Понять империю

Дугин А. Г.

АЛЕН СОРАЛЬ И ЧЕТВЕРТАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

НОНКОНФОРМИСТ СОРАЛЬ

Ален Сораль — выдающийся французский социолог. Он принадлежит к редкому в последнее время типу французского интеллектуала-нонконформиста, который не боится говорить вещи, категорически неприемлемые истеблишментом. 20—30 лет назад во Франции все было по-другому. Если интеллектуал не эпатировал, не дерзил, не шел против течения, то на него мало кто обращал внимания. Постепенно интеллектуальный пейзаж Франции изменился до неузнаваемости. Сегодня в нем царит настоящая идеологическая диктатура: тот, кто имеет что-то против «левого либерализма» (li-li — liberalisme libertaire) и особенно, если он не выступает при этом от имени «правого либерализма», немедленно попадает в разряд «неприкасаемых». Это называется «доминацией одной и той же мысли» (la pensée unique). Тех, кто осмеливается двигаться против потока, можно пересчитать по пальцам: Ален де Бенуа в философии; Эдгар Морен в культурологии; Жан-Клод Мишеа, Серж Латуш и Мишель Маффесоли в социологии; Эмрик Шопрад в геополитике и Международных Отношениях; Жак Сапир в экономике; Тьерри Мейсан в политической аналитике; Роже Гароди и Кристиан Буше в политологии; Оливье Молен в литературе; Дьёдонне в жанре ироничных пародий и это, пожалуй, всё или почти всё. Причем давно уже не имеет большого значения, пришли ли они к нонконформистской позиции справа или сле-

212 А. Дугин. Послесловие

ва. Равно как и правящая «одна и та же мысль» основана на соединении «правого рыночного либерализма» и «левого глобалистского глобализма».

Вэтой плеяде интеллектуалов-нонконформистов Ален Сораль занимает достойное место. Он один из них. И этим многое сказано.

Ален Сораль — социолог, в центре его внимания общество. Но настоящая западная социология всегда ставила задачу не просто описать общество, но понять глубинные механизмы его функционирования, что предполагало, кроме всего прочего, разоблачениемассовыхклише,выведениеначистуюводуинструментов манипуляции и, соответственно, критику статус-кво. В этом смысле Сораль вполне традиционен: его цель — подвергнуть демонтажу и деконструкции современное западное общество, вскрыть его подноготную, обнаружить механизмы доминации, отчуждения и манипуляции, лежащие в основе властной практики и властного дискурса. Казалось бы, у него все шансы попасть в мэйнстрим социологии. Как бы не так. Сораль позволил себе заглянуть в святая святых: в аксиоматику буржуазной идеологии, в корни, откуда произрастает современный капитализм и воздвигнутые им структуры планетарной власти.

Ипри этом он не ограничивается тем, что повторяет штампы conventional wisdom лево-либеральной критики, а смело атакует те стороны буржуазного строя, которые принято обходить молчанием. За это Сораль платит по полной. Но поэтому он чрезвычайно свеж и интересен. Как в свое время были свежи и интересны Ж. Сорель или П. Ж. Прудон, В. Зомбарт или Э. Дюркгейм, Ч. Р. Милс или Л. Дюмон, Ж. Дюмезиль или Ж. Дюран, Ж. Лакан или Г. Дебор. Но, став классиками, они оказались недосягаемые для «полиции мысли». Сораль же имеет несчастье быть нашим современником, «действующим социологом», и вынужден нести за это всю ответственность.

Вчем состоит нонконформизм Алена Сораля? Это становится очевидным из прочтения данной книги, которая являет-

ся программным обобщением его идей. Ален Сораль свободно говорит о вещах, которые в современной Франции жестко табуированы: заговор космополитической буржуазии, религиоз- но-фанатический характер секулярного мировоззрения, франкмасонство, догматизм рационализма, антинародный характер представительской демократии, израильское лобби в СМИ и политике, двойные стандарты идеологии «прав человека», фикция среднего класса и многое другое. Все это составляет, согласно его теории, Империю, социально-политическое, экономическое, культурное, геополитическое, медийное царство нового издания планетарной диктатуры — на сей раз не фашистской, и коммунистической, но либеральной.

