Щеглова_ист. грам

злочастии" XVII в. (сп. XVIII в.): повыглядѣл-повысмотрѣл; облей обкати; пршла-пролегла дорога мимо царев кабак; не слушай ты чужих умов-разумов, пити-кушати зелена вина и т. д.

В отличие от приведенных примеров, двойные наречия употребляются в разных, стилях языка и выполняют определенную семантическую роль - - усиления признака по сравнению с тем, что выражается каждым отдельно взятым наречием. Это хорошо видно на количественных наречиях (примеры взяты из картотеки «Словаря русского языка XVIII в.))): пожуривъ... сего молодца гораздо-и-гораздо..., не стал я долѣе в Тулѣ медлить (Зап. Блтв. IV,

370).

Обращает на себя внимание историческая устойчивость двойных наречий. Это касается

исамого способа образования, и стабильности отдельных двойных наречий, и древности входящих в сложения форм. В современном языке двойные наречия составляют заметную группу; крепко-накрепко, строго-настрого, просто-напросто, мало-помалу, мало-мальски, просто-запросто, подобру-поздорову, мало-мало, еле-еле давным-давно, белым-бело, первонаперво и др. Многие наречия, входящие в эти сложения, собственно лексически представлены в языке древнерусских памятников — накрепко, помалу, перед, еле, поздорову

идр. Структурно же все наречия, отмеченные в сложениях, представляют собой образцы древних словообразовательных моделей. Форма на -ым в наречиях белым-бело, малым-мало исторически восходит к первоначально именной форме творит. пад. ед. числа малъмь, употреблявшейся как наречие: сице убо бысть малъмь преже сихъ (СкБГХИ/ХШ, 86); се язъ тебе старѣи есмь не маломъ но многомь. (ЛИок. 3425, 1151 г.). Из самостоятельного употребления она вытеснялась другими формами, однако встречается и в позднем языке: Олисовскои пришедъ изгономъ с Нѣмцами... под Печоры... и к городу приступал много, малым [едва] сохранил богь (ЛПск 3, Арх. 2 сп., 1611г.). В современном языке форма на -ым осталась в составе двойных наречий: раным-рано, темным-темно, чернымчерно и др. Потенциально отдельное слово можно видеть в таких современных соединениях наречий, как целиком и полностью, везде и всюду.

НАРЕЧИЕ В ПРЕДЛОЖЕНИИ ПРИСУБСТАНТИВНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ НАРЕЧИЙ

Традиционно наречие понимается как «признак признака», т. е. как часть речи, обозначающая признак глагольного действия или качества имени прилагательного и наречия. Вместе с тем, как известно, в русском языке наречия способны выступать в роли несогласованного определения имени существительного, образуя конструкции, в известной степени синонимичные сочетаниям имени прилагательного и существительного.

Одна часть таких конструкций представляет собой сочетания наречий с отглагольными именами существительными и легко объясняется категориальным значением наречия (работа впустую, возвращение назад, поездка домой. Другая часть не укладывается в рамки традиционного понимания наречия: с душой нараспашку, в шапке набекрень, дом с окнами настежь. Подводя итог наблюдениям над такими сочетаниями в современном русском языке, В. В. Виноградов писал: «Разнообразные случаи соединения имен существительных неотглагольного типа с наречными определениями представляют, несомненно, новый этап в эволюции грамматической системы русского литературного языка XIX-XX вв.»

Широкое употребление наречий в роли определения имени существительного, по мнению В. В. Виноградова, отчасти вызвано тем, что такие сочетания более выразительны, более богаты оттенками обстоятельственных отношений, чем сочетания имен существительных с прилагательными, которые имеют тенденцию образовывать «семантически целостное „потенциальное слово"».

121

Что же касается истории появления наречных определений при существительных в русском языке, то этот вопрос остается пока мало изученным. Вместе с тем понятно, что детальное изучение сочетаемости всех структурно-семантических групп наречий со всеми знаменательными классами слов в отдельные периоды истории языка может определить условия, подготовившие тот «новый этап в эволюции грамматической системы", о котором говорит Виноградов. Особый интерес в этом плане представляет собой древнерусский период. Несмотря на недостаточную полноту предлагаемого ниже материала по данной проблеме, рассмотрение сочетаемости наречий в языке древнерусской письменности XI— XIV вв. позволяет уточнять рамки категориального значения этой части речи, принятые для начального периода истории русского языка.

