А. Дайси «Господство права».

Дайси формулирует понятие «господство права» исходя из английской правовой системы. Он говорит о Великобритании. Понятие он выводит из особенностей английского права. Доказывает, что господство права характерно именно для Великобритании, а во всех остальных государствах все гораздо хуже. И даже США, с т.з. того, как обеспечено господство права не могут сравниться с Великобританией.

Господство права, по мнению Дайси, в Великобритании пронизывает саму культуру, в отличие от других государств. От государств континентальной Европы, как негативный пример – Франция.

Суды на самом деле могут и не защищать права, но суды тоже играют важную роль.

Во Франции есть административные суды, а в Англии общие суды и общее право. И корона, и все должностные лица, все подчиняются тем же самым правилам, тем же самым законам, что и обычные граждане (кроме солдат и церковных служителей). На континенте (Франция, Германия) предполагается разделение права частного и публичного, они действуют на разных принципах. С точки зрения Дайси – это большой минус.

Особенности правовой системы Великобритании: в Английском праве изначально всегда уделялась важная роль для средств, которые может использовать суд для защиты тех или иных прав. Типы судебных приказов, например. У них существует целая разработанная теория, доктрина судебных приказов, которые различают полномочия судов и предполагают возможность защиты конкретных прав с помощью тех или иных средств, именно на средства делается акцент.

Дайси приводит в пример средство – habeas corpus. Habeas corpus – это тип судебного приказа. И Дайси приводит его в пример, как тип средства защиты. Он пишет о том, что habeas corpus, акт, который был принят в конце 17 века, он сам по себе даже прав никаких не закреплял, но он закреплял средство защиты прав и оказывался более эффективным, чем Конституции других государств, где права закрепляются, но абстрактно. Перечень прав дается, но они не обеспечены средствами защиты, с т.з. Дайси это не обеспечивает их реальную действенность.

В целом, у Дайси получается 3 элемента господства права:

-отсутствие правительственного произвола (зависимости государственных решений от воли лица, которое принимает решение). Отсутствие произвола Англию отличает от многих государств и обеспечивает господство права.

-равенство и подчинение закону.

- независимость судов. Суды в Англии занимают особенное положение. Особое положение предопределяло их общественный авторитет, высокий статус. Суды были гораздо более свободны в выявлении правовых норм, нежели суды в континентальной Европе. В континентальной Европе суды были подчинены закону, в Англии суды были более свободны. Тем самым Англия обеспечила независимое применение закона и права.

Завершив разговор о конституционных принципах, мы завершили рассмотрение 1 части курса КП. Мы завершили разговор о принципах и всех общих вопросах КП. Далее мы переходим к блоку тем, посвященных статусу личности, взаимоотношению личности и государства. Этот блок будет охватывать как минимум 4 темы: общие вопросы о правах и свободах граждан, нормативное содержание прав и свобод человека и гражданина, гражданство и правовое положение иностранцев. Это те темы, которые охватывают большой круг вопросов и во многом составляют основное содержание КП. После мы перейдем к механизмам демократического государства и к устройству государственной власти.

Когда мы говорим о правах и свободах, то начинаем мы с неких принципиальных и базовых, исходных вопросов. О правах и свободах написано очень много, но мало написано хорошего, мало написано такого, чтобы позволяло о правах человека рассуждать как о правовом явлении и говорить о каких-то юридических проблемах, связанных с соблюдением, защитой и реализацией прав.

Здесь перечислены несколько источников, Белов рекомендует особенно 1 и 3. Под редакцией Шайо, она хоть и 2002 года, но она ценна тем, что там проводятся параллели с судебной практикой зарубежных государств, приводятся переводы некоторых судебных решений, её можно найти в Интернете.

Что касается первой, то Экштайн – известный адвокат, швейцарец по происхождению, который много лет жил в Москве, и, практикуя адвокатскую деятельность, он занимается одновременно еще проблемами защиты прав человека и его книжка ценна тем, что в ней даются определенные подходы, в целом, не очень характерные для отечественного правоведения, подходы строго правовые и юридические. То, что, например, в Швейцарии используется как юридическая доктрина прав человека.

В рамках этой темы мы будем говорить о природе прав человека, о принципах, об источниках правового регулирования и о средствах защиты.

Начиная разговор о правовой природе, мы должны признать, что права человека – явление достаточно примечательное, потому что к нему очень по-разному относятся в разных культурах, и в определенном смысле это явление, требующее определенного отношения к себе, соответственно, это отношение к статусу личности, к правам и свободам индивида, формируется в разных культурах, в разных философских учениях, в разных мировоззрениях по-разному.

Мы можем говорить о том, что в современном ми ре о проблематике прав человека, в основном, речь идет в трех контекстах.

Первый контекст Белов условно называет консерватизмом, консервативным взглядом на права человека, но консерватизмом не в смысле ретроградства, а в смысле отношения к правам человека как к чему-то неестественному в рамках общественного устройства. Консерватизм предполагает представление о том, что если между людьми существует неравенство, то оно существует объективно, и объективно существующее экономическое, социальное неравенство право не должно компенсировать. Право не должно пытаться исправить те объективные закономерности, которые складываются в мире. Право не должно обеспечивать защитой те социальные группы, например, народности, которые в силу, отчасти, объективных причин оказались в настоящее время в менее выгодных условиях, в менее выгодном положении, нежели другие лица, страны, народы. Достаточно хорошо демонстрируют концепцию консерватизма идеи «золотого миллиарда». По мнению сторонников этой концепции, на Планете ресурсов хватает для того чтобы хорошо жили только 1 млрд. человек. Соответственно, этот миллиард будет и должен жить хорошо, а все остальные должны смириться с тем, что они хорошо жить не будут. И это объективная, исторически предопределенная ситуация, бороться с которой бессмысленно. Вот концепция консерватизма. Естественно, эта концепция «золотого миллиарда» предполагает некое в общепланетарном масштабе проявление тех же самых идей, того же самого подхода. Но и на уровне отдельных государств, отдельных прав и свобод мы можем говорить о том, что право, стремящееся обеспечить права и свободы тем, кто этими свободами реально воспользоваться не может, не прибегая к помощи государства, международных организаций, не прибегая к чье-то силе, они не могут рассматриваться как действительно оправданные философски, оправданные этически, оправданные социально.

Вторая концепция – концепция коммунализма. В рамках этого мировоззрения акцент делается на том, что человек существует не как самостоятельная ценность, самостоятельной ценности в человеке нет. Человек есть только часть социума, человек есть некая социальная функция, или винтик в рамках социального устройства, соответственно, ни о каких правах этого винтика говорить нельзя. Можно говорить только о глобальных интересах социума, либо в больших масштабах, масштабах всего человечества, либо в меньших масштабах, масштабах отдельного государства, либо еще в меньших масштабах, масштабах какого-то отдельного сообщества, группы граждан, социальной группы. Соответственно, предполагается, что правами нужно наделять не человека, а в первую очередь, социальные группы. И любой конфликт между общественными интересами и интересами отдельного человека, решать в пользу общественных интересов, потому что общественные интересы объективно выше индивидуальных. Коммунализм характерен для многих государств Восточной Культуры, где индивидуализм вообще не приемлем с т.з. философской, где акцент для конкретного человека смещается с прав на, скорее, долг и обязанность перед обществом, перед сообществом. И в рамках этих подходах о правах человека как таковых вообще говорить можно только условно. Интересно, что при таком подходе предполагается доминирование экономического развития, социально-экономического. Для СССР был характерен именно такой подход к правам человека, что главное – это общество, главное – это общественное развитие, но общественное развитие приносит каждому человеку определенные выгоды, выгоды, в первую очередь, материальные, потому что если общество экономически развивается, то каждому конкретному человеку перепадает что-то от этого экономического развития. Из современных нам государств подобная концепция наиболее прочно укоренена в Китае, где права человека как раз рассматриваются в качестве некой зарубежной философии, которая мало приемлема для китайского общества, где сначала нужно обеспечить всех едой, а уже потом можно поговорить о свободе слова, о политических правах, это вещь второстепенная, не необходимая. Общество имеет свою иерархию, общество структурировано, каждый имеет в ней свою функцию, свою социальную нишу, и, соответственно, должен выполнять те социальные обязанность, которые на него возложены.

Третья концепция, из которой выросла права человека – либеральная концепция. Ее можно именовать по-разному, ее можно считать индивидуализмом, ее можно считать протестантской этикой, вспоминая М. Вебера, который доказывал, что такой подход характерен именно для протестантских систем и ценностей, можно говорить о том, что это европейская, в целом, культура, которая предполагает ценность человека, ценность безусловную, ценность, существующую априори. Считается, что очень серьезный вклад вложил в развитие этих идей И.Кант. Философия, мировоззрение, те традиции, которые сложились в Европе, они способствовали именно такому восприятию человека. Человек есть мера всех вещей, как говорили еще в Античности. Если говорить о Новом времени, то человек, его права и свободы, его интересы должны представлять собой высшую ценность в обществе, общество не может какие-либо абстрактные, т.ч. общественные интересы ставить выше прав и свобод отдельного человека, отдельного индивида.

В рамках этого либерального подхода можно объяснять по-разному ту общую максиму, ту основную идею, которая лежит в основе этой системы ценностей, этого мировоззрения. Для кого-то человек есть высшая ценность просто потому, что так есть. Все рассуждения от естественном характере прав человека, естественные, неотчуждаемые, принадлежащие от природы человеку – это все не что иное, как уход от какой либо попытки объяснить, почему права и свободы должны считаться высшей ценностью. Высшая ценность и точка. Так сложилось, отчасти, у этого подхода есть религиозные корни, но человек – есть априори высшая ценность. Другой подход пытается найти какую-то рациональную основу, и в рамках того, что принято называть утилитаризмом, рассматривать права человека как элемент общественного устройства, элемент обеспечивающий развитие общества. Если каждому человеку созданы условия для защиты прав, свобод и интересов, то, соответственно, и общество будет хорошо развиваться. Потому что если у человека есть личная заинтересованность в развитии, то он, развиваясь сам, будет двигать вперед все общество и государство. Этот подход предполагает доминирование социальных процессов, объясняющих, почему именно права человека стали определенным идеологическим постулатом, идеологическим принципом для государств Европы, начиная с эпохи Нового времени. Можно говорить о том, что экономические отношения этого потребовали, можно говорить о том, что так сложилось развитие, в целом, политической структуры, но это не так существенно, потому что в конечном счете утилитаризм, пытаясь объяснить, считает, что права человека полезны для развития общества. И идеи коммунализма оказываются менее выигрышными, потому что они обеспечивают общественный прогресс хуже, чем защита индивидуальных прав и свобод.

Сегодня права человека особенно преподносятся в мировой политике как ценность универсальная, как ценность общечеловеческая, как ценность, существующая для всех народов в современном мире и как ценность, вопрос признания которой есть дело времени и в какой-то момент все государства, все общества в мире поймут, что права человека действительно есть высшая ценность.

Такой подход во многом страдает европоцентричностью в цивилизационном смысле, т.е. предполагает, что европейская культура, европейские ценности, в данный момент оказавшиеся наиболее экономически эффективными, обеспечив такой экономический прогресс, они доказали то, что это есть самое лучшее, самое важное достижение человеческой цивилизации в целом, и, соответственно, вопрос распространения прав человека по всему земному шару – это вопрос прогресса тех обществ, где еще права человека не признаны и не обеспечены юридическими и социальными механизмами. Это представление, он отражается в том числе и в правовых нормах, в источниках регулирования прав человека, в том, какие именно документы разные государства мира считают для себя необходимыми принимать, делать для себя обязательными и расценивать как часть своей правовой системы. Но, несмотря на то, что сейчас вроде как никто не решается громко спорить с тем, что права человека должны быть высшей ценностью, в реальности, если мы будет смотреть на Азию, на Африку, то мы увидим, что там система ценностей остается своя и она по-своему преломляет идею прав человека, т.е. правам человека можно найти место и в коммунализме. Можно сказать, как это делается в исламе, для того, чтобы обосновать право на жизнь, оцениваются религиозные постулаты, которые запрещают самоубийство, религиозные постулаты приводят к идее о том, что каждому должна быть обеспечена обязанность сохранять свою жизнь и жизнь других людей. А из этих обязанностей можно вывести и, при желании, право на жизнь всех людей. По сути дела исток, корень совершенно не такой как в европейской системе правового регулирования, в европейской системе ценностей, где право на жизнь и достоинство личности есть некие ценности без необходимости обоснования, в т.ч. религиозного. Они существуют как элементы культуры, как элементы правопорядка.

Культурные различия отражаются в т.ч. на перечне тех актов, которые закрепляют права человека в современном мире. Есть общий документ, который отражает некий общемировой стандарт прав человека. Это Всеобщая декларация прав человека, принятая 10 декабря 1948 года Генеральной ассамблеей ООН. 10 декабря с тех пор - это международный день прав человека, но Всеобщая декларация была задумана именно как общемировой стандарт, притом, что вполне допускалось, еще тогда, в 1948 году, что развитие и преломление через специфику региональных культур, региональных правовых систем, региональных особенностей будет происходить. И действительно такое стало происходить.

Конечно, в Европе преломлять идею прав человека не нужно было, и в результате, первым региональным документом стала Европейская Конвенция, через 2 года после Всеобщей декларации прав человека, 4 ноября 1950 года она была подписана в Риме. С ее разработкой, с ее подписанием и вступлением в силу (1953 год), присоединением к ней не возникло особенных проблем, оно и объяснимо. В других регионах идею прав человека, между народного стандарта регионального масштаба и некого специфического прочтения идеи прав человека, института прав человека, потребовала много лет. После

Европы, вторым стал Американский континент, правда, Американская конвенция касалась не США, а государств Центральной и латинской Америки, но их правовая, в частности, система, культура во многом испытали влияние Европы, поэтому для них было тоже не так удивительно издание этой Конвенции, правда она несколько шире по содержанию, чем Европейская Конвенция, она включает некоторые социальные права, чего Европейская Конвенция не предполагает.

С Африканской хартией уже дело затянулось, и Африканская хартия была принята в 1981 году, т.е. спустя 30 лет, после принятия Всеобщей декларации прав человека, и представляла собой Хартию прав человека и народов. В каком-то смысле это был инструмент и напоминание о правах народа Африки, пострадавших от колониальной системы, в каком-то смысле это было своё собственное прочтение идеи прав человека. И те права, которые в Европе, в т.ч. и по объективным причинам не нужны, например, право на пресную воду. В мировом масштабе эта проблема становится серьезнее, если для Европы это не проблема, то для Африки эта проблема очень страшная, и в Азиатском регионе тоже она весьма актуальна. Соответственно, подход к этим проблемам был отражен в Африканской хартии.

Арабская хартия. Сначала пытались провозгласить некий стандарт прав человека в исламе, это была Каирская декларация прав человека в исламе, охватывающая все государства ислама, потом более узко по составу – Арабская хартия прав человека, которая вступила в силу только в 2008 году. Ей потребовалось почти 60 лет для того чтобы быть выработанной как региональный, как специфический стандарт прав человека, преломляющей общие идеи Всеобщей декларации.

То, что касается ислама, то из религиозных постулатов, из религиозных норм выводятся те положения, которые можно при определенном желании истолковать как права человека. Если у мусульман частью религии является определенные обязанности по отношению у другим людям, то, соответственно, эти обязанности можно, при желании, истолковать как права этих самых других людей. С правовой точки зрения это выглядит странно, по крайней мере, юридические механизмы предполагаются здесь не похожие на то, как закрепляются права человека в западноевропейской правовой традиции, но коль скоро международное право и международная политика признает права человека универсальными, в исламе тоже придумали как можно сказать, что у них права человека тоже признаются и тоже закрепляются.

Если говорить о закреплении прав в государствах, например, в США или в других странах, следующих американской правовой традиции, то права человека там требуют особого взгляда на их правовое содержание. В правах человека заложено определенное внутреннее противоречие, сама идея прав человека страдает некой логической несостыкованностью. Когда принималась Конституция США, среди отцов-основателей шли споры относительно того, нужно ли вообще включать в текст Конституции права и свободы человека. И многие отстаивали идею о том, что, поскольку Конституция закрепляет полномочия государства и полномочия государственных органов, она тем самым исчерпывающе регулирует их деятельность. Права человека в эту логику никак не укладываются. Если действую для государства принцип: все, что ему прямо не предписано, т.е. все, что не включено в полномочия государственных органов, то запрещено. То почему и зачем в этом случае говорить о правах человека. Государство, в принципе, не может реализовывать свою власть в тех пределах, в которых оно будет посягать, в тех пределах, в которых оно будет затрагивать права и свободы граждан. Но, при этом, когда Конституцию приняли, через несколько лет появились первые 10 поправок, которые были названы Биллем о правах, в этих поправках закрепили основные права американских граждан, сделав уступку практическим соображениям, отступив от изначально последовательной теоретической конструкции, потому что с практической точки зрения, все таки признание прав, отдельных, конкретных прав необходимо. Необходимо для того чтобы защитить жизненно важные для человека ценности. Права и свободы человека – это не любые его интересы, а только те, которые составляют жизненно важный костяк личности, жизненно важные интересы личности и без защиты которых человек не может полноценно существовать. Соответственно, государство, исходя из логики закрепления прав человека, может вмешиваться в другие права, реализуя свои полномочия, государственные органы могут посягать на права, которые не являются основными правами. Могут их в определенных пределах ограничивать, но на основные права, на главные права государство посягать вообще не вправе. Реализация никаких полномочий государства не может приводить к тому, чтобы права человека ограничивались и нарушались.

