Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

ному желанию запечатлел ее очарование на портрете, сохранив­ шемся в семье. Исходя из этого, можно предположить, что пре­ лесть и благородная красота матери Макса Вебера, которые унас­ ледовал ряд ее детей, были скорее немецкого, чем французского происхождения. Правда, на Эмилию Суше, бабушку Макса Вебе­ ра ничего из этих свойств предков не перешло. Она была чрезвы­ чайно мала ростом и очень незаметна, при этом умна и глубока, но отличалась большой хрупкостью, робостью и отчужденностью. Источником ее силы была глубокая религиозность, ангельская доброта и готовность отдаваться всему великому и прекрасному. В мемуарах, написанных ею для семьи, она пишет о себе: «Вели­ чайшие, можно даже сказать единственные страдания моего дет­ ства связаны с моим сложением —я, собственно говоря, не по­ мню, чтобы когда-либо болела, но во всем теле я ощущала невыразимую нерешительность, которая часто угнетала меня...

тоска по внутренней свободе становилась для меня иногда в страшные часы настойчивой мольбой; однажды, когда я откры­ ла в таком состоянии Библию, я прочла следующие слова: «До­ вольствуйся моим милосердием». Я долго размышляла о смысле этих глубоких слов и нашла в них самое прекрасное толкование подобия данного мне дара».

В старости она подводит итог совокупности своих пережива­ ний, сложившихся на основе хрупкой витальности, всегда ощу­ щавшей угрозу из-за чувства своей неполноценности, и добавля­ ет к сказанному: «Нам так хочется идти по жизни своим путем, и мы не понимаем, что нам уже самой нашей натурой поставлена цель, упускать которую безнаказанно нельзя. Мужественно видеть границы нашей натуры, избегать всех ложных стремлений, всем сердцем стремиться совершать то, что на нас возложено, смирен­ но надеясь на помощь Божию, - это представляется мне задачей, выполнение которой дает нам благословение».

Когда Фалленштейн встретился с Эмилией Суше, ей уже было 30 лет, и она никогда не помышляла о замужестве. По своей на­ туре она была, вероятно, предназначена скорее к тихой созерца­ тельности монахини, чем к жизни с сангвиником, всегда преис­ полненным напряженных желаний. О браке ей вообще известно было только то, что он ведет к душевной общности и проникно­ венной дружбе между мужем и женой. Тем не менее внезапное сватовство Фалленштейна вызывает в ней большую внутреннюю борьбу. Она просит дать ей время обдумать это предложение, ей страшно, и соглашается она все-таки потому, что ее доброта ока­ зывается сильнее ее страха перед жизнью. Она чувствует, что Бог призывает ее помочь этому человеку и стать матерью его осиро­ тевших детей: «Ему было тяжело заставить меня нести такое бре-

14

мя, и поэтому он сначала ничего не говорил, я же чувствовала в себе силу в сознании того, что Бог поставил передо мной такую большую и прекрасную задачу и что Он мне поможет справиться с ней».

Письма, которыми обменивались Фалленштейн и Эмилия Суше, отражающие стиль того времени (1835) и характер коррес­ пондентов, гласят:

«Нерешительно и с глубоким сердечным волнением, фрейлейн, я, для Вас, вероятно, не более, чем случайно промелькнувший образ, осмеливаюсь на шаг, связанный с внутренней, устраняю­ щей соображения жизненных условностей необходимостью, и ищу слова, которые должны уверить Вас в том, что с момента, когда я увидел Вас, я пришел к дорогому для меня осознанию. Пусть дружелюбие и приветливость, которые излучают Ваши го­ лубые глаза и весь Ваш облик, позволят мне продолжать говорить без борьбы в поисках выражения своих чувств.

Перед Вами признание в любви, на которое со страхом реша­ ется человек, многое переживший, но увереннее стоявший, под­ вергаясь большой опасности, чем теперь в ожидании Вашего ре­ шения.

