Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

дополнительные / Толлер - Эуген несчастный

.doc
Скачиваний:
46
Добавлен:
11.03.2016
Размер:
222.72 Кб
Скачать

Эрнст Толлер Эуген Несчастный

У него нет сил к мечте,

У него нет сил к жизни.

Действующие в трагедии: Несчастный

Грета, его жена

Старуха, мать его.

Пауль Петух

Макс Кнач

Себальдус Богомил

Михель Не-Рыдай

Франциска, подруга Греты

Балаганщик.

Рабочие и работницы. Толпа и прохожие. Время действия 1921год. Место: Небольшой промышленный город в Германии.

Написано в 1921-1922 году в тюрьме Нидершененфельд.

Действие первое. Сцена первая. Намечена: кухня в доме рабочего, служащая так же для жилья, Грета работает у очага. Входит НЕСЧАСТНЫЙ, садится у стола. В правой руке его, лежашей на столе, зажато что-то. Он в упор смотрит на эту руку. Несчастный говорит не «плавно» и не «патетично». В его речах есть тяжелое темное косноязычие примитивной души.

ГРЕТА. Дала тебе мать углей? НЕЧАСТНЫЙ. /молчит/

ГРЕТА. Эуген, я только спросила тебя, дала ли тебе мать углей… Ответь же! … Его как будто и нет здесь!.. Эуген говори же!... Я готова отчаяться! Ни полена дров, ни углей! Эуген, или растопить печь нашей постелью?

НЕСЧАСТНЫЙ. Зверек…маленькая пестрокрылая птичка… Как бьется ее сердечко… Руками можно нащупать. И погружена в ночь. В вечную ночь.

ГРЕТА. Что у тебя в руках, Эуген?

НЕЧАСТНЫЙ. Как ты можешь спокойно стоять у печи? Как горшки не падают из твоих рук? Равзе ты не чувствуешь, как великая темнота обрушивается на тебя? Птичка… создание земли, как и ты, как и я… только что еще радовавшееся жизни… ти-ри-ли, ти-ри-ли… Слыхала ты по утрам? Ти-ри-ли… ти-ри-ли.. Это приветствие солнцу… Ти-ри-ли… а теперь, а теперь я видел, как она раскаленной иглой выжгла глаза птичке.. /стонет/ О… О….

ГРЕТА. Кто, кто?

НЕСЧАСТНЫЙ. Твоя мать… Твоя родная мать. Мать! Мать раскаленной докрасна иглой выкалывает глаза своему скворцу, потому лишь, что в какой-то газетке было написано, что слепые птицы поют лучше… Я бросил к ногам её корзину с углями, десять марок, которые она мне дала… Я… Грета… Я наказал твою мать, как наказывают детей, когда они мучают животных… но потом я отпустил её. Мысль обожгла меня, ужасная мысль, ужасная! Разве прежде я не делал того же? Без колебания? Что значило для меня прежде страдание животного? Ведь это только животное: можно свернуть ему шею, заколоть его, застрелить. Что еще? Когда я был здоров. Мне казалось, что все это так и надо. Теперь я калека и знаю: это чудовищно, это самоубийство! Хуже! Пытка!... А предле!... Как слеп здоровый челвоек!

ГРЕТА. Что ты сделал? Теперь нет надежды.

НЕСЧАСТНЫЙ. Подумай, мать выкалывает глаза живой твари! Не понимаю! И не пойму никогда! Не понимаю!

ГРЕТА. /уходит/.

НЕСЧАСТНЫЙ. Бедная моя птичка. Маленький комочек… Что они сделали с нами, с тобой и со мной? Люди сделали это. Люди. Если б ты мог говорить, ты бы назвал дъяволами того, кого мы называем людьми… Грета!... Грета!... Ушла. Ей скучно в нашем обществе. /Ищет/. Крошки хлеба. Кетка… Клетка? Чтобы один обрек другого на страданье? Нет, нет! Я не хочу быть жестоким, я хочу быть судьбой.. судьбой, которая добрее, чем моя. Потому что я тебя люблю… Люблю… /Убегает. Через несколько мгновений возвращается/.