В языке древнерусских письменных памятников обычными являются сочетания наречий с глаголами, прилагательными и наречиями. Из них сочетания с глаголом являются самыми распространенными, безусловно преобладающими. Материал памятников XI-XIV вв. дает достаточно полное представление о структурном и семантическом разнообразии наречий, участвующих в таких сочетаниях.

См. примеры: и всяко потъшти ся гнѣвъныи мракъ разгънати. (Изб 1076, 54 об.); иного дѣла не имяше нъ се. въстая заутра ['утром'] питаше псята вся сущая въ лаврѣ (ПС к. XI, 128

об.).

На всем протяжении истории русского языка приглагольность остается основной чертой всех групп наречий.

Сочетаемость наречий с именами прилагательными и наречиями ограничена семантически. В таких сочетаниях чаще участвуют наречия меры и степени (количественные).

Наречие при прилагательном (в определительной и предикативной функциях): мужь бо есть зѣло съмѣренъ и крѣпъкъ въсячьскы (ПС к. X1, 20-20 об.): видѣхъ змия зѣло превелика

(Там же. 28).

Наречие при наречии: ту ся моли съ сльзами вельми зѣло (ПС к. XI, 166 об.); обрѣтоша же камень отваленъ от гроба. зѣло утро рано (КЕ XII, 222а);

По сочетаемости наречий с глаголами, прилагательными и наречиями определяется категориальное значение наречия как части речи - служить признаком действия и признаком признака. В рамках того же категориального значения возможно употребление наречий и при именах существительных.

Прежде всего, наречия довольно свободно сочетаются с именами существительными, обозначающими название действия по глаголу. Древнерусские памятники показывают в этой роли достаточно обширный круг наречий. См. примеры: яко чудящемъ ся намъ. такому ясну въскорѣ прѣмѣнению (ПС к. XI, 122 об.); и повиновение, и еже долу глядатие (Там же, 179 об.); пощение же дъвократъ въ суботы (КЕ XII, 252а); постъ же дващи въ суботу (КР 1284,

3616);

Другая группа имен существительных, с которыми сочетались наречия, представляют собой названия лиц по глагольному действию. См, примеры: буди... въ отьвѣтѣхъ сладъкъ. чясто молитвьникъ (Изб 1076, 61 об.); мужь мнихъ и подобитель зѣло (ПС к. XI, 26 — 27).

Имена существительные, сохраняющие семантическую связь с прилагательными, могут употребляться с усилительными наречиями: яви ми ся въ сънѣ мнихъ нѣкто зѣло постьникъ

(ПС к. XI, 64).

Употребляемость наречий при существительных с отглагольной и отадъективной семантикой можно считать значительной, если учесть, что речевая надобность в такого рода сочетаниях удовлетворялась наличием в языке сложных слов, структура которых повторяла

122

сочетание существительного и наречия, стоящего в препозиции к определяемому: мимохожение, новопоставление, бързописание, противостояние, лихоядение, мъногоглаголание, кривосказьници, отаиядьць идр.

Описанные выше случаи присубстантивного употребления наречий в системе древнерусского языка могли служить своего рода грамматическим аналогом к употреблению наречий при существительных другого образования и другой семантики. В какой период в какой степени и последовательности язык использовал возможность аналогии, с определенностью сказать трудно, - все это предстоит изучить. Безусловно, возможность сочетаемости наречий и существительных зависела от семантических разрядов тех и других.

