II год Французской республики, единой и неделимой

Гражданин представитель французского народа,

Проезжая в прошлый понедельник через Клермон, я имел честь писать вам, прося о помощи, и отправил вам свои бумаги, удостоверяющие, что я понес убыток в 925 ливров 10 су. Вы были так добры, что изучили их и нашли в полном порядке. В тот же день я имел возможность лично убедиться в вашей гуманности. Когда я попросил вас проявить ко мне такое же участие, как и другие муниципалитеты, предоставив мне транспорт для передвижения, поскольку сам я лишен такой возможности, вы мне оказали честь, ответив, что ваша большая занятость не позволяет вам специально заниматься мною и что, принимая во внимание ситуацию, сложившуюся в административных органах Клермона (22), мне надо постараться достичь ближайшего муниципалитета, где я смогу получить помощь. Тем не менее мне была предоставлена повозка и три ливра, чем, полагаю, я обязан доброте вашего сердца. Я приехал сюда, в город Риом, и, следуя вашему доброму совету, обратился в муниципалитет. Там меня арестовали и поместили в тюрьму, где я томлюсь с вечера понедельника. Нет человека, гражданин представитель, более меня преданного конституции; нет большего республиканца, чем я; и это подтверждается моими сертификатами благонадежности (vertificats de civisme), которые я имел честь вам предъявить. Моя болезнь и мое беспомощное состояние сами по себе свидетельствуют, что я не могу быть подозрительным. Я не в силах сделать ни шага, руки и ноги меня не слушаются, без посторонней помощи я не могу ни встать с постели после сна, ни направиться куда-либо по своему желанию, ни даже справить естественные надобности. Вы видите, гражданин представитель: мое состояние избавляет меня от любых подозрений.

Муниципалитет Риома изъял у меня мои паспорта. Проявите, пожалуйста, гражданин представитель, по отношению ко мне справедливость, заставьте вернуть мои паспорта, выручите меня из этого отчаянного положения, окажите мне такую же помощь, какую мне оказывали муниципалитеты городов, через которые я проезжал, и, наконец, позвольте мне отправиться к моим родным, один из которых Пейн Мартен (23), тоже, как и вы, является представителем французского народа.

Смею надеяться на вашу гуманность и справедливость. Остаюсь с самой горячей признательностью и чувствами истинного республиканца,

Гражданин представитель,

Ваш соотечественник,

Форкатер" (24).

К сожалению, мне не удалось найти ни следов какой-либо реакции Кутона или других должностных лиц на это отчаянное обращение, ни объяснения мотивов ареста несчастного калеки. Если ему не инкриминировалось ничего определенного и его задержание было всего лишь "профилактической" мерой предосторожности, вполне возможно, что ему удалось достаточно быстро выйти на свободу, по крайней мере, на эту мысль наводит отсутствие его досье в материалах Наблюдательного комитета Риома. Гораздо печальнее была участь немощных стариков и инвалидов, оказавшихся в тюрьме на "законных" основаниях: декреты Конвента предписывали до наступления мира держать под арестом родителей лиц, эмигрировавших из страны во время революции. Как это, например, произошло со стариком Андро.

"Гражданину представителю народа в Клермоне.

Гражданин, мой отец арестован по вашему приказу и заточен в тюрьму. Когда его арестовали в первый раз, его постоянные болезни и общее расстройство здоровья побудили генеральный совет коммуны Риома выпустить его из тюрьмы и держать просто под домашним арестом. Результатом потрясения, вызванного у него пребыванием под стражей, несмотря на принимавшиеся во внимание соображения гуманности, которые всегда говорят в пользу немощного человека, явилась тяжелая болезнь; повторение подобных действий несомненно будет иметь такие же последствия. Он ходит только на костылях и всегда в сопровождении слуги, поскольку ноги его не слушаются и ему требуется посторонняя помощь, чтобы не упасть. Он страдает от жестоких болей, которые часто повторяются, особенно ночью. Единственное средство облегчить его страдания — это ванна, но, чтобы принять ее, ему нужна помощь нескольких человек. Добавлю в заключение, что его состояние не позволяет ему ходить в уборную без посторонней поддержки, которой он будет лишен в тюрьме.

