X. Y. Z.»
Слова-то какие: джентльмены удачи. Откуда они их взяли? Не иначе, как из какого-то переводного романа...
«Джентльмены» были в восторге. Они верили, что удача будет сопутствовать им всегда. И гордились, что поступают не под стать каким-нибудь грубым ворюгам, для которых недоступны правила чести.
На следующий вечер в Измайлове участь Нины Георгиевны Гуровой постигла сразу двух запоздавших прохожих: пожилую работницу с картонажной фабрики и студентку-заочницу Политехнического института. Первая отдала свою сумочку безропотно. Вторая сказала, протянув рубль:
– Больше нет ничего. Обыщите...
– Джентльмены удачи не занимаются обысками, – неустоявшимся тенорком торжественно сказала черная маска. – Мы верим на слово.
– Работать надо красиво, – сказал потом Нефедов своим друзьям.
Он не говорил – грабить. Он говорил – работать. Культурный человек был этот Нефедов!
К восемнадцати рублям прибавилось еще девять. Прошло несколько дней, и касса возросла до семидесяти.
– Объявляется перерыв! – возвестил командир. – Мы истинные джентльмены, и ничего лишнего нам не нужно. Нет возражений? Отлично. Кстати, мальчики, у Вальдемара сегодня в «Праге» гранд-прием. Для людей состоятельных вход свободный. – Он подбросил на ладони пачку смятых десяток. – На вечерок, я думаю, хватит... Вы как хотите, а я прихвачу Аллочку. Помните, из «Детского мира»?..
Бородатый седой швейцар в обшитом золотом мундире услужливо распахнул перед ними тяжелую парадную дверь. По белой мраморной лестнице, многократно отраженные и повторенные десятками зеркал, они поднялись на третий этаж, откуда доносились манящие звуки джаза, смех, шарканье ног.
Компания Вальдемара занимала самый большой стол рядом с эстрадой. Стол сверкал, как магазинная витрина. Джентльмены удачи задохнулись от восторга, не смея подойти запросто, но их увидел Вальдемар и замахал руками:
– Сюда! Сюда!
– Выше головы, миллионеры, – шепнул Нефедов, пока они рассаживались, и многозначительно похлопал по карману, где лежало их богатство. Воспоминание о деньгах сразу придало им уверенность. Они почувствовали себя равными, своими, назаказали уйму дорогих вин и закусок, а когда Вальдемар удивленно воскликнул: «Да вы никак разбогатели?», Крапивин бросил небрежно: «Предки подкинули». Он знал, что этот источник здесь ценится больше всего.
Ледок отчужденности был растоплен. Пономарев и Крапивин стали ухаживать за шикарными девочками из компании Вальдемара, сам Вальдемар увлек Аллу на томное танго.
Подвыпивший Нефедов начал приставать к какой-то незнакомой девице. Алла с другого конца стола погрозила пальцем. Улыбнувшись и лукаво сощурившись, она вдруг выбежала из зала и вскоре вернулась, размахивая клочком бумаги. Скомкав, она кинула ее Нефедову. «Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей!» – было нацарапано детским, неустоявшимся почерком. Рядом с восклицательным знаком красовалась жирная фиолетовая клякса. «Ого-го!» – расхохотался Нефедов. Алла надулась, убежала снова и через минуту пульнула в Нефедова новым снарядиком: «Я отомщу своей жизнью, и будет поздно тогда жалеть!» Это была строка из какого-то романса.
Нефедов прочел и снова расхохотался: «Ого-го!» Рассмеялась и Алла. Было страшно весело...
А вскоре в разных концах Москвы и в Подмосковье вновь появилась загадочная тройка молодцов в черных полумасках. Вооруженные пистолетами, они останавливали одиноких женщин и отнимали у них сумки с деньгами. Джентльмены удачи появлялись в самых неожиданных местах. Они избирали своими жертвами только одиночек. Их пистолеты наводили ужас. Их издевательская вежливость сбивала с толку. Они почти не принимали мер предосторожности, – может быть, эта авантюристичность до поры до времени и спасала их...
