Протестанты CПб в 18 веке

Влажный климат приневской болотистой местности, как и крайне утомительная, почти без отдыха, работа, подорвал здоровье многих пасторов: В. Толле скончался в возрасте 36 лет, С. Кестлер со дня приезда из Финляндии до момента смерти прожил в Петербурге лишь шесть лет, а М. Гросскрейц – всего три года; Г. Нацциус заболел чахоткой уже через несколько лет после устройства в Петербурге и не мог ее излечить в течение всей дальнейшей жизни. В общей сложности в городе умерли не менее 40 из 97 служивших здесь пасторов. Порой срок службы ограничивался одним-двумя годами, после чего его прерывала смерть от какой-либо болезни. Наиболее длительное время проповедовали швед И. Хоугберг (1749–1782), финн Иоганн Г. Крогиус (1755–1791), немцы Г. Нацциус (1711–1751), Л. Трефурт (1728–1760) и Г. Геннинг (1747–1792). Срок пасторства в Петербурге в среднем равнялся восьми-девяти годам, хотя по странной закономерности в подавляющем большинстве случаев количество лет службы подвижников распределялось в промежутках 1–5 и 12–20 лет.

После окончания миссии в России петербургские пасторы старались вернуться на родину, где и продолжали службу в качестве проповедников в приходах до смерти.

Недостаток сведений о бытовой жизни пасторов в полной мере компенсируется материалами источников об их должностной деятельности; причем, объем нагрузки служителей непосредственно соответствовал размеру прихода. В городе только за 90-е гг. XVIII в. в лютеранских и реформатских приходах было проведено, в совокупных величинах, более 18 000 обрядов. Всего же за столетие в протестантских общинах Петербурга пасторы совершили как минимум 70 000 обрядов крещений, венчаний и погребений.

Перечень обязанностей пасторов не ограничивался выполнением обыденных ритуальных действий и чтением проповедей – служители целеустремленно участвовали во всех делах общины, обустраивая свои приходы, собирая у российских и западноевропейских протестантов пожертвования на строительство и отделку кирок, посвящая в духовный сан вчерашних кандидатов. Клянясь на верность самодержцам, пасторы обеспечивали принятие присяги и всех приезжавших в Россию иностранцев-протестантов. Особой сферой деятельности проповедников были их взаимоотношения с властями – пасторы испрашивали у чиновников разрешение на те или иные действия, давали им разъяснения по конкретному поводу, просили издать тот или иной выгодный для приходов закон и, наконец, выполняли их поручения.

Будучи образованнейшими людьми и желая оставить свой след в западноевропейской исторической науке, петербургские пасторы активно занимались составлением подробнейших системных описаний всех встречавшихся им в России явлений. Первый же немецкий лютеранский пастор В. Толле, прибывший в Санкт-Петербургскую крепость на второй год ее существования, организовал археологическую экспедицию в окрестности Невы и Ладоги, составив подробный реестр всех найденных предметов В по­следующие годы в Европе были изданы десятки сочинений А.Ф. Бюшинга, И.Х. Грота, Я. Гаргона, Т. Консетта, Д. Дюмареска, Д.Г. Кинга, У. Тука и других пасторов, где детально освещались вопросы организации и функционирования российской государственной власти, православной церкви и непосред­ственно протестантских общин столицы империи.

Отношения пасторов различных общин между собой в первой половине века были сильно затруднены из-за отсутствия в городе организационных структур, чьим назначением была бы координация деятельности духовных лиц лютеранских и реформатских приходов. В диссертации автор рассматривает ситуацию возникновения в 1742 г. и дальнейшего функционирования неформального органа конфессиональной власти городских протестантов – так называемого «собрания пасторов», – и учреждения должности старшего пастора – «сениора»; далее перечисляются имена проповедников, занимавших вакансию в те или иные годы.

Размер жалованья пасторов лютеранских и реформат­ских общин Петербурга по сравнению с содержанием проповедников в Западной Европе или даже в Москве в первой четверти века был очень мал – кроме обязательства предоставить им жилье церковными советами назначались суммы довольствия в пределах всего лишь 130–200 руб. в год, которые не всегда выплачивались. Автор проводит исследование вопроса возрастания величины довольствия и перечисляет категории ключевых форм содержания различными общинами пасторов, нередко превышавшее в конце столетия материальное довольствие духовных лиц в странах протестантской Европы.

