Архив ИГИЗП / Доплитература / Афины / БузескулИстория

ными сосудами и добычей от мидян и т. п., что составляло, по меньшей мере, 500 талантов, одеянием статуи богини Афины из чистого золота, весом в 40 талантов, не говоря уже о драго­ ценностях в других святилищах (Thuc., II, 13). Богатство денеж­ ных средств давало Афинам большие преимущества на первых порах; но зато война им стоила дороже, нежели пелопоннесцам, с их, так сказать, натуральным способом ведения ее, и доставкой всего большей частью натурой. Благодаря олигархическому строю, Спарта имела возможность действовать втайне, с большей по­ следовательностью и с большим благоразумием. Наоборот, афин­ ская демократия, со своим народным собранием, действовала на виду у всех; все, что в Афинах обсуждалось и одобрялось, легко делалось тотчас же известным и врагам. Афинский демос не все­ гда был последователен; изменчивый и легко увлекающийся, он мог быстро переходить от одного решения к другому. Зато и способен он был на такой энтузиазм, на такой подъем духа и на такие жертвы, на какие вряд ли была способна тогдашняя оли­ гархическая Спарта. В Афинском союзе было больше централи­ зации, зато в Пелопоннесском — больше солидарности, больше общности интересов между главой союза и остальными его чле­ нами. Но и у Спарты была своя Ахиллесова пята; это — Мес­ сения, с ее порабощенным населением, столь ненавидевшим сво­ их победителей.

На стороне Спарты был Дельфийский оракул, обещавший ей победу и помощь божества, и еще один важный фактор; это — общественное мнение тогдашней Эллады, решительно склонявшееся в ее пользу. Афинянам завидовали, их опасались, желали избавиться от их владычества, казавшегося столь тяжелым, и, не испытав еще господства Спарты, верили ее заявлению, что она берется за ору­ жие для освобождения эллинов от «тирании» Афин.

Вообще Греция находилась тогда в напряженном ожидании ввиду готовившегося решительного столкновения двух первенству­ ющих государств. Чувствовалось приближение великих, роковых событий. И только молодежь, как афинская, так и пелопоннесская, еще не изведавшая по собственному опыту всех ужасов войны, с радостью принималась за нее, ища поприща для своих юных сил...

Еще шли приготовления к войне, как мир был уже открыто нарушен ночным нападением фиванцев на Платеи (весной 431 г.),

262

с чего и принято считать начало Пелопоннесской войны (431— 404 гг.)7. Спустя некоторое время пелопоннесское войско, под на­ чальством спартанского царя Архидама, двинулось к пределам Аттики. Архидам попытался еще раз вступить в переговоры с афинянами, но те не впустили спартанского посла даже в город и выслали его из своей территории, заявив, что если спартанцы же­ лают вести переговоры, то пусть прежде возвратятся домой. По­ кидая границы Аттики, посол, говорят, произнес: «День этот — начало великих бедствий для эллинов».

Ввиду наступления неприятеля Перикл, стоявший тогда во главе коллегии стратегов и облеченный особыми полномочиями, принял свои меры. По его плану, на суше в открытую битву с подавля­ ющим по своей численности пелопоннесским войском ни за что не следовало вступать. В его глазах это значило лишь бесплодно губить афинские силы и подвергать риску государство. На суше следовало ограничиться защитой города и Длинных стен, главные же силы сосредоточить на море, снарядить флот и с помощью его опустошать берега Пелопоннеса, производить там высадки и т. п. Сельское население Аттики должно было покинуть свои поля и жилища, перейти в город, снести туда свое имущество и запереться; почти вся страна, за исключением Афин, Длинных стен и Пирея, должна была быть оставлена на произвол врага.

Как ни тяжело было это для афинян, они последовали совету Перикла. Жители Аттики принесли требуемые от них жертвы. Скот отослали они на Эвбею и на другие близлежащие острова, а сами с женами и детьми стали переселяться в город, забрав с собой кое-какое имущество, хозяйственную утварь, иногда и лес от разобранных ими самими домов. С невыразимо тяжелым чув­ ством расставались они со своими родными полями, со своими жилищами и хозяйством, тем более, что большинство афинян при­ выкло жить вне города, и теперь им вдруг приходилось совер­ шенно менять свой образ жизни. В Афинах лишь для немногих хватило жилищ. Некоторые нашли приют у друзей или родствен­ ников. Но большинству пришлось поместиться под открытым небом, на пустых, незастроенных местах города или же в хра­ мах и святилищах, за исключением акрополя и Элевсиния да

7 Thuc., II sqq.

263

некоторых других, оказавшихся крепко запертыми. Занят был теперь даже лежавший у подошвы акрополя так называемый Пеласгик, несмотря на грозившее за это проклятие, на запре­ щение и предсказания оракула: так велика была сила необходи­ мости. Многие разместились в башнях городских стен, где и как кто мог. Сам город не мог всех вместить; поэтому переселенца­ ми заняты были пространство между Длинными стенами и боль­ шая часть Пирея.

Вступив в пределы Аттики, Архидам, чтобы выманить афи­ нян из города и завлечь в сражение, расположился почти в виду Афин, в Ахарнах, самом многолюдном деме, жители которого составляли наиболее значительную часть афинской тяжеловоору­ женной пехоты.