Бац! Красное пятнышко на каменной стене… несколько перышек в воздухе… Все!... Одна лишь мысль, и все закачалось. Если бы они прежде показали мне такого, как я, я не знаю, что бы я сделал. Бывают обстоятельства, когда не знаешь, что бы ты сделал, так мало знаешь себя… Может быть, я рассмеялся бы… А она?.. Её мать выколола глаза птичке… Разве ты знаешь, что сделает она? /Странно хохочет. Потом поёт дико/. А…А….

Входит Грета. В ужасе смотрит на него, и как бы в порыве отвращения затыкает уши. Внезапно начинает громкоо плакать.

ГРЕТА. Ах, Боже мой! Ах, Боже мой!

НЕСЧАСТНЫЙ. /Замечает Грету и с яростью бросается к ней/. Что это?... Чего ты плачешь? Женщина?... Отвечай! Чего ты ревешь? Говори! Говори же!... Или ты плачешь потому что я… потому что я тебя… потому, что люди стали бы показывать на меня пальцами, как на шута, если бы знали, что со мной? Потому что доблесный выстрел проклятой твари сделал меня жалким уродом… посмещищем?... Потому, что ты стыдишься меня?... Скажи правду… правду… Все закачалось… все закачалось….Я должен знать правду. /С мольбою, ласково/ Почему ты плачешь? ГРЕТА. Я… я тебя люблю.

НЕСЧАСТНЫЙ. Любишь… или только дрожишь от жалости, когда касаешься моей руки?

ГРЕТА. Я тебя люблю.

НЕСЧАСТНЫЙ. Хозяин имел собаку. Он играл с ней еще ребенком. Она была доброй тварью, преданной тварью… Она никому не давала его в обиду… И вот пес опаршивел. Его шерсть покрылась струпьями, глаза загноились. К нему нельзя и притронуться без отвращения… И видишь ли, если бы не память о том, чем был раньше этот пес, как он глядел на тебя такими понимающими, такими человеческими глазами в горькие твои минуты… И вот ты уже не в силах отвести его к шкуродеру. Ты терпишь его в своей комнате… Ты позволяешься ему ложиться на твою постель. /Кричит/ Грета! Это я такой пес?

ГРЕТА. /Затыкает уши, в отчаяньи/ . Я не выдержу больше. Я повешусь. Открою газовый рожок. Я не выдержу больше.

НЕСЧАСТНЫЙ. /Беспомощно/. Греточка! Что с тобой? Ведь я же ничего не сделал тебе. Ведь я только погибший человек. Тайная болезнь. Я паяц, за которого дергали, пока он не сломался. А пенсии нам мало, чтобы жить, и слишком довольно, чтобы умереть… Грета, ведь я предал бы моих товарищей… Мне кажется, я мог бы… стать штрейкбрехером, если бы… если бы я только знал… если бы что-то не душило… не душило меня… Видишь, я здесь, здесь сидит оно, пучок острых иголок, и колет, и колет. Ты паршивый пес для твоей жены. /Тихо, таинственно/ . И знаешь, Грета, сегодня после этого случая у твоей матери… мысль… чудовищная мысль…гонит меня… гонит… гонит… Я слышу голоса… рожи корчает передо мной… В затылке сидит граммафон, отвратительное животное и хрипит мне в уши: Эуген Смешной, Эуген Смешной… И потом я вижу тебя, ты стоишь в комнате совсем одна, ты стоишь у окошка, когда я иду по улице… ты спряталась за занавеску… и в горле твоем подымается, в груди твоей дрожит смех…/После паузы, просто/. Греточка, не правда ли, ты не могла бы смеяться надо мной. Этого ты не сделала бы со мною?

ГРЕТА. Что мне сказать тебе, Эуген?.. Ведь ты все равно не веришь.

НЕСЧАСТНЫЙ. Да! Да, я верю, Грета! Я с ума сойду от радости! Я верю… я достану работу… даже если бы мне пришлось пресмыкаться, как скоту.

Входит ПАУЛЬ ПЕТУХ.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Добрый вечер.

ГРЕТА. Добрый вечер.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Веселое общество! Поучите и меня смеяться!