Андро-Виссак.

Гражданка Виссак просит временного разрешения видеться с отцом, учитывая его немощное состояние" (25).

В отличие от вышеприведенных петиций, обращение гражданки Андро-Виссак не осталось без визы "проконсула": "Направить в муниципалитет Риома для получения необходимых сведений. 14 сентября II г. Республики единой и неделимой. Ж. Кутон".

Ниже можно видеть резолюцию риомских властей:

"Должностные лица муниципалитета города Риома, ознакомившись с вышеозначенной петицией вынуждены подтвердить истинность изложенных в ней фактов, которые им самим известны. Прилагаемое ниже письмо других заключенных генеральному совету коммуны не оставляет никаких сомнений в справедливости ходатайства госпожи Виссак за господина Андро, ее отца. Рассмотрено в ратуше 16 сентября 1793 г., во II год Французской республики, единой и неделимой. [5 подписей]" (26).

Среди бумаг Кутона сохранилось и упомянутое выше обращение заключенных к муниципальным властям Риома:

"Граждане,

Даже если бы мы не были заинтересованы в том, чтобы улучшить положение, в котором находятся господа Андро и Де Фрета, наши собственные интересы заставили бы нас ходатайствовать об их освобождении из тюрьмы. Хотя мы все уже находились здесь к моменту их поступления, мы из соображений гуманности не могли не уступить им самые лучшие помещения. Подобная любезность ничего нам не стоила и мы бы о ней ничуть не жалели, если бы те, кто живет рядом с этими господами могли бы иметь хоть немного покоя у себя в комнате. Однако постоянный и жестокий кашель г-на Андро совершенно не дает спать тем, кто располагается неподалеку от занимаемого им помещения. Кроме того, он днем и ночью нуждается в постоянном уходе. Ему, как ребенку, надо помогать вставать и ложиться, а если ночью он испытывает нужду, то, чтобы ее справить, ему требуется посторонняя помощь. Г-н Де Фрета находится абсолютно в таком же состоянии. Каждому из этих господ необходим слуга, который был бы постоянно рядом и который есть в доме каждого из них. Здесь же они доставляют неудобство другим заключенным и сами лишены того ухода, которого требует их немощное состояние. Вот почему, исходя как из своих собственных интересов, так и из чувства гуманности, мы просим об их освобождении. Второй из этих мотивов должен тронуть и ваши сердца, расположив их в пользу тех двух людей, для здоровья которых дальнейшее пребывание здесь может иметь самые пагубные последствия.

Заключенные тюрьмы [15 подписей]" (27).

Дополнительные подробности о "деле Андро" мы можем узнать из его досье, сохранившегося среди материалов Наблюдательного комитета Риома. В этом городе на арестованных заполняли абсолютно такие же анкеты, как и в Клермон-Ферране, за одним малым отличием: в таблице отсутствовал п. 7 "Особые замечания". Итак, перед нами анкета П. Андро:

"1. Имя заключенного; его место жительства до заключения; возраст; количество детей, их возраст и местонахождение; вдов ли, холост или женат: Андро Пьер; житель Риома; 66 лет; двое детей: дочь, 41 год, вдова, в Риоме, и сын, 39 лет, женат, эмигрант; женат, но с женой не живет более 25 лет.

2. Где заключен; с какого времени; в какой период; по чьему приказу; по какой причине: Под домашним арестом по состоянию здоровья, с согласия представителя народа; с 13 сентября; в период осады Освобожденного Города (28); по приказу муниципалитета; как отец эмигранта и отъявленный аристократ.

3. Его профессия до и во время революции: До революции — адвокат и управляющий государственной собственностью (Directeur des Domaines); во время революции — сначала юрист, затем — без работы после ликвидации его должности или после увольнения.

