4. Место России в мировом сообществе.

Лекция В.А. Ядова «Российские трансформации под углом зрения разных теоретико-социологических подходов».

В современной социологии нет единодушия по теме, какой теоретический подход, какая концепция лучше – хуже: Маркс, Вебер, или что-нибудь современное: Гидденс, Бурдье. Существует то, что Томас Кун называл полипарадигмальностью, т.е. одновременно сосуществуют самые разные теоретические идеи, подходы, методологии и они, можно сказать, взаимно дополняют друг друга: нельзя сказать, что одна полностью отрицает другую. В проблеме социальных изменений, трансформаций существует также немало разного рода идей, взглядов. Центральная мысль – не надо их противопоставлять друг другу, а надо попытаться использовать и рассмотреть то, что происходит в сегодняшней России под углом зрения этих вот подходов. Начнем с понятия трансформации. Это просто в переводе на русский перестройка. Это не ломка, не революция, а переорганизация того общества, которое мы имеем. Это слово стало популярно во время правления Горбачева. Но после ухода Горбачева с политической арены, в то время, когда пришел Ельцин и началась собственно радикальная ломка прежней социальной системы возник и стал жутко популярным термин модернизация. Кто его запустил никто не знает: может быть журналисты, может быть технари (т.к. термин этот в основном употреблялся инженерами, т.е. людьми, которые имеют дело с техникой, в том смысле, что надо обновить технику), а получился перенос значения – надо обновить общество. Термин модернизация связан с концепцией просветителей ХVIII в., которые говорили о прогрессе как движении к лучшему. Потом уже политики перевели его в политические программы модернизации общества, т.е. осовременивания. Лучше всего это объяснил Фердинанд Теннис, когда говорил о свойстве быть общиной или свойстве быть обществом. В традиционный общинных сообществах решающую роль играют межперсональные связи, т.е. индивидуальные особенности, т.е. не только какой он кузнец, но и какой человек, а в обществах современного типа это не имеет никакого значения (поет ли ваш водитель за рулем или нет, лишь бы довез до места без происшествий), т.е. очень функциональное, рациональное и взаимовыгодное сотрудничество. Эта рационализация и есть модернизация. Но сейчас с нарастанием рационализации встает большая проблема доверия. Эта безличность, виртуальность, которая давит. В свое время на уровне нескольких глав государств была проведена встреча в сауне, на которой на уровне доверия были подписаны соглашения Б. Ельциным (такого нет в Америке, там все исполняют обязанности). Последствия вы знаете.

Вернемся к модернизации (осовремениванию): одни страны проходили этот путь так сказать естественно историческим путем, т.е. так развивалась экономика (в Англии это было обезземеливание крестьян, переход их в города, создание фабрик современного рода, потом был Кромвель, демократия, и все это вместе и есть современность: это урбанизированное общество, организованное, управляемое принятыми думой, парламентом, королем законами. Англия, как и многие другие страны Запада не копировали друг друга, а естественно развивались на национальной почве, а все прочие страны, кто начал модернизацию позже (Россия, Беларусь, не говоря уже об Африке) – они копировали. Поэтому, когда речь идет о модернизации – она всегда догоняющая, хотя догнать в принципе невозможно: пока ты догоняешь, они тоже на месте не стоят. Кроме того это «догоняние» обычно рецидивирующее, т.е. оно имеет тенденцию сделать шаг назад и т.д., и этот процесс очень болезненный: то, что для русского хорошо, никогда не станет для немца хорошо. Каждая страна идет в это современное миросообщество по-своему. Об этом написаны толстенные книги. Наиболее известная из них принадлежит израильскому социологу Шмулю Айзенштату: ни одна страна не прошла таким же точно путем, как какая-либо другая. И у России свой путь. По выражению Дарендорфа, он говорил, что такое постиндустриальное общество, что означает пост? Постизм имеет две стороны: полное необдуманное отрицание прошлого, а с другой стороны постоянное вползание этого прошлого во все сферы. Что сказал Ельцин, когда только произошел переворот: «Берите власти столько, сколько сумеете удержать». Это полностью отрицало советскую идеологию, в которой частное всегда уступало коллективному: первый эшелон зерна какой-нибудь колхоз самый бедный вез государству с флагами и музыкой, а что там оставалось, оставалось колхозникам. А Ельцин перевернул все наоборот: каждый будет блюсти только свои интересы: но это же невозможно вообще-то, нужен какой-то баланс, потом стало понятно, что есть еще общегражданский, общегосударственный, общенациональный, как хотите его называйте интерес. Сам Ельцин пытался что-то сделать, тем более Путин. Айзенштат описывает ситуацию в разных культурах и говорит, что каждая культура входила в миросообщество по-разному (например, в европейских странах все такие модернизационные проекты были связаны идеологически, там были у власти либералы, либо социал-демократы, либо католические партии, но это партии идеологические). В Америке колоссальную роль сыграла не столько церковь, сколько протестантизм, вот именно это направление в христианстве: а кто такие протестанты – по-русски трудоголики, т.е. люди, которые стараются сделать как можно больше пользы, чтобы быть отмеченным Господом. Они общаются напрямую с Господом, там нет посредника – там нет пастора, там есть учитель – главный в церковной общине, каждый отвечает напрямую перед господом, и если он заметил, что его дело идет в гору, значит он уже отмечен и у него будет бонус, когда он уйдет в иной мир.