НЕСЧАСТНЫЙ. Тебе незачем учиться, Пауль. Ты выслужился. Скоро будешь мастером.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Вздор! За сокращение производства – расчет! С бедным людьм обращаются хуже, чем с животными. Тех, по крайней мере, корямт, выгоняют на пастбище и только тогда, когда они достаточно разжиреют, докругла разжиреют, их закалывают.

ГРЕТА. Вы грешите перед господом Богом.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Как мы можем грешить? Мы бедные люди? Даже если бы и было что-нибудь на том смете, мы должны бы получить вечное блаженство. Прежде всего, потому что здесь у нас не было и времени грешить… а потом, вдеь должны же мы получить награду за то, что доставляли своим мучителям блаженство, здесь, на земле… Впрочем, я атеист, я больше не верю в бога. В какого бога мне верить? В бога евреев? В бога язычников? В бога христиан? Во французского бога, в германского бога?

НЕСЧАСТНЫЙ. Может быть, они все повисли в проволочных ограждениях, эти вечные предводители воинств.

ГРЕТА. Я всю жизнь верила в божью справедливость, и этой веры не отнимет у меня никто.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Если бы бог был справедлив, он должен бы был и поступать справедливо. А как поступает справедливый, любящий, добрый Бог? А? Надо ли это говорить вам? С Богом за короля и отечество, с Богом на людскую бойню. С Богом за главного бога-мамона. Все по божьей воле. Право, кажется, что когда господам и выгодно, когда они стыдятся сказать «Я», они говорят «Бог». Так звучит лучше. И народ легче идет в ловушку… Верить я предоставляю тем, кто извлекает из этого пользу. Мы сражаемся не за небо, мы сражаемся ради земли, ради человечества.

НЕСЧАСТНЫЙ. Сражаться ради человечества, это еще куда ни шло, но ради машины!... Машина дробит наши кости, прежде чем мы успеем встать на ноги. Мне страшно каждого рабочего дня, и когда утром встаю на работу, я едва могу себе представить, что так можешь продолжаться целый день. И когда вечером раздается фабричный гудок, я спешу к воротам, как помешанный.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Меня не тяготит машина. Я – господин, а не машина. Дъявольское веселье охватывает меня, когда я стою у машины: заставь слугу почувствовать, что ты господин. И вот я довожу эту ревущую, грохочущую, стонущую тварь до последнего напряжения, до кровавого пота… так сказать… я хохочу и радуюсь, что она терзается и кряхтит. Так, деточка, кричу я, ты должна быть послушной! И самый грубый кусок дерева бросаю я в машину, чтобы она обработала его по моему приказанию. Будто мужчиной, Эуген, и будь господином!

НЕСЧАСТНЫЙ. /тихо/ Бывают случаи на земле, когда легче остаться Богом, чем Мужчиной.

ГРЕТА. /В упор смотрит на Пауля/ Какие у вас свирепые глаза, господин Петух.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Ого!

НЕСЧАСТНЫЙ. Он научился делатьт свирепые глаза. Только не возле машины.

ГРЕТА. А где же?

НЕСЧАСТНЫЙ. Хочешь знать, где? У баб.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Что за жизнь у пролетария? Когда он рождается на свет, отец зол, что одним едаком стало больше. Голодным идет он утром в школу, а когда вечером ложиться в постель, у него кишки переворачиваются от голода. Да. А потом он попадает в рабство. Он продает свою рабочую силу, как продают фунт керосина. И принадлежит хозяину, собственнику. Становится… так сказать, молотом или стаканом, или паровым фуганком, или пером, или утюгом. Это уж так! В чем его единственная радость? – в любви! В чем никто не может помешать ему? – в люби! В чем он свободен и может сказать господину фабриканту и полицейскому: «это мой дом! Вход запрещается!» - в любви! Видите ли, у богатых людей множество удовольствий. Поездка на воды, и музыка, и книги… а у нашего брата? Конечно, чтиаешь и книгу, да не каждый день. Для этого мы слишком мало учились в школе. Для этого у нас мало сноровки. А музыка? «Лоэнгрин» хорошая вещь, но когда я могу пойти в «Варьетэ» или в оперетку… на «Графа Люксембурга»… или на «Сильву» или на «Веселую Вдову»… знаете /напевает/ «Ти-хо ка-чай-тесь ка-че-ли», или когда оркестрион за десять пфенингов наигрывает вальс, а я танцую с моей девочкой.. это мне гораздо милее… Для нас, пролетариев, любовь, это совсем другое, чем для богачей. Это, так сказать, корень жизни. Когда он подгнил, тогда уж лучше веревка. Ведь так, Эуген?