По данным, имеющимся в нашем распоряжении, присубстантивное употребление можно считать обычным для количественных (в частности, усилительных) наречий. См. примеры: зною зѣло сущю. бѣ бо авъгостъ мсць. (ПС к. XI, И); ему же ина благодѣть зѣло бы(с)-(ЖФСт к. ХП, 38 об.);

Качественные наречия на -о и -ѣ в сочетании с именами существительными неотглагольного типа в древнерусских памятниках встречаются редко. Противоположное мнение — о широком употреблении наречий на -о, -е в роли приименного определения - - высказано Е. И. Янович в работе, посвященной генезису и функционированию наречий. Автор считает такое употребление «специфической особенностью этой группы». Для выяснения вопроса повторим примеры, которыми автор аргументирует свою точку зрения.

Из примеров, приведенных в книге, рассмотрим те, которые относятся к древнерусскому периоду :

1) нъ никъто же от мьнихъ проси въ. келию свою възяти. или варива или сочива, или иного чьсо тамо положити. нь вьсе обьще да ядят (Уст. Ст., л. 202) — «будучи вместе)'. — Наречие обьще 'вместе, сообща' определяет глагол ядят.

Таким образом, в приведенных примерах у наречия кажется очевидной функция приглагольного, а не присубстантивного определения.

Редкое употребление качественных наречий при существительных неотглагольного типа легко объяснить тем, что возможности адъективного определения здесь были привычны

иничем не ограничены. В отличие от адъективного, наречное определение обычно стоит после существительного. См. примеры: ту тако же бы(с) пожарь, вихромь наборзѣ. трѣскомь.

ипогорѣ торгъ (ЛИ ХШ—XIV, 1311 г.)

Особой стилистической заданностью можно объяснить употребление наречия при имени существительном вместо обычного сочетания прилагательного и существительного в заглавиях - наименованиях глав, разделов рукописей и книг. Например: митрополита, рускаго. нареченаго. пр(о)ркомь х(с)а. написавъшаго правило црквное. от святыхъ книгь въкратцѣ иякову черноризьцю (КН 1280, 51О б-в);

Внекоторых случаях присубстантивного употребления наречий в древнерусских текстах можно видеть результат семантического стяжения обычных для наречия сочетаний с глаголом.

Природа семантического стяжения подробно описана Д. Н. Шмелевым: «В тех случаях, когда определяемое в широком смысле в известной речевой ситуации однозначно предполагает какое-то определение, последнее может быть опущено, причем оно как бы включается в семантику самого определяемого, становится элементом его значениям.

Всочетании наречия с глаголом роль определения («в широком смысле») принадлежит глаголу. В обычной речевой ситуации при однозначности (своего рода предопределенности) определения-глагола последний может быть опущен без нарушения смысла высказывания. Формальная потеря глагола при этом перестраивает фразу таким образом, что наречие

123

начинает определять имя существительное. См. известные примеры кулинарных наименований в современном языке: мясо (приготовленное) по-чешски, кофе по-турецки, яйцо (сваренное) вкрутую, дверь (расположена или ведет) налево, шапка (надетая) набекрень: ротмистр Назимов, вечно ходивший с помятой фуражкой набекрень и с кольцом в ухе (Игнатьев. 50 лет в строю) и др.

Явление эллипсиса и своеобразного семантического стягивания может объяснить некоторые вопросы, возникающие в связи с местом наречий в древнерусских текстах. О трудности этих вопросов говорят такие примеры. В «Материалах для Словаря древнерусского языка" И. И. Срезневского в словарной статье тайна выделено наречие въ тайнЬ 'тайно': Моляшеся ту богу в тайнѣ (Пов. вр. л., 1051 г.). В той же словарной статье такая же форма въ тайнѣ толкуется как имя прилагательное 'тайный, скрытый': Да будеть милостыни твоя въ тайнѣ и Отець твои, видай въ таинѣ, въздасть тебе явѣ (Остр. ев. 1056—1057. Мт. V1. 4). Такая невероятная интерпретация формы въ тайнѣ вызвана положением ее при существительном милостыни. Это положение можно объяснить пропуском глагола творити 'совершать, делать'. Выражение милостыню творити втайне обычно для древнерусских текстов в связи с религиозно-этической нормой, осуждающей милостыню, творимую перед людьми, напоказ.

