Глава 16

В подвале было темно и тихо, но никто, наверное, не спал, это ощущалось по частым вздохам, по напряженному дыханию людей. Сотников вдруг понял, что истекает их последняя ночь на свете. Что же, надо собрать все силы, чтобы с достоинством принять смерть. Разумеется, иного он и не ждал от этих выродков: оставить живым они его не могли, могли только до смерти замучить в том дьявольском закутке Будилы. А так, возможно, и неплохо: пуля мгновенно и без мук оборвет жизнь — не самый худший из возможных, обычный солдатский конец на войне.

А он, дурак, когда-то боялся погибнуть в бою! Теперь он почти завидовал многим тысячам тех, кто нашел свой честный конец на огромном фронте. Правда, в эти несколько партизанских месяцев он все-таки кое-что сделал, исполняя свой долг гражданина и бойца: несколько врагов все же нашли смерть от пули. Только это и утешало, оправдывало его двадцатипятилетнее существование на свете.

И вот наступил конец. Все сделалось четким и категоричным. Примирившись с собственной смертью, Сотников на несколько коротких часов приобрел какую-то особую, почти абсолютную уверенность, независимость от силы своих врагов. Он уже ничего не боялся, поэтому легко и просто принял последнее теперь решение: взять все на себя. Завтра он скажет следователю, что он ходил в разведку, имел задание, стрелял в полицаев, что он — командир Красной Армии и противник фашизма, пусть расстреляют его. Остальные тут ни при чем.

Глава 17

Дверь отворилась, в камеру шибануло стужей.

—А ну выскакивай! Добровольно, но обязательно! — заорал Стась.

Петр первым встал на ноги. Заохав, начала подниматься Демчиха. Пытался встать, держась за стенку, Сотников.

—Давай! Давай! — понукал полицай. Ну ты, одноногий, живо!

—Руки прочь! Я сам! — прохрипел Сотников.

—А ты, жидовка, что ждешь? А ну! — покрикивал Стась.

Они выбрались во двор полиции. Там стояли вооруженные полицаи, ждали. На крыльцо стали выходить полицейские в черной форме, немцы в длинных шинелях и фуражках с поднятым верхом.

—Ну, все готово? — спросил с крыльца полицай с маленькой кобурой на животе. По этой кобуре, а также по всей видной уверенной фигуре Рыбак определил, что это начальник полиции. Только он подумал об этом, как сзади хрипло выкрикнул Сотников:

—Начальник, я хочу сделать одно сообщение.

—Что такое?

—Я партизан. Это я стрелял в вашего полицая. Тот, — он кивнул в сторону Рыбака, — здесь оказался случайно — если надо, могу объяснить. Остальные вовсе ни при чем. Берите одного меня.

На крыльце примолкли, и Рыбак ощутил маленькую искорку надежды: а вдруг поверят?

Однако минутное внимание на лице начальника сменилось нетерпеливой строгостью.

—Это все? — холодно спросил он.

—Могу объяснить подробнее.

—Ведите! — махнул начальник полицаям.

"Вот как, не хочет даже и слушать", — опять впадая в отчаяние, подумал Рыбак. Наверное, уже все решено. И вдруг среди полицейских Рыбак увидел Портнова.

—Господин следователь! Господин следователь, одну минутку! Вы это вчера говорили, что я согласен. Я тут, ей-богу, ни при чем. Вот он же подтвердил…

Начальство опять недовольно остановилось. Высокий немец вопросительно взглянул на Портнова, и тот что-то объяснил по-немецки.

—Подойдите сюда!

При пристальном внимании с обеих сторон Рыбак подошел к крыльцу. Каждый шаг мучительным ударом отзывался в его душе.

—Вы согласны вступить в полицию? — спросил следователь.

—Согласен, — ответил Рыбак, не сводя преданного взгляда с Портнова.

Следователь и немец обменялись несколькими фразами по-немецки.

—Так. Развязать!

—Сволочь! — как удар, стукнул его по затылку негромкий злой окрик Сотникова.

Ну и пусть! Он не оглянулся даже. Развязанные руки вольно опали вдоль тела, он мощно почувствовал только одно: будет жить!

—Ведите! — сказал Портнов. — А вы, — он повернулся в сторону Рыбака, — подсобите тому, — он указал на Сотникова.

Рыбаку это мало понравилось, от Сотникова он теперь хотел бы держаться подальше, но приказ есть приказ, и он с готовностью подскочил к своему недавнему товарищу.

Сквозь настежь открытые ворота их вывели на улицу. Полицаи с винтовками наготове шли по обе стороны. Первым шел Петр — высокий и старый, с белою, без шапки головой и завязанными назад руками. За ним, давясь плачем, тащилась Демчиха. Рядом с ней быстренько семенила босыми ногами Бася. Сзади, сильно припадая на раненую ногу, кашляя, медленно тащился Сотников, которого поддерживал Рыбак.

Сотников старался не опираться на чужую теперь и противную ему руку Рыбака. Идя вместе, они оказались уже по разные стороны черты, разделявшей людей на друзей и врагов. Рыбак старался убедить себя, что он не изменник. Во всяком случае, становиться немецким прислужником он не собирался. Просто он схитрил, чтобы выжить. Вот улучит удобный момент — может, сейчас, а может, чуть позже, и только они его видели…