Функции духовности человека.

Духовность это особое состояние духа. Состояние, когда дух человека начинает с позиций переживания целостного, бесконечного, вечного, но и ставшего родным бытия выполнять иначе утилитарные и надутилитарные задачи повседневности или функции. Духовность человека самоценна, но ее сущность конкретнее проявляется, на наш взгляд, через свои функции: коммуникативную, экзистенциальную, герменевтическую, деонтологическую. Через них и реализуется персональная свобода и ответственность человеческого существа.

В коммуникативной функции духовности человек в своем становлении поднимается до возможности общения с мирозданием как с целым и «живым». Обычные земные секулярные приемы достижения такого состояния возможны разные. В том числе такие, о которых говорилось в разделе о «пра-знании». (Эзотерические, мистические. религиозные приемы выносятся за скобки в силу их мистичности и поглощения «Я» человека).

В такого рода коммуникации важно подчеркнуть, что это уже не простой обмен информацией с другими людьми, а своеобразный прорыв, благодаря которому качественно меняется весь характер общения в том числе и с окружающей повседневностью [37]. Даже в повседневности появляется глубинная коммуникация человека с мирозданием, их сопричастие друг другу, в контексте иной размерности, обогащение своими жизнями друг друга. Главное, что приобретается родственность человека с мирозданием, вплетенность «судьбы» человека в сферу деятельности мира в целом. Происходит преодоление отколотости, разобщенности человека и мира, устраняется ощущение холодной безличности и «абстрактности» мироздания, снимается отчуждение и натянутость в отношениях мироздания и человека. Такая коммуникация человека с мирозданием «без посредников» начинает носить глубоко личностный, интимный характер. Мы ищем корни морали, забывая о главном, что «мораль имеет отношение не только к нормам поведения, но и к проблеме взаимодействия человека с Универсумом». Такова одна из важных составляющих нового неоклассического мышления, которую показывает С.Б.Крымский [38].

Такой уровень общения человека с дыханием мира в целом, как показывает Августин в «Исповеди» [39], вовсе не зависит прямо от развития «средств массовой коммуникации». Качество духовного общения человека с мирозданием из-за развития человечеством виртуальной реальности может как облегчаться, так и затрудняться [40]. Дело в персональности общения. Персональность общения и духовная высота зависит от характера сопричастности. Сопричастность – это когда, благодаря проникновению человека в мироздание и мироздания в человека, мир становится посюсторонним, своим, родным, теплым, комфортным. Такая духовная коммуникация возможна лишь через своеобразную пуповину общения человека с мирозданием – через имеющийся у человека конкретный канал коммуникации.

Такой пуповиной может быть хотя бы один, но близкий родной человек на земле, в космосе; родной не обязательно по крови, но по крови еще лучше. Это может быть хотя бы одно светящееся окно для путника, где ждут именно тебя. Такой пуповиной может быть и импринтинговый родной образ, сопровождающий человека всю жизнь. (Понятие «родной» требует своего исследования. Пока ясно, что некто, нечто родное, родной – явление и понятие шире, чем «родной по крови» и шире, чем «любимый», хотя они не противостоят ему). Отсутствие же, утеря такой пуповины делает человека «бездомным в мироздании», неосознанно томящимся по «дому в бытии». И хорошо еще, если томящимся не деструктивно. Отсутствие такой пуповины, родного, метафизическая бездомность может быть коммуникативной причиной неформирования духовности в человеке, при всей его интеллигентности и образованности.

Можно считать, что это диагноз. Если у человека по каким-либо причинам нет или оборвался конкретный канал общения с мирозданием, то весь мир становится чужим, «потусторонним», безличностным, холодным, неуютным для человеческого существа. Становится возможна лишь узкокогнитивная, физикалистская, бездушная, потребительская связь (мир есть средство) с мирозданием, транспонирующаяся и на непосредственное окружение человека. Тогда благо, если человек только ноет, а не стремится подспудно мстить и доказывать через саморазрушение и разрушение или через создание вначале такой жизни, в которой понадобился бы он «герой-демиург».

Конечно, человеку выйти на такой характер духовной коммуникации с миром – целостный, личностный, достигший некоторой высоты и благородства, к тому же арелигиозным, амистическим, земным путем – бывает нелегко, непросто, нескоро и недешево. Но это уже другой вопрос. Ниже мы будем говорить об этом.

В экзистенциальной функции духовности человеческий дух в своем развитии достигает прозрения и обретения смысла человеческого существования. Такое восхождение духа получается тогда, когда жизнь человека начинает соединяться со смыслом жизни целостного вечного бытия мироздания. И своя жизнь становится одновременным переживанием своего- бытия-в-мире (экзистенции) и ощущением себя-в-мире. (Мы также считаем, что термин «экзистенция» должен быть шире принят и в нашей отечественной философии, так как он точнее и более емко выражает и дополняет наиболее тонкую и важную суть смысла человеческого существования в мироздании, в мире других людей [41]). Работа сознания здесь хорошо дополняется действием неосознаваемого и работой души человека. Прозрение происходит особенно в переживании, как известно, пограничных ситуаций, где словно заново ставятся на свои места вечные смыслы и ценностные приоритеты в этом посюстороннем мире.