В крупнейших общинах, в течение всего столетия, кроме должности пастора существовали также должности кантора (запевалы хора), органиста, кюстера (помощника диакона) и церковного слуги – вакансии учреждались конвентами, которые и определяли суммы жалованья за выполненную работу. Из соображений экономии средств органисты общин Петербурга, как и их коллеги во многих западноевропейских приходах, порой совмещали обязанности игры на инструменте и руководства хором; кюстерами же советы назначали на время кого-либо из ремесленников цеховых гильдий. Слугами, занимавшимися неквалифицированной физической работой, являлись или финны, или русские. В штатном расписании большинства общин, однако, оплачивалась только должность пастора; все же виды работ исполнялись дьяконами и их добровольными порученцами. Сведения о деятельности слуг в источниках почти всегда отсутствуют.

Должность кандидата в структурах общин Петербурга в XVIII в. была явлением редким – небольшой размер их бюджета пока еще не позволял советам содержать при кирках штатных помощников пасторов. В городе, тем не менее, постоянно находились претенденты на возможную вакансию – в большинстве своем, это были молодые выпускники немецких университетов. В ожидании вакансии кандидаты подрабатывали учителями в семьях и пансионах, секретарями-переводчиками в коллегиях, или, например, библиотекарями в усадьбах или Академии наук. В ситуациях отсутствия священников в общинах они замещали (без поставления в должность) их пасторов.

История экономического управления общинами лютеран и реформатов началась уже в первые годы существования Петербурга. Самой ранней по времени зарождения формой финансового ­обеспечения ­городских общин являлся еженедельный сбор денег ­с прихожан. ­Пожертвования были добровольными, и каждый член общины после богослужения мог внести несколько копеек или рублей в общинную казну. Сведения о более серьезных денежных взносах почти всегда фиксировались в регистрационных книгах общин. Самые обильные пожертвования в свою казну вносили прихожане кирки Св. Петра, куда более скромные взносы делались членами общин шведов, финнов или, например, французско-немецких реформатов. Жертвователи порой передавали в дар общине купленные на их деньги предметы ритуальной утвари или завещали в казну прихода ту или иную меру выплат. Бюджеты общин в первые годы составляли десятки и сотни рублей, а расходы иногда значительно превышали объем доходов – в подобных ситуациях покрывались за счет новых благотворительных сборов.

Первые два десятилетия истории городских общин добровольные пожертвования прихожан были единственной статьей доходной части их бюджета. В 1720-х гг., однако, стала проявляться и форма обязательных налогов в пользу общин – с борта каждого швартовавшегося в Петербурге судна из протестантской Европы на обустройство кирок взималось 5 руб. «корабельных» денег. Первоначально все деньги получала совместная община лютеран и реформатов на Адмиралтейской стороне, затем эти деньги стали делиться между немецкими лютеранами и голландскими реформатами, после чего немцы-лютеране построенной в 1730 г. кирки Св. Петра стали отдавать часть доходов общине Св. Екатерины на Васильевском острове, а с 1757 г. – и шведам. Во второй половине XVIII в. сложилась система получения «корабельного» налога всеми общинами города.

Поскольку Российское государство рассматривало общины как ординарные юридические лица и давало им все права имущественной деятельности, уже в первой половине XVIII столетия в Петербурге стала распространяться и обычная для протестантской Европы практика покупки и даже строительства церковными советами общины одно-, двух- и трехэтажных деревянных и каменных жилых домов на территории земельных участков прихода или вне ее с целью последующей сдачи желающим в аренду их помещений. Здания являлись собственностью общины, и получаемые доходы за аренду значительно превосходили все виды пожертвований. В конце столетия за счет аренды помещений выстроенных общинами домов приход Св. Петра ежегодно получал 12 300 руб. прибыли, Св. Екатерины (шв.) – 7000, Св. Екатерины на Васильевском острове – 1050, а французско-немецких реформатов – 1000 руб.