Уверовав в свою счастливую звезду, джентльмены удачи настолько обнаглели, что не побоялись пуститься на грабеж в самом центре города, на людной освещенной улице, буквально в нескольких метрах от милицейского поста.
Однажды с тремя девицами они кутили в ресторане и не заметили, как их долг официанту превысил наличный капитал. Джентльмены переглянулись и поняли друг друга без слов. Извинившись перед своими спутницами, они попросили разрешения отлучиться минут на десять.
Проходной двор, расположенный наискосок от ресторана, имел три выхода. Некоторые подъезды соседних домов тоже были сквозными. Удача сама просилась в руки, оставалось только ее взять.
По-улице шла дама в габардиновом пальто и туфельках на тоненьких каблучках. Ее остановил вежливый возглас: «Гражданочка, облегчите ваш саквояж». Сумрак дворовой арки спасал от посторонних глаз. Пока двое, приставив пистолеты к вискам своей жертвы, прикрывали ее своими телами, третий вынул из маленькой сумочки три десятки.
– Больше не надо, – деликатно разъяснил он, возвращая сумочку хозяйке, – джентльмены удачи берут взаймы, а не грабят. Не поминайте лихом, гражданочка, гуд бай...
– Почему так долго? – обиженно спросила Алла, когда они вернулись.
Нефедов укоризненно покачал головой:
– Ай-яй-яй, Аллочка, какой неделикатный вопрос...
И все засмеялись.
А милиция тем временем прочесывала весь район. Безуспешно осматривались дворы и подъезды, чердаки, закоулки, подвалы... «Дохлый номер, – сказал руководивший поисками лейтенант, – долго ли смыться: сели на такси и уехали. Здесь минута решает». И никому не пришло в голову открыть блистающую неоновыми огнями дверь ресторана. Опять джентльменов удачи спасла их бездумная дерзость.
...Развязка пришла неожиданно и скоро. В один из вечеров приятели промышляли на Ленинских горах. Район был молодой, строящийся, его пересекли проспекты с громадами новых домов, а неподалеку доживали последние дни покосившиеся деревянные домишки – островки недавнего прошлого. Старые привычные тропинки, еще не так давно ведшие в лес или на озеро, соединяли их теперь с магистралями новой Москвы.
На одной из этих тропинок все и случилось. Со стороны проспекта шла девушка. Обыкновенная девушка – худенькая, невысокая. Такие всегда пасуют перед вооруженными парнями, особенно в безлюдном поле.
Джентльмены удачи оглянулись: кругом ни души.
– Гражданочка, минутку! Часы и деньги! – потребовал Нефедов.
Девушка остановилась и пристально посмотрела на Нефедова. Маска и темнота надежно скрывали его лицо. Нефедов повторил нетерпеливо;
– Я, кажется, изъясняюсь по-русски: часы и деньги!
Тыча девушке в нос пистолетом, он другой рукой потянулся к ее сумочке.
И тогда голос Аллы отчетливо произнес:
– Перестань махать своей рублевой пушкой. Тоже мне гангстер! Дай дорогу, я спешу.
Прояви джентльмены находчивость, можно было бы все обратить в шутку.
Джентльмены не нашлись: они опешили. И Алла, оттолкнув локтем стоявших перед ней Нефедова и Пономарева, быстро зашагала дальше.
Вечер и ночь прошли в тревожном ожидании. Если внизу хлопала дверь, если раздавались чьи-нибудь шаги, если за стеной падала ложка, джентльменам казалось, что это идут за ними. Револьверы и маски они бросили еще по дороге. Теперь оставалось ждать. И они ждали, каждый у себя дома. Никто не пришел – ни ночью, ни утром.
– Может, она и не узнала нас, – вслух размышлял Крапивин, когда джентльмены собрались на экстренное совещание. – Или, может, мы сами обознались. Я, например, совсем не уверен, что это была Алла. Мало ли похожих голосов...
Вечером Нефедов решил отправиться на разведку. Он поехал к Алле домой. Не в магазин, а именно домой. «Так спокойнее, – решил Нефедов. – Главное – не подавать виду, Ничего не случилось. Решительно ничего».
