Глава XXVIII. Стоицизм

Стоицизм, хотя он по времени появления был современником эпику рейства, отличался

более долгой историей и меньшим постоянством доктрины. Учение его основателя Зенона,

относящееся к началу III века до н.э., никак не походило на у чение Марка Аврелия,

относящееся ко второй половине II века н.э. Зенон был материалистом, чьи доктрины в

основном являлись комбинацией из у чения киников и Гераклита; но постепенно, в

резу льтате примеси платонизма, стоики отходили от материализма, пока в конце концов от

него остались лишь следы былого влияния. Их этика, правда, изменилась очень мало, а

именно в ней большинство из них видело самое важное. Но даже в этом отношении

произошло некоторое перемещение центра тяжести. По мере того как шло время, все меньше

говорилось о др у гих сторонах стоицизма, и постепенно все более исключительное у дарение

делалось на этике и тех частях теологии, которые ближе всего к этике. Что касается у чения

всех более ранних стоиков, нам мешает тот факт, что от их тру дов сохранились лишь

отдельные фрагменты. Только работы Сенеки, Эпиктета и Марка Аврелия, относящиеся к I и

II векам н.э., дошли до нас в виде полных книг.

Стоицизм менее«греческая» из всех философских школ, которые мы до сих пор

рассматривали. Ранние стоики были в большинстве сирийцами, а позднейшие – в

большинстве римлянами. Тарн в своей работе«Эллинистическая ку льту ра»(с. 287)

предполагает возможность наличия халдейских влияний в стоицизме. Ибервег справедливо

замечает, что,« эллинизируя» варварский мир, греки отбрасывали то, что считали не

нужным. Стоицизм в отличие от более ранних, чисто греческих философских у чений

эмоционально у зок и в некотором смысле фанатичен, но он содержал также религиозные

элементы, в которых нуждался мир и которых греки дать не могли. В частности, он взывал к

правителям.« Почти все наследники Александра, можно сказать, все важнейшие цари в

продолжение целых поколений были последователями Зенона – объявляли себя стоиками» , –

говорит профессор Гилберт Маррей.

Зенон был финикийцем, родился в Китиу ме на Кипре во второй половине IV века до

н.э. Кажется вероятным, что семья, к которой он принадлежал, занималась торговлей и что

именно деловые интересы впервые привели его в Афины. Однако во время его пребывания

там у него появилось желание изу чать философию. Воззрения киников были ему больше по

душе, чем у чения любой др у гой школы, но в некотором отношении он был эклектиком.

Последователи Платона обвиняли его в плагиате идей у Академии. В продолжение всей

истории стоицизма Сократ был главным божеством стоиков; его поведение во время су да

над ним, его отказ от бегства, его спокойствие перед лицом смерти, его у тверждение о том,

что несправедливость наносит больше вреда тому, кто ее совершает, чем жертве, – все это

целиком отвечало у чению стоиков. Такое же впечатление производили его безразличие к

жаре и холоду , простота в отношении пищи и одежды и полное пренебрежение ко всякого

рода у добствам. Но стоики никогда не принимали у чение Платона об идеях, и большинство

из них отвергало его доводы относительно бессмертия. Только стоики более позднего

Бертран Рассел: История западной философии 180

периода соглашались с ним в том, что душа нематериальна; стоики раннего периода

разделяли точку зрения Гераклита, по которой ду ша состоит из материального огня. Точно

такую доктрину можно найти у Эпику ра и Марка Аврелия, но у них как бу дто огонь не

следует считать буквально одним из четырех элементов, из которых составлен физический

мир.

Зенон терпеть не мог метафизических тонкостей. Он считал, что добродетель имеет

большое значение, а физику и метафизику оценил лишь постольку, поскольку они

способству ют добродетели. Он пытался бороться и с метафизическими тенденциями века

при помощи здравого смысла, который в Греции означал материализм. Его раздражали

сомнения в достоверности чу вств, и он доходил до крайности в пропаганде

противоположных идей.

Зенон начинал с у верения о су ществовании реального мира.« Что ты подразу меваешь,

говоря„реальный”?» – спрашивал скептик.«Я имею в виду, что он прочен и материален. Я

имею в виду , что этот стол – прочная материя». –«А Бог, – спрашивал скептик, – а Ду ша?» –

«Совершенно прочные. Более прочные, чем что-либо, чем стол». –«А добродетель, или

справедливость, или тройное правило – также прочная материя?» –«Конечно, – говорил

Зенон, – вполне прочная»

201

.

Очевидно, в этом пу нкте Зенон, как и многие др у гие, в своем антиметафизическом

рвении впадал в собственную метафизику .

Основные доктрины, которым школа стоиков оставалась верна, касаются космического

детерминизма и человеческой свободы. Зенон полагал, что слу чай не существует и что ход

процессов природы строго определен естественными законами. Вначале су ществовал только

огонь; затем постепенно появились дру гие элементы: воздух, вода, земля. Но рано или

поздно свершится космический пожар, и все снова станет огнем. Согласно мнению

большинства стоиков, это не окончательная смерть, подобная концу мира в христианском

у чении, но только завершение цикла; весь процесс бу дет повторяться бесконечно. Все, что

слу чается, слу чалось раньше и слу чится снова – и не однажды, а бесчисленное число раз.

Так, как мы ее до сих пор излагали, эта доктрина могла бы показаться безрадостной и

ни в каком отношении не более успокоительной, чем обычный материализм, – такой как

материализм Демокрита. Но это лишь один ее аспект. Развитие природы, согласно

стоицизму , как и в теологии XVIII века, предопределено Законодателем, который являлся

также и благодетельным Провидением. Все целиком, до мельчайших подробностей,

запланировано, чтобы обеспечить определенные цели естественными средствами. Эти цели,

за исключением, когда они касаются богов и демонов, должны быть найдены в жизни

человека. Все имеет свою направленность, связанную с человеческими существами.