Пропуск глагола в результате семантического стяжения может явиться причиной положения, при котором наречие остается с глаголом, не имеющим к нему отношения. В качестве примера на эллипсис часто приводят современную фразу я домой (я иду домой). Сложнее разглядеть эллипсис во фразе я хочу домой, где соблюдены формальные отношения наречия и глагола, а в действительности подразумевается я хочу (идти, поехать, направиться, попасть) домой.

Подобные случаи, встречающиеся в древнерусских памятниках, представляют известную трудность не столько для понимания текста, сколько для определения синтаксической связи слов. Во второй части приведенной выше фразы из Остромирова евангелия - - «и Отець твои, видяи въ тайнѣ, въздасть тебѣ явѣ» — наречие вътайнѣ не может относиться к глаголу видѣти. Сочетание видяй въ тайнѣ представляет собой как бы двойной эллипсис: «отец твой, видящий (милостыню твою творимую) втайне, воздаст тебе яве».

Чем определеннее и привычнее наречно-глагольное сочетание, тем больше возможность пропуска глагола в нем и вероятность появления наречия при существительном. Этому способствовала и слабая закрепленность места наречия в предложении -- возможность таких синтаксических положений, когда наречие, семантически определяя глагол, во фразе ставится далеко от него. Например: Тѣло же си прѣдаяшета огневи и ранамь. вьсѣмъ на уды раздробими. о дивьное мученика търпѣние видяща убо уды своя разно съ радостью, прѣдаяшета въ руцѣ господьни. душу отъ страстьна тѣла (Стих 1156—1163, 73).

Случаи семантического стяжения сочетаний наречий с глаголами в древнерусском языке, даже если они не были многочисленными, в известной степени увеличивали возможность присубстантивного употребления наречий.

Признание за наречием способности определять имя существительное в языке раннего периода дает повод иначе представить грамматическую природу слов на -ь, традиционно именуемых несклоняемыми, или неизменяемыми, прилагательными. Противоречивость их описания в грамматиках старославянского и древнерусского языков известна. Так, А. Вайан пишет в разделе, посвященном именам прилагательным: «... прилагательные на -ь...

отличаются от наречий на -ь лишь своим употреблением; для слов разичь, сугубь, удобь более обычным является употребление их в качестве наречий". Далее в разделе «Наречие» он отмечает: «Такие наречия, как исплънь, употребляются в качестве неизменяемых

124

прилагательных». Очевидно, случаи типа «сугубь... пришествие» (Супр. рук.), «сугубь мучения есть достоинъ» (КЕ XII) — не отличаются от таких, как «хожение помалу», «моления отаи». Возможно, многочисленная и семантически разнообразная группа слов на -ь может быть однозначно квалифицирована как наречия, несмотря на случаи употребления их в роли присубстантивного определения.

Вцелом употребление наречий при существительных в древнерусском языке предстает как заметное явление, развитие которого в дальнейшем привело к отчетливому расширению рамок категориального значения наречия как части речи.

Всовременном русском языке, как и в языке ранней эпохи, возможность присубстантивного употребления наречий определяется семантикой имен существительных: существительные отглагольного и отадъективного образования «перетягивают на себя» и наречия, обычные для этих глаголов и прилагательных.

Существительные неотглагольного образования могут определяться наречиями в зависимости от семантики последних. Например, присубстантивное употребление является обычным для отглагольных (через форму существительного) наречий: губы врастяжку, брови вразлет, рубаха навыпуск. Глагольная семантика, сохраняемая формой существительного в наречной функции, придает определенную законченность таким сочетаниям. Смысловым эквивалентом их являются сочетания существительного и глагола-причастия. Ср.: Он бросил на рычаг трубку и поднял на меня голубые навыкате глаза (Братья Вайнеры. Телеграмма с того света); Голубые выкаченные глаза Зацаренного полыхнули грустной усмешкой профессионала (Там же).

Случаи определения имен существительных качественными наречиями на -о, -е являются редкими. Даже при отглагольных именах наречное определение не отвечает нормам современного русского языка: В простом углу моем, средь медленных трудов, Одной картины

яжелал быть вечно зритель (А.Пушкин. Мадонна);

Ты сочинитель, да только, кажется. неудачно (Н. Гоголь. Мертвые души).