ПРАВЫЕ, ЛЕВЫЕ И ЧЕТВЕРТАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

Сораль ни на мгновение не оставляет места для сомнений: он Империю ненавидит и призывает к ее свержению. И мы что, хотели бы, чтобы Империя его обласкала за это

или просто терпела?! Поэтому место Алена Сораля на периферии интеллектуального истеблишмента, в рядах радикальных оппозиционеров, вполне заслуженно и оправдано. Тех, кто понастоящему опасны для Системы, Система не жалует. И создается впечатление, что самого Сораля это устраивает. Когда он становится (а он становится время от времени) объектом прямых репрессий или целевой агрессии, Сораль, по меньшей мере, не спрашивает «за что?» Он знает «за что», и идет на это осознанно и по своей воле.

Во имя чего Ален Сораль ведет борьбу с Империей, то есть с глобальной доминацией космополитического Капитала, починившего себе страны, политические режимы, мировые и национальные СМИ, культуру, технику, экономику и т. д.? Во имя народа. Народ, le peuple, ключевой концепт его теоретических построений и его главный ориентир. Именно из-за предательства «народа» как единого и укоренного социального тела Со-

214 А. Дугин. Послесловие

раль отвергает и правых и левых всегда, когда они оказываются в оппозиции народу в той или иной ситуации. Правые — за счет приверженности буржуазному либерализму и рыночному обществу. Левые — за счет апелляции к космополитизму и глобализации. Как происходит в обоих случаях отчуждение от народа и оппозиция ему, Сораль показывает в своей книге — кратко, но убедительно. В этом легко распознать идеологический код самого Сораля — он явно и эксплицитно ориентируется на анархистские традиции европейского социализма, во многом перекликающиеся и с русским анархизмом (Бакунин), а еще в большей степени с народничеством.

Самое удивительное в этой книге — время и место ее написания. Уже одно это внушает энтузиазм: не все потеряно даже в самый момент самого темного века; интеллектуальный поиск нонконформистских мыслителей продолжается; левая, по своим истокам, философия продолжает ставить и своеобразно решать фундаментальные мировоззренческие проблемы.

Слева Сораль, бывший член Коммунистической Партии Франции, приходит к выводам, весьма сходным с теми, к которым справа пришли Ален де Бенуа, Жан Парвулеско или автор данного послесловия. Для борьбы с Империей (Системой, глобализмом, планетарной доминацией капитала, новым мировым порядком и т. д.) необходимо объединить усилия всех политикоидеологических сил, отвергающих либерализм и его мировое господство. Для этого необходимо подвергнуть глубокой концептуальной ревизии и консерватизм и социализм, отказавшись от того, что, так или иначе, связано с буржуазной системой ценностей. Компромисс традиционалистов с буржуазией (на некоторых этапах принимаемый Ю. Эволой) или социалистов с космополитизмом (что является общей чертой классового подхода, но получает свое максимальное выражение в троцкизме) следует категорически отвергнуть. А значит, мы получаем уже не правое и не левое, и даже не их сочетание, а нечто иное. Я определил это как движение в сторону «Четвертой Политиче-

ской Теории»1. Показательно, что эту идею подержал Ален де Бенуа2. А сам Ален Сораль написал предисловие к французскому переводу этой книги3.

Сораль показывает в своей книге, что ни коммунизм, ни фашизм, не являются эффективными антитезами либерализму, который признан всеми нами абсолютным злом. Эти идеологии затронуты Модерном, прогрессизмом и в той или иной степени, экономизмом. Их историческое поражение не просто случайность, но доказательство их мировоззренческой недостаточности. Либерализм с конца 90-х годов ХХ века вошел в свою финальную стадию, стал впервые по-настоящему глобальным. Чтобы совладать с ним, опрокинуть его, атаковать извне или взорвать изнутри, необходимы новые методы и новые теории. Необходима Четвертая Политическая Теория. Данная книга Алена Сораля является концептуальным вкладом в эту теорию. И от этого приобретает дополнительное значение.

