное регулирование цессии»³⁷⁶.

Представляется очевидным, что В.В. Витрянский смешивает частичную уступку требования с уступкой требования по одному или нескольким элементарным обязательствам, возникшим в рамках длящегося договорного отношения. Кроме того, рассуждения автора о соотношении цессии и замены кредитора в обязательстве лишены необходимой точности. Как явствует из предписаний § 1 гл. 24 ГК РФ, выражения «требование является предметом уступки» и «цессия влечет замену кредитора в обязательстве» эквивалентны. Но в последнем случае речь идет об элементарном обязательстве, а не договорном отношении в целом, что и упускала из виду судебная практика (см. выше, III).

Вопрос о частичной цессии актуализировался в теории и практике в связи с проблемой допустимости уступки притязания на уплату неустойки (п. 1 ст. 330 ГК РФ). Как известно, отечественные суды долго отрицали возможность такой уступки³⁷⁷. Например, в постановлениях Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 29 октября 1996 г. № 3172/96 и от 26 декабря 1996 г. № 2759/96 утверждалось, что изолированная уступка притязания на уплату неустойки противоречит ст. 384 ГК РФ, поскольку она не влечет перемены лиц в основном обязательстве³⁷⁸. Это мнение получило поддержку в литературе со стороны М.И. Брагинского³⁷⁹ и М.Г. Масевич^{380, 381}.

В своих прежних работах аналогичной точки зрения придерживался и В.В. Витрянский, который предостерегал предпринимателей от совершения такой «типичной ошибки», как обособленная уступка требования из обязательства по уплате неустойки³⁸². Но затем он пришел к выводу, что это обязательство «представляет собой новое, дополнительное к основному обязательство должника перед кредитором. Почему же кредитору не уступить право требования по этому новому обязательству, оставаясь стороной в основном обязательстве?»³⁸³ Исходя из этих соображений, автор признает необходимым скорректировать судебную практику по частичной уступке требования³⁸⁴.

Трактовка В.В. Витрянским уступки притязания на уплату неустойки как частичной цессии объясняется тем, что, по его мнению, взыскание неустойки есть реализация правомочия на защиту – одного из элементов субъективного гражданского права, который «проявляет себя лишь в ситуациях, когда кто-либо оспаривает, посягает или нарушает это субъективное гражданское право»³⁸⁵. Таким образом, в представлении автора частичная уступка оказывается средством расщепления требования на отдельные правомочия. Но эта конструкция с теоретической точки зрения несостоятельна, ибо правомочия (Befugnisse), будучи в принципе неотделимыми составными частями субъективного права, не способны передаваться самостоятельно³⁸⁶. При частичной цессии образовавшиеся части требования сохраняют его двучленную структуру: каждая из них состоит из правомочия кредитора на свои действия и правомочия требовать от должника совершения положительного действия³⁸⁷. Требование и его обособившиеся части различаются лишь по объему второго правомочия. Притязание на уплату неустойки может уступаться кредитором другому лицу³⁸⁸, поскольку оно является не составной частью другого обязательственного права³⁸⁹, а самостоятельным обязательственным субъективным правом. Пример же с уступкой этого притязания лишний раз показывает практическую непригодность трактовки права на защиту как элемента субъективного гражданского права.

II. Уступка нескольких требований. Кредитор может uno actu передать другому лицу несколько требований, в том числе будущих. Такой договор уступки называют глобальной цессией³⁹⁰. В случае совершения глобальной цессии следует надлежащим образом определить предмет договора уступки. При этом излишне перечислять каждое из уступаемых требований в отдельности³⁹¹. Допустимы, например, такие способы определения предмета договора уступки, как «все требования из определенного вида сделок», «все требования из сделок с определенными клиентами», «все требования за определенный период времени» (возможно, с изъятием отдельных требований)³⁹².

Проблема определенности предмета договора уступки нескольких требований затрагивается в постановлении Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 29 декабря 1998 г. № 1676/98. По условиям спорного договора уступки цессионарию были переданы все требования по сделкам, заключенным между цедентом и должником в период с 01.05.96 по 15.09.97. Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ согласился с мнением суда апелляционной инстанции, что вследствие отсутствия указания в договоре цессии на конкретные требования, передаваемые новому кредитору, предмет этого договора отсутствует³⁹³. В литературе такой подход признается «законным и обоснованным, поскольку, исходя из смысла ст. 382 ГК РФ, к новому кредитору переходит от первоначального кредитора не какое-то абстрактное, а конкретное право требования к должнику»³⁹⁴. На мой взгляд, решение должно быть диаметрально противоположным. Если цеденту действительно принадлежат конкретные требования из сделок, которые он заключил с debitor’ом cessus’ом за определенный период, то необходимо исследовать вопрос, распространяется ли действие договора уступки на данные, а не какие-то абстрактные требования, или нет. При избранном сторонами спорного договора уступки способе идентификации требований исследование этого вопроса представлялось вполне возможным.