Значительно чаще в роли присубстантивного определения встречаются количественные наречия: Чуть мало-мальски жених... прямо тащи ко мне (А. Островйский. Свои люди - сочтемся); Салъманов груб и слишком татарин, но у него был роман, кончившийся женитьбой (А. Чехов. Поцелуй); была уже совсем ночь и др. Исследователи современной разговорной речи отмечают употребление при существительных наречия очень, например: она очень женщина.

Выразительность наречных определений заключается в том, что, сочетаясь с непризнаковыми существительными, они высвечивают качественную сторону их семантики, которая в обычном употреблении имени является или несущественной, или незаметной.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Для древнейшего периода письменной истории русского языка (XI—XIV вв.) наречие как часть речи представляет собой класс знаменательных слов со своей особой синтаксической функцией, особым формальным признаком — неизменяемостью и особыми словообразовательными средствами. Количественно наречия составляют около 8—10 % общего числа знаменательных слов древнерусского языка, и это соотношение, в целом, сохраняется на протяжении истории. Наречия относятся к употребительной части лексики.

Большая часть наречий в древнерусском языке представлена группами слов, в структуре которых можно видеть определенные словообразовательные модели, проходящие через всю письменную историю языка. Семантически и структурно наиболее различаются между собой

125

группы местоименных наречий, числовых наречий и именных (соотносимых с адъективными и субстантивными основами).

Семантическое деление именных наречий на определительные (качественные) и обстоятельственные отчетливого структурного выражения не имеет (малѣ, скорѣ и горѣ, кромѣ; потиху, помъногу и поблизу, позаду, особь, удоо6ь и задъ, утрь). Однако дальнейшая история тех и других имеет существенное различие.

У обстоятельственных наречий значения места нахождения и направления не дифференцированы (съде 'здесь, сюда', тамо 'туда, там', утрь 'внутри, внутрь').

Общей чертой выделяемых в языке древнерусской письменности структурных групп наречий является развитие у них приставочных форм (скорЬ — въскоре, наскорѣ; предь - въпредь, напредъ, ранее — поранее, заранее, всегда — повсегда, завсегда). То же явление наблюдается у отдельных наречий. Эта тенденция не отразилась на наречиях, которые рано вышли из употребления (малы, тихы).

Основные бесприставочные типы образований исторически сменяются префиксальносуффиксальными. Так, уже в самых ранних памятниках наречия на -у предстают в виде помалу, поча-лму; наречия на -а — в виде излиха, съпроста, домънога. На протяжении XI— XVII вв. идет процесс вытеснения древних наречий на -ѣ приставочными формами въскорЬ, наскорЬ, полностью завершившийся в языке нового времени. С XV в. появляются приставочные формы у наречий на -ски (погански — по-погански). Исход их «соперничества)) в настоящее время безусловно определился в пользу приставочных образований. В этой тенденции можно видеть стремление наречий к структурному размежеванию с прилагательными.

Стремление к префиксации менее всего сказалось на наречиях с суф. -о, хотя и у них есть приставочные формы (наскоро, накрепко, заново, замертво). Наречия на -о остаются продуктивными на протяжении всей истории языка. С исчезновением бесприставочных форм (таких, как мала, тиха; малы, скоры; добрѣ, скорѣ) произошло «перераспределение» отношений отдельных типов наречий внутри этой части речи: приставочные формы качественных наречий стали соотноситься с формами на -о (не только наскоро, но и вскоре, наскоре, поскору — с формой скоро; издавна, отдавна - с формой давно; слегка, налегке — с формой легко) и через них — с прилагательными.

В формировании наречных моделей в языке письменного периода активно участвуют приставки из-, с-, в-, за-, на-, по-, от-, до-. В системе языка они одновременно являются предлогами. Все они первообразные, многозначные, этимологически неясные. В образованиях с наречиями, в первую очередь обстоятельственными, семантическую определенность имеют от- и до- (отныне, доныне). Наименее определенна приставка по-, дающая наибольшее число образований (помалѣ, потаи, потиху, почасто, поскорее, поскотски, по дважды, по единою, поособь, повсегда, повсюду, понынѣ и др.).