НЕСЧАСТНЫЙ. Ты, пожалуй, прав…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Вы замужняя женщина, мадам Несчастная, и с вами можно говорить открыто. Чем была бы наша жизнь, если бы каждый день нельзя было побывать у своей девочки?

НЕСЧАСТНЫЙ. /напряженно следит за Гретой/

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Что вы скажете?

ГРЕТА. Что скажу? /Робко/. Женщины бывают разные.

НЕСЧАСТНЫЙ. /Быстро встает./ Я достану работу, Грета. Будь спокойна… Я хочу подарить тебе что-нибудь к Рождеству.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Побереги ноги.

НЕСЧАСТНЫЙ. Подожди, Пауль! До свиданья, Грета.

/Несчастный уходит. Несколько мгновений тишина./

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Настоящий борец из цирка. Жалко до слез, что такой человек остается без дела. И всегда весел. Вы, должно быть, очень счастливы?

ГРЕТА./В упор смотрит на него/. Да.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Я всегда завидую Эугену, когда вижу вас вместе.

ГРЕТА. /С плачем закрывает лицо руками./

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Что с вами?... Я ведь не сказал ничего дурного. Вы плачете?... что же это? Или мне побежать за Эугеном? Я, пожалуй, еще догоню его?...

ГРЕТА. /Рыдает безудержно/. Голова разламывается… Они доведут меня до сумасшедшего дома… я буду кричать… кричать…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /озабоченно/. Вы больны? Могу я помочь вам? Или вы в ожидании? С женщинами тагда бывают припадки.

ГРЕТА. Ах, божем ой… ведь я… вдеь я… /Судорожно смеется/ была бы рада, если бы меня похоронили сегодня.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Или Эуген не хорош с вами? Бьет вас?

ГРЕТА. Я скажу… я скажу… я скажу… Я несчастное создание… Мой Эуген… мой Эуген… мой Эугне… он ведь вовсе… он ведь вовсе не мужчина…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Вы действительно больны? Вас лихорадит?

ГРЕТА. Нет… Мой Эуген… мой Эуген, его так изуродовали на войне… и теперь он калека. Мне так стыдно… я не могу вам объяснить, но вы понимаете, господин Петух. Он больше не мужчина. /Как бы в испуге закрывает рот/

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /Хохочет коротко и грубо/

ГРЕТА. Ах, боже мой, что я сделала, что я сказала? Вы теперь смеетесь надо мной… О!... Этого я не думала… не ожидала этого от вас… О!О!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Простите! Это так, щекочет в горле… когда слышишь о таких вещах, мужчине нельзя не смеяться. /С негодованием/. Но Эуген… ведь он же эгоист! Почему он держит вас? Он вас не любит. Иначе он отпустил бы вас. /Ласкает Грету. Та прижимается к нему/.

ГРЕТА. Все это гораздо труднее, чем вы думаете, господин Петух. Никак не собраться с мыслями. Сейчас все ясно, а потом снова кругом черная ночь. Мне жаль его. Что за человек был до войны! Сама жизнь… А теперь… он ропщет. Ропщет на бога и на людей… и когда он глядит на меня, мне кажется, он хочет увидеть меня всю до дна, как если бы я была вещью, а не человеком. И часто я боюсь его.. Ненавижу его… Он мне противен… /С дрожью/. Он мне противен… Боже мой, чем это кончится?

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /Становится все нежнее/. Плачьте, Грета, плачьте! Сдержанные слезы, как камни, остаются лежать на сердце, как говорила всегда моя покойная матушка.