БУРЖУАЗИЯ И ТРЕТЬЕ СОСЛОВИЕ?

Во время моего визита во Францию зимой 2011 года я обсуждал с Аленом Соралем очень важную тему, которая нашла свое отражение в его книге — соотношение буржуазии и Третьего сословия. Это в высшей степени интересовало в тот момент меня и, как выяснилось, не в меньшей степени его. Это не случайно, если мы хотим построить теорию, отвергающую либерализм, где осью является буржуазия и капитализм, но стремимся выйти за рамки и марксизма, и традиционалистского консерватизма (Р. Генон, Ю. Эвола), этот ключевой вопрос должен быть поставлен в центр внимания. Так, традиционалисты

1 Дугин А. Г. Четвертая Политическая Теория. СПб: Амфора, 2009; Четвертая Политическая Теория. Вып. 1-2. Москва, 2011.

Theorie Politique. P.:Ars Magna, 2012.

ном большинстве из свободных крестьян, которые и являются экономической основой традиционного общества, так как создают практически все материальные богатства. Физиократы (Кене) еще в XVIII веке жестко привязывали богатство наций к земле и ренте, то есть к крестьянскому труду. Ремесленники и купцы в процентном отношении составляли бесконечно малую часть Третьего сословия. Совокупно именно laboratores и принято называть «народом», в смысле «le peuple» (хотя в «Этносоциологии» я даю более нюансированную картину). По Соралю, городские торговцы, в какой-то момент узурпируют право говорить от имени всего «народа», то есть от лица крестьянства. С этого момента и начинается капитализм.

На самом деле, это совершенно верно. Но встает вопрос, как часть Третьего сословия оказывается в оппозиции Третьему сословию в целом? Здесь Сораль привлекает нечто аналогичное теории заговора, хотя и в социологической версии: по Веберу и, особенно по В. Зомбарту, главными силами буржуазного общества явились группы религиозных и этнических меньшинств, лишенных возможности полноценно участвовать в сословном католическом европейском обществе (протестантские секты у Вебера, евреи у Зомбарта). Я предлагаю зайти с другой стороны и внимательнее присмотреться к социологическому портрету буржуа как таковых — отдельно от их принадлежности к социокультурным меньшинствам. Это обращает нас к социологии возникновения города. И здесь обнаруживаются очень интересные детали.

Город никогда исторически не является результатом укрупнения крестьянского поселения — деревни, веси, села. Город создается изначально именно как город. Село, по мере достижения максимального числа жителей, которые могут прокормиться с данного участка прилегающих земель, заставляет излишек населения откочевывать и основывать другое село – на определенном расстоянии. Так, село порождает только новое село, и никогда город.

218 А. Дугин. Послесловие

Город создают завоеватели, воины, bellatores, которые покоряют сельчан и обкладывают их данью. Город есть крепость, созданная воинами и предназначенная для обороны и хранения дани, взимаемой с прилегающих к нему земель. Поэтому у города и у села совершенно разный социальный состав. В городе пребывают bellatores, в селе — laboratores. Исторически bellatores тесно связаны с oratores, и составляют с ними общую элиту — господа копья и господа слова. Но проживающая в городе элита воинов и жрецов нуждается в обслуге, в холопах, дворне, слугах. Холопы рекрутируются из бывших крестьян, либо продающих себя в услужение, либо захваченных. Но их социальный статус меняется, они больше не laboratores, труженики, так как они не обрабатывают землю и не производят доминантные формы материальных благ (пищу). Они-то и являются матрицей буржуазии. Cлово «bourgeois» происходит от слова Burg, то есть город. От этого же корня в русском языке «горожанин» и «гражданин». Состав горожан-буржуа пополняют всевозможные бастарды, продукты нелегальных отношений элиты с женщинами низших социальных страт. Усложняясь, эта модель пополняется не просто обслугой аристократии, но и обслугой обслуги. Это и есть буржуа-горожане, совокупность холопской прислуги, обитающей вокруг дворян в центре сбора дани с окружающего крестьянского населения (собственно, «народа»). Это очень важно: буржуазия, по своему происхождению, не есть просто часть народа, это совсем иной тип, оторванный от народа, Третьего сословия (laboratores), но и не допущенный в ряды аристократии (bellatores и oratores).

