Три секрета успешного развития

Семь-восемь лет тому назад три крупных исследователя из разных областей — Дуглас Норт, экономист, получивший, кстати, Нобелевскую премию за создание теории институциональных изменений, Барри Вайнгаст, очень известный политолог, и Джон Уоллис, историк, — выпустили хулиганскую книгу под названием «Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества». В этой книге, мне кажется, они совершают переворот в социальном понимании того, что происходит с человеческой историей. Во-первых, смотрите: если 25 стран развиваются хорошо, а 175 стран развиваются плохо, почему мы все эти века считали, что правилом является развитие, а отсталость — исключением? Все наоборот. Отсталость — это правило, а развитие — исключение. Нам нужно объяснить, почему они развиваются, а не почему другие отстают. Парадоксально, но, по-моему, довольно убедительно. Во-вторых, если мы посмотрим, как переходили к развитию Англия, Франция и Соединенные Штаты Америки — а именно эти три страны исследовались в книге Норта, Уоллиса и Вайнгаста, — то это очень длинный переход. 50 лет чистого времени. Вообще переходы к развитию — сложная штука. Когда я теперь повторяю во многих своих докладах и выступлениях, что России нужно минимум 15 лет на серьезные реформы, честно сказать, я немножко преуменьшаю. Может быть, лет 20—25. Потому что это длинные переходы. При этом мы почему-то думали, что те, кто отстает, — это ранняя фаза развития тех, кто преуспевает. Это не так. Это два разных мира, два разных порядка. И эти порядки различаются тремя простыми правилами. Может быть, это главное открытие социальной мысли последнего десятилетия.

Итак, чем отличается одна траектория от другой? Во всех успешных странах элита создает законы для себя и распространяет на других. Этот процесс продолжается очень много веков. Как в Великобритании, начиная с Великой хартии вольностей, когда она относилась сначала к баронам, потом к богатым горожанам, а затем вообще ко всем. А как в неуспешных странах? Там элиты создают законы для других и исключения для себя. Так живет большинство стран. В успешных странах коммерческие, политические и некоммерческие организации переживают своих создателей. Они деперсонализированы. А в странах неуспешных они сделаны под персону. Вот можете вы себе представить Либерально-демократическую партию России без Владимира Вольфовича Жириновского? Даже Коммунистическую партию России без Геннадия Андреевича Зюганова? И самое важное, может быть, третье условие: элиты всегда контролируют инструменты насилия, но они могут делить их между собой, а могут контролировать коллективно.

Во всех успешных странах элита создает законы для себя и распространяет на других. В неуспешных странах элиты создают законы для других и исключения для себя.

Теперь я скажу самую странную вещь. Давайте подумаем об истории нашей страны. Было ли такое, чтобы в нашей стране элиты совместно осуществляли контроль над инструментами насилия? Да. После смерти Сталина Политбюро ЦК КПСС ввело коллективный контроль над инструментами насилия. Это правда. Великий Жуков был устранен с поста министра обороны, потому что не может один человек контролировать вооруженные силы великой державы, это недопустимо. И этот принцип продержался 40 лет, до распада СССР. Теперь: бывало ли такое, что коммерческие, политические, некоммерческие организации переживали своих создателей? Конечно. В том же Советском Союзе. Товарищ Ленин умер, партия жива. Товарищ Сталин умер, партия жива. Или ВЛКСМ — там так часто в ходе репрессий менялись руководители, что вообще было трудно запомнить, кто руководил, а организации жили.

Значит, два признака было. Чего не было? А вот это попытались создать во времена перестройки. Горбачев попробовал создать ситуацию, когда элиты принимают законы для себя, распространяя их на других. Прекрасный анекдот горбачевской поры, когда секретарь горкома вызывает начальника милиции и говорит: «Значит, так: либо у нас завтра в городе будет правовое государство, либо я тебя, мерзавца, в кутузке сгною». Такая постановка вопроса на самом деле была совсем не смешной и очень даже серьезной. Мы видим, что наша страна была близко по результатам в 60-е годы к лидерам мирового прогресса. Но вот эти условия не были соблюдены до конца, а сейчас мы, конечно, откатились.

Что у нас получается на промежуточном финише? Эффект колеи есть. Он был замечен философами, доказан статистиками, и мы — теоретики и, прежде всего, институциональные экономисты — пришли к тому, что скорее всего он возникает в результате случайного институционального выбора и закрепляется культурой, то есть структурой неформальных институтов. Это и создает проблему модернизации, то есть перехода к состоянию успешного экономического развития. Есть ограничивающие условия социальных порядков — это некоторые договоренности о том, как нужно контролировать инструменты насилия, как делать законы и как устраивать преемственность в управлении, то есть конвенции по поводу общественных благ. И успешные, и неуспешные траектории различаются именно тем, как устроены конвенции. Отсюда предположение: может быть, общественный договор, социальный контракт — это и есть тот замок, который удерживает развитие на той или другой траектории, создает эффект колеи или выпускает из нее?