А что в России? У нас все есть: идеология – пожалуйста, прагматики – тоже уже хватает. НО! Мы расколотая страна, мы никогда не можем прийти к согласию, начиная с Петровских времен (раскол церковный (государь впервые в России стал главой церкви) + были сторонники сохранения обычаев, традиций прежних времен, потом появились западники и славянофилы. В советское время они раскололись на патриотов и «буржуазных элементов». Итак, слово модернизация у нас в большей части означает копирование, а копирование никогда не приводит к добру, поэтому говорить трансформация более аккуратно, т.к. она не имеет заданного вектора, хотя в общем направление, конечно, задается западными странами, но каждый идет по-своему.

Айзенштатом и Наумовой выделяется 4 критерия успешности догоняющей модернизации:

1) изначальный ресурс страны (природные, человеческие, интеллектуальные, культурные). С этой точки зрения Россия выглядит великолепно: у нас все есть.

2) согласие между элитами: экономическими, политическими, интеллектуальными. Основной лозунг, который использовали страны Восточной Европы был очень прост – назад в Европу! И на этой почве сплотились все. А у нас какое назад в Европу, когда мы там никогда не были. Поэтому одни говорят давай назад в Россию, другие – давай вперед в Европу. Значит по этому пункту не все гладко обстоит и надежды на улучшение не видно. Вот, например, китайский путь. Это принцип конфуцианства: искать золотую середину, не надо крайностей. Поэтому там компартия у власти, а рынок идет. Прежде чем современного типа многопартийную демократию устанавливать – эксперимент в нескольких провинциях. Не надо торопиться, а надо найти свой вариант развития. У нас ничего подобного: главное перекричать противника.

3) удержание социального контроля, т.е. недопущение гражданской войны. С этой стороны вроде бы более или менее, но сказать, что социальный контроль удерживается трудно: Чечня, преступность, коррупция.

4) мобилизационная программа – т.е. какой-то план действий, который понятен людям и который позволяет мобилизовать усилия разных групп населения (предпринимателей, наемных работников, политиков, интеллектуалов и т.д.) в каком-то одном направлении. По-русски это звучит русская национальная идея. Целая академия наук по заданию Б. Ельцина не смогла ее разработать: кто уходил в историю, кто в религию, т.е. национальная идея м.б. только консервативной. Если б назвали мобилизующая программа, может что-то и вышло бы. Сейчас народ расколот, переживает глубочайший хаос в системе ценностей: все опросы показывают жуткие противоречия (люди могут одновременно что-то принимать, а в другом вопросе что-то похожее отвергать). Объединить, считает В.А. Ядов, может идея справедливости, она традиционна и национальна, справедливость это и завет Божий и исконное чаяние русского народа. Это означает некоторые гарантии, удержание какого-то порядка в стране (например, брать налоги в соответствии с доходами, а не как у нас 13% со всех, такого нет ни в одной стране. Но это удобно технарям экономистам: не надо заполнять декларацию (которую никто и не умеет заполнять), а деньги в бюджет страны идут, хотя большая часть зарплаты получена из теневых доходов). Парсонс говорил не о об аномии, как состоянии общества, когда старые ценности и нормы перестают работать и люди не понимают, по каким правилам надо жить. Мы сейчас находимся в этом состоянии. Главный способ выхода из него по Парсонсу – генерализованная ценность, которая удерживает старые идеи, взгляды, идеалы и вмещает туда же новые, что принимается большинством. Так вот справедливость это и есть генерализованная ценность.