И действительно, при виде неприятельского войска и беспре­ пятственно производимых им опустошений афинянами овладело раздражение и нетерпение. Особенно молодежь порывалась вый­ ти навстречу врагу. На улицах стали собираться сходки; шли тол­ ки о том, следует ли выступать против неприятеля или нет. На Перикла негодовали. В нем видели главного виновника войны; его упрекали за то, что он не ведет войско в открытый бой с пелопон­ несцами. Особенно раздражены были ахарняне, дем которых боль­ ше всего страдал от неприятеля, эти «сильные, крепкие, словно дуб, старики, истые марафонские воины», по словам Аристофа­ на. Тогда впервые стал выдвигаться Клеон; именно он с особен­ ной горячностью нападал на Перикла и этим приобретал влияние на массу, создавал себе популярность. Комики осыпали Перикла насмешками. Гермипп называл его «царем сатиров» и спрашивал, «почему он не подымает копья, храбро говорит о войне, а на деле оказывается одаренным душою труса»? Но среди волнения и не­ годования граждан, нападок и насмешек Перикл оставался попрежнему непоколебимо твердым. Подобно кормчему, который на море при наступлении бури, все устроив как следует и спус­ тив паруса, поступает по правилам своего искусства, не обращая внимания на слезы и мольбы страдающих морской болезнью и боящихся пассажиров, так и Перикл, говорит Плутарх, заперев город и расставив везде охрану, держался своего плана, пренеб­ регая криком и недовольством граждан. Он не допускал созвания народного собрания, опасаясь, что там воинственное настроение

и чувство раздражения возьмет у граждан верх над благоразуми­ ем. Дело ограничилось небольшой стычкой, и пелопоннесцы вскоре покинули Аттику.

Тем временем афиняне предприняли морскую экспедицию к берегам Пелопоннеса и к западной части Греции; постановили отделить на будущее время из хранившейся на акрополе казны 1000 талантов как своего рода неприкосновенный капитал, кото­ рый мог быть употреблен лишь в крайности, для защиты самих Афин, и смертная казнь грозила тому, кто предложит употребить эти деньги на что-либо другое; решено было для той же цели, т. е. для защиты города, ежегодно отделять 100 лучших триер; с ост­ рова Эгины, который для Пирея, по выражению Перикла, был «бельмом в глазу», жители с женами и детьми были изгнаны, а на Эгину отправлены афинские поселенцы — мера, объясняемая не только чувством мести, но и желанием вознаградить потерпевших от неприятельского вторжения граждан и успокоить их раздра­ жение; в Мегарскую область предпринято было опустошительное вторжение.

Перикл еще сохранял первенствующее положение, и когда, со­ гласно обычаю, устроено было торжественное погребение остан­ ков афинских воинов, павших в бою, то для произнесения речи над ними избран был он. Это — та знаменитая речь, которая пред­ ставляет идеализирующую характеристику афинской демократии и отрывки из которой мы уже приводили.

Первый год войны кончился, но существенных результатов ни та ни другая сторона не достигла. Обе они по-прежнему сто­ яли одна против другой с неослабленными силами, и решение во­ проса о преобладании не подвинулось ни на шаг.

На следующий год (430 г.) пелопоннесцы под начальством Архидама опять вторглись в Аттику и принялись за опустошение страны. Но в то время как внешний враг находился у ворот горо­ да, в самих Афинах свирепствовало страшное бедствие — эпиде­ мия8. Раньше она появлялась уже в разных местностях, в Эфио­ пии, Египте, Ливии, в большей части владений персидского царя,

8 О ней главным образом см.: Ebstein W. Die Pest des Thukydides. Stuttgart, 1899 (ср.: Ebstein W. Nochmals die Pest des Thukydides // Deutsche Medizinische Wochenschrift. 1899, № 36).

даже на острове Лемносе. Теперь она на кораблях занесена была прежде всего в Пирей, а оттуда и в Афины. Здесь она нашла как нельзя более благоприятную почву для себя. Теснота, скопление массы населения, за городскими стенами искавшего убежища от неприятеля, перемена образа жизни и угнетенное настроение на­ рода, — все это способствовало страшному развитию болезни в Афинах, тогда как, например, в Пелопоннесе эпидемия не достигла значительных размеров.

Ужасное зрелище представляли тогда Афины. Болезнь по­ жирала свои жертвы, и не было средств бороться с ней. Мно­ гих больных даже близкие покидали совершенно на произвол судьбы. Дома опустели. Умирающие и полуживые часто лежали или ползали по улицам и, особенно у колодцев, томимые нестер­ пимой жаждой. Тут же, на улицах, валялись трупы умерших, служа нередко добычей птицам и собакам. Святилища и храмы, где поселились переселенцы, тоже полны были трупов. Погре­ бение совершалось большей частью как попало: случалось, что одних клали на чужой костер и поджигали его раньше того, кто устроил этот костер; иных бросали в огонь в то время, как сжи­ гался другой труп, и т. п. О силе смертности могут дать неко­ торое понятие приводимые Фукидидом (II, 58, 111, 87) цифры: из 4000 гоплитов, отправленных к Потидее, в течение не более сорока дней умерло 1050. Болезнь, хотя и с неодинаковой си­ лой, продолжалась с небольшим перерывом три года, и за это время от нее погибло из гоплитов, занесенных в список, не ме­ нее 4400 да из всадников — 300; число же умерших из осталь­ ного войска неизвестно: и ни от чего так не потерпели афиняне, как от болезни, замечает Фукидид. Она не только уносила их лучшие, свежие силы; она, кроме того, действовала демора­ лизующим образом на народ. Упадок духа, отчаяние и апатия овладели обществом. Возвышенные стремления, чувство чести и стыда, страх перед богами и людьми, — все это исчезло. Уверен­ ность в безнаказанности была полная. Разнузданность и жажда чувственных наслаждений достигли ужасающих размеров; прежде чем умереть, спешили насладиться всеми благами жизни, так как нельзя было быть уверенным в завтрашнем дне, и смерть все равно, казалось, грозила всем. Ослабели семейные и обществен­ ные узы...