ГРЕТА. Вы не скажете ему ничего, господин Петух? Иначе я утоплюсь!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Ничего я не скажу, Грета. Ни маленького словечка. Можешь быть спокойна. Я уж однажды поулчил месяц тюрьмы за то, что обещал молчать… можешь быть спокойна. Ты женщина молодая… Взгляни на меня. Черт возьми, ты не выдержишь и года, если будешь так печалиться… Греточка… Греточка… /целует ее./

ГРЕТА. Ах, я поступаю безнравственно.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Безнравственно. Как может быть безнравственным то, что идет от природы… так сказать, от крови. «Безнравственно», этим словом играют попы и капиталисты… Ты поступила бы безнравственно, если бы осталась верной мужчине, который вовсе не мужчина. И вообще «верность» то же «спаси господи» для бедных людей. У богатых она уже давно стала детской сказкой. Один мой приятель имеет даже связь с женой… с женой советника.

ГРЕТА. Я слышу шаги на лестнице… если это Эуген?

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Так я лучше пойду… Греточка. Приходи ко мне. Ты знаешь. Где я живу… Не тревожься, ко мне никто не ходит… Ты можешь открыть у меня свою душу… так скахать, наплакаться вдоволь… Придешь?

ГРЕТА. Не знаю еще…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Помнишь, как мы с тобой строили замки из песка в городском саду, Греточка? Я уже тогда заметил тебя, когда ты была еще девочкой, в коротенькой юбке… Греточка, ты придешь ко мне?

ГРЕТА. /качает головой./

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /с внезапной грубостью./ Без гримас ты придешь!

ГРЕТА. Я…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Ты придешь!

ГРЕТА. Да…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. До свидания, Греточка. До свидания. /Уходит/

ГРЕТА. /Одна/. Я только бедная женщина. А жизнь так запутана.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Сцена первая.

Намечена: зеленая повозка. Среди скраба на табурете сидит БАЛАГАНЩИК. НЕСЧАСТНЫЙ стоит перед ним.

НЕСЧАСТНЫЙ. /протягивает газетный лист/ Вот!

БАЛАГАНЩИК. Что «вот»?

НЕСЧАСТНЫЙ. Здесь написано. /читает медленно,с ударением в каждом слове/. «Для сенсационного номера требуется сильный мужчина. Высокая ставка. Второсортный материал просят не беспокоиться.»

БАЛАГАНЩИК. А. вот что? К свету! \Ощупывает Несчастного/. Бицепсы-губка!... Грудь… бедра… игры-губка! Но именно то, что надо. Подделка под медвежью мускулатуру. Брево! Брависсимо! Принять! Есть!

НЕСЧАСТНЫЙ. А что ядолжен делать?

БАЛАГАНЩИК. Ах, да! Пустяки! Внимание! Публика не стало баранов. Только проповедники мира верят в марципановую карамель. Не имеет понятия о деле. Публика любит кровь! Кровь! Несмотря на тысячилетие христианской морали. Мое предприятие идет этому навстречу. Сочетание народной пользы и частных интересов. Поняли? Конечно, все на чистоту. /Берет флейту/. Что это? /играет несколько тактов на флейте/. Похлебка для старых дев! Сладковатая жижица! Цикорная настойка с сахарином! Брр!... А это что? /Начинает бить в большой барабан/. Это что? /Барабанная дробь./ Народная музыка! /Барабанная дробь/. Опьянение! /Барабанная дробь/. Экстаз! Жизнь!

НЕСЧАСТНЫЙ. Вы хотели мне объяснить…

БАЛАГАНЩИК. Сейчас! Вот клетка с крысами! Вот клетка с мышами! Маленький капитал! Ваш номер. В каждом сеансе перекусываете горло крысе и мышке. Несколько глотков крови! Жест!! Все!!! Публика безумствует от восторга.

НЕСЧАСТНЫЙ. Живые твари… Нет, сударь, я должен отказаться!

БАЛАГАНЩИК. Бац! Восемьдесят марок в день. На всем готовом. Всего навсего пятьдесят минут работы… К черту предрассудки! А? Все – дело привычки. К тому же добавочный заработок. Тысячи брачных предложений. Бациллы морали за борт! Девичья честь нынче восстановима. На это есть врачи – специалисты.

НЕСЧАСТНЫЙ. /Жадно/. Восемьдесят марок?..

БАЛАГАНЩИК. Клюнуло? Ха-ха-ха!

НЕСЧАСТНЫЙ. Чудовищно! Жи..вы..е твари…

БАЛАГАНЩИК. Попробуйте получить другую работу, А? все занято. Ха-ха-ха. Или-или!