В поиске новых статей дохода общин члены их советов стали регламентировать плату за предоставление услуги прихожанам – в казну общин уже в первой половине XVIII в. системно собирались деньги за проведение обрядов крещений, венчаний, погребений; за обеспечение транспорта при перевозке тел умерших на кладбище, за рытье могил и т. п. Постепенно нормой стали и обязательные целевые пожертвования прихожан на нужды кирки. Особым источником прибыли в немецкой общине Св. Екатерины с 1775 г. являлся сбор средств в пользу страхового общест­ва на случаи смерти его членов – каждый из вступавших в организацию платил 11 руб. первичного взноса и 2 руб. в ситуации ­выплаты ­пособия родственникам умершего пайщика (понятно, что часть копившихся денег в ситуации отсутствия моровых эпидемий со временем становилась собственностью общины). Договоры всегда были освидетельствованы доверенными поручителями. В различных приходах практиковалась и выдача ссуд в распоряжение доверенных лиц – она осуществлялась с условием ежегодной выплаты нескольких прибавочных процентов от взятой на время суммы (залогом в таких случаях являлись либо бравшиеся на хранение в кирку изделия из золота и серебра, либо оформленный официальным договором земельный участок или дом), а голландцы, например, положили в 1791 г. в государственный банк для общины 6000 руб. под обещания выплат 5% прибыли в год – в 1794 г. сумма дохода составляла 1400 руб.

Все полученные общинами доходы отмечались в специальных книгах, заполняемых, как правило, облеченным особым доверием старшиной или, что было реже, пастором. ­Размеры прихода средств суммировались к концу календарного года и соотносились с общими величинами произведенных в общине с января расходов. Структура сферы расходов в течение XVIII в. была проста – доля накопившихся средств предназначалась на выплату жалованья пасторам, кюстерам, органистам, канторам, учителям в школе и копателям могил; все остальные деньги шли на покрытие издержек строительства или ремонта кирок и хозяйственных помещений, организацию учебного процесса в школе и т. д. Записи вносились по мере необходимости раз в несколько дней, и к ним прилагались квитанции документов по тем или иным статьям прихода или трат денег. Суммы бюджетов даже небольших общин к концу столетия измерялись тысячами рублей, и случаи дефицита приходной части уже были редки.

Дела строительства и ремонта требовали от старшин и диаконов не только грамотного ведения делопроизводства, но и постоянного контроля за деятельностью строителей, купцов и перевозчиков хозяйственных грузов. Строитель­ство могло тянуться долгие годы, и по мере смены его стадий чередовались и категории поставщиков услуг приходу. Как тенденцию можно отметить обозначившийся во второй половине столетия процесс увеличения количества русских в сферах хозяйственной активности общин – договоры о поставке материалов и производстве работ старшины, все предыдущие десятилетия выбиравшие себе партнеров исключительно из числа единоверцев, все чаще заключают с русскими купцами и строителями. После подписи старшинами и мастерами экземпляры подобных договоров передавались на хранение и ремесленникам, и в общину.

Автор в диссертации приходит к выводу, что в течение XVIII столетия в общинах лютеран и реформатов Петербурга были последовательно воспроизведены все стандартные формы конфессиональной деятельности протестантов в странах Западной Европы – возникли органы управления приходами; была выстроена многослойная структура связей протестантов между собой, между общинами и имущественной собственностью в рамках правовой сетки законодательных актов монархов. Деятельность же внутри самих общин почти не стеснялась юридическими нормами власти. Государство опекало интересы городских иноверцев, не вмешиваясь в процессы развития их общин. Система правового благоприятствования протестантам со стороны монархов способствовала обретению приходами лютеран и реформатов в общественном сознании горожан статуса ключевых центров идеологической и экономической жизни Петербурга.

В четвертой главе – Лютеранские школы Петербурга в XVIII в. – были изучены вопросы деятельности приходских школ протестантов с выявлением особенностей системы организации учебного процесса.

Традиции образования в протестантских школах оставались неизменными в течение нескольких веков, являя собой четкую модель космологических представлений лютеран и реформатов о смысле процессов воспитания душ христиан. Перебиравшиеся из Западной Европы в Россию протестанты, не отказываясь от принципов подхода представителей своих конфессий к делам образования, по мере финансовых возможностей приходов довольно деятельно использовали опыт создания школ на территории новых для себя мест поселения.

