1.3. Степень трансформирумости семантической информации
Термин «трансформируемость», которым обозначено одно из свойств семантической информации, звучит, пожалуй, слишком смело и широко, и поэтому, во избежание недоразумений, требует комментариев (не говоря уже о том, что это свойство само по себе в силу его важности и актуальности заслуживает более подробного рассмотрения).
Прежде всего вызывает сомнение возможность содержания сообщения, выраженного в виде, скажем, формулы, трансформировать в пиктограмму или представить в форме нотной записи (и при этом без потерь или искажения содержания!).
Проблема взаимной трансформируемости различных видов знаковых систем остро дискуссионна. Между тем ее быстрейшее решение настоятельно диктуется рядом неотложных теоретических и практических задач. Среди них есть и такие фундаментальные, как выбор оптимальных форм предъявления информации операторам различных систем «человек — машина» в зависимости от типа и характера решаемых ими конкретных задач; выбор оптимальных форм предъявления информации в различных печатных источниках в зависимости от контингента читателей, которым они адресуются, и предполагаемого характера использования этих источников, от целей их чтения и др. Решение этой проблемы может также существенно помочь научно обоснованно организовать передачу разнообразной информации по различным каналам системы массовых коммуникаций.
Кроме того, решение этой проблемы имеет также большое общетеоретическое значение для психологической науки как дающее основание надеяться полнее познать взаимозависимости и взаимоотношения между знаком, образом, понятием, различными видами мышления, памяти и, наконец, ближе подойти к решению более частной проблемы наглядности, в решении которой заинтересованы многие отрасли психологии и практической деятельности человека.
Проблема трансформируемости знаковых систем наиболее интенсивно разрабатывается преимущественно в рамках психологии, семиотики и лингвистики. Понятно, что каждая из этих научных дисциплин изучает свойственными ей методами «свой» аспект проблемы. Между тем проблема эта комплексна, ее решить можно лишь усилиями специалистов различных наук.
Первые мысли о возможности трансформации знаковых систем появились давно. Уже Э.Б.Кондильяк (1715—1780) изъявлял готовность представить все известные математические формулы в виде конечного числа предложений французского языка и не сделал это только «исходя из удобств и лаконичности формулой записи».
В начале нынешнего века появилась научная дисциплина, близкая по методам современной психолингвистике, — сигнифика, представляющая собой разновидность теории знаков. В отношении интересующей нас проблемы сигнифики наибольшее внимание уделяли переходу от разговорного языка к формализованному (методами математической логики) и наоборот. Эти разработки позднее принесли ощутимую пользу в исследованиях по машинному переводу.
Известна также попытка описать музыку при помощи пиктографических знаков. Но попытка не увенчалась успехом — она принципиально не могла быть успешной ввиду того, что музыка — это не изобразительный вид искусства, для описания которого пиктографические (изобразительные) знаки — неадекватное средство.
Во взаимотрансформируемости вербальных знаков ясности гораздо больше: нет ничего названного, что не может быть как-то объяснено другими словами.
Изучение проблемы трансформируемости знаковых систем привело нас к убеждению, что без адекватного понимания природы смысла ее невозможно не только решить, по даже правильно поставить. Природу смысла мы еще рассмотрим более подробно. Здесь же укажем, что смысл или тот «материал», которым непосредственно оперирует мышление, можно себе представить как нуцеллезное образование, своеобразный трёхкомпонентный сплав максимально редуцированных образов, понятий и эмоций. В зависимости от характера отражаемого в смысловом образовании материала в нем может превалировать, занимать определяющее место один из этих трех компонентов. В предельном случае удельный вес одного или двух из них может приближаться к нулю.
Восприятие (и понимание) такой знаковой системы, как фотография, выдвигает на первое место в нуцеллезном образовании образный компонент таблицы — понятийный, а музыки или абстрактной живописи — эмоциональный. Индивидуально-типологические особенности личности, разумеется, могут накладывать отпечаток на приведенные случаи восприятия знаковых систем и результат этого восприятия — смысл в его качественной определенности. Например, если художнику предъявить для восприятия и понимания сколько-нибудь сложную таблицу, очень вероятно, что в сформированном смысле удельный вес будет занимать отрицательный эмоциональный компонент.
Достаточно присмотреться к оглавлению этой книги, точнее — к главам, где названия параграфов указывают конкретные формы предъявления семантической информации пиктографического и идеографического вида, чтобы обнаружить между этими формами определенную взаимосвязь.
