Щеглова_ист. грам

бывшей основой на и (например, буква, тыква).

Ко второму склонению относятся существительные мужского и среднего рода с бывшей основой на о твердой и мягкой разновидностей (типа стол, конь и село, поле), а также существительные мужского рода с древней основой на и (типа сын), на i (типа гость), на согласный *п (например, камень, ремень) и существительные среднего рода с основой на согласный *t (типа теленок, жеребенок) и на согласный *s (типа слово, небо).

Наконец, в третье склонение входят существительные женского рода с бывшей основой на i (типа кость) и частично на и (например, морковь, любовь), а также с основой на согласный *r {мать, дочь).

За пределами этих трех типов в определенном отношении остаются слова среднего рода на -мя.

2.5. ИСТОРИЯ ФОРМ МНОЖЕСТВЕННОГО ЧИСЛА ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

Всовременном русском языке типы склонения имен существительных различаются только по формам единственного числа, тогда как во множественном, по существу, есть единое склонение: отличия в падежных формах выступают здесь лишь отчасти в именительном падеже и в большей степени в родительном. Однако эти отличия не дают возможности выделить по формам множественного числа те же три типа склонения, какие выделяются по формам единственного числа.

Вдревнерусском языке шесть типов склонения выделялись и по формам множественного числа, т. е. различия типов склонения были выражены намного более отчетливо. Однако на протяжении истории русского языка общее сближение типов склонений, разрушение старых отношений и установление новых выразилось во множественном числе в том, что старые различия в падежных формах, связанные с многотипностью склонения, были утрачены. Достаточно сравнить окончания именительного падежа множественного числа разных существительных в древнерусском языке с современными формами этого падежа, чтобы увидеть, как шло развитие в сторону утраты различий типов склонения во множественном числе. Так, в древнерусском языке окончание имен. пад. в основах на о было [и] в муж. р. и [а] в ср. р. (стола, села), в основах на и— [ове]

(сынове), в основах на i— [ие] (гостие, поутие), в основах на а— [ы] и [ě] (сестры, землЬ.), в

основах на согласный (муж. р.) — [е] (камене).

Таким образом, уже по формам имен. пад. в древнерусском языке можно выделить те же пять (или шесть) типов склонения, какие выделяются и по формам единственного числа. В современном же языке есть, по существу, одно окончание, выступающее в двух разновидностях — [и] или [ы], различие между которыми определяется характером конечного согласного основы. В имен. пад. мн. ч. у некоторых слов мужского рода иногда выступает окончание [а] или ['а] под ударением (например, города, берега, учителя, слесаря), однако появление его не определяется типом склонения, ибо оно выступает в словах 2-го склонения наряду с обычным [и] или [ы]. Точно так же окончание [а], ['а] в среднем роде, являющееся обычным для этих слов, не определяет тип склонения, ибо они входят в один тип со словами мужского рода, имеющими обычно окончание [и], [ы].

Если обратиться к формам родительного падежа множественного числа древнерусского языка, то и здесь можно обнаружить различные окончания, наличие которых связано с многотипностью склонения существительных. Так, в основах на о в род. пад. была форма, равная форме имен. пад. ед. ч., в основах на и — форма с окончанием [овъ], в основах на i—с окончанием [ии] > [ей], в основах на а — форма с окончанием [ъ] или, после падения редуцированных, без окончания, равная чистой основе, в основах на согласный и и — такая

41

же форма, что и в основах на а, но равная основе, выступающей в косвенных падежах. В современном языке в род. пад. мн. ч. могут быть окончания [ов], [ев] и [ей], а также могут выступать и формы без окончания (ср.: столов, хлебцев, ножей, полей, жен, основ и т. п.), однако их различие не совпадает с различием трех современных типов склонения, ибо, скажем, слова мужского рода, относящиеся ко второму склонению, могут иметь и окончание [ов], [ев], и окончание [ей], и не иметь окончания, причем все эти различия определяются характером основы, а иногда и лексическими факторами, но не типом склонения.

