1 курс, 2 семестр / Ответы к билетам / Все ответы

Иллюзия правдоподобия служит камуфляжем иронии автора, незаметно надевающего на Гулливера маски, зависящие от задач сатиры. Однако правдоподобие всегда остается лишь иллюзией. Сказочная фабула в сочетании с правдоподобным приключенческим колоритом морского путешествия составляет конструктивную основу «Путешествий». Сюда включен и автобиографический элемент — семейные рассказы и собственные впечатления Свифта о необычном приключении его раннего детства (в годовалом возрасте он был тайком увезен своей няней из Ирландии в Англию и прожил там почти три года). Это — поверхностный пласт повествования, позволивший «Путешествиям» с самых первых публикаций стать настольной книгой для детского чтения. Однако сюжетные линии фабулы, являясь иносказанием обобщенной сатиры, объединяют множество смысловых элементов, рассчитанных исключительно на взрослого читателя, — намеков, каламбуров, пародий и т. п., — в единую композицию, представляющую смех Свифта в самом широком диапазоне — от шутки до «сурового негодования».

Предметом сатирического изображения в «Путешествиях» является история. Свифт приобщает к ней читателя на примере современной ему Англии. I и III части изобилуют намеками, и сатира в них носит более конкретный характер, чем в двух других частях. В «Путешествии в Лилипутию» намеки вплетены в развитие действия. Историческая аллюзия у Свифта не отличается хронологической последовательностью, она может относиться к отдельному лицу и указывать на мелкие биографические подробности, не исключая сатирического обобщения, может подразумевать точную дату или охватывать целый период, быть однозначной или многозначной (например, во II части описание прошлых смут в Бробдингнеге подразумевает социальные потрясения XVII в.; в III части, распадающейся на отдельные эпизоды, мишенью сатиры служат не только пороки английской политической жизни, но и непомерно честолюбивые (с т.з. Свифта) претензии экспериментальноматематического естествознания). В канву фантастического повествования этой части вплетены и намеки на злобу дня, и многоплановая аллегория о летучем острове, парящем над разоренной страной с опустошенными фермерскими угодьями (иносказательное изображение английского колониального управления Ирландией и других аспектов соц. жизни Англии в эпоху Свифта).

В гротескно-сатирическом описании всех трех стран, которые посещает Гулливер перед своим заключительным путешествием, содержится контрастирующий момент — мотив утопии, идеального общественного устройства (является способом выражения положительных взглядов Свифта; как авторская идея в чистом виде, он с трудом поддается вычленению, ибо на него всегда падает отсвет гротеска). Мотив утопии выражен как идеализация предков. Он придает повествованию Гулливера особый ракурс, при котором история предстает перед читателем как смена деградирующих поколений, а время повернуто вспять. Этот ракурс снят в последнем путешествии, где мотив утопии выдвинут на передний план повествования, а развитие общества представлено идущим по восходящей линии. Его крайние точки воплощены в гуигнгнмах и еху. Гуигнгнмы вознесены на вершину интеллектуальной, нравственной и

государственной культуры, еху низринуты в пропасть полной деградации. Но такое положение не представлено неизменным от природы. Общественное устройство гуигнгнмов покоится на принципах разума, и в своей сатире Свифт пользуется описанием этого устройства как противовесом картине европейского общества XVII в. - > расширяется диапазон его сатиры. Страна гуигнгнмов - идеал Гулливера, но не Свифта. Жестокостей гуигнгнмов по отношению к еху Гулливер не замечает, но это видит Свифт: гуигнгнмы хотели «стереть еху с лица земли» лишь за то что «не будь за еху постоянного надзора, они тайком сосали бы молоко у коров, принадлежащих гуигнгнмам, убивали бы и пожирали их кошек, вытаптывали их овес и траву». Ироническое отношение автора к Гулливеру, впавшему в экстатический энтузиазм под воздействием интеллекта гуигнгнмов, проявляется в комическом подражании Гулливера лошадям, его странном поведении во время обратного путешествия в Англию и тяге к конюшне при возвращении домой — подобного рода комические воздействия среды Гулливер испытывал и после возвращений из предыдущих своих путешествий, — и в том, что в идеальном для Гулливера мире гуигнгнмов Свифт наметил контуры самого тиранического рабства.