В самом деле, чертеж какого-либо устройства (в сложных случаях — комплект чертежей) вполне можно трансформировать в технический рисунок (в изометрии, диметрии или в перспективе). Причем, если этого требуют условия и цели коммуникативного процесса, технический рисунок выполняется в разрезе или с вырывами. С другой стороны, чертеж и технический рисунок (часто бывает достаточно одного технического рисунка) вполне возможно трансформировать в художественный рисунок, например, с рекламными целями. Чертеж также очень просто трансформировать в схему (скажем, принципиальную кинематическую схему). Имея эту последнюю, обычно можно без затруднений построить чертеж. Точно так же фотография (или в сложных случаях — комплект фотографий) вполне трансформируется в чертеж. Само собой понятно, что после изготовления устройства по чертежу оно допускает свое представление в форме фотографии. Схемы и технический рисунок, как правило, легко трансформируются в пиктограммы, например такие, как мы видим на разнообразных пультах управления. Их наносят на сам орган управления (кнопку, клавишу) или непосредственно над ним. И, наконец, еще большее «сжатие», концентрация информации, содержащейся в пиктограмме, позволяет эту последнюю трансформировать в символ.
Но это, конечно, значительно сложнее, чем во всех предыдущих трансформациях.
Рассмотрим трансформируемость идеографических форм предъявления информации. Здесь, как нам представляется, для иллюстрации удобно прибегнуть к практике исследовательской деятельности.
Проводя эксперимент (или наблюдение), исследователь заносит в таблицу получаемые данные. Имея таблицу, всю ее информационную емкость можно трансформировать в гистограмму. Если желательно оттенить общий характер процесса или в случае, когда имеем дело не с дискретным, а с непрерывным процессом, гистограмму трансформируем в график. Последний поддается трансформации в формулу. Если формула получилась очень сложной, для удобства практического использования ее трансформируют в номограмму (для определенного континуума аргументов и функций). Наконец, гистограмма или график вполне трансформируются в диаграмму. Последнюю применяют для иллюстрации главнейших выводов, в рекламных целях и т. п.
Ну, а как обстоит дело с взаимотрансформируемостью между видами пиктографической информации? Что из пиктографических форм можно трансформировать в идеографические или наоборот? Следует сразу же со всей определенностью сказать, что такие трансформации если и возможны, то лишь в единичных специальных случаях. Почти все они касаются трансформации некоторых форм пиктографической информации в подвид идеографической — текст. И то лишь благодаря тому, что слова, текст обладают глубинной наглядностью. Так, некоторые простейшие пиктограммы и символы возможно трансформировать в текстовую форму и при этом образ, сформированный в процессе чтения текста, будет достаточно близким изображению пиктограммы или символа.
Итак, подведем некоторые итоги. Прежде всего бросается в глаза, что не все формы предъявления информации взаимотрансформируемы. В то время как таблица и гистограмма взаимотрансформируемы полностью, то уже для таблицы и графика это утверждать рискованно (никакая таблица не уместит бесконечное множество значений точек, составляющих параметрическую линию). Если чертеж достаточно просто трансформировать в схему, то обратное действие затруднительно — оно потребует дополнительной информации — той, которую мы отбросили в процессе трансформации чертежа в схему. Здесь мы подошли ко второму важному итогу.
Трансформация в большинстве случаев — почти всегда — связана с изменением информационности (информационной емкости) трансформируемых форм предъявления информации. Причем, если для трансформации требуется дополнительная информация, то продукт это-то процесса, конечная форма трансформации, будет содержать некоторую часть вариативной информации. Или, другими словами, из исходной формы мы можем получить более чем один вариант конечной формы процесса трансформации — т. е. такая трансформация имеет некоторую неопределенность.
Однако вариативность, а значит, и неопределенность информации в конечной форме трансформации присущи также случаям, когда этот процесс требует уменьшения информативности. По одному и тому же чертежу можно построить существенно разнящиеся между собой пиктограммы. Наиболее ярким исключением может быть трансформация формулы в таблицу, график, гистограмму и т. п. Хотя в этом случае трансформация объективно связана с уменьшением информативности конечных продуктов, вариативности информации в них не наблюдается — разумеется, при условии одинакового диапазона изменения функций и аргументов.
Зачем же производится трансформация? Коротко говоря — для увеличения информативности сообщения, т. е. для увеличения субъективно воспринимаемой и понимаемой информации, что обусловлено рядом причин — таких, как цель восприятия сообщения, временной режим этого восприятия, условия приема сообщения, степень подготовленности (наличие или отсутствие предварительных знаний) к восприятию сообщения, мера мотивированности к восприятию данной информации и др.