Крестьянин занят трудом и пребывает в крестьянском космосе, укоренном в традиции. В этом его социологическая сущность. Воин занят войной и пребывает в стихии смерти и пира. На этом он основывает свою практику власти.

Буржуа оказывается между этими пластами – он не производит продукты питания, не укоренен в традиционном космосе, но он отстранен и от войны, и от властвования. Буржуа холуй-

ствует. По сравнению с крестьянином он бездельник. По сравнению с воином — трус. Иными словами, буржуа не есть представитель ни второго сословия, ни Третьего. Он изначально (!) есть симулякр.

Буржуа становится торговцем, потому что торговля – это зона обмена, и расположена на границе, – но сам буржуа социально находится на границе между первой и второй функцией. Не в особых социокультурных меньшинствах, протестантах или евреях, следует, таким образом, искать истоки капитализма как социальной и психологической перверсии; капитализм рождается из города и его социологической и социокультурной стихии.

Каста холуев, дорвавшись до власти, порождает глобальный холуйский строй. Это и есть капитализм. Он антитрадиционен, антинароден и антинационален с самого начала. И именно капитал, достигнув свободы от сословного общества, опрокинув и поработив своих господ (клир и аристократию), становится глобальным и космополитическим. Это не болезнь диспропорции, это закономерное развития изначального уродства.

Отсюда вытекает важный вывод: буржуазия — не Третье сословие и не народ. Это подлый паразитический слой общества, несущий в себе ressentiment (по Ницше и Шелеру) в качестве главной силы. Презирая «народ», из которого буржуа вышел, он ненавидит господ, которым служит. Так складывается ментальность социального вырожденца, носителя аномии. Новое время, Модерн, есть конструкт этого больного сознания, и этим все объясняется.

Следовательно, традиционалисты и консерваторы ни при каких обстоятельствах не могут быть на стороне буржуазии, так как этот тип является заведомо социальной патологией, носителем десакрализации, зависти, лжи и подлости. И что еще можно ожидать от идеологических потомков пресмыкающихся, но злопамятных рабов и сжигаемых мстительностью бастардов… Но и коммунисты, интуитивно осознающие порочность капи-

220 А. Дугин. Послесловие

тализма, не должны дожидаться его победы, чтобы лишь затем осуществить свою революцию. Манифест Коммунистической партии Маркса и Энгельса во всем неправ: он настаивает на том, что у коммунистов нет ничего общего с антикапиталистическими движениями сословного общества. У настоящих коммунистов есть общее и этого общего очень много. Это, впрочем, прекрасно описывает А. Сораль. Надо только отойти от схоластики и обратиться к реальному коммунизму. Этот реальный коммунизм побеждал не в индустриальных и капиталистических обществах, а, напротив, как раз в обществах традиционных. Только те социалистические революции имеют шанс победить, которые будут народными, а не догматическими. Это исторический факт, и a posteriori теоретический спор между Марксом и Прудоном, между большевиками и народниками выиграли Прудон и народники. Так было и так будет. Только народный социализм способен на осуществление революции, а догматический социализм обречен на провал, соглашательство и рекуперацию буржуазной демократией.

Дляконсерваторовитрадиционалистов,кстати,надосделать еще один вывод: если они хотят победить буржуа и наказать нелегально дорвавшуюся до планетарную власти холуйскую сволочь, им надо опереться на народ, учесть социокультурный код настоящего Третьего сословия, то есть крестьянства. Поэтому только народный консерватизм, революционный консерватизм имеет шанс на политическое будущее — левый консерватизм, социальный и заинтересованный в благополучии простых людей.

В принципе, эти мотивы в свернутом виде присутствуют в книге А. Сораля. «Империю» может победить только альянс аристократического духа, героизма и традиционалистского интеллектуализма с широкими народными массами, ищущими свободы и социальной справедливости.