На протяжении истории языка заметна тенденция к сокращению количества структурных типов наречий и уменьшению лексического состава отдельных древних словообразовательных групп. Это выражалось, в частности, в переходе многих наречий в тип образования на -о/-но, имеющий прямую соотносительность с прилагательными. Этот процесс не был прямолинейным в разные периоды и в разных стилях языка, но общеисторическая единонаправленность его очевидна.

Между формами наречий одного корня нет парадигматической противопоставленности. Результатом этого является повышенная способность к однокорневой синонимии. См. в древнерусском языке: просто, простѣ, въпростѣ, съпроста, непроста, напросто, попросту, напрость; в старорусском: таи, отаи, втаи, потаи, испотаи, тайно, втайнѣ, тайком; в

126

современном русском: сразу, враз, разом, зараз, доразу; близ, близко, вблизи, вблизу, поблизости. Многообразие форм, объединяемых одним корнем и одним содержанием, является характерной чертой наречий. Неизменяемость формы как категориальный признак наречий, являющаяся выражением формальной независимости наречия от лексического окружения в предложении, в речевом употреблении приводит к многообразию форм у одной и той же лексемы (именно потому, что не форма определяет содержание). С этим связана способность наречий к образованию структурных микросистем, семантическая обусловленность которых трудноопределима из-за широты содержания этой части речи. Вместе с тем именно широта содержания облегчает структурные аналогии.

Следует отметить историческую устойчивость многих наречных словообразовательных моделей. Наречия с суф. -о, -жды, -ски, проходят через всю письменную историю языка. Наречия типа помалу, вскоре, изредка, наскоро, сперва, дочиста, вновь, порознь м др., принадлежащие современному литературному языку, ведут свое начало с древнейшей поры. Многие словообразовательные группы сохраняют основной лексический состав. С древнейшей поры остаются неизменными формы отдельных наречий: завтра, дома, вчера и др.

Заметную группу в истории языка составляют наречия, не имеющие словообразовательной связи с другими знаменательными словами. Их лексическая обособленность, доставшаяся языку от прошлого или приобретенная в ходе истории, не сказалась на их употребляемости. К ним относятся отдельные разнооформленные местоименные наречия, наречия зѣло, вельми, бывшие в употреблении до конца ХУ11 в. Лексически изолированные ныне, весьма, еле, едва, вспять, опять, стремглав остаются в течение всей письменной истории языка. В современном языке употребляются дыбом, набекрень, гораздо (пережившее соотносительное имя прилагательное гораздый), очень (появившееся в письменном языке XVII в. без сопровождения однокоренных образований среди других частей речи) и др.

Историческая устойчивость отличает также многие субстантивные формы, употребляющиеся в наречной функции. На протяжении всей письменной истории остаются неизменными такие формы, как в правду, по истине, до избытка, из века, на конец. Адвербиализация форм имен существительных, обычно называемая процессом формирования отсубстантивных наречий, в действительности является состоянием, выхода из которого может не быть, так как это положение одинаково допустимо категориальными значениями обеих частей речи.

127

Лекция 11. История временных форм глагола

ВРЕМЕННЫЕ ФОРМЫ ГЛАГОЛА В ИСХОДНОЙ МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ

Категория времени глагола в X/XI в. получила свое грамматическое выражение в ряде временных форм, образующих определенные парадигмы и имеющих в плане содержания свое, присущее только данным формам значение.

Система глагольных времен X/XI в. включала в себя одну парадигму форм наст.//буд. вр., четыре парадигмы форм прош. вр.: две парадигмы синтетических (простых) форм (аориста и имперфекта) и две парадигмы аналитических (сложных) форм (перфекта и плюсквамперфекта, или давнопрошедшего времени) и две парадигмы форм буд. вр. — одна явно аналитическая (преждебудущее время), другая, образуемая сочетанием вспомогательных глаголов с инфинитивом, — не являющаяся, как видно, полностью аналитической формой, но в определенной степени к ней тяготеющая. Вся эта система времен характеризовалась тем, что различия в парадигмах, т. е. в плане выражения, были связаны с различиями в плане содержания: каждая парадигма форм времени употреблялась строго закономерно для обозначения определенного отношения действия ко времени говорения, т. е. к моменту речи.

