2. Две стороны непредсказуемости и оригинальности информации: новизна и новость, новация и новаторство, сенсационность и «сенсориум ума».

 

Говоря о том, что информационная насыщенность сообщения коммуникации заключается в его непредсказуемости и оригинальности, необходимо подчеркнуть, что таковые качества информации могут обладать двояким действием. Философы (например, П. Лазарсфельд и Р. Мертон) отмечают наркотизирующий эффект информации как таковой на личность человека. Индивид в условиях информационно-технического изобилия привыкает потреблять новое (скорее – «новенькое») в неимоверных количествах, лишь бы это были какие-либо свежие («свеженькие») сообщения, факты о мире и о нас, грешных, его населяющих. И чем более непредсказуемо и оригинально выглядит и проявляется человек в этих сообщениях, тем более эффективно работают чисто биологические и эмоциональные раздражители ЧСЗ (читателя-слушателя-зрителя). Это явление проявлялось и в начале эры технических коммуникаций (публикации на темы людей «о двух головах», других аномальных явлений в мире живой и неживой природы). Но современные СМК достигли немыслимой прежде изощренности и разнузданности в показе всевозможных человеческих пороков и извращений, чему способствует и развитие самих электронных технологий и сверхоперативность каналов коммуникации.

Аудиторию интересуют в Госдуме уже не содержательные моменты дискуссий, а драки и потасовки, в Правительстве – не факты о принимаемых мерах, а перетасовки и прогнозы возможных перетасовок. Ведь это тоже новости, как мы уже отмечали, но новости особого рода, как бы выхолощенные, не репродуктивные.

Фотография политика уже и не привлекает внимания, если он не моргнул, не сморщил лицо в гримасе и т.д. В СМК с легкой руки западных медиатехнологов искусственно создаются положения, когда сопутствующие негативные эффекты становятся основной целью осуществления коммуникативного воздействия – воздействия в первую очередь на биологические, а не разумные начала человеческой психики. ЧСЗ (читателем, слушателем, зрителем) приятно чувствовать себя более благородным, чем он есть на самом деле, глядя на кривого, или неуклюжего, или замороченного государственного человека.

В 70-е годы Г.С. Оганов относил все эти эффекты преимущественно к буржуазным моделям коммуникации (Оганов, 1980). Ныне все модели перемешались, но буржуазные, представляемые системами СМК буржуазного общества, лидируют. А ведь Г.С. Оганов еще 20 лет назад отмечал, что каждая из этих систем вопреки здравому смыслу не столько связывает человека с внешним миром, сколько предлагает ему заведомо искаженную замену реальной связи. В подобных случаях возникает иллюзорное чувство знания, хотя фактически это увод от истинного знания, от действительной новизны и новости исторических процессов, поступков и личностей, их совершающих, в сторону дешевых и непритязательных формальных новаций и изысков.

Такие внешние переструктурирования и трансформации текстов, как отмечал в статье «Феномен культуры» Ю.М. Лотман, обладают тоже новизной, как всякий перевод текста с языка на язык. Обладают они и непредсказуемостью, могут вызывать сами по себе эстетические эмоции. Но нравственность... Учат ли они добру? Учат ли они постигать истину? Чаще всего – это игра форм, сюжетов с заменой одних предполагаемых положений на другие.

В силу того, что между реальностью и сознанием человека возникает ряд опосредующих, чисто биологических звеньев, не контролируемых ЧСЗ, создается возможность отрыва сознания людей от их бытия. Другими словами, включая телевизор, они выключают себя из действительного со-бытия, каким является коммуникация иного рода. Она, как мы уже говорили, ориентирована на сущностные, а не видимые лишь внешне, экзотически и аномально, вплоть до безнравственности, проявляющиеся изменения социальной действительности. Даже если ЧСЗ в неформальной коммуникации с окружающими, или в интерактивном контакте по каналам ТВ и Интернета обсуждает подобного рода информацию, предлагая свои альтернативы, коммуникация не прорывается в сущностный мир бытия человека. У такого зрителя причастность к подобного рода событиям – это мнимое, иллюзорное со-бытие. Эта интеллектуализированная связь между фактами действительности и индивидом не превращается в деятельность, направленную на объекты информации, отмечал еще в 70-х годах Ю.А. Шерковин. Индивид начинает смешивать некоторое неупорядоченное и однолинейное знание о наличии определенных проблем, часто далеких от магистральных жизневекторов, с действиями по решению этих проблем. Таким образом, коммуникационное воздействие заметно поднимает уровень информированности ЧСЗ, но при этом преобразует некоторую часть нервной энергии, необходимой для активного участия в социальных процессах, в пассивное знание. О таком переборе разнородной научной информации, приводящему к пассивному знанию, писал в своих журналистских материалах известный английский автор детективного жанра и оригинальный мыслитель Г. Честертон.

С количеством всякого рода «непотребной» человеку информации исследователи связывают и так называемый «эффект приватизации». Если ЧСЗ не в состоянии реагировать на обилие сведений, с которыми он физически не может быть в со-участии, со-бытии, он переключается на те сегменты социальной информации, в которых он действительно чувствует себя соучастником (спорт, реклама, разного рода игры и непритязательные шоу, и, разумеется, «мыльные сериалы»). Серьезные политические и нравственные проблемы отводятся в сторону, ЧСЗ адаптируется к такому положению, привыкает к нему и расценивает эти проблемы как не существующие для его практической деятельности. Крис и Лейтес описали этот эффект еще в 1947 г. на материале реагирования американской аудитории на сообщения о зверствах немецких фашистов. Затем была война в Корее, во Вьетнаме – «эффект приватизации» продолжал срабатывать в сознании американцев. В нашей стране мы столкнулись с ним во время войн в Афганистане и Чечне. Если ЧСЗ и вслушивался, всматривался в радио- и телеприемники, то стремился ловить сенсационные сообщения, а не осмысливать происходящее. К этому давали повод сами коммуникаторы-журналисты, строя показ и повествование на «благодатных» драматических и скандальных коллизиях и упуская факты, пусть пока малозаметные, но способные дать целый веер новостей, способных побудить аудиторию к раздумьям и искренним переживаниям афганской или чеченской трагедии.