Следуя, отчасти, этим спорам, и отражая эти споры, в Американской Конституции некоторые права сформулированы как определенный запрет государственным органам издавать законы, которые, например, посягают на свободу религии. Конгресс не должен издавать законы, которые ограничивают свободу вероисповедания, сказано в одной из поправок к Конституции США.

Третья особенность юридического закрепления прав человека сводится к тому, что вообще в доктрине, особенно в российской доктрине, любят рассуждать о том, какие права относятся к правам человека, какие к правам гражданина. До какой-то степени эти споры выглядят странно, потому что противопоставление иностранных граждан гражданам собственного государства в части защиты жизненно важных прав, наверное, вообще не должно приводиться. Но предполагается, что когда речь идет о реальной политической системе, о реальной политической практике, многие государства мира не готовы признавать равный статус, признавать равные права за всеми гражданами. Они различают тех, кто относится, тех, кто принадлежит к этому государству, имеется ввиду к гражданству, и тех, кто к гражданству не принадлежит, соответственно, их круг прав становится существенно уже. Общая мировая тенденция, особенно в Европе, сейчас проявляется в том, что иностранцы получают все больше и больше прав, все больше и больше уравниваются с гражданами соответствующего государства, и это определенное стремление к расширению тех общих прав и свобод, которые должны закрепляться за любым человеком, независимо от его гражданской принадлежности. С т.з. философии, с т.з. принципов, которые лежа т в основе института прав человека, какая разница к какому гражданству принадлежит человек. Еще по отношению к политическим правам это до определенной степени можно признать, но в отношении некоторых прав социально-экономических, например. На социальную защиту, это признать .в общем, нет никаких достаточных принципиальных оснований.

Для кого-то права человека сводятся к правам личности, а для определенных культур и правовых систем, права человека распространяют своё действие на защиту интересов определенных социальных групп. В африканской хартии это права народов. Теоретически и в других регионах мира, например, в японском праве, речь идет об определенных правах, принадлежащих народу в целом. Это можно воспринимать как определенный подход принципиальный к тому, что отдельный человек никакими правами не наделяется, но может пользоваться некими положительными последствиями от признания того или иного права за социальной группой в целом. Можно это рассматривать как некий юридический инструмент закрепления прав, инструмент, который, наверное, просто ограничивает, или даже лишает права в индивидуальном порядке защищать то или иное право, относящееся к правам коллективных образований. Мы дойдем еще до коллективных прав человека, это отдельная группа прав и мы будем говорить о том, то они с трудом могут быть защищены в индивидуальном порядке, но мы, при этом, будем говорить о том, что они, тем не менее, юридически закрепляются, они признаются и рассматриваются в качестве составного элемента общего института прав человека.

Последнее – это развитие прав человека. Права человека, в каком то смысле, это просто стержневая идея. Идея того, что некие чрезвычайно важные, жизненно важные интересы человека, которые испытывают угрозу нарушения, которые подвергаются угрозе их нарушения или ограничения, должны быть юридически защищены. Это будет защитой прав человека.

При этом, исторически можно констатировать, что представление о том, какие права человека относятся к жизненно важным и какие права нуждаются в защите от возможных угроз, они постепенно развивались. Считается, что в мировой истории существует 3 поколения прав человека (их классифицируют по поколениям прав):

1 поколение: возникли в разных государствах по-разному. В Великобритании, например, первые права стали появляться в 17 веке, но в целом, в Европе и США их общее признание пришлось на конец 18 века. Это были личные, гражданские, политические права. Понятие гражданских прав достаточно неопределенное, его можно относить и к политическим, к личным правам. Личные, политические права – это те права, которые стали первыми правами человека, которые во многом имеются ввиду, когда речь идет о правах человека: право на свободу слова, свободу передвижения, свободу совести, защиту человеческого достоинства, свободу и личную неприкосновенность. Нужно сказать, что по-разному эти права конструировались. И в Великобритании акцент был сделан на юридических гарантиях защиты, т.е. на неких вторичных правах, правах-гарантиях, презумпции невиновности, праве на судебную защиту прав и свобод, в других государствах акцент делался на само содержательное закрепление тех или иных прав.

2 поколение: конец 19 века. Эти права были признаны к тому времени, когда политические права еще не были повсеместно признаны, но личные права рассматривались уже как обязательный атрибут любого демократического государства. 2 поколение это были социальные права. Перелом: конец 19 – начало 20 века интересен распространением идей социальной справедливости, социального равенства и защиты. Социализм происходит оттуда. Идеи Маркса, они получили признание и распространение не только в России, конечно, не в такой степени как в России, но в Европе они тоже определенную роль сыграли. И некоторые европейские государства, например, в Германии была разработана концепция социального государства. В целом, социальные права, они были признаны. Считается, что до международного их признания дело дошло к середине 20 века, но идеи и стандарт появились в начале 20 века.

3 поколение: появилось после Второй Мировой войны. Считается, что третье поколение – это права, которые стали реакцией, ответом на угрозы человечеству, появившиеся после Второй мировой войны. Эти угрозы многочисленны, но права человека потребовались как элемент защиты от трех основных угроз: нарушение информационной безопасности (информационные права), доступ к культурным ценностям (культурные права), право на защиту окружающей среды (экологические права). Считается, что все три ситуации – это ситуации, которые проявились именно во второй половине 20 века, соответственно, они стали особенностями развития институтов прав человека, связанными с этими общечеловеческими угрозами.

То, что касается дальнейшего развития науки, техники, общества, цивилизации, наверное, можно сегодня уже достаточно уверенно говорить о появлении 4 поколения прав человека, хотя здесь сложно считать вопрос столь же общепризнанным, как с первыми тремя поколениями. 4 поколение прав – это права, которые потребовались как защита от разного рода медицинского вмешательства, вмешательства генетического. Развитие медицины и разного рода технологий потребовали защиты т.н. соматических прав. Соматические права – это телесные права. Право на защиту генетического кода, право на защиту индивидуальности генетической, право на защиту от разного рода вмешательства в эти самые генетические материалы и т.д. Вопросы развития биотехнологий, они создали те угрозы, которых раньше не существовало и потребовалось появление новых прав.

Сегодня уже многие говорят о 5 поколении прав человека. Видимо, эти поколения могут продолжаться до бесконечности, потому что каждые новые угрозы, которые ставят под сомнение, угрозы, которые создаются для жизненно важных интересов человека, они влекут, соответственно, и юридическое признание соответствующих прав.

Сегодня о правах человека приходится слышать, к сожалению, в разных контекстах. Говоря о правах человека, Белов должен сказать несколько слов о проблеме политизирования проблем прав человека.

Дело в том, что так объективно получается, что права человека стали использоваться иногда в политических целях конкретных государств, или определенных международных организаций, далеко не всегда непосредственно исходя из интересов самого человека, тех людей, которые защищаются. Или исходя из необходимости защиты какой-то определенной социальной группы, но, не учитывая необходимости баланса интересов этих людей и интересов других лиц. Сообщества каких-то государств или отдельные государства поднимают права человека на флаге и под этими флагами могут совершать разного рода операции, вроде гуманитарных интервенций на территорию тех или иных государств, и другие действия, которые явно не могут быть юридически оправданы правами человека.

Более того, сами права человека рассматриваются сегодня многими как элемент некоторой государственной политики. Отчасти, речь идет о признании тех или иных прав, отчасти, об истолковании тех или иных прав. И для многих признание или истолкование определенных прав есть не что иное, как инструмент политического воздействия, инструмент политической борьбы. Естественно, при таком подходе права человека несколько искажаются в их правовом содержании, они по-разному начинают истолковываться в разных ситуациях, появляется проблема двойных стандартов, появляются трудности и сложности с определением пределов защиты прав человека, соответственно, реакция на такое использование прав человека зачастую предполагает отрицание самого института, самой идеи прав человека в принципе. Особенно это касается тех ситуаций, когда защита прав начинает входит ьв конфликт с какими-то традиционными ценностями того или иного общества. Либо общество не готово к восприятию прав человека, но вынуждено в силу международной политической ситуации и определенного международного правопорядка признавать и защищать те или иные права, либо речь идет о просто попытке защищать какие-то интересы. Иногда, действительно, национальные интересы, иногда интересы определенных социальных групп внутри отдельного государства. И все это, на взгляд Белова, крайне негативно отражается на восприятии самой идеи прав человека и отношения к правам человека. Для многих сегодня это уже не правовой институт, потому что в нем отсутствуют главные признаки права: правовая определенность, определенность содержания того или иного права, если оно может быть истолковано по-разному, в зависимости от контекста. И преувеличенное внимание к этим сложностям в содержании прав, в истолковании прав приводит к тому. Что сами права человека начинают восприниматься как некая политическая доктрина и, соответственно, политическая доктрина, угрожающая интересам того или иного государства. Соответственно, в этих условиях забывается главная гуманистическая идея прав человека. Государства, пытаясь избавиться от давления со стороны международных организаций, начиная спорить с тем, что права человека подразумевают на самом деле вовсе не то, а совершенно другое содержание, могут в итоге приходить к идее о необходимости ограничения прав и допустимости ограничения прав в тех пределах, в которых на самом деле это неприемлемо. Когда начинается разговор о правах человека в контексте именно политических отношении между государствами, он лишается некой правильной, на взгляд Белова, системы координат. Той идеи, которая изначально заложена как необходимость защиты человека от излишнего воздействия на человека со стороны государства, от неоправданного, несоразмерного, непропорционального ограничения его прав, от каких-то произвольных зачастую действий государственных органов, эта идея, она во многом теряется. Государство вспоминает про свой государственный суверенитет, говорит о том, что суверенитет – это то свойство государств, которое позволяет защищаться от претензий со стороны внешних сил, со стороны международных организаций, но при этом, забывает о том, что государственный суверенитет не дает оснований государству нарушать права и свободы собственных граждан. Соответственно, получается, что тенденция политизирования разговоров и оборота прав человека, она негативно сказывается на эффективности действия этих прав. И, в общем, наша задача в рамках изучения прав человека - постараться политическое отделить от собственно правового содержания и постараться вычленить некую юридическую составляющую в конституционном институте прав человека.

Переходя к более юридическому содержанию, мы должны немножко поговорить о том, что часто обозначается как правовая природа прав человека.

Белов не любит это выражение «правовая природа». Это попытка классифицировать то или иное явление, отнести его к определенному разряду, определенной группе. Для нас важнее то, как именно строятся отношения по поводу прав человека, поскольку это конституционные отношения, то возникают они между личностью и государством. В чем особенности этих отношения? Каковы особенности участия со стороны государства? Государство имеет очень существенное отношение к правам человека в любой концепции, которую бы мы не брали за исходную точку. Для кого-то права человека - вещи совершенно не зависимые от государства, существующие независимо от государственной воли, независимо от признания со стороны государства, существующие как некое социальное явление, не порожденное волей государства. А для других государство определяет и содержание и особенности прав человека, государство признает пределы защиты. Наверное, во всех подходах важно отметить главную особенность: государство, в основном, защищает и обеспечивает права человека от самого себя. Потому что государство, с одной стороны, это самый общий, самый универсальный, самый эффективный механизм защиты прав человека, одновременно это самый главный, самый злостный, самый опасный нарушитель прав человека. В связи с этим определить отношение государства к правам человека универсально, наверное, сложно. К тому же, прав человека, как единого явления практически не существует. Есть отдельные права, группа прав. Каждая группа обладает определенными юридическими особенностями, определенными юридическими свойствами и эти юридические особенности в том числе предопределяют отношение государства к этим правам.

Г. Еллинек, немецкий ученый конца 19в., выделил классификацию прав человека. Которая используется за определенными оговорками. И сегодня, может быть, она не столь полна как нынешнее представление о правах человека. Она разбивает права человека на 3 группы. Эта классификация разбивает права человека по наиболее объективным критериям, по наиболее объективным параметрам, в этом отношении позволяет классифицировать любые права любых поколений, любых групп. Классифицировать в зависимости от того, какова роль государства, каков вклад государства в реализацию и защиту этих прав и предполагается, какое именно участие в реализации тех или иных прав человека. Еллинек выделял 3 группы: status negativus, status positivus, status activus. Он пользовался латинской терминологией. Мы можем сегодня говорить о правах негативных, позитивных и активных, кому что нравится. Понятие негативных прав или позитивных прав используется широко и в современной литературе, в русскоязычном варианте.

То, что касается прав негативных, то негативность этих прав связана с тем, что они не требуют от государства позитивной деятельности. Они не требуют со стороны государства оказания каких-то услуг в пользу человека, они требуют только защиты. Негативные права – право на защиту от вмешательства, право на незатрагивание тех или иных сторон жизни человека,тех или иных сторон личности. Негативные права характеризуются тем, что их не должно нарушать само государство, отдельные органы и должностные лица государства. И государство должно создавать условия для того чтобы никакие другие частные лица тоже не нарушали эти самые негативные права. Государство должно воздерживаться от вмешательства в эти права и должно защищать эти права от вмешательства со стороны других лиц. Негативные права составляют в каком то смысле квинтэссенцию прав человека, т.к. они определяют ту сферу неприкосновенности, в которую вторгаться не вправе никто, ни государство, ни другие частные лица. За исключением каких-то потребностей общественной безопасности или других исключительных ценностей. Негативные права можно считать правами совершенно независимыми от государства. Предполагается, что именно эти права были выработаны сперва в философии, потом стали постепенно закрепляться в правовых актах, именно эти права сегодня закреплены большинством международно-правовых актов, они существуют независимо от воли государства, именно по отношению к ним наиболее справедливо рассуждение о том, что государство на их существование никакого воздействия не оказывает, оно может их признавать, может их не признавать, подвергаться опасности воздействия со стороны других государств, со стороны международных организаций, со стороны мирового сообщества, но сами права в этом отношении существуют независимо от государства, и объем этих прав предопределен объективно. Государство не участвует в определении объема этих прав, оно только может воздерживаться, считая, что права в том или ином виде должны защищаться от вмешательства.

Наверное, это, если говорить последовательно, не совсем точно, не совсем справедливо по отношению к некоторым правам. Традиционные взгляды о пределах существовании свободы слова в разных государствах может быть разный, также как и право на жизнь. Но более менее какие то устоявшиеся представления о содержании, о пределах этих прав, они существуют везде одинаково.

Позитивные права, в целом, относятся к числу тех, которые требуют от государства определенных действий, определенных услуг гражданам, хотя услуги в данном случае нужно понимать широко, как некую позитивную деятельность государства в пользу его граждан. Не воздерживание от вмешательства, не ограничение самого себя, а деятельность, направленная на благо граждан. Позитивные права, хотя они у Еллинека существуют в едином виде, т.е. как обща группа, наверное, их можно разделить на 2 части. В отношении 1 части, 1 группы прав – это те права, которые считаются правами-гарантиями. Государство обеспечивает их действие своими ресурсами, но объем прав определяется не государством. Также как объем прав первой группы, он существует объективно и не зависимо от воли и признания со стороны государства. В качестве примера можно взять право на судебную защиту. Государство должно обеспечить это право путем создания системы судов, путем принятия законодательных актов, распределяющих компетенцию между судами, путем создания реальной возможности обращения в суд, путем создания механизмов и рассмотрения дел в разумной строк и эффективного исполнения решений судов. Это то, что воспринимается как некое объективное содержание права на судебную защиту. При этом, естественно, государство задействует в этом свои ресурсы: материальные, финансовые, организационные, но государство не может ограничивать пределы гарантий этих прав, ссылаясь на недостаточность ресурсов. Это та функция, которую государство должно выполнять независимо от его степени экономического развития. По крайней мере, так предполагает правовая теория. В реальности все обстоит не так здорово, как в теории. Естественно, государство в силу экономических возможностей более или менее эффективно обеспечивает эти гарантии. Но, в целом, предполагается, что государство все-таки здесь должно ориентироваться на некий объективный стандарт.

Вторая группа позитивных прав – это социальные права, тоже требующие от государства определенных услуг, требующие позитивной деятельности. Но их содержание определяется фактически самим государством в зависимости от уровня его экономического развития. Скажем, степень социальной защиты, социального обеспечения государство гарантирует в зависимости от своих экономических возможностей, и не существует в международном праве, в доктрине, в теории КП представления о том, что есть некий минимальный уровень социальной защиты, которое государство должно обеспечивать. Позитивные права этой группы наименее похожи на идеальные представления о правах человека, потому что они в действительности, фактически ставятся в зависимость от государства. В тех пределах, в которых государство их признает, защищает и обеспечивает, они могут считаться юридически существующими. Если государство их признает в минимальной степени, то они существуют в минимальном объеме.

Третья группа прав по Еллинеку – это status activus. Это политические права. Они требуют от государства определенной защиты, но не в том смысле, в котором права негативные. Status activus – это права по отношению к самому государству. Потому что status activus – это права на участие в принятии политических решений. Грубо говоря, право на участие в управлении делами государства. Эти права, конечно, это группа политических прав. Они не то чтобы требуют воздерживания от вмешательства со стороны государства, они, наверное, требуют признания со стороны государства, в определенных случаях, наверное, и защиты, защиты возможностей их активной реализации, а не защиты путем просто некого резервирования сферы невмешательства. И в этом отношении status activus отличается радикально и от прав первой, и от прав второй группы.

