ГлаваXxx. Джон дьюи

Общепризнано, что Джон Дьюи(род. в 1859 году ) является ведущим современным

философом Америки. Я целиком присоединяюсь к этой оценке. Он оказывает огромное

влияние не только на философов, но и на людей, изу чающих вопросы образования, эстетики

и политические теории. Он человек широкого характера, либеральный по своим взглядам,

благородный и добрый в личных отношениях, неутомимый в работе. Я почти полностью

согласен со многими из его взглядов. Уважая его, преклоняясь перед ним и испытав на себе

его доброту , я бы хотел целиком разделять его у беждения, но, к сожалению, вынужден

разойтись с ним во мнениях относительно наиболее характерной для него философской

доктрины, а именно относительно замены«истины»« исследованием» как основной

концепции логики и теории познания.

Как и У. Джеймс, Дьюи – выходец из Новой Англии, он продолжает традиции

новоанглийского либерализма, забытые некоторыми потомками великих«новых англичан» ,

живших 100 лет назад. Он никогда не был так называемым« чистым» философом. Особенно

он интересовался образованием, и его влияние на американское образование очень велико. Я

по мере своих скромных возможностей пытался оказывать влияние на образование в том же

направлении, что и он. Возможно, он, как и я, не всегда был у довлетворен практической

деятельностью тех людей, которые объявляли его своим у чителем, но ведь каждое новое

у чение на практике всегда связано с некоторыми нелепостями и излишествами. Это, однако,

не так уж страшно, как можно поду мать, потому что ошибки нового гораздо легче заметить,

чем ошибки, ставшие традиционными.

В 1894 году , когда Дьюи стал профессором философии в Чикаго, он включил

педагогику в число преподаваемых им предметов. Он основал прогрессивную школу я очень

много писал по вопросам образования. Все созданное им в это время собрано в книге

«Школа и общество» (1899), которая оказала наибольшее влияние из всего, что им написано.

Он продолжает писать по вопросам образования в течение всей свой жизни и у деляет им

почти столько же внимания, сколько философии.

Его занимали и многие другие социальные и политические проблемы. Как и на меня, на

него сильнейшим образом повлияли поездки в Россию и Китай, отрицательно в первом

слу чае и положительно во втором. Он неохотно поддержал Первую мировую войну . Он

сыграл большую роль в расследовании того, виновен ли по-настоящему Лев Троцкий, и хотя

он верил в необоснованность выдвину тых против того обвинений, Дьюи все-таки полагал,

что вряд ли советский режим был бы лу чше, если бы вместо Сталина преемником Ленина

оказался Троцкий. Дьюи пришел к заключению, что насильственная революция, ведущая к

диктату ре, не может привести к хорошему обществу. Бу ду чи весьма либеральным в

экономических вопросах, он никогда не был марксистом. Он как-то сказал при мне, что

освободившись от оков традиционной ортодоксальной теологии, он не собирается заковать

себя в дру гие оковы. Во всем этом его взгляды почти совпадают с моими собственными.

Со строго философских позиций основное значение работ Дьюи – в его критике

традиционного понятия« истины» . Эта критика объединена им в теорию, названную

«инстру ментализмом». Истина в понимании большинства профессиональных философов

статична и конечна, совершенна и вечна. Пользуясь терминологией религии, ее можно

отождествить с мыслями Бога и с теми мыслями, которые мы, как разу мные существа, имеем

общие с Богом. Совершенный образ истины – это таблица у множения, точная и достоверная,

свободная от всех влияний времени. Уже со времени Пифагора, а особенно после Платона

математика была связана с теологией и глу боко повлияла на теорию познания большинства

профессиональных философов. Интересы Дыои лежат в области биологии, а не в области

математики; он рассматривает мышление как эволюционный процесс. Традиционный взгляд,

Бертран Рассел: История западной философии 531

конечно, допу скает, что люди познают постепенно, но каждая сту пень познания, коль скоро

она достигнута, рассматривается как нечто законченное. Правда, Гегель рассматривает

человеческое познание не так. Он представляет себе человеческое познание как

органическое целое, постепенно у величивающееся в каждой своей части; но ни одна часть

познания не достигает совершенства, пока не достигнет совершенства целое. Хотя

гегелевская философия и оказала влияние на молодого Дьюи, она все же является

философией, которая имеет свой абсолют и свой вечный мир – более реальный, чем

преходящие процессы. А эти понятия не могут найти места в мировоззрении Дьюи, для

которого всякая реальность преходяща и процессы, хотя бы и эволюционные, не являются,

как для Гегеля, обнаружением вечной идеи.