При таких условиях нелегко было вести войну. Правда, пело­ поннесцы, вероятно из страха заразы, поспешили уйти из Атти­ ки, а афинский флот с Периклом во главе произвел нападения на побережье Пелопоннеса; но и тут дело ограничилось, в сущности только опустошением; афинский же отряд, посланный в подкреп­ ление осаждавшим Потидею, внес лишь заразу в их ряды.

После вторичного неприятельского вторжения и опустошения Аттики настроение афинян было подавленное. Они негодовали на Перикла, винили его во всех несчастиях и готовы были про­ сить у спартанцев мира. Но все их попытки в этом направлении были тщетны: посольства в Спарту ни к чему не приводили. Тогда, если верить Фукидиду (II, 60 sq.), Перикл созвал на­ родное собрание и обратился к нему с речью, в которой, укоряя граждан за их малодушие, старался оправдать свое поведение, поднять упавший дух афинян, советовал им не поддаваться не­ счастиям, ради блага государства забыть личное горе, терпеливо переносить все невзгоды и прекратить переговоры со Спартой о мире. Афиняне последовали совету Перикла: переговоры со Спартой были оставлены. Тем не менее недовольство против Перикла не исчезло. Против него соединились все — и демос и аристократы. Перикл был смещен и подвергся суду. По словам Плутарха9, Драконтид выступил с предложением, чтобы Перикл представил отчет пританам в употреблении казенных денег, чтобы суд над ним происходил на акрополе и судьи подавали голос, беря камешек с алтаря. Эта необычная, особо торжественная форма суда смягчена поправкой Гагнона, по которой суд дол­ жен был происходить перед 1500 дикастов по обвинению в хи­ щении и взяточничестве или просто в неправильных действиях. Тем не менее обвинение для Перикла было тяжкое: есть известие, что дело шло о его жизни и смерти. Процесс кончился присуж­ дением обвиняемого к денежному штрафу в 50 талантов. По всей вероятности, отчеты Перикла в употреблении денежных сумм, которыми он распоряжался, признаны были неудовлетво­ рительными.

9Plut. Per., 32. Сообщение Плутарха, очевидно, следует приурочить

кэтому моменту, а не к более раннему. О процессе Перикла см. статью:

Swoboda Η. Ueber den Prozess des Perikles // Hermes. Bd. XXVII. 1893.

Таким образом, после государственной деятельности, не пре­ рывавшейся в течение длинного ряда лет, Перикл теперь должен был возвратиться к частной жизни, где у него тоже не было то­ гда отрады, так как удар следовал за ударом, одна потеря за дру­ гой... Между тем негодование афинян на Перикла мало-помалу стало утихать. Оказалось, что не было в Афинах лица, которое могло бы достойным образом заменить Перикла. Без него дела шли еще хуже, и вот когда настал срок выборов в стратеги, то Перикл был снова избран и облечен полномочиями. Но прежний авторитет и обаяние не могли уже к нему возвратиться. Да и жил он после этого недолго: болезнь медленно подтачивала его силы, и осенью 429 г. Перикл умер. Если такие события, как сдача Потидеи, победы Формиона в Коринфском заливе, осада Пла­ тей спартанцами, и произошли еще при его жизни, то вряд ли он оказывал сколько-нибудь сильное влияние на их ход.

Не так давно, в 80-х гг. прошлого века*, в Германии выска­ зан был взгляд на Перикла, сводившийся к тому, что великого государственного деятеля Афин старались развенчать, показать его несостоятельность как политика и полководца; в его деятельности видели чуть ли не сплошной ряд ошибок. С точки зрения этого взгляда Перикл оказывался посредственностью, почти бездар­ ностью, виновником последующего упадка Афин, неудачного исхода их борьбы со Спартой и т. д. И это было не единичное мнение, которое можно было бы объяснить претензией на ори­ гинальность, а целое, так сказать, течение. Представителями его являлись ученые, уже приобретшие более или менее почетную из­ вестность в науке, с мнением которых, во всяком случае, нужно было считаться10. Всматриваясь внимательно в деятельность Пе­ рикла, в условия, среди которых она протекала, мы приходим к заключению, что взгляд упомянутых ученых, несмотря на от-

отчасти: Beloch K. J. Die attische Politik seit Perikles. Leipzig, 1884. Подроб­ ный разбор этих взглядов см. в моей книге: Бузескул В. П. Перикл (ис­ торико-критический этюд). Харьков, 1889; ср.: Delbrück Η. Die Strategie des Perikles erläutert durch die Strategie Friedrichs des Grossen / / Preussische

Jahrbücher. Bd. L X I V . 1889.

268

дельные верные их замечания, в общем не выдерживает крити­ ки: в нем слишком много произвола, субъективности и нет беспри­ страстия. Он придает слишком большое значение отдельной лич­ ности и ставит Периклу в вину то, что, в сущности являлось естественным и логическим следствием целого предшествовав­ шего процесса; он противоречит и Фукидиду, а не доверять по­ следнему в данном случае мы не имеем основания: рассмотре­ ние деятельности Перикла как нельзя более подтверждает отзыв о нем великого историка древности. Таким образом, по-прежнему Перикл является в наших глазах одним из величественных об­ разов в греческой истории, — правда, не военным гением, но опытным и благоразумным полководцем, талантливым и много­ сторонним государственным деятелем. Он не был, сказали мы, тем реформатором, который пролагает новые пути; но он был достойным завершителем дела Солона, Клисфена, Фемистокла и Эфиальта.