Государство по отношению к правам человека играет разные роли, государство по-разному относится к правам человека. Некоторые права в большей степени зависят от самого государства, другие в меньшей степени. В какой-то части, без признания их со стороны государства правам человека трудно, но говорить о том, что они есть целиком порождение государственной власти – это неправильно.

Мы теперь перейдем к рассмотрению принципов, на которых основывается регулирование механизма реализации и механизма защиты прав человека. Мы остановимся на 5 принципах. При желании принципов можно найти больше. Наверное, в определенных случаях могут возникать необходимость и обсуждения других принципов, но это основные, принципы, которые существуют как наиболее универсальные в разных юрисдикциях, в разных конституционных правопорядках. Есть некое усредненное представление в рамках мирового конституционализма о пределах, условиях и механизмах реализации прав человека.

Первое условие, первый принцип – это принцип равенства. Принцип равенства есть защита от дискриминации, защита от произвольного применения закона, защита от закона, который произвольным образом устанавливает права и обязанности для тех или иных групп, категорий граждан. Принцип равенства мы уже рассматривали и говорили о нем как о некой обязательной составляющей принципов правового государства, принципов господства права. Равенство в каком то смысле отражает саму суть права как регулятивной системы, равенство необходимо для того чтобы в принципе можно было говорить о существовании права, а не произвола. При этом, с т.з. конституционный теории, проблемы, рассматриваемые в более практической плоскости предполагают, что принцип равенства – это основной, доминирующий, главный принцип, которым должны руководствоваться и законодатель, и правоприменительные органы, но, при этом, когда речь идет о нарушениях прав, о нарушениях принципа равенства, то ограничения, которые устанавливает Конституция, ограничения, которые устанавливает конституционный строй – это запрет на дискриминацию. Соответственно, мы прибегаем к методологической уловке. Мы раскрываем принцип равенства через понятие дискриминации, в каком-то смысле от противного. Все, что не дискриминация соответствует принципу равенства.

Дискриминация – необоснованное правовое различие, которое устанавливается законом или применяется в правоприменительной практике, и основано на тех обстоятельствах, которые напрямую не связаны с характером самих правоотношений, регулируемых в соответствующем законе, либо разбираемом в соответствующем правоприменительном решении.

Дискриминация предполагает самый основной, самый главный принцип – произвольность выбора основания, произвольность, которая не имеет объективной основы, произвольность, которая делает выбор того или иного критерия, определяющего правовой статус по-разному, совершенно никак рационально не объяснимо, никак не обосновываемы, соответственно не формализуемым с т.з. защиты равноправия.

Дискриминация – вещь сложная. В том числе исторически те или иные основания, те или иные критерии ,признаки могли рассматриваться сначала в качестве недискриминирующих, затем перейти в разряд дискриминационных и рассматриваемых как нарушение запрета дискриминации. Прежде, чем мы перейдем к проблемам дискриминации и особенностей рассмотрения в т.ч. в исторической перспективе, белов бы хотел добавить еще несколько общих замечаний, относящихся и к дискриминации, и к принципу равенства вообще.

Дискриминация предполагает, что само различие, которое устанавливается законом, сами правила, которые водятся законом, причем не любые правила, которые предусматривает закон, они должны быть четко, ясно, недвусмысленно, вполне определенно формулироваться. В противном случае может возникнуть ситуация, когда одни правоприменительные органы на основе одной и той же нормы закона будут принимать одни решения, другие органы принимать другие решения ввиду отсутствия какого-либо рационального, разумного, объективного основания закон будет применяться по-разному. Это то, что, условно говоря, к классической схеме дискриминации не имеет отношения, но то, что выработано сегодня как принцип некой правовой определенности, он имеет много разных элементов, в т.ч. этот Элемент, вытекающий из принципа равенства. КС в достаточно большом количестве решений признавал нормы законов нарушающими 19 статью Конституции (19 статья Конституции РФ устанавливает принцип равенства перед законом и судом и запрет дискриминации) считая, что норма неопределенная по содержанию может привести к её необоснованному разнообразному толкованию и применению.

То, что касается одинакового применения закона, то здесь мы акцентируем внимание на равенстве между установлением дискриминации в законе и реализацией дискриминации на практике. И то, и другое теоретически возможно. Если закон проще оценить, если закон проще, например, представить на рассмотрения КС на оценку того дискриминационен он или нет, то правоприменительную практику проверить сложнее. В этом смысле предполагается, что закон должен применяться единообразно и для этого Высшие судебные инстанции должны предпринимать необходимые меры.

Другая общая проблема – проблема позитивной дискриминации. Дискриминация чаще всего рассматривается как явление негативное, т.е. если дискриминация, значит, знак «-», что-то явно противоречащее конституционным принципам. Мы говорили о конфликте принципов правового и социального государства. Принцип правового государства предполагает формальное равенство и защиту от дискриминации. Принцип социального государства предполагает определенные уступки в защиту тех или иных социальных интересов. В результате получается, что сам принцип равенства, он корректируется. Корректируется теми социальными условиями, социальными задачами, которые имеет государство. Корректируется и в том виде, в котором он оказывается после такой корректировки, его иногда называют позитивной дискриминацией. Позитивность означает то, что дискриминацию рассматривают в качестве защиты определенных конституционных ценностей, т.е. дискриминация не рассматривается как явление негативное, но при этом, дискриминация все равно существует, и на определенных этапах развития общества, на определенных этапах развития правовой системы, она может быть оценена как неконституционная.

Говоря о дискриминации как правилах, как принципе, который носит конституционный характер, в первую очередь, мы можем говорить о тех сферах, в которых чаще всего в мировой юридической практике приходится сталкиваться с проблемами дискриминации. Дискриминации как необоснованное различие могли устанавливаться по признакам расы, наверное, сегодня где-либо, в полноценном и существующем открыто виде, это уже в прошлом. Но при этом, именно расовое неравенство представляет собой наилучший пример исторического развития представлений о том, что есть различие допустимое, что есть различие недопустимое.

В США на протяжении 200 лет существования Конституции несколько раз радикально менялась практика ВС в части оценки тех правил, которые устанавливали правовой статус представителей разных рас. Первое решение в этом смысле, считающееся самым позорным решением ВС США, было вынесено в 1857 году. Считают некоторые историки, что оно отчасти спровоцировало гражданскую войну. Это было решение по делу Dred Scott v. Sandford. В этом решении ВС США посчитал, что в отношении чернокожего населения вопрос дискриминации не может быть поставлен в принципе, т.к., когда писали Конституцию США, чернокожих в качестве субъектов права не имели ввиду вообще. Их не рассматривали как граждан, их не рассматривали в качестве субъектов права, следовательно, уравнивать их права с белыми нет оснований. В этом решении ВС США признал неконституционным закон одного из штатов, устанавливавший запрет рабства. Запрет рабства был признан неконституционным. После гражданской войны ситуация несколько поменялась, ситуация уже не допускала подобного открытого оправдания и обоснования существования расового различия, расового неравенства, но ВС США создал доктрину, просуществовавшую еще несколько десятков лет, доктрину, которая им была обозначена как «Раздельные, но равные». Это было сделано в решении Plessy v. Ferguson, в 1896 году, где речь шла о раздельных, в частности, вагонах в поездах для белых и для чернокожих. ВС США написал, что если условия в этих вагонах будут одинаковыми, в плане комфорта, в плане услуг, которые предоставляются пассажирам, то само по себе установление в одном случае требований о том, чтобы чернокожие не садились в вагоны для белых, оно может считаться конституционно оправданным. Вот эта позиция «Раздельные, но равные» существовала как конституционное обоснование расовых сигрегаций в полах, расовой сигрегации в общественных заведениях. И просуществовало оно до 1954 года, т.е. до послевоенного времени. В 1954 году, не задолго до этого сменившийся состав ВС, и новый Председатель ВС США, изменив политику, в целом принципиальные подходы, взгляды на рассмотрение таких острых вопросов, судья Лорен способствовал принятию решения, которое, напротив, относится к числу самых важных демократических завоеваний США и конкретно ВС США. Это дело Браун против комиссии по образованию 1954 года. Его очень часто цитируют как одно из классических решений ВС, как решение образцовое, но суть его сводится к тому, что, поскольку раса никак не может считаться объективно обуславливающей различия в доступе к общественным местам, к общественным услугам, то установление такого различия будет рассматриваться как неконституционное. В частности, расовая сигрегация в школах была оценена как неконституционная. Решение было непростое не только для самого ВС США, но и для американского общества, в некоторых штатах обеспечить исполнения этого решения смогли только с помощью федеральных войск, и еще на протяжении нескольких десятилетий, споры, относительно того, насколько это решение действительно подлежит исполнению, продолжали волновать американскую общественность. Белов эту историю развития правовых позиций ВС США привел не в качестве справочного материала, Белов пытается показать, что в данном случае наиболее очевидные, в каком то смысле, условные подходы к тому, что может считаться дискриминацией, а что не должно считаться дискриминацией.

Сам принцип равенства, сам принцип защиты от дискриминации, он за эти сто ( от первого до последнего дела) лет существенно изменился. Сами представления о конституционных принципах, само общество претерпели существенную эволюцию. И равенство стало рассматриваться более последовательно и более буквально, но также как со многими правами человека, на принципе равенства это заметно, наверное, более ярко, чем даже на многих личных или политических правах. Принцип равенства демонстрирует то, что его содержание подвергается неким ограничениям со стороны социальных, исторических, культурных особенностей. И, соответственно, особенности того общества, в рамках которого оценивается, что есть дискриминация, а что есть не дискриминация, носят условный и относительный характер, но это не означает, что сам по себе принцип каким-то образом ущербен, или имеет какие-то не слишком далекие пределы осуществления. Скорее, принцип достаточно долго пробивает себе путь через исторические, культурные особенности разных обществ. В разных обществах дискриминация - неравное отношение, лишенное какого-либо разумного, рационального основания существовала, существует, и, наверное, в ближайшем будущем продолжит существовать. Принцип равенства пытается в этой части традиции каким-то образом ограничить. Принцип равенства предполагает защиту от подобных, по крайней мере, самых отчетливых, самых вопиющих и самых жизненно-важных для человека областях, все-таки отсутствие произвольных и необъяснимых, нерациональных различий. Наверное, даже раса в определенных случаях может считаться различием обоснованным. Пример: если снимают фильм «Хижина дяди Тома» и объявляют конкурс на то, кто будет исполнять роли, наверное, в качестве требования к актерам, может фигурировать и расовый ценз. В этом случае различие будет абсолютно оправданным, объективно необходимым. В тех случаях, когда оно не связано с характером и содержанием самих отношений, когда оно носит абсолютно абстрактный характер и совершенно никак не обосновывается логически и рационально, в этом случае, конечно, нужно говорить о дискриминации.

Тоже самое касается дискриминации по признаку пола, и самое часто встречающееся в современном мире дискриминация – дискриминация в трудовых отношениях, которая иногда открыто, иногда в более завуалировано существует во многих странах. Где-то с ней пытаются более или менее последовательно бороться. На слайде есть пример Германии, где в 2006 году был принят общий закон о борьбе с дискриминацией, но в том числе и в нем значительная часть отводится под нормы, которые регулируют защиту дискриминации именно в трудовых отношениях. В США и Великобритании, еще в 60-70-е гг. принимались законы, обеспечивающие защиту трудовых прав, поскольку в этой сфере дискриминация явно проявляет себя и относится к числу сложно доказуемых, в общем, с ней сложно бороться.

То, что касается самой дискриминации, то борьба с ней носит характер: сложно закрепить принцип, который бы останавливал дискриминационную практику. Скорее, нужно создавать подходы в судебной практике, в толковании как законодательных норм, так и Конституции. В таком смысле, в таком ключе, который бы предотвращал дискриминацию.

Примерно тоже самое, что мы говорили о дискриминации вообще, в каких-то определенных пределах можно сказать о позитивной дискриминации.

Представления о позитивной дискриминации тоже развивались исторически, и если раньше считалось социально оправданным ограничение запрета дискриминации в случаях, если предполагается гарантировать права каких-нибудь, например, национальных меньшинств, то со временем акцент был сделан на том, что, конечно, обеспечить им определенные преимущества необходимо, дабы в социальных интересах компенсировать то фактически существующее неравенство с, например, основным населением, которое существует. Неравенство в имущественном положении, неравенство в образовании, которое не могут получить, например, на школьном уровне, и, соответственно, неравенство на уровне поступления в Университет, оно будет считаться обеспечивающим реальное (не формальное (!))равенство. Вопрос реального равенства с т.з. философии – это довольно сложная проблема. Нельзя ли в данном случае говорить вообще о подмене понятий, подмене принципов, должно ли право стремиться к установлению фактического равенства, или должно ограничиваться установлением формальных возможностей, одинаковых возможностей, не пытаясь компенсировать существующее фактическое неравенство. На этот вопрос можно ответить таким образом: в последовательно правовом государстве на первое место должен быть выведен принцип формального равенства, но в социальном государстве может быть сделана уступка, может быть сделан отход от принципов формального равенства для того чтобы, обеспечивая социальную справедливость правовыми средствами, компенсировать фактическое неравенство.

Когда, со временем, представления допустимости к пределам объективной дискриминации стали развиваться, то суды, в частности, в США, где о дискриминации очень большая судебная практика, суды стали делать акцент на том, как именно обеспечивается позитивная дискриминация, какими именно средствами она воплощается в жизнь. Если речь идет об установлении прямых, скажем, грубых средств, как, например, квоты, это не соответствует конституционным принципам, потому что дискриминируемым оказывается в этом случае уже не национальное или расовое меньшинство, а, напротив, большинство, оказывающее я в худшем положении. Но сама идея позитивной дискриминации, сама идея определенной компенсации тех фактических условий, которые различаются, она не ставится под сомнение, она сохраняет свою конституционную допустимость, соответственно, применяется во многих государства, не только в США, но и в некоторых европейских государствах. Конституционные и другие суды могут корректировать законодательство в части допустимости той или иной позитивной дискриминации.

В части позитивной дискриминации в мировой практике можно говорить о трех основных сферах:

- поступление в вузы, Университеты;

- замещение государственных должностей;

- поступление на работу.

По сути дела все меры позитивно дискриминации сводятся либо к одному, либо ко второму, либо к третьему. Те решения, о которых шла речь только что, они выносятся в части конституционной оценки тех правил и норм, которые в этих сферах вводят меры позитивной дискриминации.

Особо нужно сказать о том, до какой степени несовместимо с конституционным принципом равенства и запретом дискриминации существование замкнутых тайных групп, для которых определяется правовой статус и не предполагается возможность перехода из одной социальной группы в другую. Такие социальные группы существуют в виде каст и, если кто-то считает, что касты остались в прошлом, то ошибается. Касты существуют и сегодня, причем, довольно много стран, где кастовая структура продолжает быть частью законодательства. Есть еще ряд стран, где касты существуют в обществе, в общественном сознании и в общественном отношении, в общественной структуре, но не признаются или отрицаются, ограничиваются со стороны государства. Тем не менее, в том или ином виде существование каст рассматривается как, с одной стороны, традиционная особенность общественного устройства, с другой стороны, как та особенность, которая с конституционным принципом общественного устройства несовместима. Это несмотря на то, что государства, где касты существуют, во многих этих государствах и Конституции существуют, и вроде бы существует конституционный строй, но хотя бы эта характеристика государства и общественной практике доказывает, насколько само общества построено на иных принципах, нежели принципа конституционного государства.

Второй принцип – это принцип ограничения прав. Права человека в реальности не существуют вне ограниченном виде. Это имеет отношение практически ко всем правам, мы увидим ограничения, практически любых прав человека, кроме одного права – право на достоинство личности, все остальные права в том или ином виде, в той или иной степени могут выступать объектом ограничения. Ограничение прав – явление неизбежное, поскольку права человека, если их не ограничивать, они могут входить в конфликт между собой, во-первых, во-вторых, они могут приходит в конфликт с общественными интересами, или общественными публичными ценностями, они приходят в конфликт с интересами государства, общества, они могут, в определенных ситуациях, требовать ограничения для того чтобы были защищены не менее значимые общественные и конституционные ценности, нежели сами права человека.

Естественно, конституционная теория на эту практику политическую, законодательную, должна как-то реагировать. Для того чтобы эти ограничения, во-первых, имели какие-то пределы, для того чтобы эти ограничения не устанавливались государством произвольно, для того чтобы эти ограничения имели под собой какое-то правовое основание, существует более или менее разработанный в разных государствах, в разных юрисдикциях, в разных конституционных традициях институт ограничения прав. Нужно сказать, что этот вопрос – вопрос доктрины ограничения прав, он гораздо лучше разработан в Европе, причем разработка его велась на протяжении многих десятилетий, особенно в этом отношении далеко продвинулся Федеральный КС Германии, чья практика была впоследствии воспринята ЕСПЧ, а через него и многими другими европейскими государствами.

