5 Сентября

Сегодня состоялся серьезный разговор с сэром Хамфри. Возможно, самый серьезный за все время нашего сотрудничества (если это можно назвать сотрудничеством). Я даже не исключаю, что такого разговора вообще больше не будет.

И тем не менее, у меня нет полной уверенности, что он даст какие-либо результаты.

В понедельник Хамфри всегда приходит ко мне в самом начале рабочего дня, чтобы согласовать текущие дела на неделю. Мы быстро разделались с обычными проблемами. Затем я изменил тон в соответствии с предстоящим разговором.

– Хамфри, мне надо вам кое-что сообщить. Это «кое-что» очень меня тревожит. И поверьте, важность того, о чем я собираюсь сказать, переоценить трудно.

Он слегка нахмурился и спросил, что я имею в виду: поправку к административному указу о содержании казенного имущества в государственных учреждениях или административные процедуры по изменению прав местных органов власти на аренду земельных участков в зонах особого развития?

Вот уровень его представлений о жизни. Дальше собственного носа ничего не желает видеть!

– Нет, Хамфри, – терпеливо возразил я. – Меня интересует куда более важный вопрос – вопрос жизни и смерти.

– Простите, господин министр, но нельзя ли отложить это до конца рабочего дня? Вы же видите, я сейчас занят…

– Это тоже относится к работе.

– Что вы говорите? – искренне удивился мой постоянный заместитель. – Тогда, конечно… прошу вас, продолжайте.

Я спросил его, каким образом осуществляется продажа британского оружия иностранцам. Он тут же объяснил мне всю систему. Производитель должен получить экспортную лицензию в министерстве торговли… Оружие за границу продают как государственные организации, так и частные компании… Обычно они продают его иностранным правительствам, но иногда и посредникам – так называемым третьим лицам. Иначе говоря, некий человечек из Манчестера закупает партию от имени некоего лица с Нормандских островов, которое имеет официальный контракт с неким лицом из Люксембурга, и так далее.

На мой естественный вопрос, существует ли какой-нибудь контроль за тем, к кому в конечном итоге попадает оружие, Хамфри уверенно ответил, что такой контроль, само собой разумеется, существует. Посредник должен иметь специальный документ, известный под названием «сертификат конечного потребителя». А на сертификате должна стоять подпись этого конечного потребителя, одобренного правительством Ее Величества.

«Да, – подумал я, – а можно ли считать «сертификат конечного потребителя» надежной гарантией? Интересно, удивился бы сэр Хамфри, если бы, например, британский авианосец обнаружился где-нибудь в Центральноафриканской Республике?»

(Сэр Хамфри, безусловно, очень бы удивился, впрочем, как и любой другой на его месте, поскольку Центральноафриканская Республика расположена за тысячу миль от побережья. – Ред.)

По утверждению сэра Хамфри, «официально этого не может быть», то есть экспортируемое оружие не может оказаться у нежелательных лиц.

– Для этого предусмотрены строгие меры безопасности, инспекции на местах, исчерпывающие процедуры контроля, – пояснил он.

Официально не может быть! Мне слишком хорошо известно значение этой фразы, то есть все это не более, чем ширма. Услышав мое мнение, Хамфри снисходительно усмехнулся.

– Господин министр, вам не кажется, что лучше не вдаваться в подробности?

Я наотрез отказался играть в его игры.

– Нет, не кажется. Мои опасения полностью подтвердились. Вчера вечером из заслуживающего доверия источника я получил информацию, что британское оружие продается террористам в Италии.

Мой постоянный заместитель принял серьезный вид.

– Ясно. Могу я поинтересоваться вашим источником?

Я был потрясен.

– Хамфри! Я же только что сказал, что информация получена мною в конфиденциальной беседе.

Мое негодование, казалось, нисколько его не задело.

– О, простите, господин министр, я полагал, что вы собираетесь мне о нем рассказать.

Я замолчал. Наблюдая за ним, обратил внимание на его безмятежный вид. Судя по всему, информация не произвела на него никакого впечатления. Оказалось, так оно и есть.

– Такие вещи – обычное явление, господин министр. Это не наша проблема, – спокойно заявил он.

– Грабежи и насилие – тоже обычное явление, Хамфри. Вас это не волнует?

– Нет, господин министр. Это должно волновать министерство внутренних дел.

Я чуть не лишился дара речи. Неужели чиновник убил в нем гражданина? Конечно, являясь моим помощником по административным проблемам, он обязан носить эту шляпу, но ведь существуют и вопросы высшего порядка… моральные соображения, наконец!

– Мы снабжаем террористов смертоносным оружием! – возмущенно заявил я.

– Не мы.

Его уверенность сбила меня с толку.