Демагоги и стратеги. Клеон и Никий

По смерти Перикла начинается как бы новая эпоха в истории афинской демократии11: наступает время господства демагогов в худшем значении слова, — потворствующих толпе, подлажива­ ющихся под ее вкусы, действующих на ее дурные инстинкты. Фу­ кидид противополагает Периклу его преемников (II, 65). «Когда умер Перикл, — говорит он, — то еще более обнаружилась его прозорливость относительно войны. Ибо он утверждал, что афи­ няне останутся победителями, если будут держать себя спокойно, если будут заботиться о флоте, не будут стремиться к расшире­ нию своего владычества во время самой войны и подвергать госу­ дарство риску. Афиняне же поступили как раз наоборот. Да и в других делах, не имевших, казалось, отношения к войне, они,

11 Gilbert W. Beiträge zur innern Geschichte Athens im Zeitalter des Peloponnesischen Krieges. Leipzig, 1877; Beloch K. f. Die attische Politik seit Perikles. На рус. яз. см.: История Греции со времени Пелопоннесской войны / Сборник статей под ред. Н. И. Шамонина, Д. М. Петрушев­ ского. Т. I-II. М., 1896.

269

действуя в интересах личного честолюбия и личной выгоды, вре­ дили себе и союзу; тут, при удаче, почет и польза были бы больше частным лицам; при неудаче же возникал вред для государства и в отношении войны». Объясняет это Фукидид тем, что Пе­ рикл старался возвысить демос до себя, а его преемники, после­ дующие демагоги, действовали наоборот. «Перикл, сильный нрав­ ственным достоинством и умом и явно неподкупный в высшей степени, свободно правил массой, и не столько она руководила им, сколько он ею, потому что он приобрел власть, не прибегая к недостойным средствам, и не имел вследствие этого нужды льстить толпе, но, пользуясь уважением, мог и резко противо­ речить ей... Последующие же вожди, будучи сами по себе больше равны друг другу и в то же время, стремясь, каждый стать пер­ вым, начали в угоду демосу предоставлять ему и все дела». При­ близительно то же говорит и Аристотель в своей «Афинской политии» (28) . Со смертью Перикла, замечает он, положение дел изменилось к худшему. Народ впервые избрал тогда вож­ дем личность, не пользовавшуюся доброй славой у «приличных» (Аристотель подразумевает Клеона), тогда как до тех пор его вождями всегда были благородные. С тех пор, по Аристотелю, начинается владычество демагогов, дерзких и угождавших тол­ пе, имевших в виду лишь интересы минуты. Говоря в своей «Политике» (1292 а) о крайней форме демократии, Аристотель замечает, что здесь демос является многоголовым деспотом и что у тиранов льстецы, то в демократии — демагоги; демагог и льстец — одно и то же, говорит он; «ибо демагог есть льстец демоса» (1313 b — 1314 а).

Таких демагогов изображает Аристофан в своей комедии «Всадники». Здесь Пафлагонец (Клеон) и уличный торговец, кол­ басник Агоракрит, борются из-за влияния на демос, который, как мы уже говорили, представлен в образе выжившего из ума ста­ рика; они состязаются в похвалах и лести ему, в изъявлении сво­ ей любви и преданности, в разного рода приношениях. Это — состязание в бесстыдстве, и тут колбасник превзошел даже Паф­ лагонца-Клеона. Колбасник в начале пьесы еще более бесстыден и нагл, чем Клеон. Через то и может он возвыситься, «что пло­ щадью рожден, и подл, и дерзок». Он невежествен, «наукам не учен, лишь грамоте, и той — худого хуже... Но

Искусство демагога Не ищет уж теперь образованья

И для натуры честной не годно: Ушло оно к бесстыдным и невеждам...

Колбасник одерживает победу над Пафлагонцем-Клеоном: Демос вверяет себя ему, а с Пафлагонцем расстается. В конце пьесы Агоракрит является благодетельным, мудрым советником: он, как волшебница Медея, варит Демоса и из старого, гнусного, превращает его в молодого, хорошего.

Демагоги, преемники Перикла, большей частью были лишь ора­ торами или руководителями в народном собрании; нередко они до­ бивались места в Совете 500, но они не были полководцами, стра­ тегами, за исключением отдельных случаев. Между тем как прежде немыслимо было, чтобы лицо, не имевшее опытности государствен­ ного деятеля или, не будучи стратегом, руководило народом, теперь подобные явления сделались обычными. Функции стратега и на­ родного вождя, прежде соединенные в одном лице, разделяются, происходит раздвоение: одни, демагоги, действуют и влияют в на­ родном собрании; они мало сведущи в военном деле; другие, стра­ теги, стоят во главе войска, ведут войну; они обыкновенно плохие ораторы, часто отсутствуют в Афинах; они несут ответственность за успех, за военные операции, нередко ими не одобряемые, им навязанные, и в своих действиях должны сообразоваться с настро­ ением в Афинах, иметь в виду, как отнесутся к ним влиятельные демагоги. Между теми и другими — явный антагонизм: в случае неудачи стратега его ждет обвинение в подкупности, в измене; в случае успеха ему завидуют, его опасаются.

Вообще демос не доверяет стратегам и преследует их целым рядом процессов. Так, стратег Формион, победитель в морской битве при Навпакте, потом присужден был к денежному штрафу, который он не мог уплатить. Пахет, подавивший восстание на острове Лесбосе, во время самого процесса по поводу его действий12, в присутствии

12 Поводом к обвинению при сдаче Пахетом отчета послужили, ве­ роятно, его самовольные распоряжения на Лесбосе. Иногда с этим про­ цессом связывали эпизод, упоминаемый в одной из эпиграмм, будто Пахет по взятии Митилены изнасиловал двух женщин, умертвив перед тем их мужей.

