С.Л.Ария Жизнь адвоката

явление? Ведь, по сути, Сталин мог единолично «вершить правосудие».

—Конституция 1936 года являлась не более чем пропагандистской маскировкой преступной тирании. Она являлась отражением особенности системы, которую создал Сталин. Система предусматривала внешнюю легитимность, пронизывавшую все сверху донизу. На нижнем уровне система предусматривала суд, причем народный суд, с выборностью судей. И подобными «народными» свойствами она обладала до самого верха. Ведь не существует ни одного решения о расстреле, которое было бы санкционировано лично Сталиным. Решение обязательно было коллективное, с подписью Калинина, Молотова и других. Сталин страховал себя от упреков.

Икогда напал Гитлер, система, придуманная Сталиным еще до войны с Германией, обрела смысл. Сталин был в тот период времени на волосок от открытого суда над ним, который ему обязательно бы устроил Гитлер. И тогда «коллективные решения» очень пригодились бы Сталину для защиты. А после войны система работала уже по инерции, возможно, в тот период времени Сталин уже думал о своей роли в истории, поскольку считал себя исторической личностью. Так я себе это представляю.

—Америку иногда называют страной, в которой существует переизбыток закона, она «зарегламентирована». В России всегда была сильна роль личности, которая может многое посредством закона. Существует ли, на ваш взгляд, оптимальный, здоровый баланс между регламентом и личностью? Можно ли выделить какие-то основные, базовые положения подобного соотношения?

—Я написал очень короткую формулу подобного балан-

са и считаю ее удачной: Законность должна обеспечивать-

ся сочетанием стабильности системы правовых норм с порядочностью и достоинством правоприменителей. Ба-

ланс в этом и должен выражаться. Во-первых, законы должны быть стабильными. В Англии и в Америке, например, законы стабильные. В этих странах многими десятилетиями

481

держатся устаревшие, даже заведомо устаревшие законы. В Англии, правда, это порой доходит до абсурда, когда действуют законы, принятые триста или двести лет назад. А в России, адвокат Астахов выступает в прессе и говорит о том, что закон — это живой организм, который должен развиваться. Поэтому у нас закон можно поворачивать как угодно. Этим объясняется то безобразие, которое творится в Государственной Думе. Никто в стране не знает законности, более того, юристы сами не знают толком законов, поскольку они меняются чуть ли не каждый день.

—Закон является отражением нравственных основ, существующих в человеческом сообществе, возникает вопрос

ороли закона в обществе: может ли закон служить определению «добра и зла»?

—Я не совсем согласен с подобным утверждением. Категории зла и добра чисто нравственные категории, а нравственность неизмеримо шире закона, и поэтому закон придает обязательную форму только тем нравственным нормам, которые власть считает крайне необходимыми для себя, для поддержания своего владычества. Иными словами, существует только узкая сфера нравственных норм, которые офор­ мляются как закон. И при советской власти, и в капитали­ стических государствах парламент только формально можно назвать голосом народа, поскольку законы в нем пишут профессиональные юристы, которые руководствуются отнюдь не общенародными интересами, а интересами узких групп — промышленников, финансистов.

—Закон выполняет две функции: осуществляет порядок и защищает личность, и роль адвоката как раз в реализации второй части этой задачи, согласны ли вы с подобным утверждением?

—Закон, как полагаю, направлен на защиту нужного власти порядка от посягательств, на защиту личности от других личностей. Адвокатура необходима как для реализации этой второй функции закона, так и для защиты личности от дейст-

482

вий государства. Наибольшее количество судебных процессов касается обвинений, которые государство предъявляет личности, вот в этом противостоянии личность должна иметь рядом советчика и защитника, вот в этом и есть суть адво­ катуры.

—Стало быть, главная задача адвоката в уголовном процессе — это обеспечить подзащитному (а в потенциале, не дай, конечно, Бог, каждому из нас) своего рода страховку от возможного произвола властей? Чтобы никто не мог быть огульно обвинен и осужден.

—Не только. Эта функция защиты актуальна, как правило, в условиях тоталитарных режимов и при таком состоянии законности, когда следствие, прокуратура и даже суд бывают вынуждены выполнять определенный то ли политический, то ли коммерческий заказ. По мере развития государственности

иправосудия возможностей для своеволия чиновников остается все меньше. И на первый план выходит другая функция защиты — оказание людям помощи в реализации их конституционных и иных прав, о которых они могут и не догадываться. Например, о том, что никто не обязан свидетельствовать против самого себя или против близких родственников. Или о том, что за данное правонарушение вообще нет уголовной ответственности. Или что этот человек не подлежит ответственности ввиду своего возраста, или в связи с таким-то заболеванием он не может отбывать наказание в виде лишения свободы... То есть в условиях нормального, не предвзятого правосудия задача адвоката — выявить все оправдывающие или смягчающие обстоятельства случившегося и тем самым способствовать вынесению законного и обоснованного судебного решения.