Моя верная, нежная жена, первой любовью которой я был, спо­ койно и доверчиво с 15-ти лет делившая со мной в течение 21 года трудную жизнь, мое драгоценное сокровище, милая мать моих шестерых детей, похороненная мной 4 года тому назад, —она, ко­ торую я 25 лет назад полюбил с юношеской страстью, стояла вновь передо мной в тот вечер, когда я внезапно увидел Вас у Вашего брата, стояла во всем своем своеобразии, во всем своем внутрен­ нем и внешнем бытии, будто возвращенная к жизни. Это впечат­ ление было для меня глубоким потрясением, не лишенным боли в своей неожиданности. Дальнейшим следствием был этот шаг, от результата которого, фрейлейн, зависит моя будущность, тем в большей степени, как я чувствую, что Ваше появление столь уди­ вительно связывает всю мою прошлую жизнь с предначертанным мне Богом будущим; поэтому, нежная, приветливая, тихая Эми­ лия, я могу со всей истинностью и перед Богом предложить Вам вместе с моей рукой любовь моей юности и моей жизни, которая стала чище и прекраснее благодаря пережитому и утраченному. Прежде чем сделать этот шаг, я добросовестно исследовал свою душу, и если бы Вы могли, фрейлейн, заглянуть, как Бог, в глу­ бины моего сердца, если бы я мог словами открыть то, что в дан­ ное мгновение открыто нашему Творцу, Вы бы доверились про­ стым, продуманным словам честного человека, когда он Вас уверяет, что сказанное им глубоко коренящееся в сознании, явля­ ется не любовной страстью, а проникновенным, постоянным по-

15

чтением, происходящим из глубокой печали об утраченном, освя­ щенной проникновенной радостью, вызванной вновь найденным.

Я понимаю, фрейлейн, как много я требую, прося Вас стать моим детям не второй, а вновь обретенной матерью, и моим выс­ шим благом, и могу предложить в благодарность за это лишь честное, верное сердце, а с ним и всю мою жизнь и сердечную преданность. Прекрасная Эмилия, дорогая мне так же, как моя преображенная Бетти, —я нахожу лишь простые, религиозные слова, ибо душа моя полна чудесного волнения и торжественной радости; в эти дни 25 лет тому назад я был помолвлен с моей по­ койной Бетти, в эти же дни 4 года тому назад я опустил ее в моги­ лу. В дни таких торжественных воспоминаний человеческое сер­ дце не лжет. Решайте же нашу судьбу, —но каково бы ни было Ваше решение, моя почтительная любовь к Вам составляет мое достояние и будет сопутствовать мне в случае Вашего отказа».

На это Эмилия Суше ответила:

«Не знаю, смогу ли я сегодня ответить, как следовало бы, как я хотела бы, на глубоко взволновавшее меня письмо, но хочу по­ пытаться высказать благородному человеку, открывшему мне свое сердце, преисполненное никогда не предполагаемым мною богатством любви, как я это воспринимаю, хотя мне и самой это еще не вполне понятно. Мое твердое намерение быть совершен­ но искренней с Вами, так как я чувствую, что только это даст мне благословение, даст его для Вас и для меня, но смогу ли я при всем желании сказать правду, ведает только Бог, ибо он знает меня лучше, чем я сама. До сего дня моя жизнь была внешне вполне счастливой и не признавать радостно благоприятные ус­ ловия моего существования было бы неблагодарностью. К тому же я не чувствовала желания, особенно в последние годы, изме­ нить свою жизнь, тем более, что полагала, что будто мой харак­ тер неспособен принести счастье, во всяком случае в тех услови­ ях, когда от меня требуется многое. Те, кто знает меня ближе, могут подтвердить Вам истину более убедительно, чем я.

Моя мать обещала мне сообщить Вам о всех моих недостат­ ках и слабостях. Прошу Вас верить тому, что она скажет, и не со­ мневайтесь в том, что никто не ощутит истину этого глубже, чем я сама. Сначала мне показалось, что Вы вообще ошиблись во мне, только потому, что я вызвала столь милый образ в Вашей душе. Моя сестра рассказала мне об этом и представьте себе, как это должно было меня взволновать при нашей следующей встре­ че! Только твердое намерение не разрушать дорогое Вам воспо­ минание дало мне некоторую выдержку или, вернее, привело меня в такое приподнятое настроение, что я сама не узнавала себя.

