Протестанты CПб в 18 веке

В 1798 г. Юстиц-коллегия лифляндских, эстляндских и финляндских дел предприняла попытку установления статусной должности «сениора» для контроля над деятельностью проповедников города. Возвеличенный в ранг «сениора» пастор должен был проводить «визитации» в различных приходах (идея была позаимствована из Шведского церковного устава 1686 г.) с целью выяснения степени по­знания духовенства в сфере богословия, посвящения кандидатов в сан пасторов и проверки церковных книг. Коллегия назначила на этот пост служителя кирки Св. Екатерины на Васильевском острове И.Х. Грота как самого авторитетного на тот отрезок времени в городе проповедника. Замысел Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел был законодательно реализован в 1803 г.– император Александр I высочайше утвердил доклад Сената с инициативой учреждения «генерал-суперинтендента» для осуществления “визитаторской” должности среди пасторов Санкт-Петербургской губернии.

С времен царствования Елизаветы Петровны Юстиц-коллегия лифляндских и эстляндских дел имела в своем штате неизменные до конца столетия должности президента и вице-президента, двоих советников и двоих заседателей. Техническую работу выполняли секретари, переводчики и писари; надзор же за деятельностью аппарата осуществлял прокурор, назначенный Сенатом из числа русских. Почти всегда руководителями Коллегии являлись немцы лютеранского исповедания; два реформата были, соответственно, советником и вице-президентом. Дважды членами совета были и русские. Заседания назначались по мере накопления принятых к рассмотрению дел.

Несмотря на то, что этим органом власти управляли лица протестантского исповедания, в своих отношениях с представителями приходов они соблюдали, в первую очередь, интересы системы абсолютной монархии, которые состояли в попытках упорядочения актов стихийной деятельности общин. Можно заметить, что ход процесса «встраивания» общин в структуру общественных отношений православного государства, в целом, отличался характером плавности и естественности.

Контрольную функцию за деятельностью Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел ­с начала второй четверти столетия исполняли чиновники Сената, бравшие к рассмотрению лишь те следственные сюжеты гражданских и уголовных дел, которые заводили в правовой тупик заседателей самой Коллегии. Количество процессов, где исследовались и конфессиональные мотивы в структуре отмеченных дел, было невелико, и в них фигурировали личности протестантов, живших за пределами города.

Функции Синода никакими указами четко не были определены и на практике в первой половине XVIII в. в делах иноверцев довольно часто пересекались с судебной деятельностью Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел. Высокая степень активности членов Синода в попытках усилить влияние духовного ведомства в сфере управления государством не меняла расклад статусных возможностей различных правительственных учреждений России. Роль Синода в системе администрирования с 1721 г. была незначительна и наверняка не отвечала ожиданиям ее руководителей. Набор полномочий «духовной Коллегии» в решении вопросов жизни неправославных христиан почти не распространялся дальше рамок возможностей контроля за ситуацией перемены ими веры или обстоятельствами постановки пасторов в приходах северо-западной части страны.

Главной задачей Синода сразу после его учреждения обозначилось наведение порядка в сфере конфессиональной идентификации жителей новозавоеванных областей – с начала 1720-х гг. множилось число примеров обратного перехода в собственную веру перекрещенных в православие протестантов. После одного из ставших известных Синоду случая, когда петербургская лютеранка Екатерина на исповеди в кирке Св. Петра сообщила пастору Г. Нацциусу о том, что в первом замужестве она побывала православной, а после выхода замуж за лютеранина вновь вернулась в свою религию, член Синода преосвященный Питирим (оставив на совести Нацциуса проступок утаивания от властей факта измены православию) издал «определение» служителям всех иноверных церквей. Теперь им вменялось в обязанность спрашивать с пристрастием всех приходящих на исповедь, не были ли они крещены в веру греческую, точно ли прежде не сочетались браком с православными супругами и не покинули ли их из-за неприятия новой для себя веры. При утвердительном ответе пастор должен был донести на отступников в Канцелярию Синода. Отдельно был записан пункт о запрете пропаганды в среде православных любых догматов иноверцев. Невыполнение перечисленных инструкций угрожало пастору лишением сана и преследованием его государством как гражданского преступника.