Первые образовательные школы протестантов в России были открыты во второй половине XVII в. в Москве – при двух лютеранских общинах стали действовать приходские классы, которые в разные периоды посещали от 10 до 40 детей; учителями же в них были выпускники университетов Германии, проводившие уроки по истории, географии, музыке, счету и письму.

Несколько протестантских школ действовали в XVIII в. и в Петербурге – с 1709 г. уроки давались при кирке Св. Петра (Петришуле), а затем и в лютеранских приходах Св. Анны, Св. Екатерины (немцев), Св. Екатерины (шведов), Св. Марии и в реформатских общинах.

Школы при тех или иных лютеранских и реформатских общинах с первых лет своего учреждения не имели среди разноязычных горожан того авторитета, ­которым пользовалась Петришуле – денежные ресурсы приходов были различны, что, в конечном итоге, и предопределяло степень активности членов советов в вопросах воспитания детей прихожан. Появление Петришуле стало вполне закономерным результатом качественного развития прихода Св. Петра. Несмотря на факт проведения пасторами всех городских общин поучительных занятий с детьми, именно в этой крупнейшей общине сложились серьезные предпосылки как для финансового содержания здания школы и большого штата её учителей, так и для реализации планов учебных курсов, целью которых было знакомство учащихся с образцами традиционного воспитания в протестантских школах Европы. Финансовые возможности в других общинах были невелики (на фоне ряда недолго существовавших школ более ярко выглядит деятельность классов при общине Св. Анны).

Принцип организации работы Петришуле на начальном этапе ее истории также определялся малым обьемом школьного бюджета – один учитель последовательно обучал детей навыкам элементарного счета, правописания и хорового пения. Пасторы общины занимались преподаванием дисциплин библейской истории и общей координацией учебного процесса, хотя сведений об этих сферах деятельности в источниках нет. Число учеников и классов в некоторые периоды определить невозможно – существуют, конечно, разрозненные данные о том, что в начале второй четверти столетия в школе уже было два класса или, например, о том, что в 1736 г. уроки посещало около сотни детей. В целом, однако, ситуация неясна, а самые ранние документы школы датированы началом 1760­‑х гг. (они содержатся ныне в специальном фонде архива школы в ЦГИА СПб). Система обучения, где учитель по­очередно объяснял материал по разным предметам одному и тому же классу, оставалась неизменной до конца 1750-х гг., несмотря на то, что в начале второй четверти XVIII в. количественный состав наставников увеличился до двух ­человек.

Коренные преобразования схем учебного процесса в Петришуле произошли в период ректорства А.Ф. Бюшинга в 1761–1765 гг. Через специально опубликованные «Известия» об открытии школы нового образца был объявлен набор в классы, где дети могли бы постигать основы объемного комплекса предметов под руководством специализировавшихся исключительно по своим дисциплинам учителей. Согласно установленным нормам регламента, дети обоего пола различных национальностей распределялись по классам сообразно с уровнем их начальной подготовки и каждые полгода (в марте и сентябре) им устраивались «публичные» экзамены на знание изученных ими дисциплин. Обязательным условием приема в классы детей любой национальности было изучение ими в Петришуле немецкого языка – в соблюдение сложившейся еще с 1709 г. традиции преподавания всех нелингвистических дисциплин по-прежнему велось на немецком. Выдержавшие проверку переводились в старшие классы, остальные вновь проходили программу неосвоенных курсов, уже с другими группами учеников.

На основании сведений многочисленных источников автор в диссертации последовательно и самым подробным образом проанализировал вопросы принципов учебного процесса в Петришуле; организации системы пансионерства; платы за обучение и пансион; количества учеников и преподавателей, их возрастной, национальный и социальный состав в период 1760-х – конца 1790-х гг.

После объявления указом Екатерины II от 29 августа 1783 г. Петришуле Главным немецким училищем в Российской империи, его директор Г.У. Кольбе распорядился собирать представителей различных немецких школ для обучения их методикам Петришуле. Основной процесс синхронизации материала текстов учебников для немецких и российских училищ и установления связей Петришуле с немецкими школами в российских провинциях начал осуществляться, однако, только в XIX столетии.