НЕСЧАСТНЫЙ. /Всхлипывая/. Это… только… ради… моей…жены.. /Отрывисто/. Когда тебя любят, когда боишься потерять и эту малость любви… наш брат не богат любовью.. Дайте мне другую работу, сударь!

БАЛАГАНЩИК. Или-или!

НЕСЧАСТНЫЙ. /почти рыдая/. Ох… ох… восемьдесят марок.. ох… мы… мы… как будто… Кружится, как в карусели! Кругом, кругом… Сударь, я согласен!

БАЛАГАНЩИК. То-то же! Короли, генералы, попы и балаганщики – великие политики. Они ловят народ на его инстинктах.

/Сцена темнеет/.

Сцена вторая.

Темнота.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Ты меня любишь?

ГРЕТА. Тебя! Тебя!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. А Эуген думает…

ГРЕТА. Остав, оставь его! Я его ненавижу, ненавижу!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Смешно! Вы, бабы… Почему ты сразу не убежала, сразу, когда он пришел, когда ты узнала?...

ГРЕТА. Ах, не знаю. Я уже ничего не знаю… Мне кажется, я стыдилась перед другими.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Бедняга! В сущности, если подумать…

ГРЕТА. Ненадо думать, я не хочу.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. В конце концов Эуген – мой друг.

ГРЕТА. Не надо, не надо!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /После паузы/. Как же было в первую ночь? Он пытался?

ГРЕТА. Пауль, замолчи!

ПАУЛЬ ПЕТАХ. А если бы он был здоров? Ты бы тоже пришла ко мне? Почему ты встала? Что ты делаешь?

ГРЕТА. Пусть бог отнимет у тебя язык! И у меня! И у него! И у всех! Слово стало адом!

Сцена третья.

Намечена: ярмарка. Перед ярко расписанным балаганом. Звуки шарманки. Барабан. На подмостках перед балаганом женщина в татуировке и Несчастный. На нем телесного цвета трико.

БАЛАГАНЩИК. /говорит отрывисто/. Кавалеры и дамы! Проходите! Подходите поскорее! Смотрите! Слушайте! Двигайтесь! В первом отделении мы вам показываем: Монахиня, татуированная женщина, замечательнейшие произведения Рембрандта и Рубенса – спереди… новейшая футуристическая, экспрессионистическая, дадаистическая живопись… на задней части ее голого тела. Мадемуазель открывает не только ноги, мадемуазель открывает не только руки, мадемуазель открывает не только спину, мадемуазель открывает все части тела, видеть которые по законам церкви и государства… разрешается только лицам, достигшим восемнадцати лет. Далее вы увидите обезглавленного ребенка, настоящего живого ребенка. Этого не увидеть в Африке, этого не увидеть в Азии, этого не увидеть в Австралии, это можно увидеть только в Америке и Европе! В заключение: /Показывает на Несчастного/, Гомункулюс, германский человек-медведь! Живьем пожирает крыс и мышей на глазах у почтеннейшей публики. Германский герой! Германская культура! Германский кулак! Германская мощь! Любимец элегантных дам! Дробит камни в порошок! Голой рукой забивает гвозди в самые крепкие черепа! Двумя пальцами может задушить тридцать восемь человек! Кто его видит – бежит! Кто не бежит – гибнет от его руки! Вы должны видеть его, если хотите видеть Европу. Но вы увидите еще больше. Вы увидите неожиланности, прозрачные и тонкие юбочки, которых я не хочу и не могу приподнять. Поэтому поскорее всходить! Вы не заплатите сегодня ни марки. Вы не заплатите и пятидесяти пфеннингов. Мы рассчитываем на массового посетителя. Вы заплатите по тридцати пфеннингов на круг! Входите поскорее, кавалерры! И дамы! Кто войдет первым, получит лучшие места. Последний звонок! Артисты направляются на сцену! /Звконки/. Касса! Касса!

ДЕВУШКА. /показываея на Несчастного/. Слушай, Терез! Вот бы ущипнуть его в плечо.

ДРУГАЯ ДЕВУШКА. Или в шею!