Особое внимание Синод стал уделять вопросам принятия протестантами православной религии. Перекрещивались в основном лютеране – источники фиксируют сотни имен неофитов. Значительная их часть перешла в православие в период правления императрицы Елизаветы, что объяснялось их желанием сделать удачную карьеру в структурах армии, флота и, иногда, бюрократического аппарата. Случаи перехода в православие реформатов были исключительно редки.

1720–1740-е гг. ознаменовались наиболее интенсивной работой руководителей Синода в сфере надзора за конфессиональной деятельностью протестантов. Члены этого органа власти по мере сил и статусных полномочий осуществляли внешний и во многом формальный контроль за жизнью иноверцев, проявлявшийся в учете количества принявших православие лютеран и реформатов и в помощи Юстиц-коллегии в экспертизе конфессиональных дел неправославных христиан. Исполнительскую инициативу Синода, конечно же, сковывали как отсутствие регламента его деятельности, так и обстоятельства явного приоритета других правительственных структур перед статусом самой «духовной Коллегии», с первого года своего учреждения не имевшей возможности права реального воздействия ни на один способ самовыражения иноверцев в России. Хорошо заметна тенденция резкого снижения количества рассматриваемых Синодом дел протестантов во второй половине столетия, что объясняется процессами полного перехода функций контроля за деятельностью иноверцев непосредственно в ведение Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел.

Характеризуя ситуацию складывания взаимоотношений органов российской власти с протестантами, автор диссертации отмечает, что фактор отсутствия четкой, специально разработанной функциональной схемы связей между государством и общинами в течение всего столетия, в целом, не сказывался на качестве самих отношений – основные проблемы деятельности приходов (их развитие ­и свобода проведения служб) были решены манифестами монархов об иноверцах; ситуации выхода отдельных ­лютеран и реформатов за рамки легитимного поля гражданской или конфессиональной жизни рассматривались в Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел и Сенате. Синод же де-факто играл роль консультирующего органа Коллегии с правом внешнего контроля за организациями протестантов и решения вопросов перехода кого-либо из них в православие.

В 1760–1770 гг. деятельность лютеранских и реформат­ских общин в России и непосредственно в Петербурге была поставлена под формальный надзор со стороны государства. Формировавшаяся система судопроизводства конфессиональных дел протестантов существенно отличалась от сложившихся в Западной Европе традиций контроля властями религиозной жизни граждан – все полномочия судебных разбирательств и вынесения приговоров по вопросам внутриобщинной жизни или нарушения предписаний чиновников были переданы органу правительства, находившемуся в субординационном подчинении у Сената. Наступила по­следняя фаза процесса «встраивания» общин в целостную структуру государства абсолютистского типа, завершившаяся изданием системного ряда законодательных актов о протестантах в первой половине XIX в.

В шестой главе – Социальная деятельность протестантов – представлены черты социально-психологического портрета городских лютеран и реформатов, выявлен контекст их бытовой культуры, системно проанализирована степень их участия в процессах государственного строительства России с учетом признаков их конфессиональной и этнической принадлежности.

Протестанты с времен Реформации отличались от представителей других форм вероисповедания (в т. ч. и христианских) строго осмысленным отношением к общественно-полезной деятельности. Корни этого феномена лежат в сфере религиозной идеологии лютеранства, кальвинизма и некоторых других направлений движения Реформации. Востребованные для строительства нового российского государства западноевропейского образца лютеране и реформаты в России вдохновенно реализовывали свои религиозные установки в целеустремленной деятельности.