4. Его доход до и во время революции: До революции — 6000 ливров, включая 2400 ливров жалования; с начала революции — 3600 ливров.

5. Круг знакомств и общения: Знакомство с наиболее отъявленными аристократами; общение с ними же и с некоторыми заключенными.

6. Характер; политические убеждения, проявлявшиеся в мае, июле и октябре 1789 г., 10 августа, после смерти тирана, 31 мая, в критические моменты войны; подписывал ли убийственные для свободы петиции и постановления: Характер амбициозный, мстительный, злобный, спесивый и надменный; желчный нрав. Ум острый и насмешливый. Друг бывших вельмож, их прислужник, пытающийся их превзойти и в то же время подающий им советы. До революции был плохим сыном, плохим отцом и плохим мужем.

Нам в точности не известно, какими были его убеждения в мае, июле и октябре 1789 г., так же, как и в период после смерти тирана. Он с огорчением воспринял день 10 августа. По общему мнению, он принадлежит к числу тех, кто горько сожалел об этой смерти [тирана].

Он, насколько нам известно, не подписывал ни петиций, ни постановлений, убийственных для свободы. Однако он подписал, после того, как участвовал в его составлении, меморандум (consultation) в пользу неприсягнувших священников, один экземпляр которого мы прилагаем. Не проявляя до революции даже чисто внешней религиозности, он стал покровителем, сторонником и защитником неприсягнувших священников, притворно изображая теперь набожность.

Во время проведенного в его доме обыска у него в карманах были обнаружены три письма: одно, отправленное на его адрес из Парижа, другое — пришедшее на адрес г-на Валюша, его соседа, находящегося под арестом, третье — на адрес г-на Кайля, февдиста, также его соседа. Ниже мы прилагаем копию. Он постоянно получал аристократические газеты.

Общественное мнение порицает его за активное содействие эмиграции сына и считает советчиком аристократов, намеревающимся в случае контрреволюции взять на себя роль ее гражданского лидера" (29).

Таким образом, мы видим, что на сей раз обращение к представителю Конвента не осталось без результата. Старик Андро, вся вина которого состояла в том, что его сын стал эмигрантом (остальные обвинения основаны исключительно на "общественном мнении"), был все-таки переведен под домашний арест. Казалось бы, гуманность восторжествовала. Увы, история на этом не закончилась. В досье Андро сохранилась еще одна петиция, написанная им вместе с дочерью, где подробно перечислены все его аресты и откуда мы узнаем, что некоторое время спустя он опять оказался в темнице, причем, на этот раз за решетку попала и его дочь:

"Гражданам Наблюдательного комитета дистрикта Риома.

Пьер Андро и его дочь, вдова Виссак, доводят до вашего сведения, что они оба находятся в тюрьме коммуны Риома. В апреле прошлого 1793 г. (по старому стилю) Андро был помещен под домашний арест. В этом состоянии он находился до первых чисел сентября того же года, когда его препроводили в тюрьму, где он провел, однако, лишь 5 дней, после чего был вновь переведен под домашний арест. И вот не прошло и трех месяцев, как он снова отправлен в тюрьму!" (30)

Возможно, в данном случае Андро стал жертвой очередного витка репрессий, вызванного постановлением Кутона от 6 фримера II г. (26 ноября 1793 г.) "Об отмене всех мер, предпринятых прежней Директорией Пюи-де-Дома в отношении эмигрантов и подозрительных" (31). Его же дочь, Жанна Андро-Виссак, судя по составленной на нее анкете, была арестована 15 нивоза II г. (4 января 1794 г.) как гражданка "непатриотичная и явно находящаяся под влиянием высланного священника (comme incivique et ayant reussi des effets apparements а un prêtre deporté)". В 6-й графе анкеты ее "вина" была конкретизирована: "Аристократка из фанатизма. Характер достаточно спокойный. Отдавала предпочтение мессам неприсягнувших священников, а после высылки тех вообще не появлялась в церкви" (32). Парадоксально, что именно непосещение церкви фигурирует здесь в качестве доказательства "контрреволюционности", хотя после издания Кутоном серии постановлений, направленных против католического культа (33), после произведенного с его одобрения разгрома церквей в Клермон-Ферране и Риоме (34) и после начавшихся репрессий против присягнувших (!) священников (35) посещать богослужения осмеливались только глубоко верующие, а значит, с точки зрения революционных властей, "подозрительные" люди. Похоже, те, кто отдавал приказ об аресте Ж. Андро-Виссак, не слишком утруждали себя поисками убедительного обоснования мотивов своего решения и руководствовались прежде всего "революционной интуицией".