Некоторые животные пригодны для пищи, другие – для испытания мужества; даже клопы

полезны, поскольку они помогают нам просыпаться по у трам и не лежать слишком долго в

постели. Иногда верховная власть называется Богом, иногда – Зевсом. Сенека отличал этого

Зевса от объекта народного верования, который был таким же реальным, но подчиненным.

Бог не отделен от мира, он – ду ша мира; и в каждом из нас содержится частица

Божественного Огня. Все вещи суть части единой системы, называемой Природой.

Индивиду альная жизнь хороша, когда она находится в гармонии с Природой. В известном

смысле каждая жизнь находится в гармонии с Природой, поскольку она такова, какой ее

сделали законы Природы; но в дру гом смысле человеческая жизнь находится в гармонии с

Природой только тогда, когда воля индивида направлена к целям, которые являются также

целями Природы. Добродетель – это воля, находящаяся в согласии с Природой. Ду рные

люди, хотя они поневоле повину ются законам Бога, делают это выну жденно; Клеант

сравнивает их с собакой, привязанной к тележке и вынужденной идти ту да, ку да едет

тележка.

201

GilbertMurray . The Stoic Philosophy. 1915, p. 25.

Бертран Рассел: История западной философии 181

В жизни отдельного человека добродетель является единственным благом; здоровье,

счастье, богатство и тому подобное не принимаются в расчет. Поскольку добродетель

заключается в воле, все действительно хорошее или плохое в жизни человека зависит только

от него самого. Он может обеднеть, но что из этого? Он все же может быть добродетельным.

Тиран может заключить его в темницу, но он все же может у порно продолжать жить в

гармонии с Природой. Он может быть приговорен к смерти, но в его воле у мереть

благородно, как Сократ. Др у гие люди имеют власть только над внешним; добродетель,

которая одна является истинным благом, полностью зависит только от самого индивида.

Поэтому каждый человек обладает совершенной свободой при у словии, если он освободится

от мирских желаний. Только по ложному суждению такие желания являются

превалирующими; му дрец, чьи су ждения истинны, – хозяин своей су дьбы во всем том, что

он ценит, поскольку никакая внешняя сила не может лишить его добродетели.

В этой доктрине имеются очевидные логические тру дности. Если добродетель

действительно является единственным благом, благодетельное Провидение должно быть

заинтересовано только в том, чтобы вызывать добродетель; однако законы Природы

породили изобилие грешников. Если добродетель является единственным благом, не может

быть доводов против жестокости и несправедливости, поскольку , как стоики не у стают

повторять, жестокость и несправедливость предоставляют страдающему наилучшую

возможность упражняться в добродетели. Если мир полностью детерминирован, законы

Природы сами решат, бу ду ли я добродетельным или нет. Если я безнравствен, Природа

выну ждает меня быть таким и свобода, которую, как предполагают, дает добродетель, для

меня невозможна.

Современному уму тру дно с энту зиазмом относиться к добродетельной жизни, если

посредством нее не бу дет достигну то ничего хорошего. Мы восхищаемся медицинским

работником, который риску ет жизнью во время эпидемии чу мы, потому что считаем, что

болезнь есть зло, и надеемся снизить частоту заболеваний. Но если болезнь – не зло,

медицинский работник вполне мог бы спокойно сидеть дома. Для стоика добродетель

является сама по себе целью, а не чем-то, что приносит благо. Но если мы посмотрим вперед,

каков же окончательный результат? Разрушение всего существу ющего мира огнем, а затем

повторение всего процесса. Может ли что-либо быть более предельно бесполезным? Время

от времени может происходить прогресс, на некоторый период, – но в конце концов это

бу дет только повторение. Когда мы встречаем что-нибу дь невыносимое, мы надеемся, что в

свое время такие вещи не бу дут иметь места; но стоик у веряет нас, что все, что слу чается

теперь, бу дет повторяться снова и снова. Можно поду мать, что Провидение, которое видит

все в целом, должно в конце концов у стать до отчаяния.

В концепции добродетели у стоиков имеется некоторое безразличие. Осуждаются все

страсти, не только плохие. Му дрец не знает сочувствия: когда его жена или дети у мирают, он

считает, что это событие не служит препятствием для его собственной добродетели и

поэтому не страдает глу боко. Дру жба, столь высоко ценимая Эпику ром, очень хороша, но ее

не следует доводить до того, чтобы несчастье вашего друга смогло нару шить ваше святое

спокойствие. Что же касается общественной жизни, у частие в ней, быть может, является

вашим долгом, поскольку она предоставляет возможность осу ществлять правосу дие,

выказывать силу духа и т. д., но вы не должны быть движимы желанием

облагодетельствовать род человеческий, поскольку благодеяния, которые вы можете

оказать, – такие как мир или более соответствующее распределение пищи, – не являются

истинными благодеяниями и, во всяком слу чае, ничто не имеет для вас значения, кроме

вашей собственной добродетели. Стоик добродетелен не для того, чтобы делать добро, но

делает добро, чтобы быть добродетельным. Ему не приходит в голову любить своего

ближнего, как самого себя; любовь, за исключением внешнего смысла этого слова,

отсу тству ет в его концепции добродетели.

Когда я говорю это, я ду маю о любви как об эмоции, а не как о принципе. Стоики

проповедовали всеобщую любовь как принцип. Этот принцип можно найти у Сенеки и его

Бертран Рассел: История западной философии 182

последователей, и он, вероятно, был заимствован ими у ранних стоиков. Логика этой школы

привела к доктринам, смягченным гу манностью их приверженцев, которые были гораздо

более хорошими людьми, чем каковы они были бы, если бы оказались последовательными.

Кант, который напоминает их, говорит, что вы должны быть добры к своему брату не

потому, что любите его, но потому, что законы морали включают доброту ; однако я

сомневаюсь, была ли его частная жизнь согласована с этой проповедью.

Оставив эти общие места, перейдем к истории стоицизма.

