Dvorkin_R_O_pravakh_vseryez_2004

могли бы этого достичь, примерно с равной эффективностью, либо субсидируя жилищное строительство, либо повышая прямые государственные расходы на прокладку новых дорог. Дорожные фирмы не имеют права на то. чтобы законодатели выбрали дороги; а если они все-таки выберут их. то никакой принцип согласованности решений не дает фирмам, занимающимся строительством жилых домов, права на то. чтобы законодатели субсидировали еще и жилищное строительство. Законодатели могут решить, что программа дорожного строительства является вполне достаточным стимулом для развития экономики, и дальнейших программ не требуется. Они могут решить так. даже признав в итоге, что эффективнее было бы с самого начата провести субсидирование жилищного строительства. Или они могли бы даже признать, что нужно и дальше стимулировать развитие экономики. но желательно сначала подождать дополнительных подтверждений. возможно, в виде данных об успешной реализации дорожной программы, чтобы решить, являются ли субсидии эффективным средством стимулирования. Законодатели могут даже заявить, что больше не желают посвящать свое время и силы экономической политике. Возможно, существует предел тем произвольным различиям, которые могут проводить законодатели. следуя коллективным целям. Даже если окажется эффективным строить все судостроительные верфи в Южной Калифорнии, это могут счесть несправедливым и политически неразумным. Но эти слабые ограничения, запрещающие стишком несправедливые варианты распределения, очевидно, не исключают предоставление какой-то одной группе населения значительных дополнительных благ, в которых отказано другим группам.

Следовательно, в целом нельзя обосновать соображениями справедливости, что правительство, использовавшее в какомто случае некоторое средство для достижения определенной коллективной цели, обязательно должно использовать то же средство, или даже следовать той же самой цели всякий раз, как возникает аналогичная ситуация. Я имею в виду не просто то. что правительство может передумать и пожалеть о цели или

«Проблема упорядочения законодательных решений является вечной и не допускает дефиниции в рамках какой-то доктрины. Зло в одной и той же области может иметь разные масштабы и пропорции и требовать различных средств для своего устранения. Или так могут считать законодатели. Или реформы могут проходить поэтапно, обеспечивая на каждом этапе решение того аспекта проблемы, который кажется законодателям наиболее острым. Законодатели могут выбрать один какой-то аспект в данной конкретной области и применить там какое-то одно средство, пренебрегая остальными. Запрет, налагаемый статьей о равной защите законом, касается лишь несправедливой дискриминации» (Ibid. Р. 489. Цитаты опущены).

163

средствах, выбранных им в предыдущем решении. Я имею в виду, что ответственное правительство может следовать разным целям несогласованным и непредвиденным образом, так что если даже оно не сожалеет, а продолжает проводить в жизнь некоторую норму права, предназначенную служить определенной цели, оно может при этом отвергать другие нормы, которые ничуть не хуже служили бы этой же самой цели. Правительство может, например, принять правовую норму, согласно которой производители ответственны за ущерб, причиненный из-за неисправности выпускаемых ими автомобилей, и в то же время (с полным основанием) отказаться принять такую же норму в отношении производителей стиральных машин, не говоря уже о подрядчиках, причиняющих экономический ущерб, подобный тому, что имел место в случае «Спартан Стил». Правительство должно, конечно, быть рациональным и справедливым; оно должно принимать решения, в целом служащие оправданной совокупности коллективных целей, и притом соблюдать те права, какие имеются у граждан. Но это общее требование не может быть основанием для силы притяжения, которую, как считается, имеет судебное решение в пользу миссис Макферсон.