Отец и дочь Андро находились в тюрьме до осени 1794 г. и были выпущены на свободу лишь после приезда представителя Конвента Мюссе.

Иной оказалась судьба Антуана Де Фрета, о котором, как и об Андро, ходатайствовали другие заключенные в письме городским властям Риома. Судя по его анкете, он был переведен под домашний арест одновременно с Андро, но в тюрьму более не возвращался. Зато, когда в Риом прибыл Мюссе, Наблюдательный комитет категорически воспротивился освобождению Де Фрета, дав ему такую характеристику:

"1. Имя заключенного; его место жительства до заключения; возраст; количество детей, их возраст и местонахождение; вдов ли, холост или женат: Фрета Антуан; житель Риома; 54 года; двое детей: сын,... лет, эмигрант, и дочь, 25 лет, живет с отцом; женат.

2. Где заключен; с какого времени; в какой период; по чьему приказу; по какой причине: В Риоме под домашним арестом по состоянию здоровья; с 13 сентября; по приказу муниципалитета; как отъявленный аристократ и отец эмигранта.

3. Его профессия до и во время революции: бывший дворянин, бывший офицер пехоты и бывший кавалер Ордена св. Людовика.

4. Его доход до и во время революции: До революции — 6500 ливров, с начала революции — 7000 ливров; утверждает, что имеет много долгов.

5. Круг знакомств и общения: Все наиболее отъявленные аристократы и многие из побывавших в заключении в разные периоды, включая тех, кто жил в сельской местности, чтобы распространять там аристократизм.

6. Характер; политические убеждения, проявлявшиеся в мае, июле и октябре 1789 г., 10 августа, после смерти тирана, 31 мая, в критические моменты войны; подписывал ли убийственные для свободы петиции и постановления: Отъявленный аристократ с начала революции. Плохой муж и плохой брат, имеет характер вспыльчивый, надменный, грубый, властный, презирает народ. С начала революции патриоты непрестанно следят за ним. Несомненно, общественное мнение до самой крайней степени настроено против него. Оно убеждено, что он был инициатором эмиграции сына и сам бы эмигрировал, если бы не его тяжкий недуг. Все считают, что он имеет намерение в случае контрреволюции возглавить ее партию, что он радовался бегству тирана (36) и был огорчен его смертью, что он радуется невзгодам Республики и огорчается из-за ее успехов. В то же время он не перестает питать преступных надежд на возвращение старого порядка вещей.

В период жатвы 1792 г. повсюду в нашей коммуне и соседних кантонах разнесся слух, что он угрожал в случае победы контрреволюции, которая, как полагал, близка, запрячь рабочих вместо быков и пахать на них землю. Несмотря на все предпринятые нами усилия, мы не смогли найти подтверждения этим толкам, однако слух тем не менее продолжает существовать, что показывает до какой степени общественное мнение настроено против этого типа.

Насколько нам известно, он не подписывал ни петиций, ни постановлений, убийственных для свободы

Постановление принято председателем и членами

Наблюдательного комитета Риома [10 подписей]" (37).