Во всем, что я сказал выше о Дьюи, мои взгляды не расходятся с его взглядами. И этим

еще не ограничивается единство наших взглядов. Прежде чем всту пить в диску ссию по тем

вопросам, где мы расходимся, я хочу сказать несколько слов о моем собственном взгляде на

«истину».

Первый вопрос: что может быть«истинным» и что –«ложным»? Самый простой ответ

был бы: предложение« Колумб переплыл океан в 1492 году» – истинно;«Колу мб переплыл

океан в 1776 году – ложно» . Это правильный ответ, но неполный. Предложения истинны или

ложны, как это обычно бывает, потому, что они имеют значение , а их значение зависит от

использу емого языка. Если вы бу дете переводить сочинения Колу мба на арабский язык, то

вам придется заменить 1492 год соответствующим годом магометанского летоисчисления.

Предложения, высказанные на разных языках, могут иметь одинаковое значение, и именно

значением, а не словами определяется« истинность» или«ложность» предложения. Когда вы

высказываете какое-то предложение, вы выражаете некоторую веру , которую можно с таким

же у спехом выразить и на другом языке. Именно эта«вера», какой бы она ни была, является

«истинной», или«ложной», или« более или менее истинной» . Таким образом, мы

поставлены перед необходимостью исследовать понятие«вера».

Вера, при у словии, что она достаточно проста, может су ществовать, и не бу дучи

выражена словами. Конечно, тр у дно, не у потребляя слов, верить, что отношение длины

окружности к своему диаметру равно приблизительно 3,14 159 или что Цезарь, решив

перейти Ру бикон, решил су дьбу римского респу бликанского у стройства. Но в простых

слу чаях не выраженная словами вера очень распространена. Предположим, например, что,

спу скаясь с лестницы, вы ошиблись и поду мали, что у же достигли нижней сту пеньки, –

тогда вы сделаете шаг, который годится только для ровного места, у падете и у шибетесь. В

резу льтате возникнет сильный шок у дивления. Вы, естественно, скажете:«Я ду мал, что уже

спу стился», – но на самом деле вы совсем не ду мали о сту пеньках, иначе вы бы не ошиблись.

Ваши му скулы у же приспособились для ходьбы по ровному месту, хотя в действительности

вы еще не достигли нижней ступеньки. Ошиблось ваше тело, а не разум, так по крайней мере

было бы естественно выразить то, что с вами случилось. Но фактически различие между

разу мом и телом довольно сомнительно, и лу чше говорить об«организме» , не разграничивая

его функций между разу мом и телом. Тогда можно сказать: ваш организм был приспособлен

для ходьбы по ровному месту , но в данном случае это было непригодно. Такая неправильная

приспособленность была ошибкой, и можно сказать, что вы придерживались ложной веры.

Критерием ошибки в вышеприведенном примере слу жит удивление . Я ду маю, что это

справедливо в общем для всех верований, которые можно проверить. Ложной верой мы

назовем такую, которая в соответствующих у словиях вызовет у дивление у

придерживающегося этой веры человека. Истинная же вера не даст такого эффекта. Но

хотя у дивление является хорошим критерием в тех слу чаях, когда оно применимо, однако

оно не дает смысла слов« истинно» и«ложно» и не всегда может быть применимо.