Таким образом, Геркулес, определяя силу притяжения конкретного прецедента, должен учитывать только принципиальные доводы, оправдывающие данный прецедент. Если решение в пользу миссис Макферсон предполагает, что она имеет право на возмещение убытков, а не просто это решение служит достижению какой-то коллективной цели, тогда вступают в силу соображения справедливости, на которые опирается практика прецедента. Отсюда, конечно, не следует, что любой человек, каким-либо образом пострадавший от небрежности другого, должен иметь то же конкретное право на возмещение убытков, каким обладает миссис Макферсон. Может случиться, что в более позднем судебном деле конкурирующие права потребуют некоторого компромисса, который не требовался в ее случае. Но отсюда вполне может следовать, что истец в более позднем деле обладает тем же абстрактным правом, а если это так, то потребуется специальная аргументация со ссылкой на конкурирующие права, чтобы показать, что в более позднем случае справедливым будет противоположное решение.

2. Бесшовное сплетение. Первый вывод Геркулеса о том, что сила притяжения прецедента определяется принципиальными доводами, на которые опирается данный прецедент, подсказывает нам и второй вывод. Поскольку судебная практика в его обществе предполагает, что более ранние судебные решения обладают общей силой притяжения, то он может оправдать эту судебную практику, только предположив, что в его обществе

164

имеет силу тезис о правах. Никто не считает удовлетворительным доводом против силы притяжения некоторого прецедента ссылку на то, что для осуществления цели, которой служил этот прецедент, уже сделано достаточно, или что судам теперь лучше заняться какой-нибудь другой целью, прежде находившейся в относительном пренебрежении, а к цели, которой служил данный прецедент, возможно, стоит вернуться в каком-то другом деле. Практика прецедента не предполагает, что основания (rationale) в пользу определенных судебных решений можно применять несогласованно. Если признается, что оправданием для какого-то прецедента служит некоторое конкретное основание; если это основание подсказывает также определенное решение в рассматриваемом судебном деле; если более раннее решение, составившее прецедент, не было отменено или каким-то иным образом не стало предметом сожалений среди судей; тогда это решение должно быть принято и в более позднем случае.

Геркулес должен предположить, что в его обществе понимают, хотя, быть может, и не признают открыто необходимость обоснования судебных решений скорее принципиальными, нежели стратегическими соображениями. Теперь он видит, что известное понятие, используемое судьями при объяснении своих рассуждений на основании прецедента, — понятие определенных принципов, лежащих в основе или воплощенных в положениях общего права, — само представляет собой лишь метафорическую формулировку тезиса о правах. Он может в дальнейшем использовать это понятие в своих решениях по сложным судебным делам общего права. Оно обеспечивает общий критерий для решения таких дел, подобно понятию о характере игры у шахматного арбитра и его (Геркулеса) собственному понятию законодательного замысла. Отсюда возникает вопрос: какое множество принципов служит наилучшим обоснованием для прецедентов? Ставя этот вопрос, мы перебрасываем мостик от общего обоснования практики прецедента, то есть от соображений справедливости, к собственному решению Геркулеса о том, чего требует это общее обоснование в определенном сложном деле.

Теперь Геркулес должен разработать свое понятие принципов, лежащих в основе общего права, приписав каждому из соответствующих прецедентов некую структуру принципов, которая оправдывает решение согласно этому прецеденту. И тут он обнаружит еще одно важное различие между понятием принципов и понятием законодательного замысла, которое он применял при интерпретации законов. В случае законодательных актов ему пришлось выбирать теорию о замысле рассматриваемого конкретного закона, обращаясь к другим законодательным актам лишь в той мере, в какой это могло помочь при вы-

165

боре среди теорий, примерно одинаково согласующихся с рассматриваемым законом. Но если сила притяжения прецедента опирается на идею о том, что справедливость требует последовательного соблюдения прав, то Геркулес должен отыскать принципы, согласующиеся не только с конкретным прецедентом, к которому привлек его внимание один из участников процесса, но и со всеми другими решениями судов данной юрисдикции, а также согласующиеся с законодательными актами в той мере, в какой их принятие было обусловлено принципами, а не стратегическими соображениями. Доказав лишь, что его решение не противоречит установленным принципам и, следовательно, является справедливым, он не исполнит свой долг до конца, если принципы, которые он назовет установленными, не согласуются с другими решениями, которые его суд также намерен поддерживать.