Принципы организации учебного процесса школы при кирке Св. Анны в 1740–1750-е гг. столетия не отличались от подходов учителей общины Св. Петра в первые десятилетия ее истории – один наставник преподавал детям различные дисциплины. Уроки, без сомнения, велись на немецком языке и были предназначены для детей немцев. К середине 1760-х гг. администрация школы стала выстраивать учебный процесс, видимо, с учетом практики деятельности Петришуле – с этого времени с учениками, число которых превышало 100 человек (среди них должны были быть и русские), занимались уже семь преподавателей по дисциплинам языкознания, истории общества и религии, математики, музыки и даже живописи. Первый опыт введения этих предметов в школьный курс был получен учителем и будущим пастором Христианом Августом Торновом в 1762 г.– в меру своих возможностей, он сообщал детям познания в чтении, счете, Законе Божием, латинском, французском и русском языках, правописании, географии, истории, рисовании, вокале и игре на клавире. Под руководством Х.А. Торнова ученики (подобно их сверст­никам в Петришуле) выступали с музыкальными концертами в школьных аудиториях, а однажды и в здании кирки.

Структура учебного процесса Анненшуле была нарушена в 1770–1780-е гг., но благодаря усилиям членов церковного совета пастора Т. Рейнбота и благотворителя И. Керстнера вновь восстановлена. Милостью все того же И. Керстнера и других пожертвователей долгое время продолжала действовать и приходская система пансионерства.

В деятельности обеих школ выражались, таким образом, сходные способы отношения ­администраций к принципам построения учебного процесса – система школьной организации, была подобна одна другой; перечень предметов в те или иные периоды столетия был одинаков. Руководители школы при кирке Св. Анны, безусловно, перенимали опыт своих коллег из Петришуле (после указа от 29 августа 1783 г. они должны были это делать в обязательном порядке), а некоторые учителя в разные отрезки собственной жизни могли работать в обеих лютеранских школах. Авторитет Петришуле наверняка был важным фактором выстраивания на бытовом уровне неформальных иерархических отношений между всеми представителями этих школ.

Пятая глава – Взаимоотношения протестантов Петербурга с органами государственной власти - посвящена анализу практики отношений протестантов с Юстиц-коллегией лифляндских, эстляндских и финляндских дел, Сенатом и Синодом.

Ситуация в сфере правоприменительных действий правительства России по отношению к протестантам в первой трети XVIII в. характеризовалась значительной степенью противоречивости в процессах идентификации статусных полномочий субъектов права. Созданная Петром I в 1702 г. Тайная коллегия Военного совета была призвана разбирать все судебные дела иноверных христиан (подавляющее большинство которых составляли протестанты), отвечая за свои решения исключительно перед государем. Сведений о функционировании этой Коллегии недостаточно, чтобы судить о способах ее деятельности; извест­но лишь, что она являлась органом оперативного разбирательства в любого рода конфликтах, где были замешаны военные из числа иностранцев. После окончания Северной войны систему органов власти, осуществлявших контроль за религиозной деятельностью как католиков, так и протестантов, стала представлять связка правительственного аппарата Сената и Синода, не имевшая при этом права влиять ни на один ее аспект. Тайная коллегия к этому времени из-за развития процесса стремительного увеличения числа неправославного населения России потеряла возможность эффективного судебного управления иноверцами, в результате чего в 1727 г., фактически взамен нее, при Юстиц-коллегии была учреждена и Юстиц-коллегия лифляндских и эстляндских дел, в задачи которой входило решение всякого рода проблем, связанных с имуществом на завоеванных территориях и их жителями-лютеранами. Стали очерчиваться контуры структуры органов власти, в сфере юрисдикции которых оказался контроль за гражданской и конфессиональной деятельностью протестантов России.

Изучение особенностей правовой специфики статуса Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских (а с 1762 г. и финляндских) дел показало, что подавляющая часть расследований приходилась на уголовно-административную сферу разбирательств о тяжбах в отношении наследства, купли-продажи объектов собственности, оплаты труда наемным рабочим, возвращения денежных кредитов и т. д. Сотни дел касались проблем регулирования семейно-правового состояния иноверцев – разводов супругов или, например, разрешения на брак дальних родственников. Несколько десятков решений были вынесены по конфессиональным делам неправославных христиан: о посылке пасторов к пленным единоверцам, конфликтах между представителями различных общин, выдаче свидетельств священнослужителям на право их деятельности, жалобах прихожан на поведение членов совета и т. п. Гражданские и уголовные сюжеты рассматривались уже в первые месяцы существования Юстиц-коллегии лифляндских и эстляндских дел, конфессиональные же дела стали приниматься к расследованию только в 1730-е гг.