Когда в США случились события 11 сентября 2001 года, то реакция, которая последовала со стороны государства, оказалась не очень адекватно оцененная в судебной практике, или даже в доктрине. В США в сентябре 1001 года был принят «патриотический закон», он ограничивал действие некоторых гарантий прав человека в связи с угрозой террористических актов, в связи с объявленной войной террористам, и в связи с тем, что США находятся в состоянии этой самой войны. Он объявлял, что гарантии прав, в частности, такая гарантия как habeas corpus, она не признается, она не обеспечивается к воюющим против США лицам, а таким воюющим комбатантом, таким лицом могло быть объявлено любое лицо. Это вызвало, с одной стороны, шквал критики в самих США, это вызвало значительные дискуссии, заметные очень дискуссии в американской научной литературе, и одновременно заставило в т.ч. и сами США в каком-то смысле обдумывать, осмысливать опыт Европы и тех правил, которые действуют в Европе.

Мы в силу разных исторических, правовых причин нашего государства вынуждены гораздо больше уделять внимания (в США не то, чтобы совсем отсутствует доктрина ограничения прав, другое дело, что она не столь разнохожая) европейской традиции, и даже еще более конкретно – традиции ЕСПЧ в части оценки того, насколько допустимо то или иное ограничение прав.

КС РФ в некоторых случаях пытается подражать ЕСПЧ, он пытается использовать более или менее те же самые критерии, но разница в том, что у КС РФ отсутствует столь формализованная, столь логически выстроенная доктрина оценки и критериев оценки того или иного ограничения на конституционную его допустимость, которое существует в ЕСПЧ и в некоторых европейских государствах. Об этой доктрине мы несколько слов скажем.

ЕСПЧ систему оценки выстраивает путем последовательного ответа на несколько вопросов, задаваемых самому себе.

Первый вопрос: имеет ли место вообще вмешательство в право?

Вопрос довольно интересный, интересный с т.з. тех изначальных концептуальных, отчасти философских оснований для осуществления соответствующей проверки. Здесь, возвращаясь к США, можно сказать, что подход к пределам того, где имеет место вмешательство в права человека, он довольно разный. В США принято считать, что само право не распространяется на те пределы, в которых бы оно входило бы в конфликт, например, с правами других лиц. Оно ограничивается публичными интересами и в этом смысле нельзя говорить о существовании права как такового. Один очень известный судья ВС США Холм в свое время сказал фразу, которая стала крылатой: Никакая свобода слова не может оправдать человека, который в переполненном театре вдруг крикнет «Пожар». В этом суть американского подхода к ограничению прав, свобода слова так широко не распространяется, оно существует в более узких пределах.

В Европе подход другой, в частности ЕСПЧ склонен рассматривать право едва ли не в бесконечных пределах. ЕСПЧ склонен считать, что право в этом случае, даже в случае с переполненным театром, право на свободу слова существует, но оно подвергается ограничению. И дальше мы уже будем оценивать, насколько имеет место обоснованность, необходимость и другие требования, предъявляемые к такому ограничению, но само право рассматривается достаточно широко. В европейских государствах, в частности, в Германии содержание прав оказывается шире, чем в США.

Соответственно и вопрос о том, имеет ли место вмешательство в право, имеет ли место ограничение таковое, чаще всего имеет положительный ответ, если только затрагиваются какие-то существенные, жизненно важные и гарантированные Конвенцией или Конституцией права гражданина.

Второй вопрос касается некой объективной обоснованности, объективной в смысле того, что речь идет о существовании неких объективных пределов, или речь идет о юридическом ограничении?

В ситуациях, когда мы говорим, например, о праве на частную жизнь, в какой-то части мы будем говорить о том, что частная жизнь не охватывает защиту персональных данных профессионального характера, поскольку здесь речь не идет о праве как таковом, а в других случаях мы будем говорить о том, что право на защиту частной жизни в случае распространения персональных данных личного характера может быть ограничено в силу определенных конституционных оснований, конституционных, конвенционных оснований. Соответственно, второй вопрос, который задает себе ЕСПЧ, имеет ли место в данном случае это до какой-то степени именно подлежащее правовой оценке вмешательство со стороны государства, вмешательство со стороны законодательства.

Дальше (третий) оценивается само вмешательство. Первый и второй вопросы относятся к наличию и обозначению вмешательства как такового, остальные вопросы к оценке допустимости этого вмешательства. На первые два вопроса ответить достаточно легко, а ответить на вопросы о допустимости, как правило, сложнее, потому что здесь требуется оценка, оценка может носить двоякий характер, оценка может осуществляться субъективным способом. «Нам кажется, что баланс соблюден», «На лицо баланс между частными и публичными интересами…» - так обычно пишет КС РФ, не вдаваясь в детали, в чем именно этот баланс заключается и почему он может считаться соблюденным. Другой подход, который и отражается в практике ЕСПЧ – это попытка оценить сами ограничения, само вмешательство в право, с т.з. формальных допустимых условий, и с т.з. содержательно допустимых условий.

a, b - Формально допустимые условия – «предписания законом» и преследование «легитимной цели». Предписание законом, кстати, в Конституции РФ фигурирует как условие ограничение прав человека, ч.3 ст. 55 Конституции РФ – самое важное положение во всей Конституции РФ, предусматривает, что права человека могут быть ограничены только федеральным законом. Соответственно, ЕСПЧ предъявляет примерно те же требования, считает, что вмешательство может быть осуществлено только на основании закона. Вмешательство должно преследовать определенную цель, цель эта должна быть конституционно допустимой, или конвенционно допустимой. В ч.3 ст. 55 Конституции РФ написано, что ограничении прав возможно, если это необходимо для обеспечения обороны страны, безопасности государства, защиты прав и законных интересов других лиц. Это есть те самые легитимные с т.з. ЕСПЧ цели. В Европейской конвенции эти цели перечисляются применительно к некоторым правам. В отношении некоторых статей Конвенции указано право и возможные цели его ограничения. Например, право на свободу слова может ограничиваться в целях защиты авторитета суда.

с - более содержательная оценка: является ли ограничение необходимым в демократическом обществе?

Необходимость вмешательства, допустимость вмешательства в демократическом обществе оценивается ЕСПЧ по целому ряду рациональных критериев, каждый из которых предполагает, в каком-то смысле, анализ тех ограничений, которые введены законом. У нас обычно из этого длинного перечня критериев любят упоминать три основных, наверное, они действительно основные. Это необходимость, обоснованность и соразмерность (пропорциональность).

В этом перечне можно говорить о том, что:

1, 5 – необходимость. Необходимость – это требование, которое предполагает, что без ограничения прав добиться защиты конституционной ценности, добиться конституционной цели невозможно. Что другими средствами невозможно, например, обеспечить общественную безопасность, иначе как ограничить права. Это первое требование.

3,6 – обоснованность. Обоснованность предполагается в части разумности, внимательности и добросовестности государства. Обоснованность предполагается, если решение принимается на оценке относящихся к делу фактов. Обоснованность предполагает наличие у государства неких объективных данных, свидетельствующих о том, что, во-первых, существует действительная, реальная угроза безопасности, или иным интересам, иным целям. Эта угроза требует немедленного реагирования со стороны государства и, соответственно, эта угроза требует именно ограничения прав.

Самое сложное требование – требование соразмерности (пропорциональности).Требование соразмерности, в целом, можно сформулировать как необходимость введения ограничения только такого, которое будет менее серьезным ущербом для прав граждан, нежели та угроза, на предотвращение которой ограничение направленно. Пропорциональность предполагает соотношение вреда, причиненного ограничением прав и вреда, предотвращенного для защиты, от которого вводятся те или иные ограничения. Скажем, для защиты от террористической угрозы – угона самолета – существует предполетный досмотр. Понятно, что он причиняет определенные неудобства, но те неудобства, которые причиняются пассажирам, намного менее серьезны и менее значимы, чем вред, который потенциально предотвращается. В этом основная суть пропорциональности, а дальше ее можно еще подробнее раскрывать, в частности, например, вмешательство преследует строго легитимные цели, это значит, что вмешательство или ограничение прав существует только в тех пределах, в которых необходима борьба с соответствующей угрозой. Если вмешательство оказывается чрезмерным, если оно осуществляется на всякий случай, еще и в более широких пределах, то оно выходит за рамки строго определенной цели, т.е. оно выходит за рамки того, что может считаться пропорциональным вмешательством.

Пропорциональность, преследуемой законной цели, или легитимной цели – это общее требование, которое вытекает из пропорциональности.

Мы должны понимать, что эта доктрина, эта концепция пропорциональности очень хорошо разработана в Германии, очень активно применяется, и можно сказать, существует в разработанном виде в практике ЕСПЧ. О ней много написано в зарубежной литературе, и о ней почти ничего нет в России, почти никаких работ, посвященных проблема теста на пропорциональность, почти никакой практики КС РФ, где бы реально применялась последовательная, рациональная оценка пропорциональности, соответственно, едва ли можно говорить о том, что это часть российской конституционной доктрины. Но, при этом в самой Конституции, у нас говорится там, где речь идет о возможности ограничения прав, ч. 3 ст.55 Конституции РФ, она фактически указывает на то, что ограничение возможно только в той мере, в которой это обусловливают соответствующие перечисленные там цели и ценности, подлежащие защите, но, видимо, дело будущего все-таки строгая оценка соответствия тех ограничений, которые вводятся и тех ограничений, которые допустимы с точки зрения общего принципа.

Существование этого принципа не столь широко признано и не столь широко распространено в науке, как предыдущих принципов, но, тем не менее ,он тоже явно относится к числу базовых, общих и фундаментальных принципов. В чем его смысл? С одной стороны, мы представляем, что есть некие отношения между государством и личностью, конкретном государством и с тем государством, к которому человек, личность имеет какое-то отношение, имеет какую-то связь с этим государством. Имеется ввиду, что такой человек может находиться на территории государства, может обладать гражданством этого государства, в этом случае достаточно очевидна связь этого человека с государством, соответственно, и обязанности государства по отношению к этому человеку. Помимо этой, достаточно отчетливой и очевидной связи, есть еще одна связь, менее отчетливая и менее очевидная. В определенном смысле, все государства мира перед всеми людьми, перед всем человечеством несут ответственность за реализацию прав человека. Если какой-то человек вынужден покинуть государство своей гражданской принадлежности и переместиться в другое государство, он может получить статус беженца, может получить политическое убежище, но в любом случае, он будет защищен от нарушения его прав тем государством, с которым у него наиболее тесные связи, к гражданству которого он принадлежит и т.д. В свою очередь, любое другое государство обязано не только принять такого человека, но и, по возможности, обеспечить ему защиту, причем, защиту как от другого государства, так и защиту иных прав, личных прав, социальных прав. В этом можно усмотреть некую солидарную ответственность всех государств мира, или стремление всех государств мира к наиболее полному обеспечению всех людей на земле правами и свободами. Естественно, здесь есть разумные пределы, здесь, в некоторых случаях, требуется доказывание того, что человек не может прибегнуть к защите государства своей гражданской принадлежности. Разумеется, здесь защиты будет обеспечиваться в не столь широких пределах, и не столь очевидно далеко, как она обеспечивается гражданам этого государства, но, тем не менее, какая-то защита обеспечена будет. И, в целом, правовая политика государств должна быть ориентирована на существование этого принципа, должна максимально стремиться к тому, чтобы обеспечить всех граждан необходимыми правами и свободами.

Мы на этот принцип неоднократно будем ссылаться. Пример: все государства мира стремятся к сокращению безгражданства, почему? Это, вроде, не затрагивает интересы каждого конкретного государства, но лицо, которое не имеет гражданства никакого государства, не пользуется никакой защитой, и не может полноценно реализовать свой статус человека, статус личности, в частности, в политических отношениях. В связи с этим государства борются против без гражданства, именно исходя из того, что нужно обеспечить всем гражданам максимально полный набор прав и свобод.

Еще один принцип, который часто, с т.з. обывательской, вызывает недоумение – это принцип неотчуждаемости прав человека. Само понятие неотчуждаемости можно толковать буквально, и можно представить себе, что речь идет о невозможности лишения прав человека, но, на самом деле, это не совсем о том. Неотчуждаемость не предполагает воспрепятствование лишению прав, потому что лишение прав – не что иное, как умаление, некая форма ограничения прав, когда выхолащивается сама суть права человека, и в этом отношении, неотчуждаемость прав, скорее, имеет другое содержание, другой смысл. Неотчуждаемость означает, что сам человек не вправе свободно распоряжаться своими собственными правами и свободами. Он не может свободно от них отказываться. Такое теоретически философское обоснование, этот принцип находит в идее того, что права и свободы, защищаемые ими жизненно важные интересы у человека, они принадлежат ему не как личное благо, а как благо общественное, т.е. само устройство государства и общества, рамках которого права человека защищены, предопределяет необходимость предоставления прав конкретному человеку. В частности, это означает, что человек не может, например, свободно распоряжаться своей жизнью и здоровьем, отсюда проблема эвтаназии, или других форм самостоятельного распоряжения своей жизнью и здоровьем. Законодательством оно ограничивается, предполагается, что человек не может отказываться от жизни и здоровья, поскольку они, если принимать во внимание религиозное обоснование, человеку были кем-то дарованы, соответственно, и распоряжаться свободно ими он не может. Религиозное основание – важная часть, важный элемент основания принципа неотчуждаемости, потому что сильнее всего проявляется действие этого принципа именно в тех государствах, где религия играет серьезную роль. Предполагается, что там, где государство и правовые нормы испытывают влияние религиозных догматов, то там ограничение на свободное распоряжение жизни и здоровья, оно устанавливается. Сегодня только в государствах Азии сохранилась юридическая ответственность за неудачную попытку самоубийства, хотя такие нормы существовали раньше и в Европе, в частности, в Великобритании, это всегда вызывает нездоровую реакцию. На самом деле, в этом нет ничего особенно удивительного, государство не может существовать, если граждане начнут массово налагать на себя руки, это подорвет и экономическое благосостояние государства. Создаст соответствующий психологический климат, государство в этом отношении оберегает некое более или менее здоровое состояние общества, соответственно, в этом отношении, все средства хороши. Конечно, юридическая ответственность, может быть, не самое эффективное средство. В РФ, например, стали бороться с самоубийствами детей, защищают детей от той информации, которая теоретически может причинить им вред – это информация для наркотиков и информация о самоубийстве. В этом отношении, РФ рассматривает детей как наиболее психологически уязвимую часть общества, но потенциально преследует те же самые общие цели, которые преследуют и другие государства, негативно оценивающие, в целом, эту практику.

Еще два принципа, менее значимых, менее важных, нежели все прочие перечисленные.

Во-первых, это запрет злоупотребления правом. На взгляд Белова, хотя Конституция РФ для этого содержит все необходимые основания. В частности, в Конституции сказано, что запрещается реализация права, посягающая на права других лиц, а реализация с целью причинения вреда другому лицу – это положение, которое содержится в гражданском законодательстве. И в России, и во многих зарубежных странах именно такими нормами государство пытается ограничить граждан в тех пределах реализации прав, которые причиняют ущерб другим людям.

Само по себе злоупотребление правом – категория весьма неопределенная. С одной стороны, есть определенные теоретические разработки этого понятия, их можно разделить на два направления: в одном направлении пытаются буквально воспринимать понятие злоупотребление, т.е. анализировать, что такое зло, а что такое добро. И все, что попадает в категорию «зло» - то неправильно, а то, что во имя добра – то хорошо. Естественно, это, мягко говоря, непродуктивно, с т.з. правовой – это не очень определенно и вряд ли помогает выявить настоящие случаи злоупотребления. Другой подход теоретически, на взгляд Белова, более конструктивен. Предполагается, что любое право предоставляется в рамках определенных целей, любое право предоставляется не абстрактно для того чтобы его можно было реализовывать для всего, чего угодно, а ля определенных задач, целей, средств и способов реализации права, связанных с существом этого права. Например, есть проблема отказа депутатов от мандата после того, как они избраны. С точки зрения теоретической можно в данном случае выявить признаки злоупотребления правом. Выдвижение кандидатуры предполагает некое стремление занять выборный пост, если преследуются иные цели, если преследуется цель повысить популярность конкретной партии за счет размещения в списке популярных кандидатов, которые вообще не собираются быть депутатами, то в этом случае, наверное, можно говорить о злоупотреблении правом, т.е. использование права в несоответствии с его смыслом, целями, ради которых это право предоставляется. Белов помнит как А. Аршавин, баллотируясь в депутаты, сказал своим болельщикам, чтобы они не волновались, он будет играть в футбол дальше. Он выдвинул свою кандидатуру просто так. Это как раз в чистом виде злоупотребление правом, потому что в этом случае явно высказывается отсутствие намерения его действительно реализовать.

Что касается законодательства и судебной практики, практики КС, то в части применения общего принципа запрета злоупотребления, кроме гражданского законодательства мало где эта категория используется, правда, в некоторых законах, регулирующих конституционное отношение, злоупотребление возникает, но уже в другом смысле. Например, в законе «О СМИ» есть категория злоупотребления свободой СМИ – распространение экстремистских материалов. Сведений, которые разжигают всякого рода вражду или рознь, это злоупотребление общим правом. Но поскольку в законодательстве есть конкретный перечень того, что считается злоупотреблением общей свободой СМИ, поскольку существует вполне четкая определенная ответственность за распространение каждого из эти видов информации, вряд ли здесь можно говорить о злоупотреблении, скорее, здесь некий терминологический оборот, который используется законодателем для того чтобы обозначить некий тип правонарушений. Это по сути своей правонарушение, за которое предусмотрено соответствующая ответственность. Злоупотребление с точки зрения конституционного принципа гораздо сложнее, тоньше и представляет собой более общее правило, предполагающее, что права нельзя использовать в противоречие с их смыслом, в противоречии с теми целями, для которых оно предоставлено и для того чтобы причинять вред другим лицам, либо просто нарушать права других лиц. Это правило, относительно того, что нельзя реализовывать право в тех пределах, в которых оно начнет затрагивать права других, этот принцип в Конституции РФ закреплен сегодня в ст. 17, это один из важнейших принципов, служащий удобным и эффективным инструментом решения конфликтов между двумя правами и гражданина, правами человека. Если человек реализует свое право, посягая на права другого, то он должен ограничить реализацию своих прав. Во всех остальных случаях конфликт между двумя правами решается сложно, тем более, что никакой иерархии прав человека нет и не может быть в принципе. Нельзя сравнивать право на свободу совести и право на свободу слова, они входят в конфликт часто, но нельзя сказать, что одно более важно, чем другое. Только с помощью принципа запрета злоупотребления и запрета реализации права, в пределах которых оно затрагивает права других лиц, мы можем найти решение такого конфликта.