Предположим, например, что он может обосновать решение Кардозо в пользу миссис Макферсон, сославшись на некий абстрактный принцип равенства, гласящий, что в случае аварии возмещение убытков ложится на самого богатого из людей, чьи действия в той или иной мере привели к ней. При этом он не может доказать, что этот принцип соблюдался в других делах об авариях, а если бы и смог, то ему не удалось бы доказать, что этому принципу следуют в других областях права, например, в договорном праве, где он также имел бы огромное влияние, будь он там признан. Если когда-нибудь в будущем Геркулес решит дело об аварии не в пользу истца, который является богаче ответчика, ссылаясь на это якобы существующее право равенства, то истец сможет с полным основанием пожаловаться, что такое решение противоречит действиям правительства в других судебных делах, как если бы само дело Макферсон не бралось в расчет. Может быть, право и не бесшовное сплетение, но истец вправе ожидать от Геркулеса, чтобы тот обращался с правом, как если бы оно было таким.

Теперь вы поймете, почему я назвал нашего судью Геркулесом. Он должен построить структуру абстрактных и конкретных принципов, обеспечивающую согласованное обоснование всех прецедентов в рамках общего права, а также тех конституционных и законодательных постановлений, которые основываются на соображениях принципа. Мы сможем осознать всю масштабность этого предприятия, если выделим в гигантском объеме правовых решений, которые должен обосновать Геркулес, вертикальный и горизонтальный срез их упорядочения. Вертикальное упорядочение обеспечивается выделением разных уровней полномочий: то есть, на более высоких уровнях принимаются официальные решения, которые могут, так сказать, контролировать решения, принимаемые на более низких

166

уровнях. В Соединенных Штатах приблизительный характер вертикального упорядочения очевиден. Самый верхний уровень занимает конституционная структура, следующий — решения Верховного Суда и, может быть, других судов, занимающихся интерпретацией этой структуры, далее идут постановления различных законодательных органов, а на еще более низких уровнях располагаются решения различных судов, вносящих свой вклад в развитие общего права. Геркулес должен так провести принципиальное обоснование на каждом из этих уровней, чтобы это обоснование согласовывалось с принципами, которые обеспечивают обоснование на более высоких уровнях. Горизонтальное упорядочение требует просто, чтобы принципы, оправдывающие одно решение на каком-то уровне, обязательно согласовывались с обоснованием других решений на этом же уровне.

Предположим, Геркулес, воспользовавшись своими необычайными дарованиями, решил выстроить всю эту структуру заранее, чтобы встретить тяжущиеся стороны в суде во всеоружии полной теории права, — на случай, если она понадобится для обоснования какого-либо конкретного решения. Вначале, сосредоточив внимание на вертикальном упорядочении, он подробно формулирует и уточняет конституционную теорию, которую он уже использовал. Эта конституционная теория будет в той или иной мере отличаться от теории, разработанной любым другим судьей, потому что конституционная теория предполагает определенное решение сложных вопросов институционального устройства, а также вопросов фи - лософии политики и морали, и решение Геркулесом этих вопросов неизбежно будет отличаться от тех, к которым могли бы прийти другие судьи. Эти различия на более высоком вертикальном уровне будут оказывать значительное влияние на структуры, которые каждый из судей предложил бы на более низких уровнях. Геркулес, например, может считать, что некоторые важные конституционные ограничения законодательной власти можно лучше всего обосновать, постулируя абстрактное право на неприкосновенность частной жизни, защищающее от вмешательства государства, поскольку он убежден, что такое право является следствием еще более абстрактного права на свободу, гарантируемого конституцией. В этом случае он будет усматривать несогласованность в том, что в законах о гражданских правонарушениях не признается конкретный вариант аналогичного абстрактного права на неприкосновенность частной жизни, защищающего от вмешательства сограждан. Если другой судья не разделяет его мнения о взаимосвязи между частной жизнью и свободой и, таким образом, не считает убедительной его интерпретацию

167

конституции, то этот судья не согласится и с тем, как следует развивать законы о гражданских правонарушениях.