Протест против отсутствия свободы - сквозная и ведущая тема «Путешествий». Очарованный интеллектом гуигнгнмов, Гулливер чувствует лишь отвращение к существам, подобным себе, которых он видит «привязанными за шею к бревну», и преспокойно использует «силки, сделанные из волос еху». Так Свифт подвергает испытанию смехом рационализм просветителей (тори) и там, где они усматривали неограниченную перспективу для развития личности, видит возможности ее вырождения. Определению человека как «разумного существа» Свифт противопоставил свое собственное, утверждавшее, что человек – существо, способное мыслить, но не всегда пользующееся этой способностью.

За этим противопоставлением стояло другое: торийские оппоненты Свифта считали совершенство разума привилегией узкосословной культурной элиты и скептически относились к его попыткам «наставлять дублинских граждан», которых они рассматривали как «толпу», «уродливого зверя, движимого страстями, но не обладающего разумом»; Свифт же, настаивая на пропагандистской пользе своих ирландских памфлетов, полагал, что человеческий разум весьма слаб и несовершенен, но им обладают все люди, и каждому дано право выбирать между добром и злом.

Последнее десятилетие творческой деятельности Свифта, последовавшее за опубликованием «Путешествий» (1726—1737), отмечено чрезвычайной активностью.

Свифт умер 19 октября 1745 г. в Дублине.

Меннипея - свое название жанр получил от имени философа III века до н.э. Мениппа, придавшего ему классическую форму, но самый термин как обозначение определенного жанра был впервые введен римским ученым I века до н.э. Варроном, который назвал свои сатиры «saturae menippeae». Но самый жанр возник раньше: первый представитель - Антисфен, ученик Сократа и один из авторов «сократических диалогов».

попадает в какие-то диковинные страны, знакомясь с теми нравами, образом жизни, житейским укладом, законами и традициями, что в ходу там, и рассказывая о своей стране, об Англии. Сначала — два слова о самом герое. В Гулливере слились воедино некоторые черты его создателя, его мысли, его представления, некий «автопортрет», однако мудрость свифтовского героя (или, точнее, его здравомыслие в том фантастически абсурдном мире, что описывает он всякий раз с неподражаемо серьезно-невозмутимой миной) сочетается с «простодушием» вольтеровского Гурона. Именно это простодушие, эта странная наивность и позволяет Гулливеру столь обостренно (то есть столь пытливо, столь точно) схватывать всякий раз, оказываясь в дикой и чужой стране, самое главное. В то же время и некоторая отстраненность всегда ощущается в самой интонации его повествования, спокойная,

дистанции, причем достаточно немалой. Возникает такое чувство, будто это наш современник, некий неведомый нам гениальный писатель ведет свой рассказ. Смеясь над нами, над собой, над человеческой природой и человеческими нравами, каковые видятся ему неизменными.

Итак, первой «остановкой» оказывается для свифтовского героя страна Лилипутия, где живут очень маленькие люди. Уже в этой, первой части романа, равно как и во всех последующих, поражает умение автора передать, с психологической точки зрения абсолютно точно и достоверно, ощущение человека, находящегося среди людей (или существ), не похожих на него, передать его ощущение одиночества, заброшенности и внутренней несвободы, скованность именно тем, что вокруг — все другие и все другое.

Поначалу эти странные, невероятно маленькие по размеру люди (соответственно столь же миниатюрно и все, что их окружает) встречают Человека Гору (так называют они Гулливера) достаточно приветливо: ему предоставляют жилье, принимаются специальные законы, которые как-то упорядочивают его общение с местными жителями, с тем чтобы оно протекало равно гармонично и безопасно для обеих сторон, обеспечивают его питанием, что непросто, ибо рацион незваного гостя в сравнении с их собственным грандиозен (равен рациону 1728 лилипутов!). С ним приветливо беседует сам император, после оказанной Гулливером ему и всему его государству помощи (тот пешком выходит в пролив, отделяющий Лилипутию от соседнего и враждебного государства Блефуску, и приволакивает на веревке весь

