Обоснование террористической политики в сочинениях Жоржа Кутона.

Когда якобинцы пришли к власти летом 1793 года, в стране был тяжелейший кризис. Войска интервентов наступали по всем фронтам, в Вандее полыхало роялистское восстание, во многих департаментах случился «федералистский мятеж», направленный против новой парижской власти. Экономическая ситуация во Франции была так же тяжелой, продуктов не хватало, цены на хлеб постоянно росли. Становление нового режима, который историки назовут якобинской диктатурой, происходило отнюдь не по какому-либо плану, а под влияние этих самых сиюминутных обстоятельств и действий различных факторов, одним из важнейших среди которых было давление плебса. Массовое движение парижских низов 4-5 сентября заставило Конвент «поставить террор в порядок дня», принять «максимум цен» и организовать специальные отряды для изъятия хлеба у крестьян по фиксированным ценам.¹

В первые годы существования якобинской республики террор не был последовательной политикой правительства. Например, во время своей миссии в департамент Пюи-де-Дом Кутон принял декрет против закрытия лавок торговцами, который предписывал «держать лавки открытыми», а «тех купцов, негоциантов, розничных торговцев, которые не выполнят требования предыдущей статьи (т.е. не будут держать лавки открытыми) и будут продавать товар с черного хода либо в закрытой лавке признать подозрительными и немедленно арестовать».² В смутные времена революции при высоких ценах на хлеб, торговцы держали лавки закрытыми, опасаясь, что толпа начнет их громить. Поэтому этот декрет, который подвергал всех не выполнявших его, суровым наказаниям, был продиктован определенными обстоятельствами.

К концу 1793 года положение республики значительно упрочилось. На всех важнейших направлениях иностранные армии были вытеснены за пределы Франции.¹ Республиканским войскам практически удалось подавить восстание в Вандее, пали мятежные города Лион и Тулон, антиякобинские восстания в департаментах удалось подавить еще раньше. Концентрация власти в руках якобинцев достигла к концу 1793 года высочайшей степени. Настало время перейти к созидательной деятельности.

Целью якобинского правительства было построение свободного демократического государства, как говорил Кутон «нам (правительству – В. Т.) ненавистна любая идея любой другой власти, кроме власти народа».² На практике все выглядело несколько иначе. В течение всего 1794 года государственные учреждения, такие как Комитет общественного спасения или Революционные трибуналы сосредоточили в своих руках практически неограниченную власть. Однако они продолжают пропагандировать свободу, и именно чрезвычайностью ситуации объясняют свое обладание всей полнотой власти. Кутон во время очередного выступления в Конвенте говорит, что «нельзя не совершая преступлений ограничить это (избирательное – В. Т.) право народа, только если чрезвычайные обстоятельства не требуют сделать сие ради блага самого же народа. Мы же как раз находимся в чрезвычайной ситуации поскольку клика желающая восстановить деспотизм и вновь заковать в цепи народ еще не полностью уничтожена».³

Особое место в якобинской идеологии занимало понятие «добродетель». В своих выступлениях Кутон постоянно заостряет внимание именно на факте добродетели: «правительство добродетельно»¹, «война мошенникам и негодяям, мир и почет добродетели».² Воспринимая мир как поле битвы Добра и Зла, якобинцы соответственно делили всех людей на два лагеря: приверженцев Добродетели и защитников Порока. Себя они, разумеется, относили к первым, как и подавляющее большинство французского народа. Кутон в своих докладах характеризует как народ «добрых граждан», а в случае несогласия последних с правительством, он обвиняет в этом врагов революции: «злопыхатели, священники или бывшие дворяне воспользовались этим случаем (ревизией продовольствия в деревне – В. Т.), чтобы привести сельских жителей в отчаяние и внушить им, будто их хотят уморить голодом».³ Так же и во время беспорядков в порту Парижа, когда женщины захватили только что привезенную в город партию мыла. Кутон тут же объявил эти беспорядки результатом происков контрреволюционеров-подстрекателей, совершенно не задумываясь о том, что причина волнений – действительный недостаток в Париже жизненных припасов.⁴

Своей главной целью якобинцы считали построение «царства добродетели». Ради достижения этой цели они были готовы применить любые методы. Причем главную вину за все общественные потрясения они возлагали, как раз на защитников Порока, которые, по мнению Кутона, «хотят погубить правительство, потому что оно добродетельно».⁵ Эти люди, по словам Кутона, «больше всего боятся энергичных революционных мер, принимаемых вами (членами Конвента – В. Т.) ради общественного спасения».¹

Очень красноречиво Кутон описывает противников революции. По его словам, они «гнусные существа, несущие на себе печать бесчестия, безнравственности и злодеяний».² В якобинской пропаганде эти люди практически утрачивают все человеческие качества, им приписываются всяческие злодеяния, как, например, желание «погубить правительство»³ или «возбудить волнения».⁴

В последние месяцы существования якобинской республики эти самые противники революции подлежали немедленному уничтожению: «приходится выбирать между жизнью негодяев и жизнью всего народа. – говорит Кутон во время своего выступления в Конвенте 10 июня 1794 года о революционном трибунале. – Цель не в том, чтобы сколько-то проучить, а в том, чтобы истребить безжалостных сторонников тирании».⁵

Террор уже давно не диктуется сиюминутными обстоятельствами. Его цель четко сформулировал в своем докладе Кутон: «Отсрочка наказания врагов родины не должна превышать времени, необходимого для установления их личности. Цель не в том, чтобы сколько-то раз проучить, а в том, чтобы истребить безжалостных союзников тирании. Наказанием за все преступления, попадающие под юрисдикцию революционного трибунала, является смерть».⁶ После принятия этого закона о революционном трибунале 22 прериаля чудовищная машина террора начала быстро набирать обороты. Закон фактически избавил трибунал от всех юридических формальностей, и за шесть недель, прошедших до 9 термидора (27 июля 1794 года), кровавая бойня только в столице унесла около полутора тысяч жизней. Политика реализации утопии, по словам А. В. Чудинова, «вылилась в войну государства, управляемого фанатичными приверженцами «естественной» морали против общества».¹