Особенно ошеломляет человека прозрение личной конечности существования (смерти) человека в бесконечном мироздании. Это прозрение становится не просто фактом, а детерминирущим началом, предопределяющим зачастую всю структуру существования человека в этом мире. Особенно высвечивается уникальная суть и ценность человеческой повседневной жизни в бесконечном мироздании. Переживание открывшегося факта чаще всего производит прорыв в повседневности и выход к первоосновам ее жизни. Оказывается, вечный и бесконечный мир бытийствует и через тебя – невечного и небесконечного. Переживание сего «открытия для себя» и выводит духовную реальность любого человека на другой уровень духовности, у каждого на свой лад.

В человеке происходит полное неожиданностей событие в жизни – переосмысление себя («кто я такой в этом мире», «зачем Я», «где Я» и «кто мы»). Корректируется или всплывает наверх осознания концепция жизни человека. Человек укореняется в сфере осмысленного и почувствованного пра-знания и прото-знания мирового бытия. Корректируется восхождение к своей невидимой точке бытия, которая даже неосознаваемо есть у каждого. Человек начинает жить словно заново, стремясь подняться к чему-то большему, чем жизненная данность, стремясь ценить эту жизненную данность.

В итоге также происходит глубинное переживание полюбовного согласия с бытием мироздания, с самой необходимостью в нем: ведь ты, конкретный человек, становишься формой ее проявления и частью этой необходимости. И я (ты) нужен! В таком ненасильственном согласии с необходимостью (не фатумом, не судьбой) соединяются уже напряженная активность осуществления того, чего еще нет и открытое принятие того, что происходит. Речь идет не о пассивном подчинении познанной необходимости, а об обращенности человека к тому, что вызывает активное добровольное познание, созидание, творчество, что вызывает главное желание – жить, жизнь строить, а не тянуть лямку жизни. Речь идет о некотором совмещении вечных горизонтов и горизонтов тебя самого, в единстве становления и ставшего в бытии. Изменяется кавалерийское отношение к человеческой жизни.И смерти.

Причем необходимость мыслится не как категория, охватывающая обязательный причинно-следственный механизм бытия и познания, а во втором, более многогранном понимании, охватывающем и случайность, и закон, и хаос, и цель. В экзистенциальной функции духовности сознание превращается еще и в своеобразную терапию человеческой боли от понимания невечности и конечности жизни человека. Ибо приходит понимание, что кроме своего-бытия человек был в иной форме в до-бытии и будет в после-бытии. Появление иного мироощущения, ощущения и себя вечного – надежды на возможность невозможного – поднимает духовную реальность человека до такой высоты, что она становится не инструментом приспособления (эпифеноменом), а формой жизни вечного и возвышения над хаосом. Экзистируя, человек самодостраивается и конституируется в виде призвания на этой земле, в этом мирозданиии, а не просто в виде профессии, должности. Точнее, последние начинают приобретать такой иной характер – призвания, а не рутины жизни. Этому способствует и герменевтическая функция духовности человека.

В герменевтической функции человек поднимается на иной этап постижения сущности и смысла мира в целом и себя в нем. Термин «познание» здесь не подходит. Усвоение смысла продвигается в духовной реальности от «познания» к «переживанию» и от него к «пониманию». Понимание соотносится с познанием и переживанием по принципу дополнительности, а не конфликта. Без понимания в познании наступает тупик и вырождение. Это подтверждается на практике, когда образуется «психология без души», «антропология без человека», «эпистемология без субъекта», «литературоведение без автора», «культурология без самой культуры», «гуманизм без ценности самой жизни». А пониманием лучше всего занимается герменевтика.

Сегодня стало ясно, что бытие мироздания вместе с повседневностью невозможно постичь лишь рационально-логистически или чувственно-эмоционально (нерационально) или несознаваемо-психологически (иррационально-естественно). Его сущность и смысл усваивается лишь в их единстве, в силу закона органического единства несознаваемой, чувственной и рациональной ступеней познания истины, превращающего познание собственно говоря в понимание истины [42]. Понимание, не подменяя познание и чувствование истины, хорошо дополняет их.

Всякое понимание есть личное усилие того, кто понял, как верно подчеркивает Г.Б.Гутнер. Понимание связано с выявлением возможности, поэтому оно должно приобрести интерсубъективное значение. По мысли Хайдеггера, понимание есть изначальное знание того, как обстоит дело с возможностями, оно предполагает осознание и преодоление тупика, в который оно попало [43].Понимание достигается различными средствами. Понимание собственного внутреннего мира достигается с помощью «интроспекции». Понимание чужого мира – путем «вживания», «сопереживания», «вчуствования». По отношению к культуре прошлого понимание выступает как метод «интерпретаций». Органом понимания выступает не только интеллект, сколько тело – справедливо считает герменевтическое объяснение. Это и рука, обнимающая землю и воздетая к небу, строящая и творящая; это и чуткое маленькое ухо, послушно внемлющее тихому голосу бытия; это и натруженные ноги, гудящие от усталости хода по горной тропе или по большому городу; и глаза, чуткие к следам ушедшего. Все это и есть язык, читать, слушать и понимать который научивается каждый человек в своей герменевтической функции духовности.