упражнения канатных плясунов, служащие способом получить освободившуюся должность при дворе. Описание «церемониального марша»… между ног Гулливера (еще одно «развлечение»), обряд присяги, которую он приносит на верность государству Лилипутия; её текст, в котором особое внимание обращает на себя первая часть, где перечисляются титулы «могущественнейшего императора, отрады и ужаса вселенной», — все это неподражаемо! Особенно если учесть несоразмерность этого лилипута — и всех тех эпитетов, которые сопровождают его имя. Далее Гулливера посвящают в политическую систему страны: оказывается, в Лилипутии существуют две «враждующие партии, известные под названием Тремексенов и Слемексенов, отличающиеся друг от друга лишь тем, что сторонники одной являются приверженцами низких каблуков, а другой — высоких, причем между ними происходят на этой почве «жесточайшие раздоры»: «утверждают, что высокие каблуки всего более согласуются с древним государственным укладом» Лилипутии, однако император «постановил, чтобы в правительственных учреждениях… употреблялись только низкие каблуки…». Еще более существенные обстоятельства вызвали к жизни «ожесточеннейшую войну», которую ведут между собой «две великие империи» — Лилипутия и Блефуску: с какой стороны разбивать яйца — с тупого конца или же совсем наоборот, с острого. Ну, разумеется, Свифт ведет речь о современной ему Англии, разделенной на сторонников тори и вигов —

строилось, строится и строиться будет.

Хотя, впрочем, свифтовские аллегории конечно же относились к той стране и той эпохе, в какие он жил и политическую изнанку которых имел возможность познать

на собственном опыте «из первых рук». И потому за Лилипутией и Блефуску, которую император Лилипутии после совершенного Гулливером увода кораблей блефусканцев «задумал… обратить в собственную провинцию и управлять ею через

ставящие нравственность превыше умственных достоинств; законы, полагающие доносительство и мошенничество преступлениями много более тяжелыми, нежели воровство, и многие иные явно милы автору романа. Равно как и закон, полагающий неблагодарность уголовным преступлением.

Однако не все советники императора разделяют его восторги относительно Человека Горы, многим возвышение совсем не по нраву. Обвинительный акт, который эти люди организуют, обращает все оказанные Гулливером благодеяния в преступления. «Враги» требуют смерти, причем способы предлагаются один страшнее другого. И лишь главный секретарь по тайным делам Рельдресель, известный как «истинный друг» Гулливера, оказывается истинно гуманным: его предложение сводится к тому, что достаточно Гулливеру выколоть оба глаза; «такая мера, удовлетворив в некоторой степени правосудие, в то же время приведет

ввосхищение весь мир, который будет приветствовать столько же кротость монарха, сколько благородство и великодушие лиц, имеющих честь быть его советниками». В действительности же (государственные интересы как-никак превыше всего!) «потеря глаз не нанесет никакого ущерба физической силе [Гулливера], благодаря которой [он] еще сможет быть полезен его величеству».

«У лилипутов существует обычай, заведенный нынешним императором и его министрами (очень непохожий… на то, что практиковалось в прежние времена): если

вугоду мстительности монарха или злобе фаворита суд приговаривает кого-либо к жестокому наказанию, то император произносит в заседании государственного совета речь, изображающую его великое милосердие и доброту как качества всем

известные и всеми признанные. Речь немедленно оглашается по всей империи; и ничто так не устрашает народ, как эти панегирики императорскому милосердию; ибо установлено, что чем они пространнее и велеречивее, тем бесчеловечнее было наказание и невиннее жертва».

После бегства в Блефуску (где история повторяется с удручающей одинаковостью, то есть все рады Человеку Горе, но и не менее рады от него поскорее избавиться) Гулливер на выстроенной им лодке отплывает и случайно встретив английское купеческое судно, благополучно возвращается в родные пенаты. С собой он привозит миниатюрных овечек, каковые через несколько лет расплодились настолько, что, как говорит Гулливер, «я надеюсь, что они принесут значительную пользу суконной промышленности» (несомненная «отсылка» Свифта к собственным «Письмам суконщика» — его памфлету, вышедшему в свет в 1724 г.).

Вторым странным государством, куда попадает неугомонный Гулливер, оказывается Бробдингнег — государство великанов, где уже Гулливер оказывается своеобразным лилипутом. Всякий раз свифтовский герой словно попадает в иную реальность, словно в некое «зазеркалье», причем переход этот происходит

всчитанные дни и часы.

Гулливер и местное население, в сравнении с предыдущим сюжетом, словно

меняются ролями, и обращение местных жителей с Гулливером на этот раз в точности соответствует тому, как вел себя сам Гулливер с лилипутами. На примере своего героя Свифт демонстрирует потрясающее свойство человеческой натуры: умение приспособиться (в лучшем, «робинзоновском» смысле слова) к любым обстоятельствам, к любой жизненной ситуации, самой фантастической, самой невероятной — свойство, какового лишены все те мифологические, выдуманные существа, гостем которых оказывается Гулливер.