16

ется с шумом Неккара, остров красоты, любимое местопребыва­ ние детей и внуков, вызывавшее радость бесчисленных людей. В остальном он твердо держался стоической простоты и естествен­ ности своего образа жизни и требовал этого также от членов своей семьи: рано вставать, обтираться холодной водой, закаляться любым способом, уметь напрягать волю, владеть собой —все эти принципы, которые его дочь Елена, хотя ее хрупкий организм страдал от этого в детские годы, переняла в собственном образе жизни и в воспитании своих детей. Фалленштейн был постоян­ но деятелен, из числа государственных проблем его особенно ин­ тересовали стремление к конфессиональному миру и к сохране­ нию в Рейнской области наполеоновских законов. Несмотря на его ненависть к Наполеону, он отдавал предпочтение его инсти­ тутам по сравнению с тогдашними прусскими. К тому же он был убежден, что насильственное их устранение отдалит Рейнскую область от Пруссии. Кроме политической деятельности он зани­ мался также различными общественно-социальными проблема­ ми. Так, он организовал с помощью семьи Суше в Шёнау, одной из терпящей голод деревень Оденвальда, постоянную помощь деньгами и скотом бедным крестьянам. Он вернулся также к сво­ ей литературной работе, собирал немецкие поговорки и был усер­ дным сотрудником Гриммовского словаря. В Гейдельберге он стал членом «Исторического кружка», который возглавляли Шлоссер и Гейссер, подружился с Гервинусом, переехавшим к нему. Он сохранял в качестве преданного чиновника верность своей родине Пруссии, но отказавшись в течение 1848 г. полно­ стью от культа монарха, стал любить Германию больше, чем Пруссию и под действием мягкого воздуха юга вернулся к свобо­ долюбивым идеалам своей юности.

Невзирая на пошатнувшееся здоровье, Фалленштейн еще про­ являл силу богатыря, когда в его жизни возникала цель. Он умер 63 лет, как он всегда хотел, до наступления старческого упадка, и остался в воспоминании своих молодых дочерей от второго бра­ ка, как «прекрасная греза», как отец, «чьи теплые руки мы все еще чувствовали в своих и чье мягкое сердце всегда было открыто для детских вопросов и детской радости».

В воспоминании тех, кто его знал, он остался как человек, ода­ ренный преизбытком физической и нравственной силы, закален­ ный в школе жизни, страстно возбудимый в любви и в ненавис­ ти, но вместе с тем преисполненный сердечной доброты и рыцарства по отношению к слабым. Умеренная уравновешен­ ность не была ему дана, он часто бывал неудобен и обремените­ лен в повседневной жизни, но в своей профессиональной дея­ тельности самоотдача и отказ от эгоистических интересов

18

подавляли даже его горячность. Гервинус говорит: «По своей силе у него все легко граничило с чрезмерностью: и аффект мгнове­ ния, и твердый продуманный принцип». Эти слова подходят и к его внуку. На его могиле близкие поместили надпись: «Те, кого подгоняет дух Божий, суть Божьи дети».

* * *

Но как же чувствовала себя нежная Эмилия Суше в совместной жизни с ним? Судя по письму, написанному подруге через долгое время после смерти мужа, она была лишена глубокого счастья полной душевной близости и сверхчувственной общности с ним. Его сильная натура заставляла его считать, что при должном тре­ бовании от себя и других можно всего достигнуть, никогда не по­ зволяла ему сомневаться в том, что он —Фридрих Фалленштейн — правильно понимает, что следует делать, и не могла находить до­ ступа к постоянной внутренней борьбе жены. Постоянное ощуще­ ние Эмилией своей неполноценности, а, с другой стороны, ее бла­ гочестивая покорность в том, чтобы действовать в установленных природой для нее и для других границах, вызывали его нетерпе­ ние: Ведь она так хороша, почему же она мучается, борясь с со­ бой? И хотя он сохранял приверженность унаследованной вере, глубина ее религиозной жизни оставалась ему недоступной. Эти­ ческий ригорист, который хочет и может делать то, что должен, уверенный, что и другие действуют так же, с одной стороны, и волнуемая робостью и божественной защитой душа —с другой, не могли понять друг друга. Через много лет после смерти мужа Эми­ лия подвела итог своей жизни в браке в следующих строках:

«Тяжелейшая борьба моей жизни (так я во всяком случае по­ лагаю) позади. Она заключалась в невозможности пояснить мое­ му покойному мужу, какова я действительно. С одной стороны, его чрезмерное преувеличение, которое заставляло его вместе с тем считать своего рода упрямством то, что является основой моей индивидуальной организации, и препятствует мне достигнуть иде­ ала в жизни, заключенного в моем сердце, —доступ к такому по­ ниманию для него полностью отсутствовал, а моя печаль, вызван­ ная этим, представлялась ему слабостью. То, что он не мог это понять и неспособен был даже представить себе, что при всей пе­ чали по поводу своего несовершенства можно все же сохранять на­ дежду, что допустимо покоряться определенным границам своей природы и тем не менее стремиться в этих границах достигнуть того, что велит нам Бог, в уверенности, что Он приведет нас к цели (ибо ведь сказано: Бог могуч в самом слабом, и для меня это ис­ тинное слово, тысячекратно меня поднимавшее) —короче говоря,

19

его непонимание того, что мне в сущности представляется осно­ вой христианства, было мне тяжело и несогласие между нами воз­ никало именно тогда, когда наступали неприятности извне. Его манера отклонять мое вмешательство раздражала меня и мешала мне высказаться —если бы не это, мы несомненно лучше бы по­ нимали друг друга; а из-за этого и сокровища его души лишь иногда становились мне очевидны, он же с точки зрения его ре­ лигиозных взглядов (т. е. их воздействия на жизнь) оставался для меня закрытой книгой. Правда, и это я всегда ощущала, он был значительно теплее, чем Гервинус, а поэтому и дальновиднее; так он был вполне согласен с тем, что я хожу в церковь и охотно выс­ лушивал мой рассказ о содержании проповеди в отличие от Гервинуса, который при таких обстоятельствах обдавал свою жену холодом. Однако обмениваться мнениями на эту тему не пред­ ставлялось ему важным, а для меня чистое христианство было основным элементом моей жизни, проникновение в который составляло все мое стремление. До чего же я дошла? Я хотела только уяснить себе, что делало меня очень несчастной, больше, чем я теперь понимаю, хотя обвинять в этом я не могу ни Фал­ ленштейна, ни себя. Все дело было только в том и является для меня все еще таковым, —что надо быть близкой мужу во всем, чтобы брак был благословен».

Такое требование сверхчувственной основы в браке Эмилия Суше передала своим дочерям и у многих из них отсутствие этой основы повторилось. Однако несмотря на эту резиньяцию, ее жизнь была благословенной. Ибо обетование ее любимого изречения осу­ ществилось. Она родила 7 детей, из которых 4 дочери и сын дос­ тигли полного развития. Под бременем своих задач боязливая, не­ решительная женщина стала средоточием моральной силы. Благодаря ее доброте, мягкости и полному отсутствию эгоизма она справлялась со всеми задачами. Пасынки нашли в ней любящую, понимающую мать и смелую защитницу от благородного, но слишком властного отца. Они с благодарностью отвечали ей пре­ данностью и почтением. В натуре своего мужа она постоянно про­ буждала свойства рыцарства, мягкости и доброты. Для своих соб­ ственных, значительно более жизнеспособных дочерей, она, никогда не пытавшаяся служить им примером, была образцом ре­ лигиозно-нравственной жизни и душевной глубины, и каждая из них чувствовала, как простое бытие матери накладывало на нее определенный отпечаток. То, какое влияние она уже в старости оказывала на своих потомков, очевидно из слов одной из ее вну­ чек: «Когда я думаю о бабушке Фалленштейн, мне вспоминается сказанное в Библии, о самом маленьком горчичном зерне, из ко­ торого выросло большое дерево и в ветвях его птицы небесные вили