Предположим, что вы идете пешком в грозу и говорите себе:« Совершенно невероятно,

чтобы молния у дарила именно в меня». В ту же секунду вас поражает у дар молнии, но вы не

испытываете у дивления, потому что вы мертвы. Если в один прекрасный день взорвется

Солнце(что, по предположению Джеймса Джинса, по-видимому, возможно), то мы все

Бертран Рассел: История западной философии 532

немедленно погибнем и поэтому не бу дем испытывать у дивления. Но раз мы не ожидали

катастрофы, а она произошла, то, значит, мы все до этого ошибались. Такие примеры

наводят на мысль об объективности истинности и ложности. То, что истинно(или ложно), –

это состояние организма, но в общем его истинность(или ложность) обусловлена событиями

вне организма. Иногда экспериментальная проверка истинности или ложности возможна,

иногда и нет. Когда такая проверка невозможна, то альтернатива истинности и ложности тем

не менее остается и имеет значение.

На этом я кончаю излагать свои взгляды на истинность и ложность и перехожу к

рассмотрению концепции Дьюи.

Дьюи не претенду ет на абсолютно«истинные» суждения и не клеймит

противоположные суждения как абсолютно«ложные» . По его мнению, су ществует процесс,

называемый«исследованием», являющийся формой взаимного приспособления организма и

его среды. Если бы я хотел, придерживаясь своей точки зрения, идти как можно дальше в

согласии с Дьюи, я начал бы с анализа понятий« значение» (meaning) или«смысл»

(significance).

Предположим, например, что вы находитесь в зоопарке и слышите по радио

объявление:« Только что сбежал лев». В этом слу чае вы посту пите так же, как вы бы

посту пили, увидев льва, то есть броситесь спасаться бегством. Предложение« лев сбежал»

означает некоторое событие в том смысле, что оно обу словливает такое же поведение,

какое вызвало бы само событие, если бы вы его увидели. Или в общем виде: предложение S

означает событие Е , если оно вызывает такое же поведение, какое вызвало бы событие Е .

Если же на самом деле такое событие не имело места, то предложение ложно. То же самое

относится к вере, не выраженной словами. Можно сказать: вера есть состояние организма,

вызывающее такое же поведение, какое вызвало бы определенное событие, если бы оно было

дано в ощущении. Событие, которое вызвало бы такое поведение, есть«значение» веры. Это

у тверждение чересчур у прощенно, но оно может помочь обрисовать ту теорию, которую я

отстаиваю. До сих пор, мне кажется, мы с Дьюи не слишком расходились во взглядах. С его

дальнейшими положениями я у же определенно не согласен.

Су щностью логики Дьюи делает исследование , а не истину или познание. Он так

определяет исследование:«Исследование есть у правляемое и направляемое преобразование

индетерминированной ситу ации в сит у ацию так детерминированную в образующих ее

различениях и отношениях, что она превращает элементы первоначальной ситу ации в единое

целое» . Он добавляет, что«исследование связано с объективными преобразованиями

объективного предмета». Это определение явно не точно. Возьмем, например, отношение

сержанта, обу чающего новобранцев, к толпе рекру тов или каменщика – к гр у де кирпичей;

они точно подходят под определение«исследования», по Дьюи. Так как ясно, что он не

хотел включить эти слу чаи, то в его понятии«исследования» должен быть элемент, который

он забыл у помяну ть в своем определении. Что это за элемент, я постараюсь определить. Но

сначала рассмотрим, что вытекает из его определения в том виде, в котором оно дано.

Ясно, что«исследование», как его понимал Дьюи, является частью общего процесса –

попытки сделать мир более организованным (organic). Резу льтатом исследований должны

быть«единые целые». Любовь Дьюи ко всему организованному обу словлена частично

биологией, частично влиянием на него Гегеля, которое носило слишком затяжной характер.

Если не принимать во внимание эту неосознанную метафизику Гегеля, то непонятно, почему

надо ожидать, что исследование даст в результате«единые целые» . Если бы мне дали

перетасованную колоду карт и попросили бы исследовать, в какой последовательности они

идут, то, следуя предписаниям Дьюи, я должен сначала распол ожить их по порядку и затем

сказать, что таков порядок, полу чающийся в результате исследования. Действительно, при

перемещении карт бу дет происходить«объективное преобразование объективного

предмета», но определение это допу скает. Если в конце концов мне скажут:« Мы хотели

знать ту последовательность в распол ожении карт, которая была вначале, ког да вам дали