(Отрывок из интервью, опубликованного 

вжурнале «Российский адвокат». 2004 г. № 5)

—Чем, на ваш взгляд, нынешнее поколение адвокатов отличается от предыдущего, прошедшего школу советского права?

483

—Принципиального отличия нет. Адвокатура стала смелее. Она продолжает достойно выполнять свою социальную миссию. А в советское время на все давил страх.

Я знал адвоката, которого приговорили к расстрелу за вредительство в правосудии, но не успели расстрелять, поскольку умер Сталин, это был Ицков. Это была очень интересная личность, единственный человек, который участвовал

вполитических процессах. Он говорил в суде: «Это дело создано врагами партии и советского государства». Его осво­ бодили, реабилитировали и восстановили в адвокатуре. На общем собрании городской коллегии адвокатов, когда на трибуну поднимался Ицков, все дрожали, заранее зная, что он будет говорить. Выходя на трибуну, он говорил буквально следующее: «Вот тут сидит в президиуме заместитель министра юстиции такой-то, вы посмотрите, как он сидит, как он по-хо­ зяйски заложил ногу за ногу, каким хозяином он тут себя чувствует». И заместитель министра тут же весь сжимался.

—Для читателей будет представлять несомненный интерес, если вы поделитесь с нами именами правоведов и юристов, которые своей работой и практикой оказали наибольшее влияние на формирование вас как адвоката.

—Я могу назвать эти имена, их было немало, глубоко уважаемых мною юристов. По-прежнему возвышается фигура А. Ф. Кони как символ благородства в праве. Из дореволюционных деятелей могут быть названы Плевако, Спасович, Карабчевский, Винавер и вся плеяда корифеев присяжной адвокатуры: Андриевский, Урусов, Грузенберг. Из советских, служивших мне примером, — Самсонов Василий Александрович, Миловидов, Благоволина, Ватман, Паркинсон Иван Иванович, Сергей Зурабов и другие. Из современных юристов высоко ценю Вячеслава Михайловича Лебедева, председателя Верховного суда РФ, который пользуется безусловным авторитетом, адвокатов Генри Резника, Алексея Галоганова, Юрия Боровкова, которых я глубоко уважаю, и многих других коллег.

—Развитие и личное, и профессиональное немыслимо без влияния мировой литературы. Кого из классиков литературы вы выделяете для себя особо?

484

—В мировой литературе много имен, которые оказали на меня глубокое воздействие. Вот стоит у меня на полке книга «Жизнь 12 цезарей» (Гай Светоний Транквилл). Полторы тысячи лет назад написано, а переиздают без остановки, читаешь как детективный роман. Вот стоит Иосиф Флавий, два тома, «Иудейские древности». Я увлечен личностью Бонапарта, это поразительная личность. О Наполеоне в СССР писали только два академика: сначала Тарле, а потом его ученик Манфред. Казалось бы, что мог написать ученик после учителя, но он издал свой труд «Наполеон Бонапарт». Оказалась, что это неисчерпаемая биография. Затем появился Эмиль Людвиг, который написал о Наполеоне в совершенно ином ракурсе, он написал о Наполеоне как о поэтической натуре, о его поразительных взаимоотношениях с войсками. Мир человеческого духа столь обширен и столь богат, что можно только преклоняться перед Господом Богом, который создал это чудо — человеческий разум.

Я очень люблю Тютчева, всегда, когда езжу в отпуск, беру

ссобой его стихи. Многие стихи я перечитываю многократно. В плане глубины поэзии я чрезвычайно высоко ставлю поэта Давида Самойлова. Его стихи можно перечитывать и открывать каждый раз новый смысл. Очень люблю Пушкина, он вне конкуренции, он далеко выходит за рамки поэзии, и его влияние на русскую культуру огромно. Что касается литера­ торов-прозаиков, которые мне были доступны, то я люблю Толстого, Чехова, вообще трудно перечислить всех, поскольку человеческая культура создала целую плеяду гениев, формирующих культуру цивилизации.

—Соблюдается ли преемственность поколений? Какие ориентиры можно выделить в этой связи?

—В российской адвокатуре с XIX века существуют традиции и принципы, на которые можно ориентироваться. Я лично считаю, что в адвокатуре соблюдается преемственность поколений. Во-первых, поддерживается сила авторитета известных адвокатов. Имена корифеев дореволюционной адвокатуры святы до сих пор. И во-вторых, адвокаты предыдущих

485

поколений и довоенного времени, такие, как Коммодов, Казначеев, Брауде, до сих пор пользуются глубоким уважением. Если вы зайдете в конференц-зал президиума Городской коллегии адвокатов (г. Москвы), вы увидите на стенах порядка 20 или 30 портретов известных российских адвокатов, в том числе советского времени. Таким образом, положительные принципы, которые существовали в адвокатуре, поддерживаются до сих пор и способствуют принципиальности в работе нового поколения адвокатуры.

486