Выходцами они были из всех без исключения европейских стран, жители которых исповедовали ту или иную форму протестантской веры, – Голландии, Дании, Шотландии, Англии, Франции, Швеции, Финляндии, Норвегии… Часть лютеран и реформатов ­переехала в Петербург из иноверческих диаспор Москвы и других российских городов. Подавляющее большинство западноевропейских колонистов в Петербурге уже в первой четверти столетия составляли уроженцы центральных и северных лютеранских областей Германии – княжеств Пфальца, Гес­сена, Тюрингии, Саксонии, Шлезвига, Гольштинии и прочих; много немцев переселялось из Лифляндии и Эстляндии, завоеванных русскими войсками. Несмотря на то, что все они принадлежали к различным социальным сословиям, причиной переезда на жительство в Россию – временное или постоянное – служила материальная нужда. Профессиональная невостребованность на родине часто заставляла наиболее мобильные группы населения Западной Европы искать работу в соседних странах.

Переселенцами в большинстве своем были молодые мужчины в возрасте 25–35 лет, не обремененные семьей, возрастом и сопутствующими старости болезнями; но иногда, по приглашению царя или его советников, приезжали и пожилые люди (как правило, ­крупнейшие ­специалисты в своем деле) со своими женами, детьми, помощниками и прислугой. Часть из приехавших в первой четверти XVIII в. в Петербург иностранцев, вступив в брак, осталась жить в России навсегда – здесь их ожидали перспективы роста карьеры и уважения со стороны правительства, а порой и общества; часть скоротечно умерла в зрелом возрасте от болезней; источники отмечают и случаи отъезда мигрантов, впрочем, не массового.

К середине XVIII в. в социальной структуре Петербурга сформировался функциональный образ среднестатистического протестанта, который не изменит свои личностные черты и в конце столетия. Чаще всего это были мужчины от 30 до 50 лет, выходцы северной части Европы, привезенные детьми в Россию или родившиеся уже в Петербурге, состоящие на государственной службе в качестве чиновников, военных или занимающиеся ремеслом «от себя». Жажда активной деятельности и специфические профессиональные навыки давали им возможность чувствовать относительную денежную обеспеченность собственной семьи, которую они создавали в возрасте 25–30 лет, найдя себе избранниц в кругах лютеранских и реформатских общин города. В годы репродуктивной зрелости в их семьях почти ежегодно рождались дети, но примерно половина их умирала от простуд, чахотки и эпидемий. В случае смерти жены почти каждый из них вступал в брак вновь, уже, быть может, и со вдовой. Причинами пребывания протестантов в России являлось все то же стремление накопить деньги для открытия прибыльного производства на родине, куда, в конечном итоге, и возвращалось более половины поживших в Петербурге иностранцев.

Отдельной характеристикой представителей протестантских традиций является высокий процент их образованности – значительная часть прибывших в Россию лютеран и реформатов имела аттестаты об окончании учебных заведений, в том числе и высших. Родившиеся в Петербурге дети лютеран и реформатов также были вовлечены в классическую систему начального ­образования западноевропейского образца, обучаясь в школах при кирках общин.

Протестанты, благодаря своему сословному или профессиональному статусу, занимали в городе, в большинстве своем, достаточно авторитетное социальное положение на фоне общей массы русских петербуржцев первых поколений, которые чаще всего были выходцами из глубинок различных губерний России. Большинство знатных петербургских лютеран происходили из фамилий правителей центрально- и северогерманских княжеств, скрепленных с русскими в той или иной мере узами междинастических браков. Особое место в этой сетке родственных связей российских и немецких государей имели представители так называемого Брауншвейгского и Гольштинского семейств. Аристократы из числа реформатов, как правило, являлись посланниками собственных монархов и пребывали в городе (как, впрочем, и почти все родовитые богатые лютеране) относительно недолгое время. Не имевшие недвижимой собственности протестанты дворянского происхождения получали жалованье от государей за службу в армии, в аппарате правительства и разного рода учреждениях. Протестанты-простолюдины, как лютеране, так и реформаты, активно занимались ремеслом и торговлей, скапливая серьезные материальные средства для обеспечения собственных семей и дальнейшего развития производ­ства. Единственной категорией протестантов, отличавшейся низким уровнем социальных прав, выступало сословие слуг-иностранцев, большинство из которых были финны.