Таким образом, развитие форм склонения существительных во множественном числе шло по пути утраты различий, связанных с различием древнерусских типов склонения, по пути унификации. Особенно отчетливо эта унификация сказалась на формах дательного, творительного и местного падежей множественного числа, где на протяжении истории русского языка установились единые формы для всех существительных мужского, среднего и женского рода.

Вустановлении единых форм дат., твор. и местн. пад. мн. ч. большую роль сыграло склонение с древней основой на а, из которого окончания [амъ], [ами], [ахъ] в рассматриваемых падежах проникли в остальные типы склонения.

Врезультате сближения разных типов склонения и установления трех основных типов в дат., твор. и местн. пад. мн. ч. в древнерусском языке выступали три окончания:

Существительные с основой на а оказали очень сильное воздействие на остальные типы склонения, вытеснив исконно присущие им окончания дат., твор. и местн. пад. Именно таким образом возникли формы на -амъ, -ами, -ахъ в существительных с древней основой на о и i. Это влияние со стороны основ на а в памятниках начинает отмечаться со второй половины XIII в. (ср. факты памятников: к латинамъ (Рязан. кормч. 1284 г.), купцамъ, дворѧнамъ (Новг.

гр. 1371 г.), съ клобоуками (Парем. 1271 г.), на сборищахъ, на сонмищахъ (Моск. ев. 1340 г.) и

т, п.

Относительно причин развития рассматриваемых форм именно в таком направлении существуют различные мнения, хотя точного объяснения здесь пока не найдено. Возможно, как предполагал И. В. Ягич, распространение форм дат., творит, и местн. пад. мн. ч., ранее свойственных существительным с древней основой на а, на иные типы склонения началось с существительных среднего рода с бывшей основой на о, у которых имен. и вин. пад. мн. ч. оканчивались на [а].

Процесс установления новых форм был, вероятно, длительным и не одновременно проходившим по всем диалектам. Исследователи, изучавшие эти процессы по памятникам, установили разновременность укрепления новых форм в разных падежах и указывали на длительное сохранение старых форм в некоторых памятниках письменности.

Однако, рассматривая этот вопрос, следует учитывать одно обстоятельство. Дело заключается в том, что в любом памятнике письменности, отражающем в той или иной степени живые процессы в развитии языка, всегда присутствуют старые, умирающие или

42

даже умершие черты и новые, зарождающиеся или уже укрепившиеся в языке особенности. Однако наличие старых черт в памятнике письменности не всегда свидетельствует о сохранении их в живом языке, ибо подобное сохранение может быть отнесено за счет традиций письменности. В то же время появление новых языковых особенностей в памятнике обязательно свидетельствует об их наличии в живом языке, ибо это последнее является непременным условием такого проникновения новых черт в памятник.

Установление новых форм в дат., творит, и местн. пад. мн. ч. не означало полной утраты старых форм, которые в той или иной мере сохранились в русском языке. Таким остатком старины является форма поделом в сочетании поделом ему; точно так же формы детьми, лошадьми, людьми — это сохранение старого окончания твор. пад. основ на i. В некоторых случаях наблюдаются колебания в формах, например дверьми и дверями, ср. еще выражение лечь костьми при общем литературном костями. Формы твор. пад. мн. ч. на [ми] после мягкого согласного были широко распространены в литературном языке еще в XIX в. (ср., например, такие формы, как гостьми у Крылова, желудьми у Жуковского, когтьми, ушьми у Лермонтова, и т. п.).

Вистории множественного числа имен существительных в русском языке изменениям подверглись также формы имен. и вин. пад. Исконно в этих двух формах одинаковые окончания были в твердой разновидности основ на -а жен. р. (например, имен.-вин. пад. стѣны, травы и т. п.) и в твердой и мягкой разновидностях основ на -о ср. р. (например, села, поля), это же было характерно и для слов средн. и женск, рода с основой на согласный. Однако в других существительных дело обстояло по-иному. Так, в словах муж. р. с основой на -о твердой разновидности имен. пад. оканчивался на [и], а вин.— на [ы] (например, имен.

столи, городи; плоди; вин. столы, городы, плоды); в мягкой же разновидности имен. пад.