карты, а не после того, как вы расположили их по-новому», – я отвечу , если я у ченик Дьюи:

Бертран Рассел: История западной философии 533

«Ваши мысли, в общем, слишком статичны. А я – динамическая личность, и когда я

исследую любой предмет, я должен сначала изменить его так, чтобы облегчить

исследование». Понятие о законности подобной процеду ры можно оправдать только с

помощью гегелевского различия между видимостью и действительностью. Видимость может

быть запу танной и фрагментарной, но подлинная действительность всегда у порядочена и

организованна. Поэтому , когда я раскладываю карты по порядку , я только обнар у живаю их

истинную вечную природу . Но эта часть концепции Дьюи никогда не была высказана им до

конца. За этими теориями Дьюи кроется метафизика организма (organism), но я не знаю,

насколько он сам это сознавал.

Давайте так дополним определение Дьюи, что оно даст возможность отличить

исследование от дру гих видов организу ющей активности, таких как, например, деятельность

сержанта или каменщика. Раньше можно было бы сказать, что исследование отличается

своей целью, и этой целью является достижение некоторой истины. Но, по Дьюи, самую

«истину» надо определять, исходя из«исследования», а не наоборот . Он с одобрением

цитиру ет определение Пирса:« Истина есть мнение, с которым суждено в конце концов

согласиться всем, кто исследует». Это оставляет нас в полном неведении относительно того,

чем занимаются исследователи, ибо мы не можем, не впадая в порочный круг, сказать, что

они пытаются найти истину.

Я ду маю, что теорию д-ра Дьюи можно было бы сформу лировать следующим образом:

отношения организма к его среде бывают иногда у довлетворительными для организма,

иногда – неу довлетворительными. Когда они неу довлетворительны, положение можно

улу чшить путем взаимного приспособления, когда все изменения, с помощью которых

положение у лу чшается, происходят прежде всего с организмом(они никогда полностью не

происходят лишь с одной стороной), то данный процесс называется«исследованием» .

Например, во время битвы вы в основном заняты изменением среды, то есть врага, но в

предшествующий период разведки вы главным образом заботитесь о том, чтобы

расположить свои собственные силы в соответствии с диспозицией противника. Этот ранний

период есть период исследования.

Затру днение этой теории, по-моему, лежит в том, что она разрывает связь между верой

и тем фактом или теми фактами, о которых в целом можно было бы сказать, что они

«подтверждают» эти мнения. Давайте продолжим рассмотрение примера с генералом,

готовящимся к бою. Разведка сообщает ему о некоторых приготовлениях врага, а он в

соответствии с этим осу ществляет некоторые контрприг отовления. Здравый смысл сказал

бы, что рапорты, согласно которым действу ет генерал,«истинны» , если враг действительно

совершил те передвижения, о которых сообщалось. И тогда эти рапорты остаются

истинными, даже если генерал впоследствии проиграет сражение. Однако д-р Дьюи

отвергает такой взгляд на вещи. Он не делит верования на«истинные» и«ложные», но

считает, что есть два вида мнений: один, который мы назовем«у довлетворительным», если

генерал выигрывает сражение, и«не удовлетворительным» , если сражение бу дет проиграно.

До тех пор пока не произойдет сражения, генерал не может оценить донесения своих

разведчиков.

Обобщая, мы можем сказать, что д-р Дьюи, как и всякий дру гой, разделяет верования

на два класса, один из которых хорош, а другой плох. Он считает, однако, что некоторая вера

может быть хорошей в один момент времени и плохой в дру гой. Так слу чается с

несовершенными теориями, которые лу чше, чем предшествующие им, но ху же, чем

последующие. Хороша или плоха данная вера, зависит от того, у довлетворительные или

неу довлетворительные последствия для организма, придерживающегося данной веры, имеет

активность, возбуждаемая этой верой. Таким образом, веру в некоторое прошлое событие

надо классифицировать как«хорошее» или«плохое» не в соответствии с тем, имело ли

действительно место данное событие, но в соответствии с бу ду щими последствиями этой

веры. Результаты этого ку рьезны. Предположим, кто-нибу дь спрашивает у меня:«Пили ли