судей вынул свой меч и лишил себя жизни. Лахет был обвинен в утайки денег, но оправдан. Стратеги Пифодор, Софокл (которого не следует смешивать со знаменитым трагиком) и Евримедонт в 424/23 г., по возвращении из Сицилии, куда они посланы были во главе эскадры, подверглись процессу по обвинению в том, что, будучи подкуплены, заключили мир и отплыли назад, тогда как могли подчинить Сицилию; из них Пифодор и Софокл приговорены были к изгнанию, а Евримедонт — к денежному штрафу. Историк Фу­ кидид за то, что, в качестве стратега находясь во главе эскадры у берегов Фракии, не успел предотвратить отпадение Амфиполя, был изгнан. А под конец Пелопоннесской войны в 406 г., после морской победы при Аргинусских островах, произошел грандиозный про­ цесс стратегов-победителей, из которых шестерых постигла смерт­ ная казнь за то, что они не похоронили павших и не постарались спасти оставшихся в живых, плававших на обломках кораблей.

Понятно, как неблагоприятно должно было отражаться это на ходе войны. К тому же на выборы стратегов влияли политичес­ кие соображения. Между стратегами были сторонники мира или войны; одни стояли ближе к умеренным или к аристократической партии, другие — к демократической. Каждая партия старалась провести своих кандидатов. По составу коллегии стратегов в тот или другой год можно до некоторой степени судить, какое течение преобладало в момент выборов — более мирное или воинствен­ ное 13. Авторитет стратегов падал, тем более, что часто это были люди незначительные. «Кого прежде не выбрали бы даже пробо­ вать вино (для празднеств), — говорит комик Эвполид, — того теперь мы имеем стратегами. О, город, город, насколько ты более счастлив, чем разумен!» Он вспоминает о прежних временах, о Мильтиаде и Перикле. «Не так мы, старики, в наше время прави­ ли государством; у нас, прежде всего, были стратеги из самых ве­ ликих домов, первые богатством и родом, на которых мы молились, как на богов, да они и были ими, так что мы жили безопасно; а теперь, куда придется, идем в поход, выбрав отбросы в стратеги».

Вообще в то время в афинском обществе произошли крупные перемены. Война и ужасная эпидемия произвели страшные опус­ тошения в рядах афинян, и цвет афинского населения погиб. Число

13 Gilbert G. Beiträge...

граждан уменьшилось на четверть или на треть; по Эд. Мейеру, с 55 000 оно понизилось до 36 000—38 000, по К. Ю. Белоху — с 35 000 до 26 000. Действовало новое поколение, во многом отличное от предшествовавшего, современного Греко-персидским войнам и Перикловой эпохе. По словам Аристотеля, война имела влияние и на большую демократизацию Афин: народ, запертый в городе, принимает еще более непосредственное участие в уп­ равлении. До сих пор вожди народа, стоявшие даже во главе демократической партии, были из «знатных и благородных». Те­ перь на политическом поприще их оттесняют и становятся вож­ дями демоса торговцы, промышленники или фабриканты, пред­ ставители афинской буржуазии, что вполне было естественно, если принять во внимание торговое и промышленное значение тогдаш­ них Афин. Один за другим выступают они после смерти Перик­ ла: сначала «торговец паклей» Евкрат; за ним — «торговец ов­ цами» Лисикл, женившийся после того как Перикл умер, на Аспазии, влиянию которой и приписывали, что этот «скотопро­ мышленник» был способен играть политическую роль; затем — «кожевник», т. е. владелец кожевенного завода, Клеон; фабри­ кант ламп Гипербол и др.

Из них больше и дольше всех пользовался влиянием Клеон. Относительно него наши источники единодушны. Они изобража­ ют Клеона как тип демагога в худшем смысле слова. По Фуки­ диду, это человек, в высшей степени склонный к насилию, дерз­ кий, грубый и наглый, клеветник, пустой и легкомысленный хвастун. По словам Аристотеля, Клеон «более всего развратил народ своей страстностью, первый стал кричать и браниться на кафедре и про­ износить речи опоясанным» (28). Плутарх, кроме того, указыва­ ет на его алчность, корыстолюбие. Но особенно резким нападкам подвергся Клеон со стороны комиков. Аристофан вывел его, как мы уже видели, в комедии «Всадники» в образе Пафлагонца, крикуна, государственного вора, бесстыдного льстеца и обманщика, в сети которого попал Демос и который «с людей вымогал, их тянул и душил без зазренья». И в других своих пьесах Аристо­ фан не раз нападает на Клеона страстно и резко.

Но, несмотря на такое единодушие, наши источники в данном случае не вполне надежны. В особенности это нужно сказать о комедии. Все эти шутки, подчас грубые, все эти личные нападки,

отзывающиеся нередко сплетней, клеветой и карикатурой, прини­ мать на веру, на них основываться при оценке исторического де­ ятеля никоим образом нельзя 14. Какое, например, превратное пред­ ставление было бы у нас о Сократе, полагайся мы на одного Аристофана и его «Облака» и не имей мы других источников. Нельзя упускать из виду, что комик — не историк, что Аристо­ фан прежде всего комический поэт, цель которого заставить зри­ телей смеяться. Притом комедия — не только произведение по­ этическое, но и политическое, тенденциозное. Правда, Аристофан не был полным, последовательным сторонником олигархии15; но он, как и остальные комики, стоял в оппозиции к тогдашней афин­ ской демократии и ее вождям. Кроме того, у него были свои счеты с Клеоном. Клеон преследовал Аристофана за его комедии; Ари­ стофан отплачивал ему резкими нападками.