имел окончание [и], а вин.— [ě] (например, имен. пад. ножи, коньци, вин. пад. ножѣ, коньцѣ). Вследствие общей тенденции сближения и унификации форм склонения происходит

иутрата различий между формами имен. и вин. пад., причем в мягкой разновидности возобладала бывшая форма имен. пад., укрепившаяся и в вин. пад., а в твердой, наоборот,— форма бывшего вин. пад., вытеснившая старый имен.

Впамятниках письменности колебания форм имен. и вин. пад. мн. ч. отражаются с XIII

в.: ср., например, съзвавъ князи (Милят.ев.1215г.), стояхоу коумиры (Лавр. лет.), се приехаша послы (Новг. гр. 1270 г.), чины раставлени быша (Жит. Ниф. 1219 г.), вьрхы огорѣша, меды изварены (Новг. лет.), сторожѣ изимани (Лавр. лет.), призвавъ. ... старци градьскые (Лавр.

лет.) и т. д. Старый имен. пад. на [и] у слов муж. р. твердой разновидности основ на -о держался в деловом языке вплоть до XVI в.

Всовременном языке только два слова — соседи и черти — сохранили старую форму имен. пад. и склонение во множественном числе по мягкой разновидности. Возможно, именно это последнее обстоятельство и способствовало сохранению старой формы имен. пад. в этих двух словах.

Что касается основ на i существительных муж. р., то и в них различие между имен. пад. на [ие] и вин. пад. на [и] (например, имен. людие, поутие, вин. люди, поути) было утрачено за счет укрепления в имен. пад. бывшей формы вин. пад. Ср. факты памятников: боудоуть оустроени людии (Прол. 1262 г.), ядяхоу люди листъ липовъ (Новг. лет.), люди вылезоуть

(Милят. ев. 1215 г.) и др.

Немногочисленная группа слов основ на -u исконно также имела различные формы имен. и вин. пад, мн. ч.: в имен. пад. было окончание [ове], а в вин.— [ы] (например, имен. пад. сынове, домове, вин. сыны, домы). Переход этих существительных в основы на о вызвал многие преобразования, и в том числе изменения форм имен. и вин. пад. Однако эти

43

изменения иногда были своеобразными. Так, если в целом слова этой группы получили в имен. пад. те же окончания, что и слова с исконной основой на о, т. е. [ы] (ср.: волы, льды, ряды, дары, формы на [а], например дома, верха, — более поздние), то слово сын имеет, по существу, две формы имен. пад.: одну — восходящую к бывшему вин. пад.— сыны. употребляющуюся, пожалуй, только в торжественных сочетаниях сыны отечества, сыны народа; вторую — обычную — сыновья, возникшую из древней сынове под влиянием собирательных на -ия>-ья (типа братиа> братья).

Всвязи с этим следует сказать, что собирательные существительные жен. р, на -ия>-ья,

атакже ср. р. на -ие>-ье, изменившиеся в безударном положении в -ья (типа колие> колье > колья, полѣние>полѣнье> полѣнья), сыграли существенную роль в истории форм имен. пад. мн. ч. Это произошло прежде всего потому, что в истории русского языка они сами стали постепенно осмысляться не как собирательные, а как формы имен. пад. мн. ч. от соответствующих существительных, имеющих исконно другие формы этого падежа. Так, например, слово братъ исконно имело форму имен. пад. мн. ч. брати (или позже под влиянием вин. пад.— браты; эта форма сохраняется до сих пор в диалектах), тогда как братия представляло собой собирательное существительное жен. р. Оно изменялось по мягкой разновидности склонения с древней основой на а. Однако постепенно братия> братья начало осмысляться именно как имен. пад. мн. ч. от брат, и это привело к вытеснению из языка старой формы имен. пад. Вероятно, так же произошло и переосмысление иных собирательных существительных в русском языке. Ср., например, историю собирательного существительного господа, которое склонялось как существительное на о, например: бѣжить от господы (Рус. Пр.), кланяемся господѣ своей