вы сегодня у тром за завтраком кофе?» Если я обыкновенный человек, я постараюсь это

Бертран Рассел: История западной философии 534

припомнить. Но если я последователь д-ра Дьюи, я скажу:«Подождите немного. Прежде чем

я смогу ответить вам, мне нужно проделать два эксперимента» . Сначала я должен уверить

себя, что я пил кофе, и взвесить последствия этого, если таковые имеются; затем я должен

уверить себя, что я не пил кофе, и снова рассмотреть все последствия этого. Затем мне ну жно

сравнить эти две совоку пности последствий и оценить, какая из них кажется мне более

у довлетворительной. Если окажется, что одна совоку пность последствий более

у довлетворительная, чем др у гая, то моим ответом на вопрос должен быть тот, который ведет

к этим последствиям. Если же последствия в равной мере у довлетворительны, то я должен

признаться, что не могу ответить на вопрос.

Но тут еще не кончаются наши затр у днения. Как я могу знать последствия той веры,

что я пил за завтраком кофе? Если я говорю:«Последствия такие-то и такие-то», – то и это

у тверждение надо в свою очередь проверить по его последствиям, прежде чем я смогу

у знать, было ли то, что я сказал,«хорошим» или«плохим» у тверждением. И даже если эта

тру дность была бы преодолена, то как я должен решить, какие из последствий более

у довлетворительны? Одно решение относительно того, пил ли я кофе, может наполнить меня

у довлетворенностью, др у гое – решимостью продолжать военные у силия. Каждое из них

можно рассматривать как хорошее, но, пока я не решил, какое лучше, я не могу сказать, пил

ли я за завтраком кофе. Ясно, что это абсу рд.

Расхождения Дьюи с тем, что до сих пор считалось здравым смыслом, обусловлено его

отказом допустить в свою метафизику «факты», в том смысле, в котором говорят, что

«факты» – у прямая вещь и не могут быть подтасованы. Возможно, что в этом отношении

здравый смысл постепенно изменяется и что взгляды Дьюи со временем не бу дут казаться

противоречащими тому , чем станет здравый смысл.

Основное различие между д-ром Дьюи и мной состоит в том, что он су дит о верованиях

по их следствиям, тогда как я су жу о них по их причинам, когда рассматриваются прошлые

события. Я считаю такую веру «истинной » или столь близкой к«истине» , насколько мы

можем этого добиться, если она стоит в определенного рода отношении(иногда очень

у сложненном) к его причинам. Д-р Дьюи считает, что это мнение имеет«гарантированную

у тверждаемость» (warranted assertabilit y) – таким термином он заменяет«истину» , – если оно

заключает в себе определенного рода последствия. Наше расхождение связано с различием

мировоззрений. Наши действия не могут влиять на прошедшие события, и поэтому если

истинность определяется тем, что у же произошло, то она не зависит от настоящих или

бу дущих волевых актов; это выражает в логической форме ограниченность человеческого

могущества. Но если« истинность» или, скорее,«гарантированная у тверждаемость» зависит

от бу д у щего, то в той мере, в какой мы можем изменять бу дущее, мы способны изменять то,

что должно у тверждаться. Это у величивает сознание могу щества и свободы человека.

Перешел ли Цезарь Ру бикон? Я бы рассматривал утвердительный ответ как с

необходимостью обу словленный событиями прошлого. Д-р Дьюи ответил бы« да» или

«нет», оценивая бу дущие события; и нет никаких оснований, почему бы эти бу дущие

события не могли быть так устроены человеком, чтобы отрицательный ответ стал более

у довлетворительным. Если я нахожу то мнение, что Цезарь перешел Ру бикон, очень

неприятным, я не должен сидеть в ту пом отчаянье; я могу , если у меня достаточно у мения и

сил, создать такие социальные условия, в которых у тверждение, что Цезарь не переходил

Ру бикона, бу дет иметь гарантированную у тверждаемость.

Во всей моей книге я пытался там, где это возможно, связывать философии с

социальной средой, окр у жавшей рассматриваемых философов. Мне кажется, что вера в

могущество человека и нежелание допу стить«упрямые факты» связаны с оптимизмом,

вызванным машинным производством и нау чным преобразованием нашей природной среды.