От творений Зенона

202

осталось лишь несколько фрагментов. Из них явствует, что он

определял Бога как пламенный разум мира; он говорил, что Бог – телесная субстанция и что

весь мир, вся Вселенная формировала с у бстанцию Бога. Тертуллиан говорит, что, по Зенону ,

Бог наполняет собой весь материальный мир, как мед наполняет пчелиные соты. Согласно

Диогену Лаэртскому , Зенон у тверждал, что Общий Закон, который является Подлинным

Разу мом, наполняющим все, есть то же самое, что и Зевс, Верховный Глава управления

Вселенной: Бог, Ум, Су дьба, Зевс – одно. Су дьба – это власть, двигающая материю;

«Провидение» и«Природа» – лишь дру гие ее имена. Зенон не считает, что для богов

потребны храмы:«Строить храмы бу дет не ну жно, так как храм не должен содержать

ценных вещей или чего-либо святого. Ничто, созданное р у ками строителей или механиков,

не может быть очень ценным или святым». Кажется, что он, как стоики позднейшего

периода, верил в астрологию и предсказания. Цицерон отмечает, что Зенон приписывал

божественную силу звездам. Диоген Лаэртский заявляет, что«стоики считают

основательными всякого рода предсказания. Они говорят, что если есть такая вещь, как

Провидение, то должны быть и предсказания. Ссылаясь на целый ряд слу чаев, когда

предсказания оправдывались, они доказывают реальность иску сства предсказания, как

у тверждал Зенон». Хрисипп очень определенен по этому поводу .

Доктрина стоиков относительно добродетели не у поминается в сохранившихся

фрагментах работ Зенона, но кажется, что он ее поддерживал.

Клеант из Ассоза, непосредственный преемник Зенона, известен главным образом по

двум причинам. Первая: как мы у же видели, он у тверждал, что Аристарха из Самоса

следовало бы привлечь к ответственности за нечестивость, потому что вместо Земли он

сделал центром Вселенной Солнце. Вторая – это его«Гимн Зевсу», большая часть которого

вполне могла быть написана Попом или любым образованным христианином в следующее

столетие после Ньютона. А краткая молитва Клеанта еще более проникну та ду хом

христианства:

Веди меня, о Зевс, и ты веди, Су дьба!

Веди меня вперед.

На что бы ты меня не обрекла,

Веди меня вперед.

Бесстрашно я иду, – и пу сть

Я отстаю, неверием и страхом омрачен —

Все ж должен я идти.

Хрисипп (280—207 годы до н.э. ), который жил после Клеанта, был очень плодовитый

автор и, говорят, написал семьсот пять книг. Он сделал стоицизм систематическим и

педантичным. Он у тверждал, что только Зевс, Верховный Огонь, бессмертен; др у гие боги,

включая Солнце и Лу ну , рождаются и у мирают. Говорят, он считал, что Бог не у частвует в

причинении зла, но неясно, как он примирял это с детерминизмом. Повсюду он трактует зло,

подобно Гераклиту, у тверждая, что крайности заключаются одна в другой и что добро без

зла логически невозможно:«Ничего не может быть глупее людей, которые предполагают,

202

Источником того, что следует дальше, является книга Bevan. Later Greek Religion, p. 1 и далее.

Бертран Рассел: История западной философии 183

что добро могло бы су ществовать без существования зла. Поскольку добро и зло

антитетичны, и то и др у гое, по необходимости, должно су ществовать в

противоположности» . За поддержкой этой доктрины он обращается не к Гераклиту, а к

Платону.

Хрисипп у тверждал, что хороший человек всегда счастлив, а плохой несчастлив, и что

счастье хорошего человека ничем не отличается от счастья Бога. По вопросу о том, живет ли

душа после смерти, мнения расходятся. Клеант говорил, что все ду ши бу дут жить до

очередного великого пожара Вселенной(когда все поглощается Богом); но Хрисипп

у тверждал, что это верно только в отношении душ му дрецов. Он был менее строго этичным

в своих у беждениях, чем стоики позднейшего периода; основной он сделал фактически

логику . Условные и разделительные силлогизмы, так же как и слово«разделительный»

(дизъюнктивный), обязаны своим происхождением стоикам, так же как и изу чение

грамматики и изобретение«падежей» в склонении

203

. Хрисипп или другие стоики,

вдохновленные его тру дами, разработали теорию познания, в основном эмпирическую и

базир у ющу юся на восприятии, хотя они и допускали некоторые идеи и принципы, которые,

как у тверждалось, должны быть у становлены consensus gentium – всечеловеческим

соглашением. Но Зенон, так же как римские стоики, считал все занятия теорией

подчиненными этике. Он говорил, что философия похожа на фру ктовый сад, в котором

логика является стенами, физика – деревьями, а этика – плодами; или она подобна яйцу, в

котором логика – скорлу па, физика – белок, а этика – желток

204

. Казалось, Хрисипп

придавал большую независимую ценность занятиям теорией. Возможно, его влиянием

объясняется тот факт, что среди стоиков было много людей, продвигавших вперед

математику и др у гие науки.

После Хрисиппа два замечательных человека – Панэций и Посидоний – подвергли

стоицизм значительным изменениям. Панэций ввел значительный элемент платонизма и

отбросил материализм. Он был др у гом Сципиона Младшего и оказывал влияние на

Цицерона, через которого в основном стоицизм стал известен римлянам. Посидоний, у

которого Цицерон у чился на Родосе, оказал на него даже еще большее влияние. Панэций,

который у мер около 110 года до н.э., обу чал Посидония.

Посидоний(ок. 135-51 года до н.э.), сирийский грек, был ребенком, когда империя

Селевкидов перестала су ществовать. Возможно, что именно переживания во времена

анархии в Сирии заставили его у ехать на Запад, сначала в Афины, где он впитывал в себя

философию стоиков, а затем дальше и дальше, к западным частям Римской империи.« Он

видел своими глазами заход солнца в Атлантическом океане на краю известного мира, и

берег Африки напротив Испании – берег, где деревья кишели обезьянами, и деревни

варварского народа, живу щего в глубине страны за Марселем, где человеческие головы,

висевшие как трофеи, на дверях домов, были повседневным зрелищем»

205

. Он был

плодовитым писателем, трактовавшим нау чные темы; действительно, одной из

побу дительных причин его пу тешествий было желание изу чить приливы и отливы, чего

нельзя было сделать на Средиземном море. Он выполнил превосходную работу в области

астрономии; как мы видели в главе XXII, его расчет расстояния от Земли до Солнца был

самым лу чшим в древнем мире

206

. Он был также известным историком и продолжал работу

203

См. : Barth. DieStoa. Stuttgart, 1922.