Что касается Фукидида, который по объективности и беспри­ страстию стоит вообще чрезвычайно высоко, то он мог быть чрез­ мерно строг к Клеону, так как ему были глубоко антипатичны де­ мократическая натура и, так сказать, «плебейство» этого преемника Перикла, не говоря уже о высказываемом некоторыми историка­ ми предположении, что именно Клеон был главным виновником изгнания Фукидида после падения Амфиполя и что, следователь­ но, в отношении к нему великий историк мог быть не свободен от личной злобы и вражды16. Наконец, Аристотель, как и Фукидид, не сочувствовал крайней демократии и ее вождям, до некоторой степени был проникнут аристократическими симпатиями.

Во всяком случае, известные нам факты из деятельности Клео­ на, сообщаемые самим же Фукидидом, позволяют составить не­ сколько иное мнение об этом демагоге. Фукидид, например, на­ зывает обещание Клеона взять Сфактерию в течение двадцати дней «сумасшедшим»; однако Клеон свое обещание сдержал, действо­ вал при этом целесообразно и благоразумно и предприятие выпол-

14Müller-Strübing Η. Aristophanes und die historische Kritik. Leipzig,

1873.

15Это ясно показано в работе: Croiset Μ. Aristophane et les partis a

Athenes. Paris, 1906.

16Из новых историков защитниками Клеона явились главным обра­ зом Дж. Грот в своей «Истории Греции» и В. Онкен (Oncken W. Athen und Hellas. Bd. II. Leipzig, 1866).

274

нил удачно. Конечно, он не был выдающимся государственным человеком или полководцем; он был необразован, вульгарен, груб и дерзок; ум его был узок; Клеон был слишком упорен и прямо­ линеен. Но ему нельзя отказать в энергии и здравом смысле. Нельзя сказать также, чтобы он всегда льстил демосу: иногда, судя по речи, приводимой Фукидидом (III, 37 sq.), он говорил, резко кри­ тикуя демократию. Сам он вышел из демоса; для народной массы он — «свой человек», он ей был более близок и понятен, чем, например, Олимпиец Перикл. Сама его речь и приемы, весьма вульгарные, его пошлые шутки, о которых говорит Плутарх, мог­ ли нравиться массе. Рассказывают, например, что однажды Клеон предложил народному собранию отложить заседание, так как он, Клеон, должен принять гостей и принести жертвы; афиняне рас­ смеялись, встали, и собрание было распущено.

Что касается должностей, занимаемых Клеоном, то он был два раза членом Совета, в 427/26 г. состоял председателем эл­ линотамиев и два раза избирался даже в стратеги, не считая особой временной стратегии для взятия Сфактерии. Клеон имел ближайших сторонников и помощников. «Сотня голов прокля­ тых льстецов кругом обвивала его голову», по выражению Ари­ стофана (в «Осах»). Он был вождем крайней демократической партии и во внешней политике стоял за войну. Наши источники и это объясняют дурными, личными мотивами Клеона — его опа­ сением, что с установлением мира его злодейства скорее обнару­ жатся и его клеветы встретят меньше доверия17, или, как говорит Аристофан, чтоб «войной и туманом народ ослепленный» не за­ мечал, какие гнусности делает Клеон. Но за войну вообще была радикальная демократия и городской демос, так как война была в их интересах.

Вождем другой партии — партии мира, более умеренной и консервативной, был Никий. Он выдавался своим богатством и занимал в Афинах влиятельное положение. Начиная с 428 г. его почти из года в год выбирали в стратеги, что не мешало ему быть представителем партии мира. В сущности, Никий был посредствен­ ностью — нерешительный, медлительный, чрезмерно осторожный, малодушный и робкий перед толпой. Он чрезвычайно боялся си-

17 Так у Фукидида (V, 16).

275

кофантов, доносчиков, которые в ту пору являлись бичом для многих состоятельных граждан, и готов был от них всячески от­ купаться. Из страха перед сикофантами Никий, говорят, избегал посещать кого-либо из граждан, принимать участие в обществе, в беседе. В исполнении своих служебных обязанностей он был не­ обычайно аккуратен, а вне их замыкался в своем доме и был ма­ лодоступен. Если кто приходил к нему, то выходили его друзья и говорили, что Никий просит извинить, так как и теперь он очень занят государственными делами. Никий был суеверен и посто­ янно советовался с разными предсказателями-хресмологами. Его политическое направление, общественное положение, некоторые черты, например «филантропия», отмечаемая Плутархом, распо­ лагали к нему аристократическую партию. Но и демос относился к Никию хорошо. Сама робость Никия перед толпой и страх перед сикофантами являлись в глазах массы как бы доказательством его демократизма. Притом он располагал народ хорегиями, гимнаси­ архиями и тому подобными средствами, превосходя своих пред­ шественников и современников блеском и великолепием постановки. Даже комики относились к Никию сочувственно и лишь мягко, слегка порицали его за нерешительность и трусость. А Аристотель в «Афинской политии» (28) причисляет Никия к самым лучшим «после древних» политическим деятелям в Афинах и добавляет, что в этом согласны почти все.

Таковы были преемники Перикла.

Клеон имел близкое отношение к финансам. Продолжитель­ ная, тяжелая война требовала больших расходов. С весны 431 г.

идо начала зимы 428 г. истрачено было около 3500 талантов.