Этот взгляд разделяют многие сторонники д-ра Дьюи. Так, Джордж Реймонд Гейгер (Geiger)

в своем хвалебном очерке говорит, что метод д-ра Дьюи«означает революцию в мышлении,

столь же бу ржу азную и не эффектную, но столь же важную, как промышленная революция

сто лет назад». Мне казалось, что я высказывал ту же самую мысль, когда писал:

Бертран Рассел: История западной философии 535

«Мировоззрение д-ра Дыои в том, что составляет его своеобразие, гармонирует с веком

инду стриализации и объединенных предприятий. Естественно, что самый сильный его

призыв обращен к американцам и что его почти одинаково ценят прогрессивные элементы в

таких странах, как Китай и Мексика».

К моему сожалению и у дивлению, это у тверждение, казавшееся мне совершенно

безобидным, рассердило д-ра Дьюи, который ответил:«Закоренелая привычка мистера

Рассела связывать теорию познания прагматизма с неприятными сторонами американского

инду стриализма… очень похожа на то, если бы я связал его философию с интересами

английской земельном аристократии» .

Что касается меня, то я привык к тому , что многие(особенно комму нисты) объясняют

мои взгляды связью с британском аристократией, и я готов охотно допу стить, что на мои

взгляды, как и на взгляды других людей, оказывает влияние социальная среда. И если я

ошибаюсь относительно влияния социальной среды на д-ра Дьюи, то сожалею о своей

ошибке. Однако я нахожу, что не один совершаю такую ошибку . Сантаяна, например,

говорит:« У Дьюи, как и в современной науке и этике, имеется всепроникающая

квазигегельянская тенденция разлагать индивидуум на его социальные функции, а все

субстанциальное и действительное – на что-то относительное и преходящее» . Мир д-ра

Дьюи, мне кажется, – это такой мир, в котором воображение занято человеческими

существами; космос астрономии, существование которого, безу словно, признается, почти

всегда игнорир у ется. Философия Дьюи – это философия силы, хотя и не индивиду альной

силы, как у Ницше; сила общества ощущается как ценная. Именно этот элемент

социальной силы, я полагаю, делает философию инстру ментализма привлекательной для тех,

на кого наша новая власть над силами природы производит большее впечатление, чем те

ограничения, которым эта власть все еще подвержена.

Отношение человека к нечеловеческой среде было су щественно различным в разные

времена. Греки с их страхом перед hy bris и их верой в необходимость, или судьбу, стоящую

даже выше самого Зевса, тщательно избегали того, что могло показаться им оскорбительным

для Вселенной. В средние века покорность зашла еще дальше: смирение перед Богом было

первым долгом христианина. При таком отношении связывалась инициатива и вряд ли была

возможна подлинная оригинальность. Возрождение восстановило человеческую гордость, но

довело ее до такой степени, что она стала вести к анархии и бедствиям. Достижения

Возрождения были во многом погу блены Реформацией и Контрреформацией. Но

современная техника, хотя и не вполне благоприятствующая гордой индивиду альности

Возрождения, оживила сознание коллективной силы человеческого общества. Человек,

прежде слишком скромный, начал считать себя почти что Богом. Итальянский прагматист

Папини у беждает нас заменить«подражание Богу»«подражанием Христу ».

Во всем этом я чу вствую серьезную опасность, опасность того, что можно назвать

«космической непочтительностью» . Понятие«истины» как чего-то, зависящего от фактов, в

значительной степени не поддающихся человеческому контролю, было одним из способов, с

помощью которых философия до сих пор внедряла необходимый элемент скромности. Если

это ограничение гордости снято, то делается дальнейший шаг по пути к определенному виду

сумасшествия – к отравлению властью, которое вторглось в философию с Фихте и к

которому тяготеют современные люди – философы или нефилософы. Я у бежден, что это

отравление является самой сильной опасностью нашего времени и что всякая философия,

даже ненамеренно поддерживающая его, у величивает опасность громадных социальных

катастроф.