Итак, собственные решения Геркулеса будут иметь глубокие, хотя иногда и оспариваемые последствия. Но эти решения не входят в его построения таким образом, что можно ка- кие-то части создаваемой им теории отнести к его личным убеждениям, а не к той совокупности правовых норм, которые он должен обосновать. Он не придерживается упомянутых ранее классических теорий, согласно которым судья следует законам или прецеденту до тех пор, пока не исчерпают силу их ясные требования, после чего он волен действовать по своему усмотрению. Теория Геркулеса, скорее, говорит о том, чего требует сам закон или прецедент, и хотя в ней, разумеется, будут отражены собственные рациональные и философские убеждения Геркулеса, это вовсе не означает, что эти убеждения обладают некоей независимой силой в его рассуждениях просто потому, что они — его убеждения1.

3. Ошибки. Я не буду сейчас пытаться более подробно развить правовую теорию Геркулеса. Но я упомяну о двух проблемах, с которыми ему придется столкнуться. Он должен решить, во-первых, какой вес нужно придать — определяя структуру обоснования некоторого множества прецедентов — аргументам, которыми судьи подкрепляют свои решения. Он не всегда найдет в этих судебных решениях достаточно точные формулировки, чтобы считать их законом, который он мог бы истолковать. Но в судебных решениях почти всегда будут в явном виде содержаться аргументы, которые, по мнению судей, говорят в пользу их решений. В структуре обоснования Геркулеса эти аргументы играют роль лишь исходных или принимаемых prima facie2. В этой структуре получает оправдание требование, согласно которому правительство должно распространять на всех граждан права, которые оно признает за некоторыми. Если государственный чиновник предлагает определенный принцип в качестве обоснования своего решения, этот факт можно считать доказательством prima facie в пользу того, что правительство опирается на этот принцип.

Но лежащие в основе решений правительства соображения справедливости главным образом имеют силу и значение для будущего, а не для прошлого. Сила притяжения судебного решения в деле миссис Макферсон определяется не просто тем фактом, что она получила компенсацию за свой «Бьюик», но также и тем, что правительство намерено и в будущем обеспе-

168

чивать возмещение убытков людям, оказавшимся в точно таком же положении. Если бы суды пожелали отменить это решение, то в пользу истца в деле «Спартан Стил» не осталось бы никаких доводов по существу дела, основывающихся на действительном судебном решении. Следовательно, если вместо принципа, на который ссылался Кардозо, удастся найти другой принцип для обоснования решения по делу Макферсон, и если этот другой принцип, в отличие от принципа Кардозо, будет оправдывать больше прецедентов или если он будет лучше согласовываться с аргументами, оправдывающими решения на более высоком вертикальном уровне, то этот новый принцип будет более удовлетворительной основой для последующих решений. Конечно, приведенный довод окажется излишним, если новый принцип будет более абстрактным и если принцип Кардозо можно будет рассматривать как всего лишь

Кардозо в свою структуру. Фактически, Кардозо именно таким образом использовал решение по более раннему делу «Томас против фирмы "Винчестер"»1 . Возможно, впрочем, что новый принцип окажется нестандартным и для оправдания прецедента или серии прецедентов представит совсем не те основания, которые предлагаются в судебных решениях по этим делам. Ярким примером может служить известный аргумент Брандейса и Уоррена по поводу права на неприкосновенность частной жизни2: они утверждали, что это право не было обойдено законом, а напротив, было представлено в широком спектре судебных решений, несмотря на то, что судьи, выносившие эти решения, о нем не упоминали. Возможно, предложенная ими аргументация была неудачной, и Геркулес на их месте добился бы иного результата. Тем не менее, теория Геркулеса показывает, почему их доводы, которые иногда воспринимают как своего рода эффектное жульничество, на самом деле были здравыми, по крайней мере по своему замыслу.