Всреднем первые два года войны обошлись по 1800 талантов каж­ дый, а следующие два — по 1100. Одна осада Потидеи в тече­ ние двух лет стоила 2000 талантов. По сохранившимся в виде надписей счетам в первые 7 лет военных действий, начиная с Кер­ кирских замешательств в 433 г. по 427/26 г., взято заимообразно из казны богини Афины 4001 талант, из казны «других богов» —

более 700, а из казны Ники (Победы) — 22 таланта, всего круг­ лым счетом — 4750 талантов18. Необходимо было изыскать но­ вый источник доходов. И вот в 428 г. введена была прямая по-

18 Busolt G. Griechische Geschichte. Bd. III, 2. Gotha, 1904. S. 1015 f.

276

дать с имущества, эйсфора, в размере 200 талантов; в 425/24 г. повышен более чем вдвое форос с союзников. До тех пор, в об­ щем, афиняне относительно фороса придерживались нормы вре­ мен Аристида; но в течение полувека экономические условия сильно изменились, города стали многолюднее и богаче, ценность денег понизилась, и это могло служить оправданием при повышении фороса. Теперь общая его сумма доведена была приблизительно до 1000 талантов. Отдельных городов увеличение коснулось не в оди­ наковой степени: с одних форос был увеличен вчетверо и даже впятеро, с других оставлен прежний или повышен слегка19. Обе эти важные финансовые меры — введение эйсфоры и повышение фо­ роса — приходятся как раз на те два года, когда Клеон был чле­ ном Совета. По всей вероятности, он и был действительным их ини­ циатором, хотя надежного, прямого свидетельства относительно этого

инет, и формально, например, предложение об увеличении фороса внес не Клеон, а Клеоним. Во всяком случае, меры эти были со­ вершенно в духе Клеона; именно он беспощадно взыскивал налоги

инедоимки; в Афинах начался ряд фискальных процессов, в союз­ ные города — для взыскания фороса — посланы корабли и т. д. По-видимому, Клеон пытался уменьшить расходы на отряд всад­ ников, набиравшийся из богатой молодежи, но не имел успеха. Од­ новременно с увеличением доходов посредством повышения фо­ роса повышена была — по всей вероятности, по инициативе же Клеона — плата судьям с 2 оболов до 3. Это была не только демагогическая мера: она вызывалась необходимостью — той дороговизной, которая являлась следствием долгой войны и опу­ стошения Аттики неприятелем.

Война от смерти Перикла до Никиева мира и ее влияние на общество

На самом ходе войны после смерти Перикла мы не будем оста­ навливаться; мы коснемся лишь важнейших ее моментов и при­ том таких, которые имеют близкое отношение к внутренней исто­ рии Афин или к борьбе тогдашних партий.

19 Busolt G. Griechische Geschichte. Bd. III, 2. S. 1117-1119.

277

Таким моментом является, например, восстание в 428 г. Ми­ тилены, главного города острова Лесбоса. Из прежних союзни­ ков Афин к тому времени осталось только два, пользовавшихся равноправием и независимостью, — Хиос и Лесбос (Самос, как известно, был покорен еще при Перикле), и особых поводов к неудовольствию у митиленцев не было. Но они опасались, что афиняне при первом удобном случае и их лишат равноправия и независимости. Притом в Митилене властвовала аристократия, а аристократия вообще была враждебно настроена по отношению к демократическим Афинам. И вот Митилена задумывает отложиться от них. Афиняне, получив сведения об этом, пытались предотв­ ратить опасность путем переговоров, а затем посылкой флота к Лесбосу. Однако военные действия начались, восстание охватило весь остров, за исключением города Мефимны. Митиленские послы, явившись в Олимпию во время игр, жаловались на афи­ нян и просили помощи у Спарты. Но ни вторжение спартанцев в Аттику, ни посылка пелопоннесского флота на помощь Лесбосу не принудили афинян снять блокаду с Митилены и не спасли последней: Митилена была еще теснее осаждена и сдалась афин­ скому полководцу Пахету (427 г.).

Тогда в афинском народном собрании возник вопрос, как по­ ступить со сдавшимися митиленцами. Сначала раздраженные афи­ няне решили было все взрослое мужское население предать каз­ ни, а женщин и детей обратить в рабство. Распоряжение об этом было даже уже послано Пахету. Но потом афиняне одумались, и на следующий день было созвано народное собрание, чтобы вновь обсудить дело. И вот во время прений, которые передает нам Фукидид (III, 37—48), высказаны были два противоположных воззрения на значение смертной казни как меры устрашения, причем перед нами впервые выступают доводы за и против по этому вопросу, впервые мы встречаемся с возражениями против самой целесообразности системы устрашения.

В защиту смертной казни и беспощадной строгости выступил Клеон, и прежде настаивавший на них. Он стоял за то, чтобы прежнего решения не отменять. Демократия, говорил он, не спо­ собна властвовать над другими. В этом он часто и раньше убеж­ дался, а теперь — в особенности, видя раскаяние афинян в их ре­ шении относительно митиленцев. «Вы, — убеждал Клеон, — не

хотите понять, что ваше владычество есть тирания, что союзники слушаются вас не ради добра, которое вы им оказываете, вредя себе, но ради того, что вы превосходите их силой. Опаснее же всего, если мы не будем твердо держаться раз принятых решений и не призна­ ем, что государство, пользующееся худшими, но неизменными за­ конами, сильнее, чем то, которое имеет законы прекрасные, но бессильные»... Вторично обсуждать дело митиленцев — это зна­ чит лишь затягивать время, что выгодно скорее для виновных, не­ жели для афинян: только то наказание, которое как можно ближе следует за обидой, служит соответствующим возмездием. Клеон старался заранее дискредитировать возражения противников, бро­ сая им обвинение в корыстных расчетах и в подкупе, а обращаясь к слушателям, к народному собранию, он говорил между прочим: «Вы не размышляете заранее, что из этого выйдет. Вы, можно сказать, ищете чего-то другого, а не тех условий, в каких мы жи­ вем, и недостаточно обдумываете настоящее положение». Клеон ратовал за то, чтобы не переменять решения и не впадать, таким образом, в ошибку «по трем самым гибельным для власти побуж­ дениям: состраданию, увлечению красноречием и снисходительно­ сти». «Слушаясь меня, — утверждал Клеон, — вы поступите и справедливо по отношению к митиленцам, и с пользой для себя; постановив же иное, вы их не расположите к себе, а себя накаже­ те». Ради собственной пользы афиняне должны наказать митилен­ цев или же отказаться от власти и тогда они могут спокойно ра­ зыгрывать роль добродетельных. В заключение Клеон призывал покарать виновных и преподать ясный урок прочим союзникам, дабы те знали, что всякий, кто отложится, будет наказан смертью.