(Новг. лет.), предати господу свою (Ипат. лет.) и т.п., а ныне осмысляется как имен. пад. мн. ч. от господин. Некоторые ученые предполагают, что переход собирательных существительных жен. р. в категорию мн. ч. сыграл роль в возникновении формы имен. пад. мн. ч. с окончанием [а] у ряда слов мужского рода. Надо сказать, что такие формы — принадлежность только русского языка, в украинском и белорусском языках их нет, и возникли они, как видно, довольно поздно: их мало отмечается еще в памятниках XVI—XVII

вв. Ср. такие примеры: тагана и решоточки (Домостр.), те леса (Улож. 1649 г.), жернова

(Гр. 1568 г.) и др. Вопрос о возникновении этой формы остается до конца не решенным. Существует, например, мнение, что на появление и укрепление подобных форм существительных мужского рода оказали влияние слова среднего рода, в которых окончание [а] являлось исконным.

С другой точки зрения, появление форм имен. пад. мн. ч. с окончанием -а вызвано влиянием формы двойственного числа муж. р., имевшей -а в им.-вин. пад. Хотя само двойственное число было утрачено древнерусским языком раньше, чем развились такие формы на -а, здесь могло возникнуть опосредствованное влияние — со стороны названий парных предметов (типа берега, рукава, рога), восходящих к формам двойственного числа и ставших осмысляться как формы множественного числа. Наконец, возникновение этой формы ставят в связь с историей сочетаний существительных муж. и ср. р. с числительными

два, три, четыре.

Следует сказать также, что в русском языке есть целая группа слов, сохранивших старую форму имен. пад. мн. ч. Это существительные, которые обозначали совокупность людей по их принадлежности к племени, местности, городу и т.п. Во множественном числе они склонялись по основам на согласный, а в единственном по основам на о. К словам этого типа относились такие, как крестьяне, бояре, горожане, поляне, северяне и т. п. (ед. ч. крестьянинъ, бояринъ, горожанинъ, полянинъ, северянинъ и т. п.).

44

Наконец, история форм имен. и вин. пад. мн. ч. была связана еще и с иными важными явлениями, возникшими в истории русского языка, и прежде всего с историей твердой и мягкой разновидностей склонений с основой на о и а и с развитием категории одушевленности.

45

Лекция 4. История отдельных категорий и форм существительных.

План:

1.Утрата двойственного числа.

2.Утрата звательного падежа

3.Развитие категории одушевленности

1.УТРАТА ДВОЙСТВЕННОГО ЧИСЛА.

Вдревнерусском языке чисел было не два, как в современном русском, а три. Кроме единственного и множественного, было ещё двойственное число. Оно употреблялось в строго определённых случаях:

а) когда речь шла о двух предметах (лицах, вещах), причём количество (дъва, дъвЬ или оба, обЬ) могло и не быть указано, если из контекста и без того ясно, что этих предметов два. Например, в новгородских грамотах XIII—XIV вв.: в (2) кунЬ) (куна — куница, деньги), въ дву носаду (носад — корабль), тЬ, грамотЬ (перед этим было упомянуто о двух грамотах) и т. д.

б) когда существительное обозначало предмет, состоящий из двух одинаковых частей, или половин, и вызывало представление о парности, о паре. Например: рога (у одного животного), рукава, берега (речные), края (начало и конец), руцЬ, нозЬ (у одного человека), очи, уши (у одного живого существа), плечи (у одного человека) и т. д. Конечно, этих предметов могло быть и много, и тогда употреблялось множественное число: рози

(именительный мн.), берези, рукы, ногы, очеса, ушеса, плеча.

В историческое время в древнерусском и старославянском языках двойственное число было представлено только тремя падежными формами: одна употреблялась со значением именительного, винительного и звательного падежей, другая — родительного и предложного, третья — дательного и творительного. В каждом склонении, особенно в именительном-винительном падеже, были свои окончания, хотя здесь, вообще говоря, не наблюдается такого разнообразия, как в единственном и во множественном числах.

Мягкие формы в некоторых склонениях отличались от твёрдых в им., вин., зват.

падежах: селЬ, поли, сестрЬ., земли.