Геркулесу придется также столкнуться с другой, более сложной проблемой. Если история его суда хоть сколько-ни- будь сложна, он обнаружит, что принятое им требование полной согласованности оказывается слишком сильным, и его следует уточнить, включив пункт, разрешающий пренебрегать тем, что является ошибочным в этой истории. Ибо даже Геркулес, с его непревзойденным воображением, не сумеет найти такое множество принципов, которые согласовывали бы между

P. 193.

169

собой все существующие законы и прецеденты. Едва ли это может нас удивлять: законодатели и судьи прошлого отнюдь не обладали способностями и интуицией геркулеса, и к тому же эти мужчины и женщины вовсе не придерживались одних и тех же мнений и не обладали одним и тем же складом ума. Разумеется, всякое множество законов и судебных решений можно объяснить исторически, психологически или социологически, но согласованность требует обоснования, а не объяснения, и это обоснование должно быть не мнимым, а правдоподобным. Если Геркулес в своем обосновании использует произвольные различия и применяет малопривлекательные принципы, то он вообще не может претендовать на обоснование.

Представим себе, что в юрисдикции суда Геркулеса действует закон о небрежности и несчастных случаях, имеющий следующую упрощенную историю создания. Все начинается с конкретных судебных решений, в которых признается право на возмещение убытков при получении телесных повреждений, вызванных использованием опасных инструментов, имеющих производственные дефекты. Затем в каком-то заметном судебном решении, каким было, например, решение по делу Макферсон, эти случаи получают новую интерпретацию, согласно которой оправданием им служит очень абстрактное право каждого человека на разумное внимание со стороны других людей, чьи действия могут нанести вред ему самому или его имуществу. В последующем область действия этого принципа в чем-то расширяют, а в чем-то — сужают. Суды, например, принимают решение, что никакое конкретное право не было нарушено бухгалтером, проявившим небрежность при подготовке финансовых документов. Они объявляют также, что в определенных случаях этим правом нельзя пренебрегать, например, в случае стандартного договора о покупке автомобиля. Законодатели вдобавок принимают закон, предусматривающий, что при некоторых несчастных случаях на производстве признается справедливым возмещение ущерба, если только ответчик не сможет доказать, что вина за случившееся целиком лежит на истце. Но этот же закон предусматривает, что в других случаях, например, в случае авиационной катастрофы, возмещение убытков будет ограничиваться заранее оговоренной суммой, которая может быть значительно меньше реального ущерба, а позднее в него добавляется еще один пункт: пассажир автомобиля не может подать в суд на водителя, даже если водитель вел машину небрежно и пассажир получил травмы. А теперь предположим, учитывая всю эту предысторию, что Геркулесу поручают вынести решение по делу «Спартан Стал».

Может ли он найти непротиворечивое множество принципов, оправдывающих перечисленные решения в соответствии с

170

требованиями справедливости? Он мог бы начать с заявления, что индивиды имеют право требовать возмещения убытков. только если убытки были причинены им намеренно. Он мог бы сказать, что возмещение за убытки, причиненные по небрежности, полагается только по стратегическим соображениям, а не в силу некоего абстрактного права, и при этом сослался бы на законы, ограничивающие ответственность авиакомпаний и страховых компаний, и на судебные дела, отрицающие ответственность бухгалтеров, усматривая в них подтверждение тому, что в возмещении убытков следует отказывать, когда этого требуют стратегические соображения. Но он должен признать, что этот его анализ не согласуется с другими судебными решениями и особенно с тем заметным решением, когда было признано общее право на возмещение ущерба, причиненного по небрежности. Он не может, не противореча остальной своей теории, утверждать, что эти решения можно оправдать стратегическими соображениями, раз он признает, в соответствии с тезисом о правах, что суды могут расширить ответственность только на основе принципиальных, а не стратегических доводов. Поэтому он должен отбросить эти решения как ошибочные.