204

Barth. Die Stoa.

205

Bevan. Stoics andSceptics, p.

206

Он рассчитал, что если проплыть 70 000 стадий на запад от Кадиса, то можно достичь Индии. «Это

замечание было первичной основой уверенности Колумба» (Tarn. Hellenistic Civilization, p. 249).

Бертран Рассел: История западной философии 184

Полибия. Но главным образом он был известен как философ-эклектик: он соединил

стоицизм со многим из того, чему у чил Платон, которого Академия, казалось, забыла в те

времена, когда она находилась под влиянием скептицизма.

Это сходство с Платоном сказалось в его у чении о ду ше и загробной жизни. Панэций,

как и большинство стоиков, у чил, что ду ша погибает вместе с телом. Наоборот, Посидоний

говорил, что ду ша продолжает жить в возду хе, где в большинстве слу чаев она остается

неизменной до очередного всемирного пожара. Ада нет, но злые люди после смерти не так

счастливы, как добрые, ибо грехи делают испарения их души грязными и не дают им

подняться столь высоко, как ду шам добрых. Наиболее злые грешники остаются над самой

землей и перевоплощаются; истинно добродетельные поднимаются до звездных сфер и там

проводят свое время, наблюдая, как звезды движу тся по кругу . Они могут помогать другим

душам; это объясняет(ду мал он) истинность астрол огии. Бивен предполагает, что пу тем

возрождения этого орфического понятия и включения неопифагорейских верований

Посидоний, возможно, прол ожил путь для гностицизма. Очень правильно он добавляет, что

роковым для этих философских систем было не христианство, а теория Коперника

207

. Прав

был Клеант, считая Аристарха Самосского опасным врагом.

Гораздо более важными с точки зрения истории(хотя и не философии) являлись не

ранние стоики, а те трое, которые были связаны с Римом: Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий –

соответственно важный сановник при дворе, раб и император.

Сенека(ок. 3 года до н.э. до 65 года н.э.) был испанцем, отец которого, очень

образованный человек, жил в Риме. Сенека стал довольно у спешно делать политическую

карьеру , когда(в 41 году н.э.) был выслан на Корсику императором Клавдием, потому что

навлек на себя гнев императрицы Мессалины. Вторая жена Клавдия, Агриппина, в 48 году

н.э. возвратила Сенеку из ссылки и назначила его воспитателем своего одиннадцатилетнего

сына. С у чеником Сенеке повезло меньше, чем Аристотелю: то был император Нерон. Хотя,

бу ду чи стоиком, Сенека официально презирал богатство, он нажил огромное состояние,

доходившее, как говорили, до трехсот миллионов сестерций(около двенадцати миллионов

долларов). Большинство этих денег он собрал, предоставляя займы Британии. Согласно Дио,

чрезмерные проценты, которые он взимал, были одной из причин восстания в этой стране.

Героическая королева Боадичея, если это правда, возглавляла восстание против капитализма,

представленного философским апостолом аскетизма.

Постепенно, по мере того как поведение Нерона становилось все более и более

необу зданным, Сенека впадает в немилость. Наконец, он был обвинен, справедливо или нет,

в подготовке широко распространенного заговора, целью которого было у бить Нерона и

посадить на трон др у гого императора, некоторые говорили – самого Сенеку . Принимая во

внимание его старые заслуги, ему милостиво разрешили покончить жизнь самоу бийством

(65 год н.э.).

Конец его был поу чителен. Сначала, когда его уведомили о решении императора, он

принялся составлять завещание. Когда же ему сказали, что для такого длительного дела у

него нет времени, он обратился к скорбящей семье со следу ющими словами:«Неважно, я

оставлю вам то, что имеет гораздо большую ценность, чем земные богатства, – пример

добродетельной жизни», или что-то в этом роде. Затем он вскрыл себе вены и призвал своих

секретарей, чтобы те записали его предсмертные слова; согласно Тациту , его красноречие не

прекращалось до последней мину ты. Его племянник, поэт Лу кан, умер такой же смертью и в

то же самое время; он испу стил последний вздох, декламируя собственные стихи. В

последующие века о Сенеке су дили скорее по его восхитительным поу чениям, чем по

несколько сомнительной жизненной практике. Некоторые из святых отцов пытались сделать

из него христианина, и предполагаемая переписка между ним и св. Павлом принималась как

подлинная такими людьми, как, например, св. Иероним.

207

Вышеприведенный рассказ о Посидонии базируется на гл. III книги Edwyn Bevan. Stoics andSceptics.

Бертран Рассел: История западной философии 185

Эпиктет(родился около 60 года н.э., у мер около 100 года н.э.) – человек совершенно

др у гого склада, хотя и очень родственный Сенеке как философ. Он был грек по

происхождению, раб Эпафродита, вольноотпущенника Нерона, и затем его служащий.

Эпиктет был хром, как говорят, в результате жестокого наказания, относящегося к тем

временам, когда он был рабом. Он жил и у чился в Риме до 90 года н.э., когда император

Домициан, которому не нужны были интеллигенты, изгнал всех философов. Тогда Эпиктет

у далился в Никополь в Эпире, где и умер после нескольких лет, посвященных

литерату рному тр у ду и поу чениям.

Марк Аврелий (121—180 годы н.э.) находился на др у гом конце социальной лестницы.