Для свифтовского героя характерно умение принимать «предлагаемые обстоятельства», та самая «терпимость», за которую ратовал несколькими десятилетиями раньше другой великий просветитель — Вольтер.

В этой стране, где Гулливер оказывается даже больше (или, точнее, меньше) чем просто карлик, он претерпевает множество приключений, попадая в итоге снова к королевскому двору, становясь любимым собеседником самого короля. В одной из бесед с его величеством Гулливер рассказывает ему о своей стране — эти рассказы будут повторяться не раз на страницах романа, и всякий раз собеседники Гулливера снова и снова будут поражаться тому, о чем он будет им повествовать,

их «простодушную наивность непонимания») все рассказы Гулливера покажутся беспредельным абсурдом, бредом, подчас — просто выдумкой, враньем. В конце разговора Гулливер (или Свифт) подвел некоторую черту: «Мой краткий исторический очерк нашей страны за последнее столетие поверг короля в крайнее изумление. Он объявил, что, по его мнению, эта история есть не что иное, как куча заговоров, смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности, партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти, сластолюбия, злобы и честолюбия».

Еще больший сарказм звучит в словах самого Гулливера: «…мне пришлось

и вследствие этого находится в полном неведении нравов и обычаев других народов. Такое неведение всегда порождает известную узость мысли и множество предрассудков, которых мы, подобно другим просвещенным европейцам, совершенно чужды».

Столь же замечательно «наивное» суждение короля по поводу политики: бедный король, оказывается, не знал её основного и основополагающего принципа: «все дозволено» — вследствие своей «чрезмерной ненужной щепетильности».

И все же Гулливер, находясь в обществе столь просвещенного монарха, не мог не ощущать всей унизительности своего положения — лилипута среди великанов —

долго не может адаптироваться: свое кажется… слишком маленьким.

В части III книги Гулливер попадает сначала на летающий остров Лапуту. И вновь все, что наблюдает и описывает он, — верх абсурда. И вновь все узнаваемо: как мелочи чисто житейского свойства, типа присущего лапутянам «пристрастия к новостям и политике», так и вечно живущий в их умах страх, вследствие которого

жизни». Зримое воплощение абсурда как основы жизни на острове — хлопальщики, назначение которых — заставить слушателей (собеседников) сосредоточить свое внимание на том, о чем им в данный момент повествуют. Но и иносказания более масштабного свойства присутствуют в этой части книги Свифта: касающиеся правителей и власти, и того, как воздействовать на «непокорных подданных», и многого другого. А когда Гулливер с острова спустится на «континент» и попадет в его столицу город Лагадо, он будет потрясен сочетанием беспредельного разорения и нищеты, которые бросятся в глаза повсюду, и своеобразных оазисов порядка и процветания: оказывается, оазисы эти — все, что осталось от прошлой, нормальной

а затем и во всех сколько-нибудь значительных городах страны. Описание визита Гулливера в Академию, его бесед с учеными мужами не знает себе равных по степени сарказма, сочетающегося с презрением, — презрением в первую очередь в отношении тех, кто так позволяет себя дурачить и водить за нос.

Утомившись от всех этих чудес, Гулливер решил отплыть в Англию, однако на его пути домой оказался почему-то сначала остров Глаббдобдриб, а затем королевство Лаггнегг.

А в IV, заключительной части романа Гулливер попадает в страну гуигнгнмов. Гуигнгнмы — это кони, но именно в них находит Гулливер вполне человеческие черты — то есть те черты, каковые хотелось бы, наверное, Свифту наблюдать у людей. А в услужении у гуигнгнмов живут злобные и мерзкие существа — еху, как

ипривычка к воздержанию…

Вочередной раз рассказывает Гулливер о своей стране, об её обычаях, нравах, политическом устройстве, традициях — и в очередной раз рассказ его встречает

со стороны его слушателя-собеседника сначала недоверие, потом — недоумение, потом — возмущение: как можно жить столь несообразно законам природы? Столь противоестественно человеческой природе. Устройство их сообщества — это тот вариант утопии, какой позволил себе в финале своего романа-памфлета Свифт:

«Простодушного». Но Свифт не был «простодушным», и оттого его утопия выглядит

в строении тела и ни в чем более. Нет, решают они, коль скоро он — еху, то и жить ему должно рядом с еху, а не среди «приличных людей», то бишь коней. Утопия не получилась, и Гулливер напрасно мечтал остаток дней своих провести среди этих

напоминающее ученостью своей ну чуть ли ни платоновскую Академию, принимает «увещание» — изгнать Гулливера, как принадлежащего к породе еху. И герой наш завершает свои странствия, в очередной раз возвратясь домой, «удаляясь в свой садик в Редрифе наслаждаться размышлениями, осуществлять на практике превосходные уроки добродетели…».