Жили городские протестанты, за редким исключением, достаточно замкнутыми конфессиональными диаспорами, огромную роль в развитии которых, наряду с многократно отмеченными процессами организации религиозных общин, сыграл и фактор национального состава иностранцев. Признаки стремления большинства протестантов сохранить чувство этнической самоидентификации во всех областях деятельности проявлялись в течение всего столетия. Вступление в узы супружества с представителями других наций и уж тем более непротестантских религий для лютеран и реформатов было пока больше исключением, чем правилом.

Дома свои петербургские протестанты (в отличие от московских, архангельских, ярославских и прочих) не строили в обособленном «иноверном» районе города, а расселялись почти во всех его кварталах, в зависимости от своего сословно-денежного статуса. Немцы, как известно проживали преимущественно на Васильевском острове, Адмиралтейской стороне и вблизи Литейного двора, шведы и финны – на Адмиралтейской и Петербургской сторонах, англичане – поблизости от Галерной улицы, французы, швейцарцы и голландцы – недалеко от Мойки. Основное значение в определении места поселения для протестанта имел, конечно, фактор наличия поблизости лютеранской или реформатской кирки – она являлась центром плоскости территориального притяжения всех проживавших в соседних кварталах единоверцев. Только в ее стенах протестанты полно испытывали чувство конфессиональной и этнической сплоченности друг с другом. Были нередки и случаи, когда лютеране, реформаты и англикане регулярно посещали богослужения в других близлежащих кирках и участвовали в совершении ритуалов, находясь не только в иноверной, но даже и в иноязычной среде.

Ключевым институтом бытовой жизни любого городского протестанта была семья – она не могла не представляться лютеранам и реформатам микромоделью христиан­ской общины, где старший мужчина должен был доказывать Богу свою состоятельность ее главы, а каждый из домочадцев нуждался в своей доле душевного тепла и нравственных поучений наставника В семьях, как правило, было несколько детей – они по мере сил помогали матери вести хозяйство, а отцу пополнять семейный бюджет. На иждивении семей довольно часто были и старики. Метрические книги различных общин города несут в себе сведения о датах смерти пожилых протестантов – многие сотни человек имели возраст свыше 70, а десятки – свыше 80 и даже 90 лет.

События, едва ли не каждый год случавшиеся в жизни каждой семьи, диктовали необходимость подготовки и выполнения многочисленных ритуалов – крещения младенцев, конфирмации подростков, обручения юношей и девушек с последующим оглашением их брака, погребения тел умерших родственников. Общее число совершенных в городских общинах обрядов в начале XVIII в. составляло несколько сотен, а в конце – несколько тысяч ежегодно. В некоторых случаях (отсутствия в данный период времени у общины кирки, слабого здоровья младенца и т. д.) ритуалы проводились непосредственно в частных домах с соблюдением всех требований к их совершению. По зародившейся в Западной Европе с XVI в. так называемой «апостольской» традиции, члены тех или иных семей собирались в домах и для ведения бесед о Боге и смысле предназначения человеческой жизни в земном мире – церковные советы, в подобных случаях, препятствий прихожанам не чинили (если, конечно, эти встречи не позиционировались попытками намеренного превращения собраний в альтернативные органы управления общиной, как это происходило, например, в шведско-финской общине в 1726 и 1745 гг.). Воскресенье у членов семьи было посвящено посещению службы в кирке и обязательному домашнему чтению Библии.

Значительная часть досуга городских лютеран и реформатов предназначалась приходу. Общины протестантов всегда являлись институтом слияния идеологических и экономических интересов своих прихожан. Особой сферой развлечений протестантов в последней трети столетия оказалась деятельность различных клубов. 1 марта 1770 г. на Мойке во второй Адмиралтейской части был открыт так называемый «английский клуб» – первая в истории города общественная закрытая организация со своим уставом деятельности и четко определенными нормами поведения ее членов. Впоследствии были открыты и другие, в т. ч. так называемые «немецкие» клубы.

С проживавшими в городе несколькими тысячами католиков протестанты, в общем, поддерживали нейтрально-соседские отношения, лишь в крайних случаях портившиеся сценами бытовых или конфессиональных ссор. Все имеющиеся у нас сведения о конфликтах православных и протестантов приходятся на короткие периоды так называемых «дворцовых» переворотов.