Он был приемным сыном доброго императора Антония Пия, который являлся его дядей и

тестем; Марк Аврелий наследовал ему в 161 году и чтил его память. Как император, он

посвятил себя стоической добродетели. Ему очень нужна была сила воли, так как

царствование его было исполнено бедствий – землетрясений, эпидемий, долгих и тру дных

войн, военных восстаний. Его произведение«Наедине с собой. Размышления», обращенное к

самому себе и, по-видимому , не предназначавшееся для опу бликования, показывает, что он

испытывал глубокое у томление от своих общественных обязанностей и страдал от великой

у сталости. Его единственный сын, Коммод, который наследовал ему, оказался одним из

самых скверных среди многих плохих императоров, но, пока был жив его отец, он успешно

скрывал свои порочные наклонности. Жена императора-философа, Фау стина, обвинялась,

возможно, несправедливо, в грязном разврате, но он никогда не подозревал ее в этом и после

ее смерти постарался причислить ее к богам. Марк Аврелий преследовал христиан, потому

что они отвергали госу дарственную религию, которую он считал политически необходимой.

Во всех своих действиях он был добросовестен, но в большинстве слу чаев ему не везло.

Марк Аврелий – патетическая фигу ра: в списке земных желаний, которым следует

сопротивляться, самым соблазнительным он считал желание у далиться для жизни в сельской

тиши. Для этого ему никогда не представлялось слу чая. Некоторые из его книг, из которых

состоят«Размышления» , написаны в лагере во время дальних военных походов, тр у дности

которых в конце концов свели его в могилу .

Примечательно, что Эпиктет и Марк Аврелий совершенно сходятся в рассмотрении

всех философских вопросов. Это заставляет предполагать, что, хотя социальные

обстоятельства отражаются на философии века, личные обстоятельства имеют меньшее

влияние, чем иногда ду мают, на философию индивида. Философами являются обычно люди

с известной широтой у ма, которые в основном способны не считаться с несчастьями в своей

личной жизни; но даже они не могут подняться выше добра или зла их времени. В плохие

времена они приду мывают у тешения, в хорошие – их интересы скорее чисто

интеллект у альны.

Гиббон, который подробную историю начинает с пороков Коммода, согласен с

большинством писателей XVIII века в том, что период Антонинов был« золотым веком» .

«Если бы у кого-нибу дь спросили, – писал Гиббон, – в течение какого периода всемирной

истории положение человеческого рода было самое счастливое и самое цвету щее, он должен

бы был без всяких колебаний назвать тот период, который протек от смерти Домициана до

восшествия на престол Коммода» . Вполне согласиться с этим суждением нельзя. Зло,

представляемое рабством, вызывало огромные страдания и подрывало мощь античного мира.

Представления гладиаторов и бои с дикими зверями, нестерпимо жестокие, у нижали, должно

быть, достоинство населения, которое наслаждалось этими зрелищами. Правда, Марк

Аврелий приказал, чтобы гладиаторы бились тупыми мечами, но эта реформа

просу ществовала недолго; к тому же и он ничего не сделал в отношении боев с дикими

зверями. Экономическая система была очень плоха; в Италии земледелие приходило в

у падок, и население Рима зависело от свободного распределения зерна, посту пающего из

провинций. Вся инициатива концентрировалась в р у ках императора и его министров; на всем

огромном протяжении империи все, за исключением какого-нибу дь слу чайного мятежного

полководца, могли только подчиняться. Люди искали лу чшего в прошлом; бу ду щее,

Бертран Рассел: История западной философии 186

чувствовали они, в самом благоприятном случае сулит лишь у сталость, а в ху дшем слу чае –

ужас.

Сравнивая тон, каким говорит Марк Аврелий, с тоном Бэкона или Локка, или

Кондорсе, мы видим разницу между утомленным веком и веком надежды. В век надежды

огромное современное зло, несчастья переносимы, ибо сознание говорит, что они пройдут;

но в век усталости даже подлинные блага теряют свою прелесть. Этика стоиков

соответствовала временам Эпиктета и Марка Аврелия, потому что она призывала скорее к

терпению, чем к надежде.

Без сомнения, эпоха Антонинов была много лу чше всякой дру гой в период до

Возрождения с точки зрения общего благосостояния. Но внимательное исследование

показывает, что она не была столь процветающей, как заставляют предполагать развалины

архитекту рных соор у жений. Греко-римская цивилизация оказала очень малое воздействие на

сельскохозяйственные районы, она практически ограничилась городами. И даже в городах

был пролетариат, испытывавший крайнюю нужду , и широкие массы рабов. Ростовцев так

подытоживает обсу ждение социальных и экономических у словий жизни в городах

208

:

«Картина их социального положения не так привлекательна, как картина

внешних условий. Впечатление, передаваемое нам имеющимися источниками,

таково, что великолепие городов было создано весьма малым меньшинством

населения и для него самого, что благосостояние даже этого малого

меньшинства основывалось на сравнительно слабом фундаменте; что большие

массы городского населения либо имели очень умеренный доход, либо жили в

крайней бедности; одним словом, мы не должны преувеличивать богатства

городов: их внешний вид обманчив».

На земле, говорит Эпиктет, мы – пленники, и тело наше – прах. Согласно Марку

Аврелию, он, Эпиктет, говаривал:«Ты – малая ду ша, носящая тело». Зевс не смог сделать

тело свободным, но он дал нам частицу своей божественности. Бог – отец людей, и мы все –

братья. Мы не должны говорить:«Я афинянин» или«Я римлянин», – но:«Я гражданин

Вселенной». Если бы ты был родственник Цезаря, ты чу вствовал бы себя в безопасности;

насколько же больше должен ты чувствовать себя в безопасности, бу д у чи родственником

Бога? Если мы найдем, что добродетель – единственное подлинное благо, мы у видим, что

никакое действительное зло не выпадает на нашу долю.