БАЛАГАНЩИК. /слышавший разговор/. Да, да, милые барышни! Щипните, щипните! Это не картон и не бутафория. Это Гомункулюс, воплощенная германская мощь.

Входит ГРЕТА и ПАУЛЬ ПЕТУХ, нежно обнявшись. В первое время они не смотрят на балаган. Пока они говорят, шума и криков не слышно. В однообразном ритме движутся исполнители.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Разве жизнь не хороша, Грета? Приямо, хоть запеть! Хочешь еще прокатиться на карусели, Грета! Теперь ты можешь….

ГРЕТА. Должно быть, мне приснилось все это… будто в сказке… Шесть лет горя, страданий и забот. Я сидела притаившись, как мышка, которая зарбалась в норку и боится выбежать на волю. Не то, чтобы у меня были большие требования, Пауль, не думай… Девочка из рабочей семьи знает уже с детства, что ее ждет. В лучшем случае – жизнь, полная трудов, пока не составришься и не подрастут дети. А может быть и ругань, побои и ссоры. Но, чтобы со мной случилось такой!...

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Теперь начинается новая жизнь.

ГРЕТА. /нежно/. Пауль, ты…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Что, Грета?

ГРЕТА. Ты!... /Целует его долго и нежно/.

ПУАЛЬ ПЕТУХ. /самодовольно/. Как они теряют стыд… на глазах у всех… я так и знал… стыд, это тоже… так сказать… только понятие…

/Слышен голос Балаганщика/.

БАЛАГАНЩИК. Гомункулюс, германский человек-медведь.

ГРЕТА. Пауль! Пауль!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Что ты кричишь, Грета?

ГРЕТА. Посмотри сюда, Пауль! Знаешь, кто это?

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Кто?

ГРЕТА. Этот акробат в трико?

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Откуда мне его знать? Это бродячий комедиант. Сегодня здесь – завтра там.

ГРЕТА. Это он!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Кто?

ГРЕТА. Эуген!

/слышен голос Балаганшика/.

БАЛАГАНЩИК. Живьем пожирает крыс и мышей на глазах у почтеннейшей публики. Германский герой, германский кулак. Гомункулюс, мускулы!... Внимание, почтеннейшая публика!

/Несчастный становится в позу борца и играет мускулами/.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Но ведь это жалкий обман! Разве это германский герой? Человек без… евнух… хэ-хэ-хэ… Разве так выглядели наши серые герои? Обозные крикуны, брюссельские тостосумы, газетная сволочь, спекулянты, победные крикуны, реваншники выглядели так! Послушай, балаганщик торгует картоном.

ГРЕТА. Молчи, молчи! Как ты можешь быть таким бессердечным! А я? Чтоя за женщина? Я хуже, чем последняя шлюха… Та продает свое тело, а я своего мужа…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /крепко держит Грету за руку/. Не кричи так! Довольно нежностей!

ГРЕТА. Разве ты не слыхал? Он живьем ест мышей и крыс. А ведь он и мухи не мог обидеть. Он поднял руку на мою мать, когда та выколола глаза своему скворцу. Он не позволял мне поставить мышелвоку в кухне, чтобы не мучить бедных тварец… И вот он живьем ест крыс и мышей…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Тебе больше не придется его целовать.

ГРЕТА. Я поцелую его здесь… здесь… перед балаганом… на глазах у всех я поцелую его. Что я с ним сделала? Разве он виноват в этом выстреле? Виновата я, что позволила ему идти на войну, виновата его мать, виновно время, в котором возможны такие дела…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Замолчи! На нас уже смотрят! Уйдем! Он может увидеть тебя.

ГРЕТА. Он должен меня увидеть, должен увидеть мой позор! Я брошусь перед ним на колени! Я богом отвержена! Я – вошь перед ним. Отпусти, чтоб я могла побежать к нему!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /прижимая к себе Грету/. А если тебе опять станет противно?

ГРЕТА. Тогда я еще сильнее буду любить его.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /тащит Грету с собой/. Ты с ума сошла. Идем!

/Слышен голос Балаганщика/.

БАЛАГАНЩИК. Сюда, кавалерры и дамы! Вы увидите неожиданности!