Православные и протестанты достаточно бесконфликтно сосуществовали в рамках территории одного города, каждые в своем конфессиональном и языковом ареале. Протестанты (русские еще в первой половине XVIII в. не идентифицировали отдель­ных немцев, голландцев и англичан с какими-то специальными этническими или религиозными группами – для них все они было просто иностранцами), являясь ­колонистами в чужом для них государстве, в способах самовыражения не выходили за рамки профессиональной и конфессиональной деятельности. Православные также не вмешивались в жизнь протестантов – русские прекрасно знали благорасположение к ним самодержцев и к тому же, вероятно, не вполне ощущали построенный на завоеванной территории и с иноверным коренным населением Санкт-Петербург как собственно русский город. Первые поколения «некоренных» русских петербуржцев видели в городе абсолютно новую, непривычную для себя структуру, со всей динамикой развития, где не было патриархального уклада жизни, традиционных российских сословий общества, где на достаточно небольшом участке пространства для интенсивного строительства были сведены вместе тысячи русских крестьян и тысячи военнопленных финнов и шведов, многие сотни иностранцев-ремесленников, представители русских и европейских аристократических династий, моряки, военные, торговцы различных национальностей. Протестанты же рассматривали свою деятельность в этой неблагоприятной для здоровья климатической зоне как предопределенный Творцом период испытаний прочности их религиозных убеждений. Трудом заработав некоторую сумму денег, они, в значительном количестве, возвращались на родину с ощущением выполненного перед Богом долга. Потомки лютеран и реформатов, приехавших в начале столетия обживать территории лесов и болотных пустошей близ Невы и оставшихся здесь жить навсегда, учились в школах при кирках Св. Петра и Св. Анны вместе с детьми русских петербуржцев, часто употребляя русский язык в качестве обиходного и воспринимая ландшафт Петербурга уже как пространство родины.

Протестанты играли основную роль в процессах строительства новых форм культуры в России. К католикам русское правительство в XVIII в., как и в предыдущие столетия, относилось с некоторым подозрением, время от времени применяя к ним даже и репрессивные меры (в первую очередь это касалось иезуитов); к тому же, мировоззренческие установки католиков в отличие от протестантских, не позволяли им быть столь же социально активными, как лютеранам или реформатам.

Протестанты в совокупности имели мощное представительство во всех сферах деятельности российского общест­ва (исключая институты власти непосредственно императора, крестьянства и структуры русской православной церкви), но между ними существовали и различия в выборе специализации применения профессиональных навыков и созидательной энергии. Степень вовлеченности лютеран и реформатов в процессы функционирования российского государства определялась факторами количественного соотношения между членами конфессий, их мотивационной сути и особенностями традиций служения обществу в протестантской Европе. Анализ способов социальной практики протестантов автор проводил по признакам их этнической принадлежности, что, в конечном итоге, позволило осмыслить и уровень посильного участия представителей различных народов в делах модернизации российского общества. Подробнейшим образом в работе исследованы аспекты деятельности немецких, шведских и финских лютеран; немецких, голландских, французских реформатов и англикан в сферах государственной службы, ремесла, торговли, образования и науки. Приведенные в диссертации примеры отражают огромный фронт работы, которую выполняли в Петербурге вдохновленные идеями М. Лютера и Ж. Кальвина об «избранности» человека и об его призвании протестанты. Управление правительством, отдельными государственными департаментами, дивизиями и морскими эскадрами; ремесло во всех его проявлениях, преподавание и исследовательская работа в Академии наук – неполный перечень видов деятельности, в которых были заняты петербургские лютеране и реформаты. Протестанты являлись воспитателями всех российских престолонаследников мужского пола в XVIII столетии (И. Остерман и Х. Гольд­бах – Петра II, Я. Штелин – Петра III, Ф. Эпинус – Павла I), писали исторические и естественнонаучные труды (Т. Консетт, Я. Брюс, Д. Дюмареск, И. Георги и др.), организовывали археологические экспедиции, разбивали сады, проектировали и строили здания в новой столице России – таким образом, они создавали новые формы культуры русского народа. Вклад городских протестантов в процессы развития русской культуры XVIII в. невозможно переоценить – именно в Петербурге русские впервые стали одеваться в немецкое платье, часто употреблять в речи множество голландских, немецких, финских слов и оборотов, переняли из стран протестантской Европы многие формы общественных развлечений. Почти все ­элементы западноевропейской культуры, которые были привиты русскому обществу в этом столетии, распространились в России благодаря деятельности петербургских протестантов. Мотив протестантских учений «избранности» человека Творцом со временем стал формой общественной установки для большинства горожан, превратившись в идеологему убеждений петербуржцев в избранности Петербурга и его жителей для особой миссии революций в культуре России.