Я должен у мереть. Но должен ли я умирать, стеная? Я должен быть заточен. Но должен

ли я горевать из-за этого? Я должен подвергну ться изгнанию. Может ли кто при этом

помешать мне идти ту да с улыбкой, полному смелости и спокойствия?«Открой тайну». –«Я

отказываюсь сделать это, ибо это в моей власти». –«Но я закую тебя в цепи!» –«Что ты

говоришь мне, человек? Заковать меня? Мои ноги ты можешь заковать – да, но мою волю –

нет. Даже Зевс не может победить ее». –«Я заточу тебя». –«Ты подразу меваешь мое тело» . –

«Я обезглавлю тебя». –«Ну и что же? Говорил ли я тебе когда-либо, что я – единственный

человек на свете, которого нельзя обезглавить?»

Таковы мысли тех, кто следу ет философии. Таковы у роки, которые они должны

записывать день за днем, в которых должны у пражняться

209

.

Рабы равны др у гим людям, ибо все одинаково дети Бога.

Мы должны подчиняться Богу , как хорошие граждане –

закону .

208

Rostovtsev. The Social and Economi c Hist or y of the Roman Empire, p. 179.

209

Цит. по: Oates. Op. cit., p. 225—226.

Бертран Рассел: История западной философии 187

«Солдат приносит присягу уважать Цезаря превыше всех людей, а мы –

уважать прежде всего самих себя»

210

.«Когда ты предстанешь перед лицом

сильного мира сего, помни, что Другой смотрит сверху на то, что происходит, и

что ты должен угождать ему скорее, чем этому человеку»

211

.

Каков же тогда стоик?

«Покажите мне человека, созданного по мерке тех суждений, какие он

изрекает, точно так же как мы называем фидиевой статую, которая высечена

по правилам искусства Фидия. Покажите мне человека, пораженного болезнью –

и все же счастливого, в опасности – и все же счастливого, умирающего – и все

же счастливого, в изгнании – и счастливого, в немилости – и счастливого.

Покажите мне его. Клянусь богами, я увижу стоика. Нет, вы не можете

показать мне законченного стоика; но покажите тогда формирующегося, того,

кто вступил на этот путь. Окажите мне эту милость, не лишайте меня,

старика, зрелища, какого я доселе еще не видывал. Что! ы думаете, что

собираетесь показать мне Фидиева Зевса или его же Афину – эти статуи из

слоновой кости и золота? Душу я хочу видеть; пусть кто-либо из вас покажет

мне душу человека, жаждущего быть единым с Богом, жаждущего не обвинять

более ни Бога, ни человека, ни в чем не терпящего неудачи, не испытывающего

несчастья, свободного от гнева, зависти и ревности, – того, кто(зачем скрывать

мою мысль?) жаждет изменить свою человечность в божественность и кто в

этом жалком своем теле поставил себе целью воссоединиться с Богом.

Покажите его мне! Нет, вы не можете».

Эпиктет не у стает поу чать, как надо относиться к тому, что считается несчастьем, и

часто делает это с помощью простых диалогов.

Подобно христианам, он у тверждает, что мы должны любить своих врагов. В общем,

как и другие стоики, он презирает наслаждение, но есть род блаженства, который нельзя

презирать.«Афины прекрасны. Да. Но счастье гораздо прекраснее, ког да эта свобода от

страсти и треволнений, чу вство, что твои дела ни от кого не зависят». Каждый человек –

актер в пьесе, в которой Бог распределил роли; наш долг сыграть свою роль достойно, какова

бы она ни была.

В записях, передающих у чение Эпиктета, есть большая искренность и простота(они

составлены по заметкам, сделанным у чеником его Арианом). Его мораль возвышенна и

носит вне-мировой характер; в таком положении, когда высший долг человека –

сопротивляться титанической власти, тру дно было бы найти что-либо более способное

помочь этому . В некоторых отношениях, к примеру , в признании братства людей и в у чении

о равноправии рабов, оно выше, чем все, что можно найти у Платона или Аристотеля, или у

какого-либо дру гого философа, чьи идеи вдохновлены городом-госу дарством.

Действительный мир во времена Эпиктета был гораздо ниже Афин Перикла; но

существующее зло дало простор его вдохновению, и его идеальный мир выше, чем у

Платона, подобно тому как его действительный мир ниже, чем Афины V века.

«Размышления» Марка Аврелия начинаются с признания того, чем он обязан своему

деду, отцу, приемному отцу, различным у чителям и богам. Иные из высказанных им

признаний забавны. Он нау чился(по его словам) от Диогнета не слушать чародеев; от

Рустика – не писать стихов; от Секста – вести себя серьезно, без аффектации; от Александра

Грамматика – не исправлять чужие грамматические ошибки, но у потреблять тут же

210

Цит. по: (Dates. Op. cit., p. 251.

211

Там же, р. 280.

Бертран Рассел: История западной философии 188

правильное выражение; от Александра Платоника – не извинять занятостью запоздание с

ответом на письмо; от своего приемного отца – не влюбляться в мальчиков. Богам он обязан

(так продолжает он) тем, что не слишком долго воспитывался вместе с сожительницей

своего деда и не слишком рано доказал свою мужественность; что его дети не глупы и не

у родливы физически; что его жена послу шна, нежна и проста и что, занявшись философией,

он не потерял времени на изу чение истории, силлогизмов или астрономии.

То, что в«Размышлениях» лишено личного, близко согласуется с Эпиктетом. Марк

Аврелий сомневается в бессмертии, но говорит, как мог бы сказать христианин:«Раз

возможно, что тебе придется расстаться с жизнью сию минуту , соответственно у порядочи

всякое действие и мысль». Жизнь в гармонии со Вселенной – вот благо; а гармония со

Вселенной есть то же самое, что повиновение воле Бога.

«Мир! Все, что гармонирует с тобой, пристало и мне, и ничто для тебя

заблаговременное и для меня не наступает слишком рано или слишком поздно.

Природа! Все созревающее в смене твоих времен – мне на потребу. Все исходит

от тебя, все пребывает в тебе, все к тебе возвращается. Герой пьесы говорит:

„О возлюбленный град Кекропса!” Неужели же ты не скажешь:„О возлюбленный

град Зевса!”?»

Отсюда видно, что Град Божий св. Авгу стина частично заимствован у языческого

императора.