Геркулес может выбрать другую стратегию, предложив принцип, согласно которому индивиды имеют право на возмещение убытков при тех же самых обстоятельствах, при которых были возмещены убытки в соответствии с принятыми судебными решениями, но они не обладают общим правом на такое возмещение убытков. Он может, например, признать правовой принцип, предусматривающий право на возмещение убытков, связанных с автомобилем истца, но при этом отрицать распространение этого принципа на другие виды убытков. Но хотя он мог бы таким образом абсолютно точно подогнать свое обоснование рассмотренной истории суда к самой этой истории, он должен будет признать, что это обоснование опирается на совершенно произвольные различия. В своей политической теории он не сможет оправдать различие между признанием абстрактного права в случае, когда человек получает травмы, находясь за рулем собственного автомобиля, и отказом в таком праве человеку, который получил травмы, будучи пассажиром в чужом автомобиле или в самолете. Он сформулировал множество аргументов, которыми вообще нельзя ничего последовательно обосновать.

Поэтому он мог бы признать, что он не способен истолковать изложенную историю суда, иначе как допустив общее абстрактное право на возмещение ущерба, причиненного по небрежности; но он мог бы заявить, что это относительно слабое право и поэтому его перевешивают относительно слабые стратегические соображения. В подтверждение этой своей точ-

171

ки зрения он мог бы сослаться на законы и судебные дела, связанные с ограничением ответственности. Но тут он столкнулся бы со следующей трудностью: хотя закон об ограниченной ответственности при авиакатастрофах никогда не отменялся, авиационные рейсы стали настолько надежными, а механизм страхования, используемый авиакомпаниями, настолько недорогим и эффективным, что отказ отменить этот закон можно обосновать, только признав данное абстрактное право столь слабым, что его могут преодолеть не очень весомые стратегические доводы. Если Геркулес считает это право настолько слабым, он не сможет обосновать различные судебные решения, в которых данное право было поддержано как конкретное в противовес стратегическим доводам, намного более сильным, чем те, что в состоянии представить авиакомпании. Итак, он вынужден выбирать, что признать ошибкой: либо сохранение закона об ограниченной ответственности в случае авиакатастрофы, либо судебные решения, которые придают данному праву гораздо большее значение.

Следовательно, в любом случае Геркулес должен расширить свою теорию, включив в нее идею о том, что при обосновании истории его суда может выявиться ошибочность части этой истории. Но он не может злоупотреблять этим приемом, потому что, если бы он был волен принимать за ошибку любой несогласующийся фрагмент этой истории, не заботясь о том, как это скажется на его общей теории, то требование согласованности вообще утратило бы всякий смысл. Ему необходимо разработать теорию ошибок в истории суда, которая должна состоять из двух частей. Она должна продемонстрировать, какие последствия для дальнейших обоснований судебных решений будет иметь признание ошибочности того или иного события в истории суда; а также она должна установить ограничение на количество и характер тех событий, которые можно признать ошибочными.

Первую часть этой теории ошибок Геркулес построит при помощи двух видов различений. Прежде всего, он будет различать точно фиксируемое влияние любого события в истории суда, то есть способность этого события в качестве определенного акта в рамках данного института вызывать именно те последствия, которые оно предполагает, и силу притяжения этого события. Если он квалифицирует некоторое событие как ошибку, то он не отрицает его точно фиксируемого влияния, но отрицает его силу притяжения, и уже не может, не противореча себе, апеллировать к этой силе притяжения в других своих рассуждениях. Кроме того, он будет различать встроенные и поправимые ошибки: встроенные ошибки — это события с устойчивым точно фиксируемым влиянием, которое сохраняется после утраты событием своей силы притяжения; а попра-

172