Наконец, принцип прямого действия прав человека, он закреплен в тексте 18 статья Конституции РФ. Смысл его заключается в том, что права человека должны предопределять не только содержание действующего законодательства, но и

Деятельность всех государственных органов. Если у суда есть два варианта, одинаково допустимые варианты толкования законодательной нормы, он должен исходить из того толкование, которое наилучшим образом обеспечивает защиту прав гражданина. Это находит отражение, например, в налоговом законодательстве, где сказано, что любые неточности в налоговом законе толкуются в пользу налогоплательщика. В ряде других правовых актах закреплены подобные же нормы, в целом, раскрывающие этот общий принцип.

Предполагается, что права человека связывают государство в целом, и в этом отношении мы можем говорить о том, что современная доктрина конституционализма предполагает, что права человека фигурируют в отношениях между личностью и государством. Но при этом, когда государство выполняет свои обязанности перед человеком, оно должно в законодательных актах обеспечить защиту прав, если оно не обеспечивает, то максимально полно этот недостаток должен восполняться другими государственными органами при толковании и применении закона.

Кроме того, возникает сложный вопрос относительно того, могут ли считаться связанными положениями Конституции частные лица. Если в российской науке это вопрос решается с помощью т.н. абсолютных правоотношений, если в отечественной теории права обычно утверждается, что право на жизнь связывает не только государство, но и любое частное лицо, которое должно, в целом, быть связано общими нормами Конституции, то в этом сказывается, на взгляд Белова, обще представление о Конституции как об акте, мало чем по природе своей отличающейся от закона. С точки зрения зарубежного конституционализма, зарубежной доктрины КП, теории права предполагается, что адресат прав человека – это государство, а все, то имеет эффект в отношении граждан – это косвенный, или побочный эффект, которые возникает вследствие исполнения государством его обязанностей перед личностью.

Но, поскольку, государство всегда связано Конституцией, поскольку государство всегда должно следовать общим принципам, заложенным конституцией, ввиду этой обязанности, возложенной не только на законодателя, но и на правоприменительные органы, в действительности, права человека и другие конституционные принципы имеют побочный эффект воздействия на частные правоотношения. За рубежом, в европейской науке, в последнее время много публикаций по поводу того, как, например, на гражданские правоотношения, договорные правоотношения влияют права человека, как права человека влияют на применении норм об ответственности, как именно государство должно регулировать законодательство и применять законодательство в соответствии с общей целью защиты прав человека. Здесь важно подчеркнуть, что, во-первых, сам по себе этот эффект побочный, косвенный. Но в то же время он достаточно важен и, поскольку, основным правприменителем является государство, связанность государства Конституцией имеет далеко расходящиеся пределы.

Вопрос, отчасти, общетеоретический, хрестоматийный: классификация прав человека.

Сами по себе классификации мало имеют смысл, если они не позволяют понять особенности той или иной группы прав.

На взгляд Белова, то, что касается первой группы прав, её очень часто воспринимают и используют без какого-либо смысла, без какой-либо цели, достаточно ясной или определенной. Когда речь идет о сферах действия прав, то на самом деле, характеристика юридическая в данном случае отступает на второй план. Мы можем встретить в учебной литературе много ссылок на данную классификацию, исходящую из того, что, например, есть права, которые реализуются в сфере политической, есть права, которые реализуются в сфере социально-экономической, есть права, которые реализуются и иных сферах. На взгляд Белова, это не очень точно, не очень правильно, потому что юридически мы можем примерно также делить права, но несколько по-другому распределять их по группам. Например, право собственности. С т.з. сферы действия – это социально-экономическое право, но по своим юридическим характеристикам, оно очень далеко от других социально-экономических прав, оно гораздо ближе к личным правам по юридическим свойства. Это негативное право, относящееся к status negativus по Еллинеку, и это право, которое не может быть отнесено к социально-экономическим, если мы говорим именно о правовой классификации. Поэтому мы, изучая права и их нормативное содержание, будем в целом следовать примерно такой классификации, но мы будем говорить о юридических особенностях каждой группы, и, конечно, критерием выделения для нас будет не только, и не столько сферы действия прав, сколько их юридические особенности, в частности, учитывая эти классификации Г. Еллинека.

Вторая классификация:

- 1 поколение наиболее растянуто во времени, оно выплывает из глубины веков, где-то в середине 17 века и постепенно получает всеобщее признание и закрепление в качестве правового института, но происходит это уже ближе к середине 19 века, только в середине 19 века права первого поколения можно считать действительно разработанными и отчетливо закрепленными правами: личные права, процессуальные права и политические права.

- 2 поколение прав связано с распространением определенных идей, в Европе, в первую очередь, идей социальной справедливости, идей социального равенства, идей защиты социальных интересов, то, что, с одной стороны, легло в основу социализма в марксистско-ленинской идеологии, с другой стороны, легло в основу принципа социального государства в Германии, или странах Скандинавии. По сути дела, мы можем говорить о 2 поколении прав – это конец 19 – начало 20 века, когда они стали глобальным направлением развития института прав человека.

- 3 поколение появилось после Второй мировой войны;

- про 4 поколение пока большой вопрос: есть оно, или нет его.

Третья классификация – это классификация на две группы, на самом деле, классификация может быть наиболее неопределенная, наиболее спорная, потому что некоторые права могут быть выделены в части наличия в них отчетливого содержания того жизненно важного интереса, ради которого вообще существуют права человека. Понятно, что право на жизнь относится к материальным правам, а право на судебную защиту – к правам-гарантиям. Право на судебную защиту само по себе жизненно важным интересом не является, но оно обеспечивает защиту жизненно важных интересов. Тут есть определенная условность, потому что, например, презумпция невиновности, с одной стороны, это процессуальная гарантия, с другой стороны, сама по себе она рассматривается как важнейшая ценность в рамках демократического общества, и с этой точки зрения, наверное, может претендовать на то, чтобы считаться не только правом-гарантией, но и материальным правом. В этом отношении, деление весьма условно. Но мы должны понимать, что есть права, которые именно отражают главные, основные, самые важные интересы личности, и есть права, которые защищают эти права.

В завершение общей характеристики, мы должны поговорить о двух вопросах. Во-первых, об источниках регулирования прав человек, во-вторых, о средствах защиты прав человеках. О средствах защиты поговорим более подробно, об источниках регулирования в общем виде.

Источники с средствами защиты сильно связаны, потому что средства защиты обычно пристегиваются к соответствующему источнику. Если речь идет, например, о правах, закрепленных в международном акте, то средства защиты будут международные, а если право гарантировано на национальном уровне, то и средства защиты будут национальными.

В части общего деления источников правового регулирования, самое важное – деление на внутригосударственные, национальные источники и источники международные. Национальные источники испытывают сильное влияние источников международных, в значительной степени проистекают их международно признанных, общепризнанных принципов и содержания прав человека. КС РФ в Постановлении от 26 февраля 2010 года даже сумел сформулировать идею о том, что права и свободы человека – суть одни и те же, что в Конституции РФ, что в международных актах о правах человека. Т.е. КС подчеркнул, что речь идет об одних и тех же понятиях, одних и тех же категориях, что смысл конституционных прав можно раскрывать через смысл прав международных, что они представляют собой по сути дела одно и то же правовое явление, просто защищаемое разными источниками и разными средствами. В этом отношении, конечно, разделение источников носит ограниченный характер. Тем не менее, исходя из того, что есть средства внутригосударственные и средства международные, и источники регулирвоания тоже можно делить.

Внутригосударственные средства – Конституция и правовые акты федерального уровня. Почему федерального уровня? Здесь мы должны упомянуть про одну серьезную логическую неувязку в Конституции. Наверное, разработчики Конституции исходили из того, что защиты прав человека много быть не может в принципе. В результате, защита прав и свобод человека и гражданина у нас относится и к исключительному ведению РФ и к совместному ведению РФ и субъектов РФ. К исключительному ведению РФ относится регулирование и защита, к совместному только защита. С т.з. формальной логики, это абсолютно неразрешимое противоречие. Один и тот же вопрос не может быть и в исключительном ведении, и в совместном ведении. Но с точки зрения регулирования прав, здесь Конституция достаточно определенна – регулирование может быть только на федеральном уровне. Это вытекает и 71 статьи Конституции, это вытекает из 55 статьи, где говорится о том, что ограничение прав возможно только ФЗ. Средства защиты, которые могут устанавливаться на уровне субъектов федерации, на уровне регионального законодательства, они не могут быть столь значимым источником, сколь значимым выступают федеральные правовые акты. Вопрос о том, насколько кроме законов иные правовые акты федерального уровня могут затрагивать права и свободы, вопрос сложный, наверное, внутригосударственные договоры теоретически могут затрагивать, которые тоже фактически относятся к актам федерального уровня.

Второй вид источников – международные акты. Как и все международные акты, источники правового регулирования прав человека делятся на акты, которые отражают общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ.

Применительно к общепризнанным принципом и нормам ,в качестве таковых обычно рассматривается т.н. Международный билль о правах. Само по себе понятие Международного билля – понятие неофициальное, но оно часто фигурирует в разных документах, научных работах в качестве обобщающего понятия для этого корпуса правовых актов. На самом деле, кроме двух Пактов еще есть несколько дополнительных Протоколов, вместе со Всеобщей декларацией они образуют Международный билль о правах. Здесь есть, правда, одна оговорка. Что касается Всеобщей декларации прав человека – это действительно общепризнанные принципы международного права в сфере прав человека. В Декларации действительно не предполагается никакого механизма присоединения, ратификации, нет возможности рассматривать Всеобщую декларация в качестве какого-либо обзывающего государство документа. А Международные пакты о гражданских и политических правах и о социально-экономических и культурных правах 1966 г., они требуют ратификации, они требуют присоединения и для РФ они действуют, поскольку еще СССР к ним присоединился. Соответственно, получается, что тут, наверное, в этом общем понятии Международного билля о правах сочетаются сразу акты двух видов: и общепризнанные принципы и нормы, и международные договоры.

Международный пакт о гражданских и политических правах имеет определенный механизм обеспечения его реализации, в частности, предполагается, что для его применения может действовать специальная комиссия, и специальные комитеты, создаваемые ООН, однако, в целом, все-таки, эти Пакты рассматриваются в качестве достаточно общих документов, далеко не столь конкретных и далеко не столь непосредственно связывающих государство, как, например, Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод.

Европейская Конвенция относится к числу международных договоров РФ, к ней, как раз, СССР не присоединялся. Европейская Конвенция, как мы говорили раньше, это документ, который был принят во исполнение Всеобщей декларации прав человека, Европейская конвенция появилась два года спустя, она была подписана 4 ноября 1950 года, в 1953 году вступила в силу, вместо со вступлением в силу в 1953 году появился первый Дополнительный протокол к Европейской Конвенции. Изначально в обеспечение действия ее норм были созданы два органа – Комиссия и Суд по правам человека, которые в последствии, в 1986 году были объединены в общий институт, который называется ЕСПЧ. Сама Конвенция Европейский не называется, это в РФ отечественная традиция называть ее Европейской Конвенцией. Она просто Конвенция о защите прав человека и основных свобод.

Конвенция в отношении РФ стала действовать только с 1998 года, подписание этой Конвенции стало условием приема РФ в Совет Европы. Совет Европы – организация, которую не надо путать с Евросоюзом. Совет Европы - это международная организация, которая осуществляет координацию и общее взаимодействие и развитие демократии в государствах, в т.ч. географически не находящихся в Европе, но это одна из самых влиятельных международных организаций. Организация, которая предполагает создание неких демократических стандартов правовых, и стандартов прав человека на пространстве Европы ,в первую очередь, и на близлежащих территориях. Совет Европы – организация, которая тоже была создана задолго до вступления в нее РФ, но после демократических реформ, которые начались в нашей стране в начале 90-х гг. РФ стала добиваться членства в Совете Европы. И эти переговоры продолжались в течение нескольких лет. В 1996 году РФ подписала Европейскую Конвенцию, приняла на себя еще ряд разных международных обязательств и в связи с этим, на этих условиях была принята в Совет Европы. При этом, речь шла именно о подписании Конвенции, но не о ратификации. Ратификация состоялась позднее, ратификация состоялась специальным ФЗ, который был принят в марте 1998 года. В законе, во-первых, было указано, что РФ считает для себя обязательной Конвенцию, во-вторых, ipso facto (в силу самого факта присоединения к Конвенции) Россия признает в отношении себя юрисдикцию ЕСПЧ. То есть считает для себя обязательными решения ЕСПЧ, и считает необходимым, считает обязательным исполнения этих решений. При этом, в законе о ратификации были вместе с основным текстом Конвенции ратифицированы некоторые дополнительные протоколы, кроме 6 Протокола, который был подписан в 1996 году, но не ратифицирован. Это протокол об отмене смертной казни. Соответственно, с 5 мая 1998 года, с момента вступления в силу этого ФЗ, для РФ вступила в силу Конвенция, и российские граждане получили право обращения в ЕСПЧ. На самом деле, не российские граждане, а любое лицо, которое считает, что действиями РФ были нарушены его права, закрепленные в Конвенции. Это может быть лицо без гражданства, может быть иностранный гражданин, важно лишь то, что нарушение он считает порожденным неправомерными действиями РФ.

Про ЕСПЧ мы вернемся, когда будем говорить о системе защиты. Прежде чем непосредственно говорить о ЕСПЧ, еще несколько других инструментов, которые могут использоваться. ЕСПЧ – это крайнее средство, которое используется после исчерпания всех внутригосударственных средств правовой защиты.

В этом отношении есть определенная последовательность и определенный практический смысл деления средств защиты прав человека на внутригосударственные и международные. И внутригосударственные, и международные можно разделить на судебные и несудебные средства защиты. Соответственно, мы несколько слов скажем о несудебных средствах защиты прав человека, после чего будем говорить уже о защите на международном уровне.

Внесудебная защита предполагает существование специальных органов, которые занимаются защитой прав человека. На международном уровне – это разного рода комитеты, Верховный комиссар ООН по правам человека, в чью компетенцию входит расследование ситуаций с возможными нарушениями прав, представление соответствующих докладов в международную организацию, например, Генеральную Ассамблею ООН, для того чтобы уже соответствующая организация предпринимала меры по пресечению нарушения прав человека. В этом отношении имеет сходство и внутригосударственный механизм внесудебной защиты – Уполномоченный по правам человека. Мы слышали и понятие Уполномоченного по правам человека, и понятие Омбудсмен.

Само слово «омбудсмен» имеет шведские корни. Собственно, именно в Швеции впервые, как считается, появился классический институт омбудсмена, институт парламентского контроля за деятельностью органов государственной администрации, основной задачей которого выступает контроль за соблюдением, за обеспечением прав и свобод граждан. То, что касается классического представления об омбудсмене, то предполагается, что он создан как именно институт парламентского контроля. Парламентский контроль предполагает, что его средства, его механизмы в некотором смысле связанны с самим характером, стилем работы парламента и особенностями его полномочий в части контроля за другими ветвями власти, в первую очередь за властью исполнительной, за государственной администрацией. Омбудсмен появился как форма общественного контроля. Парламент – представительное учреждение, он представляет разные социальные группы, разные политические интересы, разные политические силы, но его основной задачей выступает, наверное, обеспечение гласности и в некотором смысле общественного знакомства с любыми значимыми проблемами функционирования государства, функционирования государственного аппарата. Может быть, в отношении самого парламента это не столь очевидно, по крайней мере, не преподносится как главная или основная особенность, основная черта парламента. Однако в институте омбудсмена это проявляется наиболее ярко. Идея создания омбудсмена предполагает, что парламент выбирает некое лицо, обладающее высоким общественным авторитетом. Общественный авторитет позволяет проводить, в том числе, расследование возможных случаев нарушения прав человека, и по итогам проведения этого расследования, омбудсмен придает огласке обнаруженные им факты нарушения прав человека. Сама по себе огласка в демократическом обществе значит очень много. Если возникает какой-то скандал по поводу деятельности конкретного должностного лица или государственного ведомства, то это, как правило, имеет далеко идущие последствия. Начиная с отставки ключевых руководителей соответствующего ведомства и заканчивая возможными последствиями в виде ограничения дальнейшей карьеры тех лиц, которые были уличены омбудсменом в нарушении прав, а именно в нарушении законов, защищающих, обеспечивающих защиту прав граждан. В этом отношении воздействие во многом опирается на некий общественный механизм осуждения тех чиновников, которые нарушают права граждан. Этот общественный механизм осуждения очень эффективен, очень эффективен в западноевропейских демократиях, где этот механизм включает в себя целый ряд институтов, начиная от политических партий и заканчивая самим общественным мнением, СМИ, которые формируют некое отношение общества к тем или иным проблемам. И соответственно, омбудсмен в этот общественный механизм встраивается как именно обеспечивающий своими полномочиями, своими возможностями, своими инструментами вот это самое общественное мнение, общественный контроль за деятельностью администрации. То, что он действует от имени парламента, позволяет ему, в частности, на открытых, гласных сессиях парламента делать доклады о состоянии дел с защитой прав человека в государстве, иногда даже называть конкретных лиц, которые были пойманы на нарушении прав граждан. И в таком виде омбудсмен существовал как именно его сейчас называют классическим омбудсменом, как форма парламентского контроля за администрацией. Со временем, во второй половине 20 века институт уполномоченного по правам человека стал видоизменяться, стал более разнообразным, потому что стали появляться специализированные омбудсмены по защите прав детей, по защите прав инвалидов, по защите прав определенных национальных или расовых меньшинств и т.д. По сути дела, уполномоченный по правам человека стал некой универсальной фигурой, создаваемой внутри отдельных ведомств, внутри государственной администрации, где осуществляется внутренний контроль и даже в некоторых общественных организациях, где предполагается разные механизмы, разные средства защиты прав граждан. По сути дела во всех этих институтах сохраняется главная черта омбудсмена – стремление к выявлению случаев нарушения прав человека, и соответственно, придание этих случаев возможно более широкому общественному обсуждению, возможно более широкой общественной огласке.