Балаганщик входит в палатку. Сцена пустеет. Со всех сторон продвигаются одноруке и одноногие инвалиды с шарманками. Весело и беззаботно поют следующую военную песенку:

«Горные вершины,

Я вас вижу вновь,

Карпатовские долины,

Кладбище удальцов».

Внезапно все останавливаются. Один за другим кричат:

«моя земля».

Никто не двигается с места. Все вместе кричат: «моя земля!»

Несколько секунд молчания. Так как никто не уступает, все снова, как по приказу, начинают маршировать, играть на шарманках и петь. Как бы намереваясь в революционном энтузиазме штурмовать баррикаду реакции, они, под визг шарманки, поют:

«Долой буржуев, долой буржуев,

Долой буржуев, проклятых псов!»

Шарманки дребезжат. Шарманщики сталкиваются, отскакивают и снова бросаются друг на друга. Вбегает несколько полицейских, слышны их голоса.

«порядок и дисциплина.

Государственные устои.

Старые солдаты».

Внезапная тишина, как если бы привычный приказ коснулся слуха инвалидов. Поворот по-военному. В различных направлениях, но в сторогом порядке, инвалиды расходятся, наигрывая на шарманках и воинственно голося:

« В прах сотрем мы всех французов!»

Сцена снова наполняется.

РАБОТНИЦА. /Другой/. Если я отношу эти рубашки в лобард. Вы не должны думать, что у меня нет других рубашек, в шкафу… у меня есть даже очень дорогая тонкая шелковая мантилия еще от бабушки… но когда в доме ничего больше нет, приходится приниматься за рубашки. /проходят/.

ГРЕТА И ПАУЛЬ в другом конце сцены.

ГРЕТА. /Все еще стараясь вырваться из рука Пауля/ Н… нет!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Пойдешь ты со мной?

ГРЕТА. Н… нет!

ПАУЛЬ ПЕТУХ. А если он заметит, что ты беременная?

ГРЕТА. Он меня простит…он добр…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. Он изобьет тебя.

ГРЕТА. Это моя судьба… теперь я вижу, бог вовсе отверг меня. Он взложил на меня покаяние. Я смиренно принимаю его волю. Я буду слушить Эугену, как если бы он был моих Христом.

ПАУЛЬ ПЕТУХУ. Я пойду к нему… сейчас же…

ГРЕТА. Мы оба пойдем к нему…

ПАУЛЬ ПЕТУХ. И скажем ему, что ты его обманула..

ГРЕТА. Почемы ты грозишь мне, Пауль? Ведь я не твоя. Моя жизнь никогда не принадлежада мне. Когда я была маленькой, я все ждала жизни. Потом я издали видела ее. Но когда мне хотелось потянуться к ней, я вспоминала, что у меня грубые, грязные руки. А у жизни такой вид, как будто она всегда ходит в шелковых платьях… и вот я не решаюсь высунуть руки из-под передника. Зачем мне было показывать мои руки? А сейчас мне кажется, что жизнь тоже грязная. И что не стоит тянуться к ней.

ПАУЛЬ ПЕТУХ. /Оскорбленный в своем тщеславии и поэтому с крайним раздражением/. Так убирайся к черту, глупая кукла! Довольно найдется других.. стоит мне только протянуть мизинец… слетятся, как пчелы на гречиху. /Их оттесняют/.

/Балаганщик вышел из палатки. С ним Несчастный/.

БАЛАГАНЩИК. Кавалеры и дамы! Подойдите ближе! Ближе! Ближе! Слушайие! Глядите! Дивитесь!

Сцена темнеет.

Сцена четвертая.

Намечена: внутренность маленькой харчевни. Прилавок, за которым энергично и приветливо хозяйничает толстая хозяйка. За непокрытыми деревянными столами сидят гости: Макс Кнач, Петер Все-равно, Себальду Богомил и др. Двое Рабочих, Кровельщики и Каменщик стоят перед прилавком. Еще до поднятия занавеса слышны ворчливые голоса.

КРОВЕЛЬЩИК. Пусть хоть сто революций! Этого не изменит никакая революция! Живописец лучше чем маляр, слесарь лучше, чем кузнец, столяр лучше, чем плотник, наборщик лучше, чем табельщик, господский кучер лучше, чем простой извозчик. Мы остаемся кровельщиками, а вы каменьщиками.