В чем особенности российской традиции? Если успешная трансформация должна обязательно удержать что-то из традиций, надо разобраться, что происходит с нашими традициями. Экономисты в этой области сделали два открытия. Одно открытие в конце 1970х – начале 1980х. получило название «зависимость от прошлого», т.е. от предыдущего пройденного пути, по-русски это перевели траншеей, т.е. каждая страна идет своей траншеей. Оказалось, что колониальные страны, прежде всего Англия и Испания за полтораста лет собрали богатую экономическую статистику (об остальных странах Европы, о самих себе, о колониях). Эту статистику проанализировал Нобелевский лауреат Норд, а обработал и преобразовал в таблицы Медиссон (таблицы Медиссона). Когда изучили эти таблицы, оказалось, что те страны, которые полтораста лет назад были в трети лидеров, остались в своем положении, т.е. ни одна из них не изменила заметно свой экономический статус в мировом сообществе и сидит в своей траншее. Есть ли случаи, когда страна вышла из своей траншеи? Есть. Япония, например. Из-за того, что они потерпели поражение в войне, им навязали американские и западные модели социальных институтов, в том числе и экономических. Это было вынужденно, хотя традиции они сохраняли. Вторая страна, которая резко вырвалась вперед – Англия. Она как и Португалия была колониальной державой, и темпы развития их д.б. совпадать, но в Англии случилась революция и Кромвель, установилась демократия и конституционная монархия, а в Португалии остался король.

Итак, два варианта выхода из траншеи – 1) внешние завоевания; 2) внутренняя революция. Ясно, что для России не годится ни 1, ни 2. Революции пока быть не может по причине полного отсутствия единогласия, объединяющей идеи, какого-то лидера, которому бы кто-то поверил. Тогда остается только случай. Как например, был подписан документ о роспуске Советского Союза. (Никто этого не планировал, это было результатом встречи на высшем уровне в неформальных обстоятельствах). В итоге несколько людей получили высшую власть уже не в республиках, а в отдельных странах. Никакая логика и тенденция не могла подсказать такого развития, тем более, что к этому моменту уже был подготовлен и согласован новый договор (по которому д.б. возникнуть ССР, т.е. союз суверенных государств, но осталось бы единое рублевое и экономическое пространство). А наши либералы пытаются выйти из траншеи путем захвата национального богатства и перераспределения собственности в свою пользу.

Регулярно проходят конференции на тему: Куда идет Россия, куда пришла Россия, что с ней будет и т.п. и никакого четкого определения нет.

Вторая концепция – идея институциональных матриц Полани (экономист, венгр по национальности). Он сказал, что каждая страна имеет определенный сектор, в рамках которого ее социальные институты могут изменяться, но за пределы этого сектора она выйти не может. У нас эту идею развила Светлана Кирдина. Она говорит, что есть матрицы западного и восточного типа. Каковы эти матрицы? Не забывайте, что Россия находится между Востоком и западом, но по матрице она больше восточная страна. Восточные матрицы – пирамидальные и иерархизированные: государство наверху управляет и вмешивается во все. Исстари в России было так. Сегодня есть регионы-доноры и регионы-реципиенты. А как они делятся друг с другом? Не так как в Германии. Там богатые земли напрямую заключают контракты с другими и передают свои богатства. Они платят в государство налог как и все, а из местного налога отдают часть соседу, а сосед ему что-то другое. Т.е. гражданские горизонтальные структуры. У нас такого нет: у нас все присылают деньги в Москву, а потом Москва обратно отправляет самым нуждающимся. Это символизирует, что центральная власть вам дает деньги. Матрицы западного типа связаны с гражданским обществом: гражданские структуры – ядро этой системы, а государство важно, но на втором плане. Антонио Грамши (итальянский коммунист) сказал такую фразу: «Когда на западе государство слабеет, устойчивость общества обеспечивают гражданские структуры, когда в России слабеет государство, рушится все». Нашими институтами народ не доволен, а у Путина высокие рейтинги. Почему? Потому что наша культура такова, что он символ, который ведет в светлое будущее, а сейчас все плохо. Народ ненавидит государство – государство презирает народ. Это всегда было в России. А император, царь, генсек, президент, неважно, как он назывался, - неприкасаемая личность. Это наша матрица. Экономическое развитие не сильно связано со стилем управления в государстве: демократия, автократия, тоталитаризм. Наш народ начинает приспосабливаться к новому состоянию. Кто-то более, кто-то менее активно. Адаптируются они в том же смысле, в каком адаптируется больной в клинике. Его состояние тоже может быть стабильным, хотя нога может быть отрезана и почка тоже. Что может давать демократия показано в анекдоте: одна собака бежит из Польши в Германию, а другая из Германии в Польшу. Первая спрашивает: «Что, кушать нечего?» - «Нет, тявкнуть хочется!» Т.е. кому зачем нужна демократия.