8. Поэтика классических эпопей Филдинга

Ответ: Филдинг не любил называть свои произведения романами. Вообще, просветительский роман принято называть классической эпопеей, или классический эпос в прозе. Филдинг ориентируется на формулировку эпоса в "Поэтике" Аристотеля. Филдинг следует архетипу "Одиссея". Свой роман "История Тома Джонса, найдёныша" он строит по принципу комической стилизации, по принципу травестирования. Изображение жизни в романе подчиняется проблемам свойств человеческой природы. Полемика Филдинга с Ричардсоном, который проповедовал пуританский образ жизни. Эта оппозиция выливается в антитезу "Том Джонсон - Блайфил". Блайфил - пуританский ханжа, лицемер, способный отправить на виселицу своего сына. Он накидывает на себя маску пуританского приличия и строгости, чтобы скрыть свои пороки. Том Джонсон лишён всех тех качеств, которая предполагала пуританская, фальшивая мораль. Филдинг полемизирует со Свифтом: свифтовские взгляды в романе высказывает горный отшельник-мизантроп. "История Тома Джонсона" - едва ли не первый подобный роман, написанный от третьего лица. Сервантес и Хогарт (художник) повлияли на Филдинга. Эпос большой дороги - от Сервантеса. У Хогарта Филдинг заимствует комические ситуации, упоминает не раз его гравюры в тексте "Тома Джонса".

Про Филдинга: Филдинг принадлежал к старинному аристократическому роду, но с отроческих лет познал тяготы семейных неурядиц и бедности. Закончив школу для детей знати, он смог лишь два года проучиться в университете, а затем в настойчивых поисках заработков обратился к драматургии. Молодой автор создал около 25 комедий, и большая часть их имела шумный успех. По словам Теккерея, Филдинг, как и его друг художник Хогарт, дает потомкам более ясное представление о нравах своего века, чем все историки, вместе взятые. В его пьесах мы читаем о наглом произволе правящих лиц, о взяточничестве и лихоимстве, проникших в политический аппарат страны, о повсеместном бездушии и умственной скудости.

Благодаря Филдингу роман стал законченным и полноценным жанром. Фабула имеет единую композиционную линию, каждый персонаж проработан логически и все они взаимосвязаны. Однако сам он свои произведения романами не считал. Романом тогда романами считались героические произведения. Он их называл комическим эпосом в прозе, потому что в нем широко и многогранно изображалась действительность. Таким образом, Филдинг ориентируется на древний эпос, на поэтику Аристотеля. В своих эпосах он использует архетип Одиссея, "Человека Странствия" и Героя. Для английской культуры характерно представление о герое как об образце самоконтроля, совершенном «рыцаре без страха и упрека». Именно таких героев рисует Филя в своих произведениях.

Романы Филдинга уже не плутовские , они не приключениях а о человеке. Писатель создает новый характер: он не смешивает в одном лице добрые и злые черты, а показывает, почему один и тот же человек может быть и хорошим и злым. В его эпопеях изображен комизм характера а не комизм ситуации. Его юмор этоглавное средство борьбы с лицемерием и ложью.

Был такой Сэмюэль Ричардсон. Был он самым популярным романистом, создал семейный роман. Первое его произведение было «Памела, или Вознагражденная добродетель». Суть там в том, что служанка Памела, такая вся из себя добродетельная, к ней домогается богатый дядя, а она его с патетичными монологами отвергает. Покоренной ее моральной стойкостью на ней женится аристократ мистер Б. Мораль: будь добродетелен и тебя наградят. Филдинг все переиначил и написал пародию. Он не принимал благочестивого морализма Ричардсона , а в его героях видел не живых людей, а ходячие воплощения добродетели и порока. Пародия стала вторым его произведением в прозе и называлась длинно: «История приключений Джозефа Эндруса и его друга мистера Абрама Адамса». Этот самый Дожзеф по сюжету вроде как брат той самой Памелы. До него точно также домогается старая развратница леди Буби («олух» в переводе, стеб над ричардсоновским мистером Б.), но он – он добродетелен, он не поддастся на такое «искушение», он любит служанку Фани. Фани противопоставляется Памеле. В отличии от изнеженной и утонченной П, Ф неграмотна и не умеет писать утонченные письма, зато работает хорошо. Сама Памела там тоже появляется. Когда узнала, что ее брат собирается жениться на простой служанке (которой сама недавно была) закатывает скандал. Зазналась. Уже усвоила кастовую замкнутость и призрение к «низшим». Значит изначально была чванливой дурой, у которой за личиной добродетели скрывалась расчетливая алчная тварь.