– Не мы? Тогда кто?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Министерство торговли, министерство обороны, МИДДС – кто угодно.

Так, никаких сомнений, он сознательно морочит мне голову.

– Мы, Хамфри, – британское правительство! Британское оружие ставит под угрозу жизнь невинных людей! Задумайтесь над этим, Хамфри!

– Так ведь итальянцев, а не англичан.

– А английские туристы? – спросил я, позволив себе временно отвлечься от более широкой проблемы.

(Под более широкой проблемой Хэкер подразумевал известную точку зрения: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе» (Джон Донн). – Ред.)

– Британские туристы? Проблема МИДДСа.

Нет, это бессмысленно – перекидываемся словами, как мячиками!

– Послушайте, Хамфри, мы должны что-то сделать.

– При всем уважении к вам, господин министр… (Похоже, он решил снять белые перчатки.) мы не должны ничего делать.

Послушаешь его, так можно подумать, будто ничего не делать означает активно что-то делать. Естественно, я попросил его объяснить, что он имеет в виду.

Хамфри охотно согласился.

– Продажа оружия за границу является одной из сфер деятельности правительства, к которой не следует проявлять слишком пристальное внимание.

Такой подход меня никак не устраивал, о чем я и сообщил ему, добавив, что теперь, зная все, считаю себя обязанным уделить этому вопросу самое пристальное внимание.

– А вы говорите, что ничего не знаете, – как ни в чем не бывало, посоветовал он.

– Вы что же, предлагаете мне заниматься брехней? – нахмурившись, спросил я, желая уточнить, правильно ли понял его слова относительно того, что мне следует говорить.

– Вам? Ни в коем случае. Наоборот, – загадочно ответил он.

– Наоборот? Как же я, по-вашему, должен себя вести?

– Как спящая собака, господин министр.

Круг снова замкнулся.

Спорить с моим постоянным заместителем – все равно что бить кулаком по тарелке с кашей… Мне ничего не оставалось, как заявить ему о своем твердом намерении заняться расследованием этого темного вопроса, поскольку меня не удовлетворяют аргументы и гарантии сэра Хамфри.

У него сразу упало настроение. Конечно, не из-за бомб и террористов, не из-за невинных жертв, а из-за расследования.

– Ради бога, господин министр, заклинаю вас!

Я промолчал, давая ему возможность высказаться до конца. Может, хоть теперь я услышу что-нибудь дельное. И услышал. Но не то, что ожидал.

– Господин министр, позвольте напомнить вам о двух основных принципах руководства: первое – никогда не заниматься чем бы то ни было без особой нужды и второе – никогда не затевать расследования до тех пор, пока не будут заранее известны его выводы.

Потрясающе! Речь идет о моральных проблемах чрезвычайной важности, а он ничего не желает знать, кроме каких-то там правил!

– Хамфри, как вы можете? Ведь речь идет о проблемах добра и зла!

– А-а, пусть об этом голова болит у англиканской церкви, – отшутился он.

Мне было совсем не смешно.

– Нет, Хамфри, это наша боль. Мы говорим о жизни и смерти!

– Вы, возможно, и говорите, но не я. Я не могу себе позволить так злоупотреблять служебным временем.

Он шутит, решил я. Оказалось, нет. Мой постоянный заместитель был более чем серьезен.

– Неужели вы не видите, – взмолился я, решив воздействовать на него эмоционально, – что продажа оружия террористам аморальна? Неужели не видите?

Нет, не видит.

– Оружие можно либо продавать, либо не продавать, – последовал холодный, рациональный ответ. – Если продавать, то оно неизбежно окажется у тех, кто в состоянии за него заплатить.

Сильный аргумент, ничего не скажешь. И тем не менее, надо всеми способами постараться лишить террористов возможности получать оружие.

Хамфри счел эту задачу смехотворной и/или практически невыполнимой.

– Что ж, давайте наклеим на приклады автоматов предупредительные ярлыки «НЕ ДЛЯ ТЕРРОРИСТОВ», – снисходительно усмехнувшись, предложил он. – Или еще лучше: «ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ: ЭТОТ АВТОМАТ МОЖЕТ ПРИЧИНИТЬ СЕРЬЕЗНЫЙ ВРЕД ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ». Думаете, поможет?

Я даже не улыбнулся. Лишь выразил свое удивление и возмущение тем, что он может так легкомысленно относиться к такому важному вопросу. Я обвинил его в стремлении закрыть глаза на столь неправедное дело, каким является продажа оружия террористам, и потребовал прямого ответа – так это или нет.

Он вздохнул. Затем, с трудом сдерживая раздражение, ответил:

– Раз вы так упорно настаиваете на моем участии в обсуждении моральных проблем, позвольте мне прежде всего отметить, что любое дело либо праведно, либо неправедно. Оно не может быть столь неправедным.