20

гнезда. «Меньше», не только ростом, чем эта дочь богатого патри­ ция, невозможно было быть. Столь робкая, столь не склонная к внешним проявлениям, к решительным действиям, она совершен­ но не думала о себе и нисколько не стремилась показать свою зна­ чимость. Однако никто из ее внучат не хотел, чтобы она была иной. Ребенка нельзя обмануть, он видит сущность. Бабушка была доб­ ра, была добра всегда, когда бы к ней не прийти; это было твердо установлено, поэтому у нее всегда было хорошо. Это знали все: большие и маленькие, бедные и богатые. Мы были отчаянными сорванцами, но я не помню, чтобы мы когда-либо допустили ка­ кую-либо дикую выходку в голубой комнате бабушки, которая ка­ залась нам небом. Я никогда не видела ее неприветливой, в дурном настроении или нетерпеливой. И мне даже никогда не приходило в голову, что она может быть другой; я уверена, что она так же справлялась с мальчиками, как со мной. Ее нежность заставляла вести себя подобающе. Я отнюдь не была образцом добродетели, но, открывая дверь ее комнаты, я вступала в атмосферу тихой доб­ роты, она охватывала меня, как тайна, обволакивала меня, как не­ что нежное, задушевное и проникало в меня... Даже плачущей я никогда не видела бабушку, но часто видела ее утешающей, она утешала и мою мать при потере моего маленького брата; я ощуща­ ла ее власть над душами людей, даже когда не понимала этого. Она же не подозревала о своей тихой власти. Бесконечно глубоко радо­ вала бабушку природа, но эта радость была так же тиха, как вся ее сущность. Она благоговейно воспринимала красоту, так же как са­ мозабвенно слушала хорошую музыку. Она могла полностью по­ грузиться в сияние огоньков на горе, отражавшееся в воде или в освещенную луной местность, реку и цепь горных вершин. Впо­ следствии я нашла отражение этого чистого наслаждения в ряде маленьких стихов. Тихо и радостно она созерцала красоту земли, которая была для нее всегда только покровом Божества. То, что в детстве проникало таинственно безобразно в меня от нее, мне ста­ ло ясно только тогда, когда ее уже давно не было с нами: в дни моей конфирмации я это ощутила в словах, которыми она начинала свои воспоминания, и в них концентрируется мое отрывочное понима­ ние ее личности: тихое, доверчивое смирение, которое в связи с глу­ бокой набожностью вело не к резиньяции, а к прекрасной внутрен­ ней гармонии». Пусть этот образ прежде чем мы с ним расстанемся, еще раз обратится к нам со словами, которые направляют всегда вновь завоевываемую веру, ведущую от бесконечного страдания в миру к божественной любви. Эти слова гласят:

«Наша последняя беседа была столь короткой и все-таки столь содержательной! Все глубокое страдание, пронизывающее мир и сердца людей, было в ней. Я могу сказать в связи с этим только

21

то, что без борьбы, без кровавой борьбы невозможно достигнуть истинного мира —почему эта борьба неизбежна, составляет ве­ ликую загадку, которую никто не может понять. Однако сколь ни непознаваема для нас тайна, что любящий Творец мог создать мир, который уже самой своей организацией создает необходи­ мость несказанных страданий живущих в нем существ и что имен­ но людям вследствие духа познания, введенного в них самим Бо­ гом, предначертаны глубочайшие страдания... И тем не менее глубоко в наших сердцах пребывает уверенность, что Бог есть веч­ ная любовь и мы все время направляем взор из глубочайшего ду­ шевного страдания к Нему как к спасителю; когда же после тем­ ной ночи возникает новый день и поля освещает свет, мы чувствуем восторг; и все мы, столь часто тщетно боровшиеся в мрачные часы в поисках утешения и силы, внезапно озаряемся сиянием неба и ощущаем, что и мы пребываем в сердце великого Отца и что истинно прекрасно изречение: Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся».