И все же ему стоило больших усилий нажать кнопку звонка – был момент, что он едва не бросился по лестнице обратно. Он позвонил.
Дверь чуть приоткрылась, натянулась цепочка, показалась женская голова. Это была мама Аллы, Клавдия Сергеевна, добрая и приветливая женщина, однажды угощавшая Нефедова удивительно вкусными пирожками – такими горячими, что язык обжигало. Она носила из кухни пылающую жаром, доверху наполненную пирожками миску, и Нефедов с Аллой дули на них и ели наперегонки.
Дверь приоткрылась и тотчас захлопнулась. «Вон отсюда, – глухо сказала Клавдия Сергеевна из-за двери. – Подлецов нам еще недоставало».
Он смолчал. Он думал, что заготовил слова на любой случай, и все же этот он не предвидел.
Поздно вечером джентльмены собрались снова. Надо было что-то решать, Итак, им повстречалась Алла – сомнений не было. Нефедов вспомнил, что в том районе, где они охотились накануне, живет ее тетя. Как он мог позабыть?..
Впрочем, поздно теперь горевать, уже точно известно: Алла все рассказала матери. И, конечно, не только ей. А что если и милиция все уже знает?.. Берегись тогда, Алла: джентльмены удачи умеют жестоко мстить.
Ну, а если не знает? Если Алла не проговорилась, что тогда? Что же тогда?.. Тогда вроде бы все хорошо. Да, но матери-то она все рассказала. А значит, это уже не тайна!
– Аллочка, пожалуйста, удели мне минутку! Только минутку. Пожалуйста... Я тебе все объясню,
В магазине полно народу, ребята толпятся возле прилавка, Алла, пунцовая, с непроницаемым лицом, выписывает чеки, показывает товар, отвечает на вопросы словно и нет вовсе Нефедова, словно он не стоит здесь третий час и конючит:
– Одну минутку, Аллочка, я тебе все объясню.
И так – каждый день. Влюбленными глазами смотрит он на нее, говорит заискивающим голосом, и во всем его облике – стыд и покорность. Если подходит другой продавец, Нефедов замолкает. Но стоит ему отойти, снова:
– Ну, только минутку, Аллочка...
Сердце – не камень. Алла сдалась на одиннадцатый день: она улыбнулась.
А еще через день, отойдя от прилавка, спросила:
– Чего тебе надо?
– Поговорить... – не своим голосом сказал Нефедов.
Алла скрестила руки на груди:
– Ну, говори!
– Не здесь же... – Нефедов чуть не плакал.
– Ко мне нельзя. Мама и слышать о тебе не может.
– А что ты ей сказала? – прошептал Нефедов, чувствуя, как бешено колотится его сердце.
– Я пришла тогда домой вся зареванная. Мама, конечно, что да что? А я реву и ничего не могу придумать. Игорь, говорю, приставал. Она как закричит: «Подлец твой Игорь! Ноги его чтоб здесь не было!..» Она с меня слово взяла, что я с тобой перестану встречаться.
Нефедов почувствовал, что жизнь медленно возвращается к нему. Он не знал, как выразить свой восторг.
– Аллочка, ты прелесть, – весело сказал он и чмокнул воздух. Ему не терпелось все рассказать друзьям. Он уже забыл, как почти две недели не отходил от нее и с собачьей преданностью заглядывал в глаза, вымаливал «одну минутку».
– Ой, опоздал! – крикнул он, взглянув на часы, и радостно помахал Алле рукой.
Джентльмены возликовали: тайна сохранена. Они даже распили по этому поводу бутылку коньяка, хлопали друг друга по коленям и смеялись.
Нефедов опомнился первым.
– Спокойно! – сказал он. – Кончайте вопить. Надо подумать...
Итак, тайна сохранена. И все-таки спокойной жизни пришел конец. Они целиком в руках у Аллы. Она может их предать в любую минуту. С этого дня они становились ее рабами. Они, джентльмены удачи!..
Совещание длилось всю ночь. Уже начало светать, когда джентльмены вынесли Алле свой приговор.