Против беспощадной казни без разбора выступил Диодот, о котором, за исключением речи, приводимой Фукидидом, мы, к сожалению, ничего больше не знаем. Но его речь замечательна, особенно если принять во внимание, что она произнесена более чем 2300 лет тому назад. В своих доводах Диодот исходит не из чувства человеколюбия, а из соображений целесообразности и госу­ дарственной пользы. «Спор у нас, — говорил он, — должен быть, если мы благоразумны, не о преступлении митиленцев, но о муд­ рости нашего решения. Если бы даже я показал, что митиленцы совершили большое преступление, я на основании этого еще не тре­ бовал бы казни для них, если она для нас неполезна. Хотя бы они

изаслуживали сколько-нибудь прощения, пусть бы их казнили, раз прощение не было бы хорошо для государства. Я полагаю, что в своем решении мы должны иметь в виду не столько настоящее, сколько будущее». Диодот решительно не соглашался с тем, что наказание митиленцев смертью полезно, что благодаря этому в будущем умень­ шится будто бы число восстаний. «В государствах, — говорил он, — смертная казнь определяется за многие преступления»...

И однако, люди решаются на опасные предприятия, надеясь на себя

ина то, что выйдут благополучно из опасности. «И нет закона, который мог бы помешать этому; ибо люди прошли все виды нака­ заний, постепенно усиливая их в надежде, что, быть может, мень­ ше будут терпеть от преступлений»... Дошли и до смертной казни; однако законы все-таки нарушаются. «Поэтому или необходимо изыскать еще более жестокое устрашение, или же смертная казнь не способна удержать от преступления». Разные житейские обсто­ ятельства, надежды, страсти, желания, — все это властвует над человеком и нередко приводит его к опасным предприятиям. «Не­ возможно — да и было бы наивностью думать, что это можно, — когда природа человека страстно стремится что-либо сделать, от­ вратить ее от этого силой законов или какой-нибудь иной мерой устрашения». «Итак, — говорил Диодот, — не следует полагать­ ся на смертную казнь как на залог спокойствия и принимать ги­ бельное решение». Не следует восставших лишать всякой возмож­ ности раскаяться и загладить свою вину, не следует отымать надежду на прощение и примирение. «Оберегать себя мы должны не суро­ востью законов, а заботливостью в делах». Людей свободных не должно подвергать суровому наказанию тогда, когда они уже вос­ стали, а надо действовать так, чтобы им на мысль не приходило отлагаться, в случае же победы над восставшими возможно менее взыскивать с них. По мнению Диодота, для упрочения владыче­ ства гораздо выгоднее снести добровольно обиду, нежели, строго придерживаясь закона, истребить тех, кого следует пощадить. «Кто мудро решает, тот по отношению к врагам сильнее, чем тот, кто идет на них, хотя и с материальными силами, но неразумно».

Таким образом, уже в Афинах, еще за несколько веков до P. X., высказано было мнение, что суровые наказания и казни неспособны предотвратить преступления. Речь Диодота — пер­ вое известное нам из истории выражение этого мнения.

Афиняне отменили прежнее постановление. Казнены были лишь наиболее виновные20. Стены Митилены были срыты, корабли отобраны. Фороса Лесбос и после этого восстания не платил; но на острове было образовано 3000 земельных наделов, из которых 300 посвящены богам, а остальные предоставлены аттическим клерухам. Землю, однако, обрабатывали местные жители, упла­ чивавшие клерухам по 2 мины аренды в год за каждый участок.

Вскоре после этого жестокая участь постигла верного союзни­ ка Афин, город Платеи, который еще при жизни Перикла осаж­ ден был спартанцами. Часть платейцев успела потом выйти из города, несмотря на осаду. Они нашли себе приют в Афинах. Им даровано было афинское право гражданства; но предварительно каждый из них должен был подвергнуться докимасии, действи­ тельно ли он платеец и друг Афин? Выдержавшие такую докима­ сию должны были быть переписаны на каменном столбе и рас­ пределены по демам и филам; но в фратрии они не были приняты и вообще занимали несколько особое положение среди афинских граждан21. Оставшиеся в Платеях через некоторое время принуж­ дены были сдаться (427 г.). Спартанцы устроили над ними суд или, лучше сказать, пародию суда: каждому из сдавшихся пла­ тейцев они предлагали вопрос, оказал ли он услугу в войне лаке­ демонянам и их союзникам, и, получая, разумеется, отрицатель­ ный ответ — платейцы были союзниками Афин, — отводили в сторону и убивали; «пощады не было дано никому» (Thuc., III, 68). Попавшие в плен женщины были проданы в рабство; сам город Платеи, около которого некогда одержана была греками знаменитая победа над персами, отдан его заклятым врагам, фи­ ванцам, и ими разрушен до основания.

Война из-за гегемонии превращалась в жестокую борьбу между олигархией и демократией. До какого ожесточения и одичания доходили в этой борьбе обе стороны, показывают кровавые сце­ ны, разыгравшиеся на острове Керкире в тот же год, когда пала Митилена и разрушены были Платеи. По поводу их Фукидид дает

20И то, если верить тексту Фукидида, казненных было более 1000. Впрочем, цифра эта представляется маловероятной: некоторые предпола­ гают описку в дошедшем до нас тексте.

21Busolt G. Griechische Geschichte. Bd. III, 2. S. 1038.