Временные формы глагола образовывались от основы наст. вр. (презентной) и от основы прош. вр. (протеритальной): от первой основы образовывались личные формы наст, вр., от второй — личные формы аориста и имперфекта, а также форма прич. с суф. -l-, входящая в состав перфекта, плюсквамперфекта и преждебудущего времени.

Все временные формы выступали в 1, 2 и 3 л. ед., мн. и дв. ч., т. е. каждая парадигма имела девять форм, а кроме того, в перфекте, плюсквамперфекте и буд. вр. отражались различия муж., жен. и ср. р., и таким образом здесь было по 27 различных временных форм в каждой парадигме.

Сточки зрения образования различных временных форм важно то обстоятельство, что все глаголы в исходной системе делились на два неравных класса, различия между которыми

вплане выражения касались прежде всего набора флексий в формах наст. вр., характерных для этих двух классов, а также способа присоединения флексий временных форм к корню или основе глагола.

Один класс — так называемый атематический — включал в себя всего пять глаголов: глагол существования býti, dati, jěsti `кушать`, věděti 'знать' и iměti, которые в формах наст. вр. имели особый набор флексий, присоединявшихся непосредственно к корню. Все остальные глаголы, независимо от характера основ наст. и прош. вр. и независимо от соотношения этих основ, включали в состав флексий форм наст. вр. начальную гласную, присоединявшуюся к корню, причем набор этих флексии был иным по сравнению с атематическими глаголами.

Сучетом всего сказанного об общем характере системы временных форм глагола в др.- рус. языке X/XI в. и об особенностях, связанных с образованием этих форм, можно провести реконструкцию всей временной системы для указанной эпохи.

Формы наст. вр. др.-рус. языка X/XI в. могут быть представлены в следующем виде. Для атематических глаголов:

128

Остальные глаголы в русской историко-лингвистической традиции называются тематическими. «Тематичность» таких глаголов исконно, в раннем псл. языке, определялась наличием в формах наст. вр. гласной <i> или гласных <е//о>, последние могли употребляться как сами по себе, так и быть осложненными предшествующими <n> или <j>, присоединяемыми к корню и находящимися перед тематической гласной. Так, например, 1 л. ед. ч. у таких глаголов исконно образовывалось следующим образом: *xval-i-om, *xval-i-si и

т. д.; *nes-o-om, *nes-e-si и т. д.; *sta-no-om, *sta-ne-si и т. д.; *zna-jo-om, *zna-je-si и т. д.; *maz-jo-om, *maz-je-si и т. д.; гласные <i> и <е//о> (<nе//nо>, <je//jo>) и являлись тематическими, относящими те или иные глаголы к определенным словоизменительным группам. Фонетические процессы, которые прошли в истории псл. языка и результаты которых были унаследованы др.-рус. языком, затемнили исконные отношения и, в частности, привели к тому, что бывшие тематические гласные отошли к флексиям (ср. др.-рус. xval'-u, xval-iši; nes-u, nes-eši; stan-u, stan-eši, znaj-u, znaj-eši, maž-u, maž-eši и т. д.

Поэтому для исходной системы др.-рус. языка понятие «тематических глаголов» является традиционным, не отражающим реально существующих отношений в строении форм наст. вр.)