Язык, текст несет в себе как явное, так и неявное знание. Как известно, язык есть дом бытия [44]. Дух человека существует в оболочке языковой реальности, в некоем тексте. Текстом может быть в принципе, что угодно – письмо, поступок, натруженные ноги,руки рабочего, знак, тон, звук, ритм, ландшафт, пространство, время, тело и дух человека.

В понимании объединяются свидетельства и сознания, и неосознаваемого, и души человека; и непосредственного и очень опосредствованного свидетельства. Лишь вместе через понимание они помогают проникнуть не только в текст бытия, в текст высказанного человеком, но и в контекст и в подтекст невысказанного. Понимание выявляет невысказанное, недосказанное, невозможность сказанности языком текста. Понимание выявляет немоту бытия в целом, событий, предметов, вещей, тем более немоту человеческую.

Понимание возможно также с помощью: искусства толкования текста; метода оживления каких-либо реконструкций плотью человеческих переживаний, перемещения в чужую субъективность; «вслушивания в бытие», прислушиваясь к языку, максимально оживляя прошлое в продуктах культуры, анализируя субъективное начало, личность исследователя; использования «предпонимания» [45].

Понимание протекает в форме разговора, диалога людей, который заложен в событии языка. В разговоре возникает некое общее поле, выражающее суть дела. Разговор это не просто много монологов, среди которых побеждает наиболее яркий и убедительный, как справедливо отмечает Гадамер [46]. Если возникает сомнение, а не помогает ли понимание воскрешению предрассудков, домыслов, то в понимании есть и самоблокирование. Ошибки могут возникнуть, ибо человек не равен бытию мира, но препятствием предрассудков и домыслов является ответственность человека.

Правда, речь идет об ответственности человека «открытого общества», свободного человека, который может ошибиться, но которому вне насильственности «закрытого общества» и своей несвободы не надо лукавить и прикидываться. Поэтому свободный и ответственный человек приобщается скорее к сути дела, чем к его видимости. Самоблокированием являются и «открытый диалог», «непринужденный разговор», которые также, благодаря ненасильственности, создают приобщение к сути дела, а не к его оболочке и уловкам от него во «спасение». Тем более, что мудрость герменевтической функции духовности человека дополняется деонтологической функцией.

В деонтологической функции духовности человек поднимается на искомую ступень своей свободы и ответственности. Она проявляется в том, что человек становится способен сам, добровольно возложить на себя свою часть долга при пребывании в этом мироздании. Это значит, что дух человека достигает такой кондиции, что делает человека способным уловить должное и нормативное в этом мире порядко-хаоса. Речь идет не только и не столько о должном и нормативном, идущем от конкретных окружающих людей, структур, обязанностей, хотя не исключает их, когда они выражают должное и нормативное мироздания.

Должное идет от самой сущности жизни мироздания, от его дао, логоса, закономерностей. Должное мироздания всегда словно окликает людей. Они же, развившись в себе и «услышав» его, способны схватить и постичь его, и тогда сами без принуждения (!) возложить свою норму («Я должен») должного, дорасти до любовного согласия с необходимостью. Это уже не фаталистический обреченный конформизм и квиетизм. Это как раз то, что и делает человека человеком, предельно самостоятельным и ответственным существом, а следовательно, максимально свободным - счастливым.

При развитости деонтологической функции человек перестает выполнять лишь роль средства в этом мире, поднимаясь до состояния персоны в этом мире. Правда, мы неизбежно обслуживаем друг друга, то есть выступаем в роли средства. Но даже в этой роли, лишь тогда человек начинает жить сам в этом мире, а не словно кто-то за него, когда он делает это добровольно и делает благородное дело. Поднимаясь от состояния средства до состояния персоны, человек начинает приобретать собственное суверенное бытие в этом мире. Он становится объективной частью объективного мира, частью, через которую также проявляет себя (не минует) объективная необходимость бытия. Тогда человек проживает в мире, а не только в квартире.Тогда он проживает в мире, а не существует, как пасынок мира. Тогда проживает он в мире, а не словно кто-то за него. Значит и мир нуждается в нем в своем вечном и бесконечном бытии.

Тогда человек становится способным сам, по своей воле, потому что свободен, потому что в состоянии, потому что имеет свое человеческое достоинство, принять на себя свой долг в этом мире. Есть «долг» и «долг». Такой долг находит себя в человеке уже в виде «призвания, служения, предназначения», возложенного на себя в этом мире. Маленькое или большое, но призвание – то, что идет от закономенростей вечного, в котором есть и ты. Призвание, служение, которое не есть просто работа и профессия, хотя оно может с ними и совпадать, и делать человека счастливым, несмотря ни на какие препятствия и безобразия, встречающиеся в такой удаче как жить.

Резюме.Развитость деонтологической функции духовности подводит некоторый итог становления духовности личности. Но как же формировать реальную духовность человеческого существа, тем более в масштабах человеческого сообщества?