В Заключении подводятся основные итоги исследования и обобщаются главные выводы.

Деятельность протестантских общин оказалась чрезвычайно важным фактором конфессиональной и социальной жизни Петербурга в XVIII в. Сама система законодательства этой эпохи российской истории создала режим наибольшего благоприятствования для складывания и интенсивного развития общин на территории всей страны. Внутри- и внешнеполитические трудности России начала столетия крайне жестко диктовали необходимость привлечения для работы в страну многочисленного контингента европейских специалистов в сферах военной организации, строительства флота, городов, мануфактурной промышленности. По призыву Петра I на службу в Россию прибыли уроженцы многих западноевропейских стран – Германии, Голландии, Англии, Франции, Норвегии и др. Почти все они являлись представителями нескольких протестантских конфессиональных традиций – лютеранства, кальвинизма и англиканства. Значительную часть пребывавших в стране протестантов составляли шведские и финские лютеране, жители захваченных русской армией земель в период ведения Северной войны. Петр I, законодательно взломав всю систему мировоззренческого неприятия православными иностранцев, дал иноверцам все возможные юридические права, разрешая им свободно создавать общины и отправлять религиозные обряды, строить свои храмы, вступать в браки с русскими женщинами без перекрещивания в православие и т. п. С этого времени резко возрастает роль протестантов в жизни общества. Впоследствии правовые нормы деятельности протестантов в стране были подтверждены и в незначительной степени развиты через указы императоров и руководителей правительствующих Сената и Синода.

Поскольку центр политической и экономической жизни России уже в первой четверти столетия переместился в строившийся Санкт-Петербург, подавляющая часть пребывавших в стране иностранцев осела на жительство именно здесь. Первые протестантские общины Петербурга сложились в месяцы начала его строительства в 1703 г. Этапы динамики их развития, в целом, совпадали с этапами развития города. Всего к концу столетия в Петербурге действовали 12 общин с совокупной численностью более 6000 конфирмованных прихожан. Почти каждая из общин имела свою каменную кирку (в кадетских корпусах – залы для богослужений) со скамьями от нескольких десятков до полутора тысяч посадочных мест для слушателей проповедей.

В первые годы XVIII в. ничто еще не указывало на развитие процесса самоидентификации представителей отдельных общин (немецких лютеран или, например, голландских реформатов) на фоне функционирования других этнорелигиозных организаций протестантов: богослужения различных конфессиональных групп часто проходили в одних и тех же местах, пасторы помогали в разнонациональных общинах организовывать обряды; в одни и те же журналы регистрации церковных мероприятий вносились записи на нескольких языках пасторами лютеран и реформатов. Скорее всего, в данный период играл огромную роль общеконфессиональный фактор – объединение западноевропейских колонистов именно по протестантскому признаку, без сосредоточения внимания на каких-либо национальных или узкоконфессиональных различиях. К концу первой четверти XVIII в., однако, стали наблюдаться уже все показатели стремления членов некоторых групп выделить свои приходы – голландские реформаты решили строить свою собственную кирку; англикане, прибывшие в 1723 г. в Петербург в рамках торговой фактории, изначально держались несколько обособленно от всех остальных протестантов; немецкие лютеране образовывали несколько общин; впоследствии шведы отделились от финнов, а французы – от реформатов-немцев. Возникновение этих тенденций стало возможным благодаря целому ряду причин экономического, этнического и социального характера.