II

Из оставшихся в живых детей этой столь близкой по благородству характера, хотя и столь несхожей друг с другом пары, нас в дан­ ной связи интересует только Елена, мать Макса Вебера. Однако все четыре сестры Фалленштейн2*были незаурядными женщина­ ми по своим духовным и душевным качествам. Всем им была дана жизнь, преисполненная глубоких чувств, делавшая их существо­ вание одновременно богатым и трудным, и смелость, с которой они решительно и уверенно противостояли судьбе. Все они пре­ одолевали трудности жизни как силой религиозности, так и ви­ тальности. Все они строили свою повседневную жизнь, привнося в нее нравственную страстность и самоотверженную доброту. В ка­ честве родственных по своей сущности цветений одного дерева они всю жизнь были очень близки.

Елена Фалленштейн (родилась в 1844 г.) расцвела в доме у Неккара в прелестную девушку. Она сохраняла благодарную и полную любви память к рано умершему отцу, с которым девочки безбояз­ ненно играли, и хотя обладала в юности слабым здоровьем и час­ то страдала от головных болей, в раннем возрасте восприняла принципы отца и сохранила их до своего последнего дня. Желез­ ная сила воли, активность, героическое нравственное поведение, возбудимость, склонность к взволнованности были наследием отца. Но столь же глубоко было влияние нежной, беспомощной перед трудностями жизни матери. Елене было нетрудно сделать критерием собственного поведения ее неземную доброту, чисто-

22

ту и самоотверженность, ибо от матери она унаследовала глубо­ кую религиозность и полную самоотверженность. Сестры вспоми­ нали о различных событиях, характерных для смелости и импуль­ сивной доброты этой подрастающей девочки —два таких события мы здесь приведем: как-то в солнечный день, когда мать прилег­ ла отдохнуть, в комнату забежала крыса. Садовника не было, спя­ щую не хотели будить. Елена сама поймала отвратительное живот­ ное, ловко схватила ее за шею и утопила в колодце. В другой раз произошел такой случай. В дом вошла крестьянка, торговавшая яблоками. В ходе переговоров она внезапно упала, и девушки сра­ зу поняли, что это не просто обморок. Вызванный врач сказал: «Женщина при смерти, необходимо сразу же отвезти ее в больни­ цу». Но Елена, сверкнув глазами, возразила: «Если женщина при смерти, то ее никуда не отправят, она умрет у нас!» Так и произош­ ло. Сама Елена, не отдавая себе отчет в красоте своей души, упо­ минает как-то о тонкости чувств, унаследованной ею и сестрами от матери: «Тому, что делает жизнь тяжелой, я все-таки в смирен­ ной благодарности радуюсь как дарованному Богом богатству».

Жизнь со всех сторон улыбается прелестной расцветающей де­ вушке: она чрезвычайно обаятельна, столь же красива, как добра, к тому же обладает пламенным, легко воспринимающим духом — люди радуются ей и любят ее. Однако ее совесть не позволяет ей чувствовать себя уверенной. Напротив, чем больше ее одобряют, тем больше она исследует свою душу, проверяет, имеет ли она право на это. Ретроспективно она пишет о времени своего станов­ ления:

«Обзор духовного мира вокруг меня, растущее понимание са­ моотверженного труда нашей матери привел меня к периоду раз­ мышлений и самоистязания, выявления источников и проявлений находящегося во всем, даже в лучших побуждениях людей, эгоиз­ ма. Я никому не могла сказать об этом по той достаточно обосно­ ванной причине, что это, в свою очередь, могло бы быть следстви­ ем желания показаться интересной и значительной. Но в отношениях с Идой это, по-видимому, как-то проявилось. Ей ведь также было свойственно предаваться глубоким размышлени­ ям, и она, как в ряде различных случаев и теперь целенаправлен­ но сказала мне: «Знаешь, от большого желания обнаружить, где и когда действует дьявольский эгоизм, ты упускаешь наилучшую возможность побороть его посредством мышления, деятельнос­ ти и заботы о других. Попробуй думать об этом каждый вечер и благодарить Бога, если тебе удалось сделать кому-нибудь что-либо приятное, хорошее, полезное». И это мне помогло».

Когда затем преизбыток молодости и счастливое чувство, что ее все любят, придавали ей повышенное ощущение радости суще-

23