Утром Нефедов позвонил ей в магазин:
– Может, зайдешь ко мне? Скажем, завтра вечерком: у тебя день выходной. Я очень соскучился, Аллочка... Правда...
– Ладно, – сказала Алла после короткого молчания...
Нефедов жил в одноэтажном деревянном домике, рядом с железнодорожными путями. Невдалеке темнела громада элеватора, красными точечками светились радиовышки, каждые пять минут проносились поезда. Нефедов стеснялся своего жилья и поэтому не любил приглашать к себе. Но сейчас было не до того.
Впервые в жизни он купил родителям билеты в кино, на вечерний сеанс. Чтобы, не было подозрений (в сыновью внимательность дома не верили), он сказал, что сам собирался в кино с девушкой, но она заболела, а идти одному не хочется.
Он боялся, что родители откажутся. Они не отказались. Нет, не зря он считал себя джентльменом удачи.
Приход Аллы был назначен на восемь.
Она пришла в половине девятого.
В девять джентльмены убили ее.
В половине десятого они бросили ее труп возле рельсов.
Через пять минут мимо них промчался товарный поезд.
Через двадцать минут Нефедов сам явился в дорожное отделение милиции и сообщил, что, повздорив с любившей его девушкой, он выгнал ее из своего дома. В отчаянии она бросилась под поезд. Нефедов предъявил бумажные салфетки, на которых детским, неустоявшимся почерком было написано: «Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей!», «Я отомщу своей жизнью, и будет поздно тогда жалеть!»
Через сутки джентльмены удачи были арестованы.
Всего одна ночь и один день понадобились следователю и экспертам, чтобы разоблачить коварный водевиль, довольно лихо разыгранный молодыми убийцами.
Ночью – под лучами мощных прожекторов и утром – на солнце криминалисты искали следы. Те, что должны были решить судьбу джентльменов. Те, что ее решили.
От дверей дома до колеи железной дороги – под откосом и поперек пути – тянулся след, который непременно остается на земле, когда по ней волокут какой-нибудь тяжелый и громоздкий предмет. Характерный след, перепрыгивающий с песка на глину, с травы на гравий, привел к тому месту, где, беспомощно вытянувшись, лежала мертвая Алла.
Зато вдоль пути такого следа не было. А он всегда бывает, если человека захватывают и «несут» колеса движущегося поезда. И уж одежда при этом страдает непременно: колеса... движение... скорость... А одежда Аллы была совершенно целехонька: и юбка, и блузка, и жакет.
И еще одна деталь: нигде не нашли крови. Ни на рельсах, ни возле. Даже на блузке. Даже на теле. А дождя, между тем, не было, и, значит, не было возможности сослаться на то, что кровь смыта.
Пока искали следы, судебный медик трудился в «анатомичке». Он не знал о том, какие улики собрали против джентльменов у железнодорожного полотна. Но он добавил к этим уликам свои, не менее важные: рожки подъязычной кости имели ненормальную подвижность; хрящи гортани были повреждены; щитовидный хрящ тоже. Эксперт знал, что так бывает, когда шею сдавливают руками...
И еще – раны на шее: ни размер их, ни характер, ни форма не имели ничего общего с тем, что остается после «нежного» прикосновения движущегося по рельсам колеса.
И, наконец, записки, те, что должны были подтвердить версию о самоубийстве. Они тоже сыграли с «мальчиками» злую шутку. Записки послали судебным химикам. Судебные химики положили их на свой лабораторный стол. Химические реагенты в строго выверенных концентрациях вошли в контакт с чернильными штрихами, но никакого влияния на них не оказали. А это был верный признак чернильной старости. Обратившись к специальной шкале, учитывающей точный состав и концентрацию реагентов, ученые узнали возраст записок, которые из орудия защиты превратились в орудие обвинения.
И состоялся суд... Два часа держали «мальчики» свои речи, хныкая, выклянчивая прощение, словно они не убивали и не грабили, а набедокурили, играя в мячик. Два часа они о чем-то спорили и что-то обещали.
Они еще могли спорить.
Они еще могли обещать...
Джентльменов удачи суд приговорил к расстрелу.