Марк Аврелий у бежден, что Бог дает каждому человеку особого доброго гения в

ру ководители, – вера, которая возрождается в образе христианского ангела-хранителя. Он

находит у тешение в идее Вселенной как тесно связанного целого; это, говорит он, единое,

живое су щество, обладающее единой су бстанцией и единой ду шой. Один из его афоризмов

гласит:«Чаще размышляй о связи всех вещей, находящихся в мире, и об их

взаимоотношении» .«Что бы ни слу чилось с тобой – оно предопределено тебе из века. И

сплетение причин с самого начала связало твое существование с данным событием». С этим

у него у живается, как это ни противоречит его положению в римском госу дарстве,

стоическая вера в человеческий род как единое сообщество:« Для меня, человека из рода

Антониев, град и отечество – Рим, но как для просто человека – мир». Здесь та тру дность,

какую мы находим у всех стоиков, связанная с попыткой примирить детерминизм со

свободой воли.« Люди существуют друг для друга» , – говорил он, когда ду мал о своем долге

правителя.« Порок одного человека не причиняет вреда др у гому», – говорит он в том же

месте, размышляя о доктрине, согласно которой одна только добродетель есть благо. Он

нигде не приходит к заключению, что добродетельность одного человека не приносит блага

др у гому и что сам он не причинил бы зла никому, кроме себя самого, бу дь он таким же

плохим императором, как Нерон; и все же это заключение как бу дто напрашивается.

«Человеку свойственно, – говорит он, – любить и заблуждающихся. Ты

достигнешь этого, если проникнешься мыслью, что они сродни тебе, что

прегрешают они по неведению и против своей воли, что еще немного, и тебя, и их

настигнет смерть и что никто из них – это самое главное – не причинил тебе

вреда, ибо не сделал твое руководящее начало худшим, нежели оно было до того».

И еще:« Люби человечество. Следуй Богу … И этого достаточно, чтобы помнить, что

Закон правит всем».

Эти положения очень ясно выражают врожденные противоречия этики и теологии

стоиков. С одной стороны, Вселенная есть жестко детерминированное единое целое, в

котором все, что слу чается, – резу льтат предшеству ющих причин. С др у гой стороны,

индивиду альная воля совершенно автономна и никто не может быть прину жден к греху

внешними причинами. Это одно противоречие. Есть и другое, тесно с ним связанное.

Поскольку воля автономна и только добродетельная воля хороша, один человек не может

Бертран Рассел: История западной философии 189

причинить ни добра, ни зла другому; отсюда: благожелательность – это иллюзия. Кое-что

надо сказать о каждом из этих противоречий.

Противоречие между свободой воли и детерминизмом – одно из тех, которые проходят

через философию от ранних времен до наших дней, принимая разные обличья в разные

времена. Сейчас у нас речь идет о форме этого противоречия в стоицизме.

Я ду маю, что стоик, если бы мы могли повести с ним беседу по сократовскому методу,

защищал бы свои взгляды примерно так: Вселенная есть единое одухотворенное Су щество,

имеющее душу и могу щее быть названным также Богом или Разу мом. Как нечто целое это

Су щество свободно. Бог решил с самого начала, что Он бу дет действовать согласно

у становленным общим законам, но Он избрал такие законы, которые могли бы принести

наилу чшие результаты. Иногда, в отдельных слу чаях, резу льтаты бывают не совсем

желательные, но это неу добство стоит перенести, как и в человеческом кодексе законов, во

имя у крепления законности. Человеческое существо – частично огонь, частично же

низменное тело; и поскольку оно – огонь(во всяком слу чае, когда этот ог онь высшего

качества), оно частица Бога. Когда божественная часть человека проявляет добродетельную

волю, эта воля – частица воли Бога, которая свободна; поэтому в этих обстоятельствах

человеческая воля также свободна.

Это хороший ответ, до известной степени, но он р у шится, когда мы рассматриваем

причины наших волевых актов. Мы все знаем из практического опыта, что, к примеру ,

диспепсия оказывает пагубное влияние на добродетель человека и что благодаря

насильственно вводимым соответствующим лекарствам может быть разру шена сила воли.

Возьмем любимый пример Эпиктета: человек, несправедливо брошенный в темницу тираном

(таких примеров было за последние годы больше, чем когда-либо в человеческой истории).

Иные из таких людей держались со стоическим героизмом; иные, неизвестно почему , нет.

Стало ясно не только то, что достаточно му чительная пытка сломит силу воли почти каждого

человека, но и что морфий или кокаин может привести человека к покорности. Воля в

действительности независима от тирана лишь до тех пор, пока тиран действует ненау чно.

Это крайний пример; но те же аргументы, которые су ществуют в пользу детерминизма в

неоду шевленном мире, существуют в целом и в сфере человеческого волеизъявления. Я не

говорю и не ду маю, что эти аргу менты решающие; я скажу только, что они обладают

одинаковой силой в обоих слу чаях и что не может быть достаточного основания для того,

чтобы принять их в одной области и отвергнуть в др у гой. Стоик, когда он настаивает на

терпимом отношении к грешникам, бу дет настаивать и на том, что греховная воля есть

резу льтат предыду щих причин; только добродетельная воля кажется ему свободной. Однако

это непоследовательно. Марк Аврелий считает, что своей собственной добродетелью он

обязан хорошему влиянию родителей, дедов и учителей; добрая воля в той же мере резу льтат

предыдущих причин, как и ду рная. Стоик может искренне сказать, что его философия – дело

добродетели для тех, кто ее принимает, но кажется, что она не бу дет производить этого

желательного действия, если не бу дет налицо определенного элемента интеллект у ального

заблуждения. Понимание того, что добродетель и грех одинаково являются неизбежным

резу льтатом предыду щих причин(как должны были бы у тверждать стоики), вероятно,

производило бы несколько парализующее действие на моральные усилия.