Примеры из „Слова о полку Игореве": „Ту ся брата разлучиста (Игорь и Всеволод); тии бо два храбрая Святъславлича; уже соколома крыльца припЬшали (Игорю и Всеволоду); вступита, господина, в злата стремена (обращение к Рюрику и Давиду)" и т. д.; из „Повести временных лет" и сочинений Владимира Мономаха: „Святополкъ стояше межи двЬма озерома": „и ставшема обЬма полкома противу собЬ"; „лось рогома болъ" и пр.

Формы двойственного числа в склонении в древнее время были известны во всех славянских языках, но впоследствии они почти повсеместно вышли из обихода и были заменены главным образом формами множественного числа. То же случилось и в других индоевропейских языках, всюду, где подобные формы существовали.

В настоящее время формы двойственного числа до некоторой степени сохраняются в языке словенцев, а также в языке лужичан, причём в словенском языке исчезла форма дательного и творительного падежей дв. ч., а в лужицком форма предложного дв. ч. совпала с формой дат.-твор.

В восточнославянских языках двойственное число как грамматическая категория исчезло, но этот процесс по-разному протекал в русских, украинских и белорусских говорах.

В русском языке такие формы, как: очи, уши, плечи, получили значение множественного числа и вытеснили старые, исторические формы им.-вин. мн.: очеса, ушеса, плеча (ср., впрочем, ещё у Пушкина: „Умыть лицо, плеча и грудь", „Евгений Онегин", VII, 30). Формы

46

рога, бока, отличавшиеся по ударению (на окончании) от форм родительного ед. (рога, бока), также получили значение им.-вин. мн. ч. И во многих других (но не во всех) случаях, когда форма им.-вин. дв. ч. отличалась от формы род. ед. благодаря ударению на окончании, она получила значение им.-вин. мн., хотя бы существительное по своей основе и не обозначало парности: города (им.-вин. дв. > мн.): города (род. ед.); лЬса : лЬса и т. д..

Всочетании с два (из дъва) или оба существительные мужск. р. в тех случаях, когда по ударению форма им.-вин. дв. у них совпадала с формой род. ед., получали значение родительного ед.: два стола, коня и пр. В связи с этим и все другие существительные мужского рода в сочетании с два или оба стали употребляться в форме родительного ед.: два города, лЬса, волка (< вълка) и пр., два рога, берега, края и пр., а потом и вообще все другие существительные: два села, поля и пр., двЬ> сестры, земли, кости и т. д. Ср.: два больших города и т. п.

К пережиткам формы им.-вин. дв. ч., может быть, следует отнести в литературном русском два шага, два ряда, два часа, два раза (ср. у Пушкина: „И три раза мне снился тот же сон", „Борис Годунов") и некоторые другие, если здесь ударение на а — старинное, не вторичное (под влиянием, например, два стола).

Вкосвенных падежах формы двойственного числа были заменены соответствующими формами множественного: двух волков, двум волкам и т. д., двух сестёр, двум сестрам и пр., вследствие чего и сами числительные два, две и оба, обе утратили своё прежнее склонение только по двойственному числу и получили новые окончания множественного числа: вместо

дву (из дъву) — двух, вместо д(ъ)вЬма или д(ъ)вома — двум и т. д.

Любопытно, что те же отношения в русском языке установились и в словосочетаниях с

три и четыре: три, четыре волка, села, сестры и т. д., вместо ожидаемого: три, четыре волки,села, сестры и пр. Эти отношения установились в Москве примерно к середине XVII столетия. В памятниках (в частности, актового письма) второй половины XVI в. преобладает употребление им.-вин. мн. числа в сочетании с три и четыре: три рубли, четыре колачи, три тчаны, четыре аршины.

Ещё в Уложении 1649 г. нередко встречаются словосочетания типа три мЬсецы, четыре человЬки и т.п., а также (по аналогии с ними) и два годы и т. п.

Вукраинском языке (как и белорусском), напротив, словосочетания типа два вовки, столи и пр., возникшие под влиянием три, чотыри вовки (из волки < вълци), стали обычными словосочетаниями. В женском и среднем роде также возможны сочетания двi, три, чотири с именительным мн. ч., но иногда (причём больше в говорах) употребляются и старые формы двойственного числа: двi сiрi коровi (из коровЬ), двi рибi, три дорозi, на тiм

морi (в песне), чотири мусi (= мухи, из мусЬ) и пр.; двi озерi (из озерЬ), три вiкнi (из окънЬ) и

пр.