При этом, несмотря на определенную эволюцию омбудсмены сохраняются чаще всего как институт именно парламентского контроля, или как специализированные институты, предполагающие общественное наблюдение за соблюдением прав человека, очень редко омбудсмен может наделяться тем статусом, теми полномочиями, которые сближают его с юрисдикционными органами.

Например, в Эстонии или в Швеции, на родине самого института парламентского омбудсмена, сегодня часть функций омбудсмена выполняет министр юстиции, в этом отношении возникает определенное изменение представлений о статусе омбудсмена, потому что он здесь уже действует скорее рычагами не общественного воздействия, а какими-то юридическими инструментами. Но за рубежом и в странах Западной Европы, в первую очередь, такие уполномоченные, такие омбудсмены все-таки играют второстепенную роль, а главную роль защиты прав выполняют классические парламентские омбудсмены.

В РФ при принятии Конституции в её текст было включено упоминание об Уполномоченном по правам человека (далее - УПЧ). История развития этого института в российском государстве очень ярко отражает общие общественные ценности, общественные стандарты, которые сформировались в России. Когда, после принятия Конституции, был назначен первый УПЧ в РФ, им стал С. А. Ковалёв. Он пробыл УПЧ около 2 лет. В то время как раз началась военная кампания в Чечне, и он, к большому неудовольствию высших должностных лиц государства, стал защищать права тех, кто страдал от военных действий. В результате его заклеймили как врага государственных интересов, врага отечества и отправили в отставку ,причем, на том формальном основании, что отсутствует закон, регулирующий права и полномочия этого должностного лица. С точки зрения здравого смысла, тех принципах, на которых должна строиться работа омбудсмена, это было вопиющим безобразием. В 1997 году появился ФКЗ «Об УПЧ», уже следующий назначенный на эту должность Уполномоченный был далеко не такой яркой и авторитетной, е такой влиятельной фигурой, как Ковалев. Соответственно, эффективность его деятельности оказалась гораздо меньше, и эта ситуация всех стала устраивать. Потом, после О. О. Миронова был назначен В. П. Лукин, который сейчас уже третий срок пребывает в должности УПЧ. Он вроде не молчит о нарушениях прав человека, вроде говорит, но говорит так тихо, что вроде никто его даже и особенно не слышит. Он должен ежегодно давать доклады Федеральному Собранию о положении дел с правами человека. Он их ежегодно представляет. На сайте Уполномоченного все эти доклады можно найти, в них дается анализ положения дел с правами человека, указываются сложные проблемы, которые существуют с защитой прав человека в РФ, даже в этих докладах иногда упоминаются конкретные должностные лица, которые были пойманы на злоупотреблении своими должностными полномочиями, или которые систематически нарушали действующее законодательство и нарушали права граждан, но все эти доклады, даже произносили в слух, чаще всего никаких последствий не имеют. И здесь, конечно, не вина УПЧ, по крайней мере, не только его вина. Во всяком случае мы на протяжении стольких лет существования этого института в России, мы можем вполне отчетливо констатировать, что его эффективность будет обеспечена только в том случае, если, в целом, в обществе будут работать те механизмы, которые обеспечивают деятельность УПЧ. Общественная репутация, если репутация запятнана чем-то, то дальнейшее движение по политической карьере невозможно, так должно быть и так предполагается в любом демократическом государстве, если какое-то должностное лицо обнаруживается как нарушающее права человека, оно уходит в отставку. В РФ мы почти никогда о таком не слышим, такие механизмы у нас не работают, следовательно, сами институт УПЧ у нас очень мало эффективен. Понимая это, российский законодатель в числу полномочий добавил некоторые такие полномочия, которые классическому омбудсмену, в общем-то, не предоставлялись. Это полномочие по обращению в суд, возбуждение дела и в суде общей юрисдикции, и в КС по поводу нарушения прав и свобод граждан. Сам по себе этот инструмент, на взгляд Белова, несколько размывает представление о классическом УПЧ и классическом институте парламентского контроля, делая в каком-то смысле российского омбудсмена похожим на прокурора. Но об их пожести Белов еще нам отдельно расскажет.

Что касается еще одной черты российской модели УПЧ – это существование не только федерального омбудсмена, но и УПЧ в отдельных регионах, субъектах РФ. Здесь тоже мы можем увидеть очень разные картины, мы можем увидеть, что в некоторых субъектах так получилось, что на должность УПЧ действительно назначалось лицо, пользующееся общественным авторитетом, общественным весом, к чьему мнению прислушиваются, чья беспристрастность не вызывает никаких сомнений, и кто действительно способен эффективно стоять на страже прав человека, по крайней мере, действительно эффективно влиять и реагировать на обнаруживаемые нарушения прав и свобод граждан.

Но пример Санкт-Петербурга в этом отношения – прямая противоположность. В Петербурге в течение 10 лет все политические партии спорили о том, кого назначить на должность УПЧ, потому что каждая партия хотела назначить своего выдвиженца, считая, что это политическая фигура, политическая должность. В течение 10 лет они не могли договориться. 10 лет не назначить УПЧ, споря о том, какая партия самая демократическая! Когда Уполномоченный был назначен, через 2 года его отправили в отставку в связи с коррупционным скандалом, потому что он каким-то нецелевым (серым) способом расходовал средства, выделенные на подготовку портала о правах человека в Санкт-Петербурге. Естественно, сам институт дискредитирован полностью, в этом отношении, конечно, его эффективность по-прежнему близка к нулю.

Прокуратура редко рассматривается в этом ключе, хотя на самом деле с 1992 года, после внесения изменений в закон «О прокуратуре» в ее функции вошел надзор за соблюдением прав и свобод человека и гражданина, и в этом отношении прокуратура стала одним из органов, который обеспечивает контроль за органами государственной администрации, один из органов, который обеспечивает в т.ч. парламентский контроль за деятельностью исполнительной власти, и за соблюдением прав человека. Основная угроза правам человека, как предполагается, исходит в первую очередь от исполнительной власти и в этом отношении исполнительная власть является основным объектом контроля. Прокуратура появилась в нашей стране достаточно давно, ее можно рассматривать, в отличие от омбудсменов, неким традиционно сложившимся в российской правовой системе институтом. Учреждена она была Петром Первым и рассматривается на протяжении многих десятилетий как основной орган, обеспечивающий надзор за соблюдением законов. Орган, обеспечивающий законность. В отличие от многих институтов Российской Империи, прокуратура не была уничтожена в советское время, напротив, она сохранилась и даже в чем-то усилилась, потому что ее надзор за соблюдением советских законов стал рассматриваться как одна из важнейших функций обеспечения социалистической законности, и по сути дела, можно говорить, о том, что прокуратура на протяжении, как минимум, двух столетий обеспечивала надзор именно за соблюдением законов в нашем государстве. Есть один нюанс. Прокуратура, как и УПЧ, следят за соблюдением прав, которые закреплены в законодательстве. В этом есть некая особенность обоих этих институтов, они не осуществляют надзор, или общественный контроль как УПЧ за самой законодательной властью. То, что права человека нарушаются или потенциально ставятся под угрозу самим государством, самими законодательными органами, находится вне контроля со стороны как омбудсмена, так и прокурора. Соответственно, и омбудсмен, и прокурор в этом отношении достаточно схожи, и они, как представляется Белову, в наилучшей степени соответствуют представлениям о парламентских формах контроля за деятельностью государственной администрации, а прокуратура в этом отношении мало чем отличается от того же УПЧ, по предмету своей деятельности. Но прокуратура всегда отличалась и до сих пор отличается теми средствами, которые она использует.

Прокурор, в отличие от УПЧ, никогда не ориентировался на меры общественного воздействия. Прокурор всегда принял меры юридического воздействия. И в этом глубинная, сущностная разница между УПЧ и прокурором. В этом отношении можно видеть некие традиционные особенности российской правовой и государственной системы. Воздействие через механизмы общественного мнения, они неэффективны. Тогда как воздействие с помощью юридических механизмов: прокурор может возбудить уголовное дело, может возбудить производство по делу об административном правонарушении, может обратиться в суд. Во всех этих случаях вопрос переводится из плоскости злоупотреблений, когда по форме все правильно ,а по существу издевательство, плоскость исключительно юридической оценки. Первое – это функция УПЧ, УПЧ может оценивать и ситуации, когда формально все законно, но по сути права граждан не обеспечиваются, не соблюдаются, и, напротив, всячески ставятся под угрозу. А прокурор в этом отношении может только следить за соблюдением закона, и его полномочия входит, скорее, формальная оценка тех действий, которые совершают должностные лица органов исполнительной власти. Тоже во многих случаях очень эффективно, но не так эффективно как мог бы теоретически действовать, например, омбудсмен.

То, что касается судебных форм защиты, то про КС РФ мы будем говорить в несколько ином ракурсе, мы будем говорить о судебной форме охраны Конституции, но когда мы говорим о средствах защиты прав человека, то, наверное, именно здесь уместно в общих чертах определить, как именно действует ЕСПЧ - то, средство защиты, которое может быть отнесено к судебным средствам защиты, и при этом, отнесено к средствам международной защиты прав человека.

Мы говорили в прошлый раз о том, что РФ с 1998 года признала юрисдикцию ЕСПЧ, и с 5 мая 1998 года любое нарушение конвенционных прав, которое допущено Россией, могут стать предметом разбирательства в ЕСПЧ.

Несколько условий, которые сформулированы непосредственно в Европейской Конвенции – это, во-первых, попытка доказать, что государство нарушает права, которые закреплены в Конвенции. Те права, которые за рамками Конвенции остались, они защите в ЕСПЧ не подлежат. Но, при этом, нужно иметь ввиду, что сами права, которые Конвенцией гарантированы, ЕСПЧ толкует иногда достаточно широко. В частности, например, социальные права в Конвенции не защищаются, но, при этом, защищается, например, право собственности, и это позволяет ЕСПЧ в некоторых случаях, когда какая-то мера социальной защиты предусмотрена законом, но не выполняется на практике, рассматривать как нарушение права собственности, как нарушение права на те выплаты, которые заявитель в соответствии с правовыми актами имел основание уже считать своими. Государство его обмануло, не выплатило, и, тем самым, нарушило право собственности. Наверное, самый хороший пример того, как ЕСПЧ достаточно широко толкует положения Конвенции и, в некоторых случаях, расширяет смысл ее положений в сопоставлении с тем буквальным смыслом, который можно было бы увидеть за теми или иными положениями Европейской Конвенции.

Вторым условием обращения в ЕСПЧ является исчерпание всех внутригосударственных средств правовой защиты. Самим Судом этот принцип называется принципом субсидиарности. Субсидиарность означает, что, в первую очередь, действие Конвенции должно обеспечиваться действием органов государственной власти, самим государством-членом Конвенции. ЕСПЧ – это дополнительный механизм. Он должен вступать в действие только в тех случаях, когда защита на национальном уровне оказалась неэффективной. И для того чтобы появились юридические основания для применения такого механизма, нужно формальное исчерпание всех внутригосударственных средств правовой защиты. Кроме того, это связано и с общими представлениями о соотношении международной защиты прав граждан и защиты внутригосударственной. В частности, в Конституции РФ сказано о том, что если исчерпаны внутригосударственные средства защиты, то гражданин может обратиться в международные органы по защите прав человека (ч. 3 ст.46 Конституции РФ). Соответственно, в этом отношении, ЕСПЧ рассматривается только как дополнительное средство защиты. Возникает в этом случае, во-первых, вопрос формальный. Вопрос – что считать внутригосударственными средствами правовой защиты? Естественно, предполагается, что например, обращение в суд в государстве, в национальный суд будет обязательным условием, потому что это средство защиты вне всякого сомнения, к которому гражданин должен прибегнуть прежде чем подать жалобу в ЕСПЧ. Но обращение в суд, если речь идет о гражданах, то это суды общей юрисдикции, ставит вопрос, на каком именно этапе судебной процедуры можно считать судебную защиту исчерпанной? В частности, относится ли это ко всем инстанциям судебного контроля, ко всем инстанциям в системе судов общей юрисдикции. Некоторое время назад инстанционная система в системе судов общей юрисдикции РФ была изменена, но суть ее не сильно поменялась. Нынешнее представление о кассационном порядке очень похоже на представление о ранее существовавшем надзоре. Надзор, в целом, ЕСПЧ обычно рассматривался не в качестве средства защиты, потому что здесь нет эффективного средства, поскольку органы надзора, в частности, должностные лица вышестоящих судов могут по своему усмотрению принимать решение: возбуждать надзорное производство, истребовать дело из нижестоящего суда, или нет. В этом случае им предоставляется настолько широкая свобода усмотрения, что само обращение с такой жалобой не может рассматриваться как эффективное средство защиты права. Так рассуждает ЕСПЧ. В российском государстве этой позиции ЕСПЧ недовольны. Недовольны потому, что получается, эффективным средством защиты остается только 2 инстанция. Гражданин получил решение районного суда, подал жалобу в следующую инстанцию, в суд субъекта федерации, тот отказал, и на этом все средства внутригосударственной защиты исчерпаны, с т.з. ЕСПЧ. Некоторое время назад, примерно год назад, у нас активизировались споры по поводу того, что именно следует считать и как именно следует конструировать механизмы внутригосударственной правовой защиты в соотношении с юрисдикцией ЕСПЧ. Даже появился проект ФЗ, внесенный в ГД о том, что правом на обращение в ЕСПЧ граждане будут обладать только после того, как вопрос поставлен на рассмотрение ВС РФ, или, соответственно, ВАС РФ, и гражданин получил отказ в удовлетворении его жалобы на решение нижестоящих судов. Тем самым была сделана попытка все споры, прежде чем они будут переходить на уровень международный, обязательно пропускать через высшие судебные инстанции. Но такая попытка оказалась, во-первых, достаточно грубой и неуклюжей, во-вторых, несовместимой с принципами Европейской Конвенции. Потому что, что считать эффективным средством, решает ЕСПЧ. И национальное законодательство государства в этом отношении не может указывать, что считается средством защиты, а что нет. Никаких предварительных обязательных условий государство поставить не может. В этом отношении любое законодательное регулирование на национальном уровне, оно не будет приниматься во внимание ЕСПЧ, а если граждане будут на него ориентироваться, они рискуют не выполнить другое требование Европейской Конвенции – это обращение в пределах 6-месячного срока с момента окончательного принятия решений последней инстанцией. Если, например, граждане будут добиваться рассмотрения дела в ВС РФ и оно растянется за пределы этого 6-месячного срока, они могут утратить право на обращение в ЕСПЧ. Для граждан ситуация не самая приятна, потому что и так плохо, и так плохо. Пока этот закон не принят, и Белов надеется, что здравый смысл одержит победу, и его не будут принимать, но даже если он появится – это не будет основанием для исключений из общего правила о 6-месячном сроке. 6-месячной срок ЕСПЧ соблюдается очень строго, нет никаких оснований для его восстановления, продления или признания уважительных причин пропуска этого срока. Если после принятия последней инстанцией, рассматриваемой ЕСПЧ как средство правовой защиты, жалоба не подана, то в дальнейшем она не может быть рассмотрена в ЕСПЧ.

В представлении некоторых граждан КС РФ может рассматриваться в качестве средства правовой защиты. Это не так. КС РФ – это не средство защиты. Почему? Не потому что он не защищает права граждан, он этим занимается, но он никогда не принимает решение о правах и обязанностях конкретного лица, его решения никогда не обеспечивают защиту прав конкретного заявителя, предметом рассмотрения КС всегда является норма, и его выводы носят общий, абстрактный характер, и не привязаны к условиям конкретного дела ,поэтому КС РФ не рассматривается в качестве эффективного средства правовой защиты. КС не пересматривает решения других судов, в этом отношении гражданину помогает довольно слабо.