Как и во всех ранее виденных нами анкетах, отсутствие конкретных обвинений здесь подменено общей "демонизацией" личности арестованного. Однако в данном случае мы имеем редкую возможность сравнить устрашающую характеристику, сочиненную Наблюдательным комитетом, с независимым свидетельством современника. В конце апреля 1787 г. в замок Ширак — резиденцию семьи Де Фрета — нанесла визит вежливости вдова прокурора Риома М.-А. Ромм, мать будущего якобинца и автора революционного календаря Жильбера Ромма. Ее сопровождала племянница, уже упоминавшаяся выше Миет Тайан, у которой о хозяине замка сложилось такое впечатление: "Господин де Фрета настолько же добр, насколько его жена сурова. Думаю, он не является хозяином у себя дома. Он очень любит охоту и занимается только своими лошадьми и собаками" (38).

Трудно поверить, что всего за несколько лет этот бонвиван, сидевший под каблуком своей строгой жены (ее портрет Миет рисует гораздо подробнее), мог превратиться в жестокого честолюбца, мечтающего возглавить контрреволюцию, дабы иметь возможность пахать на своих работниках, вместо быков, каким его изобразили члены Наблюдательного комитета, среди которых, кстати, был и брат Миет — Жан-Батист Тайан. Как бы то ни было вердикт, начертанный ими осенью 1794 г. на обратной стороне анкеты, гласил:

"Члены Революционного комитета дистрикта Риома, запрошенные представителем народа Мюссе о возможности освободить Антуана де Фрета,

Учитывая, что даже мысль о его освобождении преступна;

Учитывая, что они абсолютно убеждены в истинности всего изложенного в таблице, находящейся на обороте;

Учитывая, что только его недуги вынудили их согласиться на содержание его под домашним арестом;

Учитывая, что если бы они смогли найти доказательство того, что ему приписывает молва, они давно проголосовали бы за отправку его в Революционный трибунал (39);

Считают, что представитель народа не может выпустить его на свободу без ущерба для общественной безопасности и что он [Де Фрета] должен до наступления мира находится, по причине своего нездоровья, под домашним арестом без возможности общения с кем бы то ни было еще.

Постановление вынесено на заседании [13 подписей]" (40).

Впрочем, после Термидора эпоха всевластия подобных комитетов постепенно уходила в прошлое, и некоторое время спустя А. Де Фрета все же был освобожден.

К сожалению, мне не известно, как по окончании Террора сложилась судьба священника Ж. Фурнэ (и дожил ли он до той поры), но его обращение в сентябре 1793 г. к "проконсулу" в надежде хоть немного облегчить свои страдания не увенчалось успехом именно из-за сопротивления местных революционных властей.

"Гражданину Кутону, представителю народа

в Национальном Конвенте.

Жан Фурнэ, бывший кюре в Пуаза,

Сообщает вам, что, согласно закону о высылке священников, он, в силу своего преклонного возраста и болезней, был оставлен в тюрьме административного центра департамента. Поскольку за время, прошедшее с начала заключения, его болезни заметно обострились, он полагает, что, если бы находился в родном городе, где родственникам легче оказывать ему помощь, его расстроенное здоровье могло бы немного поправиться. Вот почему он, во имя страдающей гуманности, просит вас, гражданин представитель, дать распоряжение о переводе его из клермонской тюрьмы в тюрьму дистрикта Бийома.

Жан-Батист Фурнэ".

Подпись с наползающими друг на друга буквами, сделанная дрожащей рукой и почерком, отличным от того, которым написан остальной текст, наводит на мысль, что у старика было плохо со зрением и он, видимо, попросил написать обращение кого-либо из соседей.

"Проконсул" не оставил петицию без внимания, дал ей ход и она отправилась в путешествие по лабиринтам революционной бюрократии, обрастая резолюциями различных инстанций:

"Отправить в администрацию Департамента для получения необходимых сведений. 25 сентября. Ж. Кутон".

"Рассмотрев прилагаемую петицию, члены администрации Департамента Пюи-де-Дом вместе с заместителем прокурора-синдика направляют ее членам администрации дистрикта Клермон-Феррана, дабы те предоставили сведения, запрошенные представителем народа, и сообщили свое собственное мнение по всему вышеизложенному. Генеральный совет Департамента. 25 сентября 1793 г., II год Французской республики, единой и неделимой. [5 подписей]".