Я перехожу теперь ко второму противоречию. Стоик, когда он проповеду ет

благожелательность, у тверждает, в теории, что ни один человек не может причинить ни зла,

ни добра др у гому , поскольку одна только добродетельная воля хороша и является

независимой от внешних причин. Это противоречие более очевидно, чем первое, и более

специфично для стоиков(включая некоторых христианских моралистов). Объяснение,

почему они не замечали этого, таково: они, как и многие другие люди, имели две этические

системы – одну у тонченную, для самих себя, и др у гую, подчиненную, для«менее

воспитанных и беззаконных». Когда философ-стоик ду мает о самом себе, он у верен, что

счастье и все другие мирские так называемые блага ничего не стоят; он даже говорит, что

желать счастья противно естеству, подразу мевая, что это влечет за собой неподчинение воле

Бертран Рассел: История западной философии 190

Бога. Но как практический человек, у правляющий Римской империей, Марк Аврелий

прекрасно знает, что такого рода вещи не делаются. Его долг – проследить за тем, чтобы

корабли, везущие зерно из Африки, благополучно достигли Рима, чтобы были приняты меры

для облегчения страданий, причиняемых эпидемией, и чтобы враги-варвары не были

пропу щены через границу . То есть, имея дело с теми из своих подданных, которых он не

рассматривал как философов-стоиков – действительных или потенциальных, – он принимает

обычные, мирские стандарты того, что хорошо или плохо. Именно принимая эти стандарты,

он и справляется со своими обязанностями администратора. И, что странно, эта фу нкция

сама по себе находится в более высокой сфере того, что му дрец-стоик должен был бы

сделать, хотя она и выведена из этики, которую му дрец-стоик рассматривает как в основе

своей ложную.

Единственный ответ, решающий эту тру дность, который я могу представить,

возможно, логически неуязвим, но весьма неправдоподобен. Он был бы, я ду маю, дан

Кантом, чья этическая система весьма схожа со стоической. Действительно, Кант мог бы

сказать: нет ничего хорошего, кроме благой воли, но воля хороша, когда она направлена на

определенные цели, которые сами по себе безразличны. Неважно, счастлив или несчастлив

мистер А., но я, если я добродетелен, бу ду действовать таким пу тем, какой приведет, по

моему мнению, к его счастью, потому что это то, что предписывает моральный закон. Я не

могу сделать А. добродетельным, потому что его добродетель зависит только от него самого,

но я могу сделать что-нибу дь для того, чтобы он был счастливым, или богатым, или у ченым,

или здоровым. Этика стоиков, может быть, таким образом, сведена к следу ющему:

некоторые вещи в обыденном смысле рассматриваются как блага, но это ошибка; то, что

является действительно благом, – это воля, направленная на достижение этих ложных благ

для др у гих людей. Эта доктрина не включает логических противоречий, но она теряет всякое

правдоподобие, если мы действительно поверим, что то, что в обыденном смысле считается

благом, не имеет никакой ценности, ибо в этом слу чае добродетельная воля может быть

столь же у спешно направлена на совершенно иные цели.

Су ществу ет действительно элемент«зеленого винограда» в стоицизме. Мы не можем

быть счастливыми, но мы можем быть хорошими; давайте же представим себе, что, пока мы

добры, неважно, что мы несчастливы. Эта доктрина героическая и в плохом мире полезная,

но она не совсем верна и в основном своем смысле не совсем искренна.

Хотя этическое было самым главным, важным для стоиков, их у чение приносило

плоды и в дру гих областях. Одна из них – теория познания, др у гая – доктрина естественного

закона и естественного права.

В теории познания, в противовес Платону, они признавали ощущение; обманчивость

чувства, у тверждали они, в действительности есть ложное суждение и может быть избегну та

при небольшом старании. Философ-стоик Сфер – ближайший у ченик Зенона – был однажды

приглашен на обед к царю Птолемею, который, наслышавшись об этой доктрине, предложил

ему плод граната, сделанный из воска. Философ попытался начать есть его. И тогда царь стал

смеяться над ним. Философ ответил, что не чу вствовал у веренности в том, что это

настоящий г ранат, но не счел вероятным, чтобы за столом у царя было что-либо

несъедобное. В этом ответе он апеллировал к принятому стоиками различию между теми

вещами, которые можно знать с достоверностью на основе ощу щений, и теми, которые на

этой основе только возможны. В целом это была доктрина здравая и нау чная.

Другая их доктрина в теории познания была более влиятельной, хотя и более

сомнительной. Это была вера во врожденные идеи и принципы. Греческая логика была

полностью деду ктивна, и это ставило вопрос об исходных посылках. Исходные посылки

должны были быть, хотя бы частично, общими, и не су ществовало способа доказать их.

Стоики полагали, что имеются определенные принципы, которые абсолютно очевидны и

признаны всеми; они могут стать, как в«Началах» Евклида, основой деду кции. Врожденные

идеи, подобно этому , могут быть использованы как отправная точка для дефиниций. Эта

точка зрения была принята на протяжении средних веков, и ее разделял даже Декарт.

Бертран Рассел: История западной философии 191

Доктрина естественного права, какой она являлась в XVI, XVII, XVIII веках, есть

возрождение доктрины стоиков, хотя и с важными изменениями. Именно стоики отличали

jus naturale от jus gentium. Естественное право вытекало из первых таких принципов, которые

у потреблялись для обоснования всякого общего знания. По природе, у чили стоики, все

человеческие существа равны. Марк Аврелий в своих«Размышлениях» хвалит«политию, в

которой су ществу ет один и тот же закон для всех, – политию у правляемую, принимая во

внимание равные права и равную свободу слова, – и царское правление, которое у важает

более всего свободу у правляемых». Это был идеал, который не мог быть соответственно

осуществлен в Римской империи, но который влиял на законодательство, в частности в

смысле улучшения положения женщин и рабов. Христианство переняло эту часть учения

стоиков вместе со многим другим. И когда, наконец, в XVII веке наст у пило время

эффективно бороться против деспотизма, у чение стоиков о естественном праве и

естественном равенстве в своем христианском наряде приобрело практическую силу ,

которой во время античности не мог ему придать даже император.