К пережиткам склоняемых форм двойственного числа в современном русском языке относится числительное двести (из двЬ стЬ < дъвЬ сътЬ,, формы, ещё нередкой в начале XVIII в., хотя в „Грамматике" М. В. Ломоносова 1755 г. уже рекомендуется двЬсти, а также наречие воочию: воочью, иногда во очу (своими глазами, со всей очевидностью), первоначально форма предложного дв. ч.: въ очью (в глазах). Ср. в „Житии" Аввакума: „На тех же горах гуляют звери многие дикие... во очию нашу, а взять нельзя!" Также в „Собрании разных песен" М. Чулкова 1770 г., кн. 1, № 142: «Что один у меня был свет воочью". В говорах (южнорусских) отмечены формы: скуле (из скулЬ), брыле (из брылЬ, от брила — губа, иногда — лишь о собаке). В Онежских былинах: «Он кинул головушку между плечью»

((плечу).

Трудно сказать, когда началось „падение" двойственного числа. Возможно, начало

47

относится ещё к дописьменному периоду (совпадение двух падежных форм в одной, влияние одних типов склонения на другие). Тем не менее формы двойственного числа как грамматическая категория в некоторых восточнославянских говорах держались ещё в XIII и даже XIV столетиях.

К XIII в. относится единственный случай, по-видимому, неправильного употребления форм двойственного числа. В ростовском „Житии Нифонта" 1219 г. в начале записи употреблена форма рабомъ своимъ вместо рабома своима: „ господи, помози рабомъ своимь

...анну и Олексию, написавшема книгы сии". Вообще же в этой рукописи формы двойственного числа в склонении и в спряжении употребляются правильно.

Вдревнейших московских грамотах XIV в. наблюдаются только единичные отступления от правил употребления им.-вин. двоиственного числа, особенно в женском роде: -в- (двЬ) чашки, в чары, по двЬ гривенки, отчасти в других падежах, независимо от рода существительных: из дву жеребьевъ (в духовной в. кн. Ивана Ивановича около 1358 г.); отчасти в области согласования: в- двЬ селЬ коломеньскии (вместо коломеньсцЬи). Но в остальном формы двойственного числа и здесь употребляются правильно.

Вновгородских грамотах, напротив, процесс падения форм двойственного числа раньше обнаружился в склонении существительных мужского и среднего рода.

Чем дальше идёт время, тем заметнее становится разрушение грамматической категории двойственного числа. К XVI столетию, надо полагать, этот процесс в основном уже закончился на всей русской территории.

2.УТРАТА ЗВАТЕЛЬНОГО ПАДЕЖА

В древнерусском языке падежей было не шесть, как в современном русском, а семь. Седьмым падежом был звательный. Звательный падеж употреблялся в обращении, как название предмета мысли (лица), к которому обращаются с речью. Например: «О вhтрh,, вhтрило! чему, господине, насильно вhеши...».

Иногда говорят не о звательном падеже, а о звательной форме. Я думаю, что следует говорить все-таки о звательном падеже. Почему? Вокатив занимает особое место в ряду падежных образований, составлявших парадигмы различных основ. Называя лицо (или предмет), к которому обращаются с речью, форма звательного падежа могла находиться в различных отношениях с ближайшим контекстом. С одной стороны, она могла составлять сравнительно изолированное, самостоятельное вокативное предложение, что наблюдалось тогда, когда эта форма обозначала лицо, не мыслимое в качестве участника передаваемых событий. Например: Вячеслав же рече: сыну, се есть начало божие помощи (МЛС, 63) и т. д. С другой стороны, звательная форма нередко включалась в структуру предложения на правах подлежащего, что проявлялось, как правило, при переводе высказывания в план второго лица. Сравним, например: Исайя пророкъ написалъ есть (Путятина минея, 40), но - Исайе пророче... истину извhщая проповhдалъ ecu (там же, 42 об.) и т. д.