У тематических глаголов в формах наст. вр. в состав всех флексий, кроме 1 л. ед. ч. и 3 л. мн. ч., входили начальные гласные <е> или <i>, причем перед гласной <i> конечный согласный корня был фонологически немягким (фонетически полумягким), а перед <е> он мог быть как твердым, так и мягким. В 1 л. ед. ч. всегда была флексия u после твердого или после мягкого согласного, а в 3 л. мн. ч. — флексия -utь или -ätь также после твердого или мягкого согласного. Таким образом, формы наст. вр. для этих глаголов могут быть

129

Сопоставление форм наст. вр. атематических и тематических глаголов показывает, что первые отличались от вторых флексиями 1 и 2 л. ед. ч. (исключение здесь составляет глагол imеti, который во 2 л. ед. ч. по флексии - ši совпадал с тематическими глаголами), а также тем, что в атематических глаголах флексии временных форм присоединялись непосредственно к глагольному корню. Кроме того, надо иметь в виду, что формы наст. вр. глагола byti образовывались от супплетивной основы jes-, т. е. в этом отношении отличались от форм других атематических глаголов.

При образовании форм наст. вр. тематических глаголов в исходной системе др.-рус. языка наблюдались морфонологические чередования согласных фонем в основе наст, вр., сопровождающие и по-разному характеризующие разные группы глаголов. Прежде всего выделяется группа глаголов с чередованием заднеязычных <k>, <g>, <x> с мягкими шипящими <č>, <ž>, <š>. Сюда относились, во-первых, глаголы, оканчивающиеся в инфинитиве на -či и имевшие в 1 л. ед. ч. и 3 л. мн. ч. в конце корня заднеязычный согласный, а в остальных лицах — мягкий шипящий; так, peku — pečeši—реčеmъ—pekutь, steregu— sterežeši—sterežemъ—steregutь, seku—sečesi—sеčеmъ—sekutь, beregu—berežeši—berežеmъ— beregutь.

Далее выделяются глаголы с чередованием в основе наст. вр. переднеязычных зубных <t>, <d>, <s>, <z> и сочетаний <st>, <zd> с мягкими шипящими <č>, <ž>, <š> и <Šč>, <ždž>. У| этих глаголов зубные сохраняются во всех формах наст, вр., кроме формы 1 л. ед. ч., где выступает мягкий шипящий: plaču—platiši, leču—letiši, glažu—gladiši, gašu—gasiši, visu— visiši, lažu—laziši, rašču— rastiši, gošču—gostiši, ježdžu—jězdiši и т. д. Глаголы этого же класса с губным согласным в основе наст. вр. сохраняли этот губной также во всех формах наст, вр.,

кроме 1 л. ед. ч., где выступало сочетание губного с <l’>: grabl‘u—grabiši, škъrbl'u—skorbiši, dávl‘u—daviši, loml'u—lomiši, kopl‘u—kopiši, sopl‘u—sopiši.

Наконец, глаголы этого же класса могли выступать с чередованием твердых/мягких сонорных <r//r'>, .<n//n'>, <l//l'>, причем мягкий сонорный выступал только в 1 л. ед. ч. — в остальных же лицах был фонологически твердый согласный: var'u—variši, val'u—vališi, ran'u—raniši.

Глаголы других классов подобных морфонологических чередований согласных в основе форм наст. вр. в исходной системе не имели.

Система форм наст. вр. др.-рус. языка X/XI в. не обязательно могла выступать только в том виде, какой был реконструирован выше. Как уже говорилось, эта система в определенных своих звеньях могла варьироваться. И в этом плане сравнительноисторическая грамматика славянских языков и данные современной диалектологии дают возможность предполагать, что варьированию могла подвергаться форма 3 л. ед. ч., где, возможно, в той или иной степени распространенности могли выступать формы без конечного -tь, т. е. формы, оканчивающиеся на первый гласный флексии. Другие формы наст. вр. варьированию, как правило, не подвергались.

Простые формы прошедшего времени в исходной системе др.-рус. языка включали в себя аорист и имперфект. Различия между ними в плане выражения касались как набора флексий, оформляющих парадигмы этих времен, так и характера специальных суффиксов. Общим в плане выражения у аориста и имперфекта было то, что обе эти формы образовывались от основы прош. вр. В исходной системе др.-рус. языка аорист образовывался как от основы прош. вр. на гласный, так и от основ на согласный звук, с той лишь разницей, что флексии аориста в первом случае непосредственно присоединялись к гласному конца основы (или корня в атематических глаголах), а во втором — они присоединялись с помощью соединительной гласной <о>, выступавшей во всех формах,

130