Я попросил его не жонглировать словами.

– Господин министр, правительство не обязано заниматься проблемами морали, – заявил он, не обращая внимания на мою просьбу.

– Да? А чем оно обязано заниматься?

– Стабильностью. Обеспечением нормального течения жизни. Предотвращением анархии. Защитой общества…

– Но для чего и во имя чего? – перебил я.

Хамфри непонимающе уставился на меня. Пришлось разъяснить свой вопрос.

– Разве не главная, конечная цель правительства – творить добро?

Для моего постоянного заместителя это понятие было слишком расплывчатым.

– Правительство не оперирует понятиями добра и зла, его категории – порядок и хаос.

Мне понятна логика Хамфри. Я знаю: всем нам, политикам, время от времени приходится делать то, во что мы не верим, голосовать за то, что считаем негодным. Я – реалист, а не романтик-бойскаут. Иначе мне бы никогда не достигнуть уровня члена кабинета Ее Величества. Я не наивен и прекрасно понимаю, что каждое правительство действует исключительно в собственных интересах. Но… всему же есть предел! Допустимо ли, чтобы итальянские террористы получали британские детонаторы, да еще с компьютерным устройством?

По-моему, абсолютно недопустимо. Но еще больше меня расстраивает полнейшее равнодушие сэра Хамфри. Я прямо сказал ему об этом.

Его ответ был на удивление прям и прост:

– Эмоции – не мое дело, господин министр. Для этого существуют политики. Мое дело – претворять в жизнь политику правительства.

– Даже если вы убеждены в том, что она неверна?

– Неверна практически любая политика правительства, господин министр, – доброжелательным тоном заметил он, – но кто-то же должен претворять ее в жизнь.

Мне всегда претила манера камуфлировать мысль красивыми словами. Я почувствовал непреодолимое желание докопаться до сути важнейшей моральной проблемы. Логика типа «мы только выполняем приказы» приводит к концентрационным лагерям. С этим надо разобраться… раз и навсегда.

– Хамфри, вы можете привести хоть один пример, когда бы государственный служащий подал в отставку по принципиальным соображениям?

Теперь он был шокирован.

– Немыслимо! Что за предположение!

Как интересно: это был единственный эпизод нашей беседы, не оставивший равнодушным моего постоянного заместителя. Я в задумчивости откинулся на спинку стула. Он тоже молчал, скорее всего, ожидал очередных идиотских, с его точки зрения, вопросов.

– Мне впервые пришло в голову, Хамфри, – медленно протянул я, – что вас совершенно не интересует цель… только средства.

– Что касается меня и моих коллег, господин министр, мы никогда не разграничиваем цель и средства.

– С такими убеждениями все вы попадете в ад.

Наступило долгое молчание. Вначале мне казалось, он размышляет о характере зла, служению которому он вольно или невольно себя посвятил. Отнюдь. Через некоторое время, поняв, что я жду от него ответа, он с легким удивлением сказал:

– Господин министр, я прежде не замечал за вами склонности к теологии.

Мой благородный порыв, мои возвышенные аргументы не произвели на него никакого впечатления.

– Вы – моральный вакуум, Хамфри, – сообщил я ему.

Он вежливо улыбнулся и слегка наклонил голову, как бы благодаря за учтивый комплимент.

– Если вы так считаете, господин министр…

Все это время Бернард находился в кабинете и – я обратил внимание – практически не делал заметок. Но что еще более необычно для него – не произнес ни слова. Поэтому я чуть не вздрогнул от неожиданности, услышав его голос:

– Господин министр, вам пора на встречу.

Я повернулся к нему.

– Вы держитесь в тени, Бернард. А как бы вы себя повели в этом деле?

– Я бы держался в тени, господин министр.

Разговор снова зашел в тупик. На этот раз окончательно. Я бросил Хамфри в лицо все оскорбления, на которые только был способен, а он воспринял их, как комплимент. Создается впечатление, что он начисто лишен морали. Нет, не аморален – просто у него отсутствуют моральные соображения. Он вежливо прервал мои печальные раздумья:

– Господин министр, полагаю, на вопросе о продаже оружия мы теперь можем поставить точку?

– Нет, не можем! – отрезал я и добавил, что намерен продолжить этот разговор с премьер-министром, поскольку его такие вопросы наверняка интересуют. Кого, как не его?! Затем я попросил Бернарда договориться об аудиенции у ПМ.

Сэр Хамфри со мной не согласился.

– Ошибаетесь, господин министр, именно о такого рода делах ПМ предпочел бы никогда не знать, уверяю вас.

– Посмотрим, – сказал я и отправился на встречу.