То, что касается дальнейшей процедуры рассмотрения дела в ЕСПЧ, то Конвенция и Регламент суда предусматривают следующую последовательность.

1 – принятие решения о (не) приемлемости жалобы.

Мы не будем на этом подробно останавливаться. Есть определенные критерии, определенная практика, относительно того, что считать приемлемой жалобой, при каких критериях лицо может быть признано жертвой нарушения прав человека, при каких условиях государство считается задействованным в нарушении соответствующего права. Вопрос рассмотрения, процедуры рассмотрения приемлемости жалоб был предметом реформы ЕСПЧ, которая состоялась несколько лет назад. Эта реформа была предусмотрена 14 Протоколом Европейской Конвенции. Количество жалоб, количество обращений в ЕСПЧ постоянно растет в определенной прогрессии. РФ в этом отношении вносит заметный вклад в рост этих жалоб, и на определенном этапе, когда стало понятно, что средний срок рассмотрения дела в ЕСПЧ стал превышать 4 года, назрела необходимость реформы. Реформу было решено провести с помощью 14 Протокола. Он предусматривал целый ряд мер по повышению эффективности рассмотрения дел в ЕСПЧ, в частности, он предусматривал возможность принятия решения о (не) приемлемости жалобы не всем составом Палаты Суда, а только единолично одним судьей. 14 Протокол имел долгую и конфликтную историю, потому что из всех государств-членов Европейской Конвенции 14 Протокол достаточно быстро подписали все государства, кроме одного – РФ. РФ не подписывала 14 Протокол в течение 3 или 4 лет, аргументируя это тем, что если Протокол вступит в силу, то это понизит общий уровень защиты прав в ЕСПЧ. В частности, возможность единолично принимать решение судье о неприемлемости жалобы будет барьером на доступ в ЕСПЧ. Россию долго уговаривали все, уговаривала Парламентская Ассамблея Совета Европы, ЕСПЧ, Генеральный Секретарь Совета Европы. Пока уговаривали, поняли, что при такой несговорчивости сложно провести реформу, а реформа не может быть отложена и приняли Протокол 14-10, который предусматривал, что те государства, которые подпишут этот протокол, в отношении них может применяться упрощенная процедура, а в отношении тех, которые не подписали, будет сохраняться прежнее правило о рассмотрении вопроса о приемлемости жалобы составом Палаты Судей. В этом отношении можно было констатировать, что это упрямство государственных органов РФ в итоге хуже делало только тем, гражданам, которые обращались с жалобами против РФ, потому что эти жалобы откладывались гораздо на больший срок рассмотрения. И когда уже Протокол 14-10 должен был вступить в силу, Россия согласилась и подписала Протокол 14. Он вступил в силу, реформа ЕСПЧ была проведена, правда не в том окончательном виде, в котором ее задумывали изначально, но, по крайней мере, процедура вопроса о приемлемости жалобы была упрощена.

2. В целом, ЕСПЧ действует в составе отдельных Палат, которые по общему правилу рассматривают все дела «в качестве 1 инстанции». Первая инстанция, потому что теоретически дело может быть передано в Большую Палату, Большая Палата – это весь состав ЕСПЧ из всех судей. Каждое государство-член Конвенции предоставляет одного судью в состав ЕСПЧ. РФ месяц назад назначила нового судью Д.И. Дедова, бывший судья ВАС РФ.

3. Соответственно, Большая Палата может в определенных ситуация рассматривать дело и в качестве «1 инстанции» в том случае, если требуется серьезный пересмотр ранее сформулированных позиций ЕСПЧ, и вопрос настолько значим, что Палата принимает решение об уступке юрисдикции в пользу Большой Палаты. Если этого не происходит, то дело рассматривается в одной из Палат и дальше оно может попасть в Большую Палату, если государств подаст жалобу и сама Большая Палата посчитает, что жалоба обоснована, что во значим, и посчитает необходимым рассмотреть дело в полном составе суда. Практически все такие значимые дела, где особенно обиженными и ущемленными считают себя национальные органы, позиция государства сводится к тому, что ЕСЧП явно выносит конфликтное решение, решение резко диссонирующее с внутренним законодательством и сложившейся практикой в государстве, в этом случае, Большая Палата обычно принимает решение о повторном рассмотрении, и, соответственно, такие дела как дело партизана Кононова против Латвии, или дело Маркина против РФ, они все рассматривались Большой Палатой, именно она окончательно подтверждала или пересматривала решение отдельных палат.

4. Очень сложный и проблемный вопрос – исполнение решений ЕСПЧ. В Конвенции сказано, что существует два вида мер, которые государство предпринимает по исполнению решения ЕСПЧ:

- меры индивидуального характера направлены на восстановление прав конкретного лица. ЕСПЧ о Конвенции может принимать решение о справедливом возмещении, справедливой компенсации, компенсации того ущерба морального, который гражданин получил ввиду нарушения его прав. Справедливая компенсация – это одна из мер восстановления прав гражданина. Если права могут быть восстановлены в первоначальное положение, существовавшее до нарушения права (реституция), то государство обязано провести все действия, направленные на восстановление прав заявителя. В частности, например, пересмотреть решение суда, вынесенное в отношении этого гражданина, если к этому нет других препятствий и принять другие меры.

- меры общего характера гораздо сложнее, сложнее и по составу, и по их практическому применению. Меры общего характера – это то, что государство должно совершить, дабы предотвратить нарушение прав человека в будущем. Они могут касаться изменения действующего законодательства, это проще всего, особенно у нас в стране. Поправить закон никаких проблем. А, во-вторых, это могут быть меры, которые должны фактически обеспечить предотвращение нарушения прав в будущем. Например, первое дело, проигранное в ЕСПЧ – это было дело «Бурдов против РФ» в 2002 году, и в том же 2002 году было проиграно второе дело «Калашников против России». Собственно, эти обозначают две самых больших проблемы, на которые постоянно указывает ЕСПЧ РФ, которые носят системный характер. Бурдов не мог добиться исполнения решения суда, причем, исполнения не от частного лица, а от государства. Дело Бурдова довольно интересно тем, что его требования были основаны на положениях закона «О социальной защите лиц, подвергнувшихся радиационному облучению в связи с ликвидацией аварии на Чернобыльской АЭС». По этому закону он должен был получать определенную компенсацию, определенные социальные выплаты, но орган социальной защиты отказал ему в предоставлении этих выплат, ссылаясь на то, что отсутствуют средства. Бурдов обратился в суд, суд признал, что по закону у него право есть, обязал ему выплатить всю задолженность и продолжать выплачивать в будущем. Собес развел руками, сказал, что денег нет. В этом случае Бурдов обратился в ЕСПЧ, ЕС вынес решение о нарушении ст.6 Конвенции о неисполнении решений суда. Собственно, это одна из самых болезненных точек во всей правовой системе, государственной системе России. С тех пор, с 2002 года было вынесено огромное количество решений, связанных с нарушением именно права на справедливое судебное разбирательства в части эффективного исполнения судебного решения. В 2010 году РФ даже была вынуждена, именно предпринимая меры общего характера, принять специальный закон о компенсации за нарушения разумных сроков рассмотрения дел и исполнения решений судов. В этом отношении, создание ФССП, принятие одного, потом другого закона «Об исполнительном производстве», создание механизма компенсации вреда, причиненного затягиванием исполнением решения суда, равно как и самого судебного разбирательства – это все меры общего характера. А второе решение, вынесенное в том же 2002 году, было вынесено по жалобе Калашникова против РФ, и оно тоже указало на одну из самых острых и системных проблем в России – это проблемы условий содержания заключенных и в СИЗО, и в местах лишения свободы. Здесь, естественно, принять закона недостаточно. Здесь нужно изменять условия содержания заключенных непосредственно, и в рамках обеспечения исполнения этого решения, Инспекции из Совета Европы, из Комитета Министров Совета Европы регулярно появлялись в РФ, проверяли места содержания заключенных, но, на самом деле, ситуация стала лучше с 2002 года, но все равно до сих пор рассматривается ЕСПЧ как значительное нарушение стандартов Конвенции, и меры общего характера, которые требуются от РФ – это создать человеческие условия, нормальные условия содержания заключенных в тюрьмах. Решения о конкретных механизмах исполнения обычно принимает не сам ЕСПЧ, а Комитет Министров Совета Европы – это орган, который относится к числу исполнительных органов Совета Европы, в состав которого входят министры государств-членов, и который обеспечивает в т.ч. механизмы исполнения решений ЕСПЧ. Он определяет, какие меры должны быть предприняты, он определяет, насколько государство исполняет те предписания, те требования, которые к нему предъявлены в соответствии с решением ЕСПЧ.

Про практику ЕСЧП в отношении России можно долго говорить. Одни размеры справедливой компенсации чего стоят. В практике ЕСПЧ количество средств, которые Россия должна была выплатить конкретному лицу, пострадавшему от нарушения прав, постоянно росло. Если в 2002-2003 году – это были суммы 5-10 тысяч евро, то, после того, как появились чеченские дела, дела о нарушении права на жизнь, о запрете пыток, дела, связанные с исчезновением людей в Чечне, там суммы компенсации стали измеряться сотнями тысяч евро. По мнению Белова, рекорд – больше миллиона евро за нарушение. Соответственно, можно себе представить, до какой степени нужно нарушать, чтобы ЕСПЧ присудил справедливую компенсацию больше миллиона евро.

Механизм, используемый законодателем, важен для характеристики того или иного права.

Наверное, можно в каких-то разумных пределах о том, что для конкретного права человека характерно допустимость того или иного механизма его реализации. Всего можно говорить о трех основных механизмах, действующих в отношении любых прав и свобод.

Первый механизм – это механизм явочный. Этот механизм предполагает наименьшую степень ограничений, и наименее сложный механизм в реализации права. Явочный механизм предполагает, что гражданину не требуется совершать никаких дополнительных действий, что гражданину достаточно того, что он может реализовывать определенные интересы, защищаемые этим правом или свободой. В этом случае явочный характер не предполагает никакого взаимодействия между гражданином и государственными органами. Гражданин реализует право, в лучшем случаем во взаимодействии с другими гражданами, или просто без какого-либо юридически регламентированного порядка вообще. Право личной свободы, право неприкосновенности жилища, тайной переписки, почтовых, телеграфных и иных сообщений и другие права, они относятся к числу тех, которые реализуются в явочном порядке. В основном, это свободы. Право на защиту от вмешательства со стороны государства, чаще всего именно такие права реализуются в явочном порядке.

Второй механизм – механизм уведомительный. Уведомительный механизм предполагает, что по определенным причинам государство считает необходимым, чтобы гражданин, имеющий намерение реализовать конкретное право, должен обратиться в соответствующий государственный орган. Государство в этом случае считает, что по определенным причинам со стороны гражданина необходимо именно поставить в известность государство о намерении, о желании реализовать то или иное право. Уведомительный порядок предполагает, что со стороны государства в этом случае никаких действий не предполагается, в отличие от разрешительного порядка, где требуется санкция со стороны государства. Уведомительный порядок характерен, например, для свободы экономической деятельности, реализация которой требует создания юридического лица или регистрация в качестве индивидуального предпринимателя. Уведомительный порядок характерен для реализации свободы передвижения, когда гражданин должен встать на регистрационный учет по месту жительства. Уведомительный порядок де-юре действует в отношении проведения публичных мероприятий, таких как митинги, шествия, демонстрации. В этом случае государство не дает разрешения, оно только учитывает намерение гражданина реализовать свое право. Правда, в отношении некоторый прав этот уведомительный порядок, он на практике, де-факто, начинает перерождаться в порядок разрешительный. Это связано с юридическими механизмами, используемыми в законодательстве, это связано с практикой толкования соответствующих положений закона. В частности, применительно к публичным мероприятиям, это наиболее обсуждается в последнее время, что гражданин, желающий организовать демонстрацию, должен подать уведомление в государственный орган. Но если в этом случае нет возможности обеспечить безопасность проведения мероприятия, то государственный орган откажет в согласовании места и времени. Он должен предложить другое место и время, как правило, гражданин будет недоволен, и в этом отношении, появляется различие между ситуацией де-юре, когда никакого разрешения государственный орган не дает, и ситуация де-факто, когда государственный орган своими действиями, решениями могут блокировать проведение, могут блокировать реализацию того или иного права. На практике много лет с подобными же трудностями сталкивалась реализация права на свободу передвижения, потому что регистрация граждан по месту жительства ограничивалась, обусловливалась теми или иными условиями, начиная от соблюдения санитарных правил при вселении в жилое помещение, заканчивая проверкой юридической действительности договоров, служащих юридическим основанием для вселение в то или иное жилое помещение. Эту практику КС посчитал неконституционной, но вопрос, как раз, стоял в этом случае о границе между уведомительном и разрешительном порядке.

Разрешительный порядок, в его самом очевидным, самым распространенным, классическом варианте представляет собой выдачу разрешения в тех случаях, когда свободная реализация права может представлять угрозу жизни, здоровью и иным ценностям, на защиту которых направлена деятельность государственных органов. Например, реализовывать свободу экономической деятельности в отношении тех видов деятельности, где может сложиться угроза безопасности, предполагает необходимость получения лицензии, лицензия – это разрешение, которое выдается государственным органом на основании оценки условий реализации этого вида деятельности, конкретной организации. Вот пример разрешительного порядка. Разрешительный порядок применяется очень редко, и практически его можно считать исключением из общего правила, из общих принципов, которые заложены в Конституции в отношении большинства прав. Соответственно, в этом отношении разрешительный порядок, по крайней мере, формально, он применяется очень редко и может рассматриваться как достаточно особенная ситуация, применяемая именно в случаях явно связанных с угрозой безопасности жизни и здоровью.

Последний вопрос, из числа общих, относящихся к защите прав и свобод граждан – это режимы чрезвычайного и военного положения. Этот вопрос, к счастью, лишен в значительной степени актуальности, поэтому мы подробно говорить не будем.

Есть 2 ФКЗ, эти законы определяют механизмы деятельности государственных органов, соответственно, в условиях военного и чрезвычайного положения, и предусматривают ограничения прав, которые допустимы в условиях военного и чрезвычайного положения.

В связи с этим, Белов бы хотел, возвращаясь немного назад, сказать о пределах действия 56 статьи Конституции. 56 статья определяет возможности ограничения прав и свобод в рамках чрезвычайного и военного положения. В 56 статье перечисляются права, которые не могут быть ограничены, в т.ч. в условиях военного и чрезвычайного положения. Применительно к содержанию 56 статьи Конституции, есть очень распространенный подход, его даже где-то упоминал КС в одном из своих решений: 56 статья Конституции якобы определяет перечень тех прав, которые вообще никогда не подлежат никакому ограничению. Этот подход Белову кажется неправильным, потому 56 статья Конституции сориентирована на условия военного и чрезвычайного положения. Правда, на такой аргумент обычно возражают, что если уж в условиях военного чрезвычайного положения эти права не подлежат ограничению, то они тем более не могут быть ограничены в обычных условиях. Этот аргумент, на взгляд Белова, не выдерживает критики с учетом именно особенностей механизма ограничения прав в условиях военного и чрезвычайного положения. Военное и чрезвычайное положение предполагает, что права и свободы могут ограничиваться в административном порядке. Для ограничения прав в условиях военного и чрезвычайного положения достаточно общих норм закона о том, что такие-то права могут ограничиваться, например, право на свободное передвижение. Но конкретное введение комендантского часа – это полномочие органов военного управления, или коменданта территории в условиях, когда уже введено, соответственно, военное или чрезвычайное положение. В этом отношении, конечно, угроза правам человека в условиях чрезвычайного и военного положения гораздо выше и механизм введения этих ограничений гораздо проще, гораздо легче ограничить права в условиях чрезвычайного положения, потому что это не требует специальных процедур, это не требует судебного решения, достаточно решения административного органа, который управляет режимом чрезвычайного или военного положения. В связи с этим, Белову кажется, что 56 статья достаточно логично предусматривает ограничение, устанавливает пределы, в рамках которых могут действовать ограничения в рамка чрезвычайного или военного положения. И, соответственно, применение этих режимов потому оговорено особенными условиями, что применение ограничений прав в этих режимах достаточно не сложно юридически, и относительно легче, нежели в других особых правовых режимах.

Кроме режима чрезвычайного и военного положения действуют и другие правовые режимы. В частности, самым очевидно конкурирующим с режимом чрезвычайного положения может быть режим контртеррористической операции. Режим контртеррористической операции, например, в Чеченской республике был введен на протяжении около 7 лет. И продолжался как режим особый, предполагающий достаточно большой набор дополнительных ограничений прав по сравнению с тем, какие ограничения возможны в обычных условиях, в обычных регионах, в обычных субъектах Федерации. По сути дела, режим контртеррористической операции был создан в обход конституционных норм об установлении чрезвычайного положения, потому что чрезвычайное положение вводится специальным механизмом, в частности ФКЗ предусматривает, что введение этого режима не может продолжаться более, чем 30 суток на территории РФ в целом, и более 60 суток на отдельных территориях в составе РФ. Соответственно, механизм достаточно сложный, требующих согласия СФ, Указа Президента о введении этого режима. И естественно у государственных органов соблазн заменить его более простым режимом контртеррористической операции был достаточно велик. Контртеррористическая операция, в этом отношении, тоже особый правовой режим, но лишенный того конституционного основания, которое есть у чрезвычайного и военного положения. По этому поводу, конечно, можно довольно много критиковать отечественного законодателя, но, как и во многих других ситуациях, здесь скорее целесообразность подменяет то последовательное соблюдение требований Конституции, которое из Конституции непосредственно вытекает.

