4) Гражданские и философские мотивы.

В произведениях Кузнецова ощутимо его народно-поэтическое мировосприятие. Прикосновение к вечным темам, острейшим конфликтам времени, трезвость взгляда и романтический порыв, взлет фантазии, обращение к средствам фольклора – все это должно помочь постижению глубины жизни, мира, бытия.

Идеал своей любви и почитания поэт обозначает, прибегая к гражданственным и религиозным традициям отечественной поэзии: «Родина», «Россия-мать», «Отчизна». Сердце поэта обливается кровью, когда он видит разграбление родной земли: «Посмотри» Твою землю грызут / Даже те, у кого нет зубов». При этом свою страну Кузнецов не идеализирует, как не заблуждается и в оценках людей «из народа». Стихотворения Кузнецова глубоко патриотичны.

С началом перестройки поэт не изменил своих взглядов и творческих ориентиров. В стихотворении «Свеча закона» он запечатлел аллегорическую картину соотношения свечи и солнца. В темноте свеча освещает лишь небольшой круг, а за его пределами «бродит страх и слышен рев дракона». В стране, освещенной солнцем, свеча закона почти не видна, и страха там нет. В эту «светлейшую страну» устремлен духовный взор поэта.

В «Откровении обывателя» звучит самоутешающая речь человека, который в стороне от политики: «Перестройка идет по земле! / Мне то что! Хлеб и соль на столе…». Но это кажущееся равнодушие сформировалось как привычка к постоянному абсурду: «Там котел на полнеба рванет, / Там река не туда повернет, / Там Иуда народ продает. / Все как-будто по плану идет…». Внешнее благополучие прикрывает вот-вот готовые разразиться беды: слово «”Гласность!” даже немцы кричат, / Но о главном и в мыслях молчат, / Только зубы от страха стучат». Психологические и моральные истоки потрясений россиян в конце ХХ века – в гордыне, нежелании считаться с естественной и духовной природой мироздания: «Занесли на Бога серп и молот, / Повернули реки не в ту степь». Поэтическое слово обращено к сознанию простого человека, наименее и наиболее виноватого в том, что случилось с государством. При этом автор и с себя не снимает ответственности за происходящее.

Кузнецов насущные проблемы века пережил и осмыслил с помощью своей веры и потому оставался внутренне свободным художником, несмотря на все цензурные рамки и идеологическое давление. Поэт твердо заявлял: «Со мной перо и Божья милость».

Понятие о будущем связано у него с представлением о жизни «вечной», завоеванной в горниле неимоверных страданий. В стихотворении «Новое солнце» мы видим: «Матерь Божья над Русью витает, / На клубок наши слезы мотает, / Слезы мертвых и слезы живых».

В. Бондаренко о восприятии родины Кузнецовым пишет следующее: «перенести родину… через столетия татарщины, через лихолетья Смутного времени, через комиссарство и интернационализм, через ельцинское проклятое десятилетие и потом раскатать в новом времени, достигнуть нового могущества – это уже символика Ю. Кузнецова. Равнодушие поэта и его героев к событиям всегда показное, с народной хитринкой. Он не отворачивается от гримас времени, не чужд политики и всегда последовательно утверждает державность поэтического мышления. Любая великая поэзия по Кузнецову – державная поэзия.

Поэтому он сам, добровольно ушел в мир национальной поэзии, игнорируя и новейшее сетевое рапповство космополитических варваров виртуальной реальности, сетевое рабство мелкоскопических поэтиков и поэтессочек. Стал первым поэтом русской диаспоры внутри России».