Наблюдая подобные отношения, А. А. Потебня справедливо замечал: «В наших языках единственные падежи, способные выражать подлежащее, суть именительный и звательный». И дальше: «Звательный, как и именительный, имея определенную деятельность в предложении, стоит не вне его, а в нем. Синтаксическое различие именительного и звательного - в том, что именительный лишь в местоимениях личных я и мы, ты и вы есть 1- е и 2-е лицо; остальные имена местоименные и качественные суть 3-е лицо; между тем звательный... есть 2-е лицо и, как такое, согласуется с 2-м лицом глагола». Обе указанные формы оказываются, таким образом, объединенными единой глагольной парадигмой и,

48

следовательно, приравненными друг к другу в определенном отношении как синонимичные падежные формы.

Отмеченные условия употребления позволяют говорить о звательной форме применительно к историческому прошлому русского языка как о звательном падеже, тем более что все важнейшие типы древнерусского склонения характеризуются особым оформлением вокатива, входящего, таким образом, в систему одноплановых морфологических противопоставлений.

Особый звательный падеж, отличавшийся от именительного, употреблялся только в единственном числе, в мужском и женском роде, в первых четырёх склонениях. В каждом из этих четырёх склонений звательный падеж имел свои окончания:

Другие примеры: господине, друже, свhте, уме, учителю, врачю, раю; воеводо, жено, дhво, братье (от братья), земле и т. д. Собственные имена: Иване, Игорю, Василие, Марфо и

пр. В «Слове о полку Игореве»: «Братие и дружино, луче ж бы потяту быти...»; «А ты, буй Рюриче и Давиде! не ваю ли злачеными шеломы...»;; «О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси...»; «Донець рече: Княже Игорю! Не мало ти величия...» и т. д.

Приведем, иллюстрируя сказанное, отдельные текстовые примеры (отрывки из Успенского сборника XII века), содержащие вокативы различных основ.

Основы на -о: чьто глаголеши петре (186 г), и ты борисе брате оуслыши гласа моего (14 в), рече къ немоу авимелехъ тебе глаголю старьче (2 а), о прhчистыи оуме давидовъ (265 в) и т. д.

Основы на -jo: николи же тебh добра боуди... мучителю душамъ негрhшьнамъ (128 а), къде пакы отъходиши пастырю добрый (7 г), нhси ли ты подобьнъ ономоу дияволоу...

полътоядьче змию (119 г) и т. д.

Основы на -а: чьто глаголеши марфо блазньно слово (227 в), молю тя необъдьрьжимая дhво непобhдимая мученице (80 б), въпрошю тя июдо чьсо ради продаеши (218 а), молю ти ся

владыко мои (62 в) и т д.

Основы на -jа: иисусъ же глагола къ неи марие чьто ся плачеши (247 а), спаси ся мати и госпоже моя (14 б), слыши небо и въноуши земле (14 в), рече къ люсимахоу азъ оуноше ... на столъ възнести тя хотhхъ (130 а) и т. д.

Основы на -й: рече о сыноу мои правьдьна человhка сынъ еси (2 в), емоу же ты ся исповhдаеши сыноу (125 а) и т. д.

Основы на -i: радоуи ся марие голуби неприрочьныи (266 г), слава тебh жизни тhмъ иже на тя оуповають (119 в), и начаста оба молити ся ... сило моя боже мои господи (3 а) и т. д.

Существительные среднего рода и существительные с основой на согласный не знали имеющей особое окончание звательной формы, как не знали ее и парадигмы множественного и двойственного числа. Во всех этих случаях в функции вокатива выступал именительный падеж, отражая «начало» тенденции, впоследствии охватившей все другие категории имен. Последовательное вытеснение форм вокатива формами именительного падежа - таков, таким образом, общий результат происшедших в русском языке изменений, и в этом заключается одна из ярких особенностей именно русского языка, поскольку другие славянские языки в ряде случаев позволяют говорить о сохранении вокативных образований.