"Направить в муниципалитет, дабы он сообщил свое мнение и высказал собственные соображения по настоящей петиции. Клермон, 26 сентября 1793 г., II год Французской республики, единой и неделимой. [3 подписи]".

"Генеральный совет коммуны Клермон-Феррана, получив вышеизложенную петицию и полагая, что г-н Фурнэ в силу своего фанатизма способен причинить много вреда в Бийоме, считает необходимым оставить его в тюрьме Клермон-Феррана, поскольку здесь гораздо лучше обеспечивается надзор за священниками, нежели в Бийоме. Постановлено в ратуше Клермон-Феррана 26 сентября 1793 г., II года Французской республики, единой и неделимой. [4 подписи]" (41).

Единственный известный мне случай, когда прямое обращение к Кутону привело к немедленному освобождению арестованного, действительно уникален: в тюрьме оказался восьмидесятилетний старец!

"Гражданину Кутону, представителю народа в департаменте Пюи-де-Дом.

Гражданин Представитель,

Восьмого числа сего месяца по приказу муниципалитетов Созе-ле-Фруа и Верне были арестованы и препровождены в Клермон некие Жозеф Гитар и Луи Гитар, дед и внук, так как в меблированных комнатах, где они находились, были найдены очевидные доказательства того, что они прятали у себя священника-фанатика (42). Сегодня, гражданин Представитель, муниципалитет Созе просит вас освободить деда. Этот несчастный старик, которому более 80-ти лет, в тюрьме занемог. Мы с болью видим, что он лишен всякого ухода, необходимого ему как по причине его недуга, так и в силу почтенного возраста. Кроме того, он уже осознал свою ошибку, но слезы и раскаяние не могут вывести его из темницы, куда его ввергло коварство лицемера. Вы понимаете, как легко было этому фанатику обмануть несчастного старика, чтобы найти у него кров. Тот уже одной ногой в могиле, а потому не мог не попытаться обеспечить себе небесное блаженство, поскольку священник наверняка сказал, что подвергается преследованиям за веру в Иисуса Христа. Может быть даже, он выманил у старика деньги, поскольку тот богат. Внемлите же, пожалуйста, гражданин Представитель, нашим мольбам и даруйте свободу несчастному Жозефу Гитару. Она ему необходима, чтобы восстановить свое здоровье; кроме того, он обещает воспользоваться ею, дабы открыть глаза тем, кто позволил ввести себя в заблуждение.

Созе, 24 сентября 1793 г., II год Республики, единой и неделимой.

Подписано теми из нас, кто смог это сделать: Вейр, нотабль; Бурдье, священник; Вандаж, секретарь".

Прочитав петицию, "проконсул" начертал на ней: "Постановлением от 25 сентября приказываю освободить старика. Ж. Кутон" (43).

Даже если арестованный не имел оснований жаловаться на здоровье, нахождение под стражей, помимо чисто моральных издержек, было чревато серьезным ухудшением материального положения его семьи, так как расходы по пребыванию в тюрьме оплачивались узниками из собственного кармана. Особенно тяжело приходилось тем, кого после ареста увозили в другой город, поскольку в подобном случае их содержание обходилось родственникам гораздо дороже. Именно этим обстоятельством было вызвано обращение к Кутону некоего Дореля Делэра:

"Гражданину представителю народа.

В Клермон.

Гражданин представитель,

Позвольте мне сообщить вам, что гражданин Антуан Делэр из Вертэзона, который находится под стражей в тюрьме Бийома по приказу властей дистрикта и должен быть переведен в Клермон по приказу муниципалитета Вертэзона, взывает к вашей справедливости, прося, чтобы его оставили в той тюрьме, где он сейчас находится, ибо он совсем небогат и ему было бы проще получать из дома все необходимое для жизни, не входя в большие расходы, которых он не сможет избежать в Клермоне. Оставляю за собой возможность в другой раз доказать вам его невиновность и неправоту его обвинителей.