Рамки юрисдикции Коллегии в вопросах конфессиональный жизни иноверцев определялись по мере возникновения судебных прецедентов. Первой сферой правовой деятельности явились дела о семейных разводах. Полтора десятилетия чиновники Коллегии в основном занимались вопросами расторжения браков заинтересованных протестантов Петербурга и провинций.

В конце 1740‑х гг. произошел знаковый судебный эксцесс разбирательства конфликта между пастором И. Карпом и членами совета столичной голландской реформатской общины, характеризовавшийся уже вмешательством правительства в организационные дела протестантов. Дело И. Карпа можно условно считать отправной точкой в процессе «втягивания» форм деятельности должностных лиц иноверных общин в общее правовое поле Российского государства. Чиновники Юстиц-коллегии лифляндских, эст­ляндских и финляндских дел стали время от времени вмешиваться в процессы внутриобщинной жизни протестантов, откликаясь на доношения должностных лиц приходов.

С 1730-х гг. наблюдались попытки проявления функции чиновников Юстиц-коллегии лифляндских и эстляндских дел в сфере надзора за процессами постановки протестантских и католических пасторов в завоеванных провинциях (почти все полномочия в этом вопросе де-факто долгие годы были переданы Синоду) и выполнения ими законодательных актов. Идея упорядоченного контроля за деятельностью проповедников в провинциях в течение столетия все же реализована не была; во время начала правления Екатерины II, однако, были легитимизированы права Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел на судебный контроль за деятельностью пасторов непосредственно петербургских общин. Произошло это после объявления указаний Коллегии от 3 марта 1764 г. о регламентировании вопросов заключения браков между протестантами.

Логическим завершением процесса систематизации форм отношений проповедников и представителей органов власти стало обьявление в 1775 г. текста специального устава из 14 разделов, где подробным образом были расписаны обязанности иноверных служителей перед государством. Пасторы, по распоряжению чиновников Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел, не имели права совершать обряды над лицами православного вероисповедания; крестить любого ребенка, если не было твердых доказательств, что хотя бы один из его родителей мог принадлежать к греко-российской церкви; причислять к составу общины православных, венчать их и т. д. Было запрещено производить церемонии венчания между кровными родственниками, как и представителями различных общин, без предъявления ими свидетельств о принадлежности к тому или иному приходу, заключать браки во время поста и решать вопросы супружеских разводов без рассмотрения подобных дел в Юстиц-коллегии. Пасторы должны были проводить ежегодные торжественные богослужения в дни празднования события рождения императрицы и пасхальную неделю. Один из разделов текста обязывал петербургских служителей ежемесячно представлять властям письменный доклад, в котором должны были быть отмечены, без указания конкретных имен, понедельные данные о количестве родившихся, венчавшихся и умерших в общине людей (данная инструкция на практике пасторами не исполнялась).

Формально требуя выполнения пунктов устава 1775 г. всеми служителями протестантских общин империи, члены Коллегии, тем не менее, в 1770–1790 гг. фактически передавали возможность решения многих вопросов консисториям завоеванных в начале столетия земель. С начала времени правления Павла I Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел был поручен централизованный контроль за деятельностью всех консисторий. С 1797 же года, по указу от 9 марта пасторы всех земель передавали в Юстиц-коллегию по ее требованию краткие конфессиональные характеристики на того или иного прихожанина – когда им было принято первое причастие и как он соблюдает законы добропорядочной жизни. Несмотря на столь видимые меры по ужесточению надзора за деятельностью пасторов и их паствы, система внутриорганизационной работы общин – создание их уставов, мероприятия собраний совета и прихожан, процедуры ритуала; приглашение богословов на должность пасторов, их избрание и утверждение результатов выборов,– и в конце XVIII в., как и в течение всего столетия, оставалась вне юрисдикции Коллегии. Ее чиновники, однако, оставляли за собой право третейских судей в случаях конфликтов между группами членов советов общин и, тем более, между целыми общинами – эти ситуации рассматривались уже как административные противоречия, разрешать которые и был призван орган государственной власти.