Звательный падеж был утрачен приблизительно в XIV— XV вв., и следов его в русском языке не сохранилось, если не считать явно церковнославянских боже и господи, употребляющихся часто как междометия. Невозможно установить, когда и где началось вытеснение звательного падежа именительным. Уже в Остромировом Евангелии встречаются

49

единичные примеры употребления именительного ед. ч. вместо звательного.

Вмосковских, новгородских и прочих грамотах XIV—XV столетий звательный падеж употребляется в лексически строго определённых случаях: господине, госпоже, брате, княже — как особенность условной фразеологии: «а тобh, княже, въ то не въступитися» — в Новгородской грамоте 1304-1305 гг.; «а блюсти, господине, вотчины моее» — в Договорной Дмитрия Донского 1371 г.; позже: «а с кhмъ, брате, будешь въ целовании — в Договорной в. кн. Василия Васильевича 1434 г., и т. д.

К середине XVI в. эти формы кое-где перестали восприниматься как формы живого языка. Отсюда возможность в некоторых северо-западных памятниках актового языка этого времени таких сочетаний, как: «Пожалуйте, господине посадники и ратманы...» или: «И судьи вопросили Якова и его товарищев: Скажите, брате, ...» и т. п. Однако форма господине ещё нередко встречается в документах (например, воеводских отписках) середины XVII столетия московского и иного происхождения: «И мы, господине, ханова человека отпустили»: «с Бhла озера послал я к тебе, господине, пристава» и др., хотя вытеснение формы звательного падежа формой именительного в Москве в общих чертах закончилось задолго до этого времени.

Звательная форма ещё возможна у писателей XVIII в.: у Кантемира: «молчи, уме, не скучай», «что так смутен, друже мой», «музо, не пора ли...». В литературном языке XIX в. звательные формы выступали только в качестве средства стилизации. Ср. у Пушкина: «Чего тебе надобно, старче?», «Отпусти ты, старче, меня в море» и т.п.

Вговорах этих остатков значительно больше, главным образом в фольклоре. Например,

вонежских сказках и былинах: «Ай же ты, ратаю, ратаюшко!», «Пришёл, ввалился, князю, засельщина», «Что, Василие, стучался, Александрович, колотился?" и т.п. В разговорной, диалогической речи (новгородской и вообще северо-западной, а также сибирской). Сюда относится звательный на о: мамо, бабо, девко, дево, Окулино, Манько, Гришо и т. п., иногда,

особенно в акающих говорах, с ударением на о: сястро, Ванько, и даже с изменением в оу (при громком призыве): нянькоу, Ванькоу и т. п. В Сибири форма дево является столь же обычной формой обращения к женщине, как и паря (из парень) к мужчине. Любопытно при этом, что дево является обращением к любой женщине, независимо от возраста.

Утрата звательного падежа происходила во взаимодействии именительного и звательного падежей. Это взаимодействие стало возможным благодаря ранним изменениям в оформлении звательного падежа, которые объединяются с другими изменениями, определяющими развитие соответствующих парадигм.

Так, уже в памятниках XI века оказывается обычным новообразование сыне (вм. сыноу, т. е. формы, закономерной для существительного основы на -u). Сравним примеры из Изборника 1076 года: сыне не сhи на браздахъ неправьды (141), но - вънимаи сыноу мои и не забоуди (151) и т. д. Очевидно, форма на -е Зв. Пад. стоит в одном ряду с такими новообразованиями, как род. сына (вм. сыноу), дат. сыноу (вм. сынови) и т. д.: отъ отьца и сына и святого духа (108 об.), яко сыноу...любити бога (106 об.) и т. д.

Новообразования в формах мягкого различия, основанные на аналогии с формами твердых основ (ср., например, образования дательного падежа вроде георгиеви, мужеви и под.), также отражают замену окончания -у окончанием -е, получающим у существительных мужского рода значение унифицированного показателя звательной формы. Сравним: тимофею трьпhлъ еси ослhпление очию (Путятина минея, 11), но - прободение крhпъко трьпhлъ еси тимофее (там же, 10) и т. д. Решающая роль, которую, в соответствии с общим характером парадигматического взаимодействия, играют в данном случае существительные с

50