На вот этом противопоставлении и строятся эпопеи Филдинга. Естественная мораль отличается от морали общественной. В основном общество требует внешних приличий, но особенно задумываясь о внутреннем содержании. Филдинг же захотел освободить личность от внешнего авторитета и вернуть ее в лоно «естественной доброты», потому что считает, что доброта – почти инстинкт. Моральная ценность человека связана не с внешним, а с внутренним: морален тот, кто сумел сохранить это дарованную природой доброту. В романе

противопоставляются добрые порывы простых, искренних людей и лицемерие и черствость буржуа и дворян. В своих эпопеях Филдинг призывает судить не по внешним проявлениям, а по глубоко запрятанным мотивам поступков.

Шедевром Филдинга стал роман «История Тома Джонса, найденыша». Эта эпопея также построения на масштабной антитезе. В «Томе Джонсе» полемика становится более масштабной. Система контрастных образов в «Т.Дж.» складывается в цепь бинарных оппозиций. Кто-то кому-то постоянно противостоит. Центральная позиция: Том Джонс - Блайфилд. Том – подкидыш (только в конце выясняется, что он аристократ, только незаконнорожденный), его не держат никакие традиции условности. Социальные связи. Он естественно добр. В детстве был гадким мальчишкой: то утащит фрукты из чужого сада, то мячик из кармана Блайфила, то убьет чужую утку, в общем, все думали, что парень рожден для виселицы (и

как по мне так правильно думали, урод, уток убивать за просто так).

Но потом стал добрым малым, искренне влюбился в Софью, всем помогал. А Блайфил, законный наследник своего отца, был полной ему противоположностью, с детства был ангелочкам, подлизывался ко всем кому не лень, прикидывался овцой, а потом все каааак узнали какой он трус и мерзавец! Он настолько низкий, что умолял о прощении, и Том с пренебрежением его прости, потому что даже ему стало противно смотреть, как такой важный дядька так унижается. Кстати, воспитание они получили одинаковое. Под этой оппозицией подразумевается оппозиция Филдинга и Ричардсона. Блайфил - идеал человека у Ричардсон (о, кстати, опять инициал Б. как в Памеле!).Он осторожен, набожен, целомудренен, но он становится мерзавцем и подлецом. Том Джонс напротив - пьет и трахается, но при этом - центральный положительный персонаж. Зато его условности никакие не связывают. Филдинг считает, что все добродетели соседствуют с го*ном. Но в жизни тайное го*но всегда станет явным. Вне полемики оппозиция может быть непонятной. Даже в выборе эпиграфа он выпендрился. У Ричардсона был эпиграф из Ювенала: «Чтобы познать нравы достаточно одного дома», а у него было наоборот, из Горация: «Видел нравы многих людей».

Полемика с Ричардсоном - центральная, но он и с другими горазд. Вставная новелла о горном отшельнике - полемика со Свифтом (про Йеху). Отшельник испытывает многие невзгоды и считает, что люди – уроды, поэтому он от них и убежал. Филдинг считает, что люди не все уроды, да и уроды могут быть разными. Романы Фила перенаселены полемикой не только про природу человека. Филдинг порывает с традициями, у него нетрадиционные образы и отношения. Образ автора - вольный, насмешливый. И вообще, это один из первых романов, где повествование идет от третьего лица.

9. Роман Филдинга "История Тома Джонсона, найдёныша"

Краткое содержание. Действие происходит в Сомерсетшире. В дом сквайра Олверти, где он живет с сестрой Бриджет, подкидывают младенца. Сквайр решил воспитать ребенка как родного и назвал его Томом. Вскоре ему дается найти мать подкидыша, деревенскую женщину Дженни Джонс. Олверти не удается узнать от нее имя отца, но поскольку Дженни раскаивается в своем поступке, сквайр не передает дело в суд, а лишь высылает Дженни из родных мест. Олверти продолжает поиски

отца ребенка. Подозрение падает на деревенского учителя Партриджа, у которого Дженни брала уроки латыни. Жена учителя обвиняет мужа во всех смертных грехах, ни у кого не остается сомнений в том, что учитель — отец мальчика. Партриджа признают виновным, и Олверти высылает его из деревни.

Сестра сквайра, Бриджет, вышла замуж за капитана Блайфила (брата одного доктора, который жил в доме Олверти и присоветовал капитану жениться на деньгах

Воспитывают детей философ Сквейр и священник Тваком, оба приспособленцы, использующие религию и философию для оправдания подлостей. Они предъявляют к ученикам требование: они должны бездумно зубрить их уроки. Блайфил завоевывает их симпатию обоих. Но Тому неинтересно повторять за заносчивыми наставниками

ине упускает случая «заложить» его. Но Том долгое время не знает об этом.

Ссамого детства Том дружит с Софьей, дочерью соседа Олверти — богатого сквайра Вестерна. Они много времени проводят вместе и становятся неразлучными друзьями.

Том проводит все свое свободное время в доме нищего сторожа, семья которого погибает от голода. Узнав о том, что Том продал Библию и лошадь, подаренную ему Олверти, и деньги отдал семье сторожа, Блайфил и оба учителя в гневе обрушиваются на юношу, считая поступок достойным порицания, а Олверти тронут его добротой. Есть и еще причина, которая заставляет Тома проводить столько

времени в семье сторожа: он влюблен в Молли, одну из его дочерей. Беззаботная и легкомысленная девушка сразу же принимает его ухаживания, и вскоре выясняется, что она беременна. Эта весть мгновенно разносится по всей округе.

Софья Вестерн, которая давно уже любит Тома, приходит в отчаяние. Он лишь теперь замечает, как она расцвела. Незаметно для себя самого Том влюбляется в Софью. Том несчастен, поскольку обязан жениться на Молли. Однако дело принимает неожиданный оборот: Том застает Молли в объятиях своего учителя, философа Сквейра. Через некоторое время Том узнает, что Молли беременна не от него, поэтому он свободен от обязательств.

Тем временем сквайр Олверти заболевает. Он отдает последние распоряжения по поводу наследства. Том, горячо любящий Олверти, безутешен, а все остальные, в том числе и Блайфил, обеспокоены лишь своей долей. В дом прибывает посыльный и приносит сообщение о том, что Бриджет Олверти, которая отлучилась из имения, умерла. К вечеру того же дня сквайру становится легче и он идет на поправку. Том так счастлив, что даже смерть Бриджет не может омрачить его радость. От радости он напивается допьяна, что вызывает осуждение окружающих.

К сквайру Вестерну приехала сестра. Она заметила, что Софья влюблена, но не поняла в кого. Она подумала, что Софья влюблена в Блайфила и высказала свою догадку отцу Софьи. Вестерн мечтает выдать свою дочь замуж за Блайфила. Это представляется ему крайне выгодным делом, так как Блайфил — наследник большей части состояния Олверти. Даже не интересуясь мнением дочери, Вестерн спешит получить согласие на брак у Олверти. Уже назначен день свадьбы, но Софья объявляет отцу, что никогда не станет женой Блайфила. Разгневанный отец запирает её в комнате.

Вэто время у Блайфила, который с самого детства втайне ненавидел Тома, созревает коварный план. Сгущая краски, он рассказывает сквайру о недостойном поведении Тома в тот самый день, когда Олверти был на волосок от смерти. Все слуги были свидетелями буйного веселья Тома, Блайфилу удается убедить сквайра

втом, что Том радовался его близкой кончине. Разгневанный сквайр выгоняет Тома из дома.

Том пишет Софье прощальное письмо, понимая, что, несмотря на его пылкую любовь к ней, он не имеет права просить её руки. Том покидает поместье, намереваясь податься в матросы. Софья, отчаявшись умолить отца не выдавать её замуж за ненавистного Блайфила, убегает из дому.

Впровинциальной гостинице Том случайно встречает Партриджа, того самого учителя, которого Олверти когда-то выслал из его деревни, считая его отцом найденыша. Партридж убеждает молодого человека в том, что пострадал безвинно, и просит разрешения сопровождать Тома в его странствиях.