Белов должен сказать, что, к сожалению, литературы в этом отношении не так много такай, которую он бы нам мог рекомендовать. Если мы откроем, например, Учебное пособие о правах человека, под ред. Лукашовой, то мы увидим лучшие традиции отечественного правоведения в части схоластического изложения, абсолютно не связанного с какой-то практикой, даже очень условное отношение, имеющее к теории. Белов рекомендует рассматривать права человека в том контексте, в котором они существуют не только в России, но и в зарубежных странах. Сопоставление практики разных государств позволяет глубже понять и определить тот общий смысл, который стоит за закреплением того или иного права, абстрагируясь от конкретного текста, закрепления этого права в Конституции того или иного государства, в т.ч. в Конституции РФ. В связи с этим, например, Учебное пособие под ред. Щайо, выпущенное 10 лет назад, но очень качественное по своему содержанию в части именно сопоставления российской практики и практики зарубежных государств, в т.ч. с приведением больших выдержек из решений зарубежных КС, ВС на русском языке, очень полезное пособие. Если тщательно поискать в Интернете, то его можно найти в электронном виде. Кроме того, еще две работы, две книги Белов бы нам рекомендовал использовать для изучения прав. Во-первых, это книга К. Экштайна, швейцарского адвоката, который много лет практиковал в Москве, который понимает, в чем особенности прав человека в зарубежной доктрине и как это все применяется в России. Может быть тоже уже устаревшее, но качественное по содержанию. Собственно, Сальвия «Прецеденты ЕСПЧ» опять же не столь новая как хотелось бы, однако отражающее, по крайней мере, основные подходы ЕСПЧ. На основании изучения этих материалов представление о правах человека у нас будет не о каких-то теоретических конструкциях, а о вполне реально действующих правовых нормах.

Мы будем следовать той классификации, про которую Белов говорил в прошлый раз. Эта классификация прав на основные группы. При этом, мы в качестве главного принципа, главной особенности, главного критерия их классификации будем использовать отличие юридических свойств одной группы прав от юридических свойств другой группы. Каждая из перечисленных 5 групп, они отличаются от прав другой группы некими общими юридическими свойствами. Мыв об этих общих юридических свойствах тоже будем говорить. Конституционные обязанности у нас, в целом, и в Конституции на последнем месте, и при изучении на них явнее не делается акцента. По сути дела, это общефилософская установка. Любое право человека существует естественным образом, любая обязанность личности перед государством нуждается в обосновании. Поэтому обязанностей мало, а прав так много.

Начнем мы говорить об общей характеристике 1 группы, о личных правах. Вспоминая Еллинека, это права, относящиеся к группе status negativus, это те права, которые отражают сферу неприкосновенности личности, те жизненно важные интересы, в которые вмешиваться государство не вправе. Более того, в отношении которых государство должно устанавливать эффективный механизм защиты.

Личные права, наверное, составляют квинтэссенцию самого института прав человека, именно с ними чаще всего ассоциируются права человека, и очень часто, говоря о правах человека, имеют ввиду именно личные права, иногда даже только личные права. В этом отношении, забывая о других группах прав, отличающихся по юридическим свойствам, по механизмам реализации от прав личных. Поэтому, большинство идей, все философское обоснование, теоретическое обоснование прав человека, главным образом направлено на обоснование личных прав. Это права, которые относятся к правам первого поколения, т.е. они относятся к числу самых старых прав, юридически закрепленных очень давно, и признававшихся на протяжении многих десятилетий, или даже столетий разными государствами, но всегда признававшимися первыми. Правда, их первенство, наверное, только в советской доктрине правового статуса личности ставилось под сомнение. Официальная советская доктрина предполагала, что на 1 месте стоят права социально-экономические, а личные и политические права лишены всякого смысла, если не обеспечены экономические и социальные условия существования человека. Ему не нужна свобода слова ,если ему нечего есть. Так рассуждали в СССР, Соответственно, в этом отношении личные права не были в числе главных и основных прав в советской идеологии, но во всех остальных правовых системах: западноевропейской демократии, американском конституционализме именно личные относятся к числу главных и основных.

Юридические свойства личных прав предполагают, что они совершенно независимы по своему содержанию от государства. Государство может их признавать, но оно не может их устанавливать. Оно не может определять пределы действия этих прав, в отличие от прав, например, социальных. И в отношении личных прав, они отражают ту независимость от воли государства, которая предполагается при международном закреплении прав, именно личные права находят свое отражение в большинстве международных актах: во Всеобщей декларации прав человека, в Пакте о гражданских и политических правах, в Европейской Конвенции и во многих других международных актах. Именно на них делается основной акцент, и, соответственно, именно они рассматриваются как основной ограничитель власти государства, как ограничитель государственного суверенитета и в этом отношении они существуют как нечто внешнее, установлено требование к государству, как требование, предъявляемое к государственным органам в процессе реализации их полномочий. Именно эти права относятся к разряду естественных, принадлежащих каждому от рождения, неотчуждаемых прав, т.е. тех прав, которые в наименьшей степени могут быть как-то затронуты или искажены со стороны государства, потому что они подлежат восстановлению ввиду их вне и надгосударственного существования.

Личные права, в отличие от политических прав, и отчасти в отличие от социальных прав – это права и человека и гражданина. В этом отношении, наличие гражданства мало влияет на принадлежность личных прав, они должны закрепляться и гарантироваться, и обеспечиваться государством любому лицу ,находящемуся на территории государства. И защита этих прав в наибольшей степени защищается принципом универсальной юрисдикции, о котором мы упоминали. Даже совершая какие-то действия на территории другого государства, любое государство-член международного сообщества должно думать о защите личных прав. Применение, например, силы в ходе вооруженных конфликтов ограничиваются действием гуманитарного международного права, направленного именно на защиту личных прав в силу универсального внегосударственного характера личных прав.

Мы начнем в силу некой традиции с права на жизнь. В то же время упоминание в Конституции РФ права на жизнь первым среди всех прав человека не должно вводить в заблуждение. Это не самое важное право. Самое важное право – право на достоинство личности. Достоинство личности может рассматриваться в качестве фундаментальной основы правового статуса человека, именно достоинство личности подлежит безусловной защите на конституционном уровне, но, к сожалению, в отечественном правопорядке нет акцента на достоинство личности. Законодатель следовал отчасти достаточно обывательскому взгляду на систему прав человека, исходя из того, что если нет жизни, то все остальные права не нужны. С правовой точки зрения это не совсем так, потому что право на жизнь может ограничиваться в определенных случаях, и разного рода рассуждения о праве на жизнь, в основном, сводятся к разным проблемам форм, и условий, и оснований ограничения права на жизнь. Достоинство же личности можно рассматривать в качестве базового и фундаментального принципа, даже не столько права субъективного.

Например, в Конституция Германии 1949 года начинается в 1 статье с провозглашения достоинства личности в качестве важнейшего, главного конституционного принципа, главной конституционной ценности.

Мы, следуя структуре, которая в Российской Конституции заложена, начнем разговор с права на жизнь.

Право на жизнь, наверное, не нуждается в раскрытии его содержания. В общем, все достаточно понятно, что представляет из себя право на жизнь. Право на жизнь – возможность жить. Естественно, можно углубляться в вопросы того, что такое жизнь, рассматривать биологические и разного рода социальные взгляды о том, что такое жизнь, может ли жизнь считаться просто в форме существования, или жизнь с конституционно т.з. должна охватывать некую сознательную деятельность человека, осознание того, что человек живет, осознание того, что он реализует право на жизнь.

Во втором аспекте, конечно, в некоторых случаях, содержание права на жизнь требует раскрытия, требует определенного разъяснения, потому то, например, если мы будем говорить о проблеме эвтаназии, она во многом упирается в оценку того, что может считаться жизнью, а что уже жизнью с т.з. конституционной не является. Но усредненное представление о праве на жизнь предполагает, что право на жизнь с биологической т.з. – некое существование организма человеческого. Право на жизнь при определенных схоластических выводах можно отделить от самой жизни. Например, могут рассуждать разные теоретики, допустимо ли лишение жизни с сохранением права на жизнь? На взгляд Белова, это настолько оторвано от реальной практики применения конституционных норм, что мы не будем говорить об этой проблеме. Мы, скорее, обратимся к тем вопросам, которые связаны с наиболее спорными, наиболее часто обсуждаемыми проблемами, раскрывающими в каком-то смысле право на жизнь в его конституционном смысле.

Первая проблема – это момент начала жизни. С какого момента жизнь подлежит защите, жизнь подлежит охране?

Буквально пару месяцев назад, в СПб был инициирован законопроект про защиту нерожденных детей от абортов, защиту их права на жизнь, и автор – человек глубоко религиозный по его собственному убеждению- утверждает, что с момента первого сердцебиения плод должен рассматриваться как живое существо, и, соответственно, должно защищаться его право на жизнь. Можно сказать, что с тех пор, как появилась медицинская возможность абортов, собственно, и обсуждается, с какого момента подлежит юридической защите неродившийся ребенок. И по поводу этого критерия существует множество рассуждений, множество разных критериев, Белов может сказать о нескольких, используемых в разных странах, частности, например, в США в 1973 году было принято одно из самых спорных, одновременно, самых знаменитых решений ВС США, решение по делу Roe v. Wade. В этом деле ВС оценивал столкновение двух прав человека, с одной стороны, право матери, право женщины на производство аборта как элемент права на защиту частной жизни, на защиту от вмешательства в частную жизнь, а, с другой стороны, защиту права неродившегося ребенка, защиту права на жизнь. И ВС посчитал, что говорить об определенном юридически значимым появлении жизни можно только с того момента, когда плод способен выжить вне организма матери. То есть, когда плод становится приспособленным к самостоятельному существованию, до этого он может рассматриваться лишь как часть материнского организма, соответственно, руководствуясь этим критерием, аборт двух первых триместров беременности не рассматривается как нарушение права на жизнь с т.з. ВС США. В этот период доминирует, преобладает право на частную жизнь матери, которая имеет право принять самостоятельно решение о производстве аборта.

Такой подход ВС оказывается далеко не столь приемлем. Собственно, и в США он вызывает много дискуссий, но в других государствах, особенно в тех государствах, где сильна позиция церкви, причем, особенно активно против абортов выступает католическая церковь, и в тех государствах, где церковь играет серьезную роль в политике, там, как раз, законодательство, в целом, ориентировано на то, чтобы вообще е допускать производство абортов, в принципе.

Если говорить о неком усредненном варианте, в частности, в РФ есть определенный срок, в течении которого аборт считается юридически допустимым, но эта норма, это правило, она не носит, она, по крайней мере, очевидно не имеет конституционной связи с правом на жизнь, с защитой права на жизнь. Она содержится в законе «Об основах охраны здоровья граждан», и, вроде как, больше относится к охране здоровья матери, нежели к защите жизни неродившегося ребенка.

Теоретически можно говорить еще и о таком критерии как появление неких чувств у плода, и, соответственно, способность воспринимать окружающую действительность, с этом отношении, тоже возможно и некая появление других дополнительных критериев, оценивающих момент, когда появляется юридически защищаемое право на жизнь.

В Отечественной Конституции, толи случайно, толи умышленно, в 17 статье написано, что права и свободы человека гарантируются от рождения. И, конечно, можно эту норму толковать как предполагающую некую причинно-следственную связь, т.е. в силу самого факта рождения человек обретает права и свободы, в т.ч. право на жизнь, а можно толковать более узко и считать, что до момента рождения никакого права на жизнь не существует. Можно сказать, что это некая определенная позиция, которую, в целом, склонны занимать большинство судебных органов, потому что в этом случае дискуссии, по крайне мере, заканчиваются неким результатом, имеющим объективную опору, имеющим объективное обстоятельство, на котором можно строить доводы, аргументы и, соответственно, выстраивать конструкцию права на жизнь.

В настоящее время, здесь, на карте помечены разным цветом разные государства, относящиеся к проблеме абортов по разным критериям, оценивающим проблему абортов. Те, которые закрашены голубым цветом (в их числе РФ, и большинство государств Северного полушария), они предусматривают возможность проведения абортов, иногда совершенно свободно, иногда только ограничивая из по медицинским показание.

Другие государства, они, в основном, конечно, это Африка, где сильное влияние католической церкви, предусматривается, что аборты могут производиться только по определенным показаниям. Это могут быть показания социальные, могут быть показания медицинские, но, в любом случае, недостаточно одного только желания, необходимо, чтобы были еще и объективные предпосылки в части необходимости аборта.

Вторая проблема, касающаяся права на жизнь, и тоже значимая для раскрытия юридического содержания этого права – это проблема эвтаназии.

Эвтаназия – это добровольное прекращение жизни, так можно в целом определить это явление, которое, правда, имеет много разных и медицинских, и социальных аспектов.

Предполагается, что эвтаназия применяется к неизлечимо больным людям, которые испытывают страдания от своего заболевания, и шансов на излечение у которых нет. Либо эвтаназия может применяться в отношении тез людей, которые лишены сознания и существуют только как биологический организм.

В отношении эвтаназии, проблема также, как и в случае с абортами имеет много не только правовых, но и аспектов социальных, религиозных моральных, этических. Например, сама конструкция разрешения эвтаназии во многих государствах предполагала просто отказ от привлечения уголовной ответственности того лица, которое содействует эвтаназии. Эвтаназию можно делить (по медицинскому аспекту) на активную и пассивную. Активная предполагает совершение неких действий, направленных на прекращение жизни. Пассивная предполагает прекращение жизнеобеспечения организма. И та, и другая в определенном смысле, в определенном аспекте требуют содействия других лиц, т.е. воли, желания самого лица, или только его родственников недостаточно. А в случае с родственниками уже появляется необходимость юридически оценить то действие, которое будет ими совершено. Соответственно, в части эвтаназии, если говорить об упрощенной постановке проблемы, то чаще всего ее обозначают как вопрос: что такое право на жизнь? Это право, и от права можно отказаться, либо это одновременно и некая обязанность. Вот в такой постановке вопроса выводят, в том числе и определенное свойство личных прав, это неотчуждаемость прав человека. Неотчуждаемость предполагает, что права – это не личное благо, которым человек может свободно распоряжаться, но это социальная ценность, соответственно, распоряжение правом предполагает определенное ограничение, проистекающее из социального устройства, из социальных норм. И в этом отношении, когда мы говоримо запрете эвтаназии, мы сохраняем жизнь исходя из ценности любой жизни для общества. Но, если говорить о более глубоких, более глубинных проблемах эвтаназии, то, на самом деле, в этом случае возникает столкновение права на жизнь, или в неком смысле социальной ценности жизни и права на достоинство личности. Достоинство личности предполагает возможность, по крайней мере, избавляться от тех невыносимых страданий, которые вряд ли будут когда-нибудь излечимы, в этом отношении, достоинство личности может рассматриваться в качестве юридического основания эвтаназии. Но в большинстве государств, предполагая ограничение в этой части возможности обеспечения достоинства личности, и, одновременно, предполагая в части защиту от возможных злоупотреблений со стороны медицинского персонала, со стороны родственников возможности проведения эвтаназии, большинство государств мира эвтаназию запрещает. В частности, в РФ тот же самый закон «Об основах охраны здоровья граждан» сегодня не предусматривает возможности, точнее, прямо запрещает эвтаназию. Прямой запрет одновременно означает, что в случае реализации эвтаназии, то лицо, которое содействует ее проведению, будет привлечено к уголовной ответственности за убийство. Соответственно, в некоторых государствах, даже если прямо не предусматривается возможность эвтаназии, там, где она прямо не закрепляется, не гарантируется, не обеспечивается законодателем, там по крайней мере, складывается практика об отказе в возбуждении уголовный дел и отказе в привлечении к уголовной ответственности за проведение эвтаназии.

В этом отношении, мы можем увидеть, что такой подход действует во многих странах мира, тогда, как попытки легализовать эвтаназию и непосредственно закрепить в законе возможность проведения эвтаназии, сталкиваются, как правило, с бурными общественными дискуссиями по этому поводу, и чаще всего не реализуются на практике.

Как мы видим, в Германии, например, создан прецедент 2010 года, с т.з. практики, не с т.з. закрепления в законе, предусмотрел возможность освобождения от уголовной ответственности, но не легализацию эвтаназии. А в тех государствах, которые закрепили и которые предусмотрели легализацию эвтаназии, они до сих пор выступают объектом критики со стороны церкви и со стороны разных общественных организаций в том, что они легализовали эвтаназию, соответственно, таких государств пока очень немного.

Третья проблема касается проблемы смертной казни. На самом деле проблема несколько более широко может быть поставлена. Проблема касается разных оснований для лишения жизни. Юридически правомерных оснований, юридически допустимых.

Во всех случаях государство может прибегнуть к лишению жизни в том случае, когда это необходимо для обеспечения общественной безопасности, для тех ситуаций, когда возникает существенная угроза крупному кругу лиц, и в тех случаях, когда эта опасность не может быть предотвращена другими способами.

Пределы того, что может рассматриваться в качестве допустимых оснований, допустимых условий и форм прекращения жизни, посягательства со стороны государства на жизнь, оно различается, и здесь, в каком-то смысле мы сталкиваемся, как в случае с абортами и эвтаназией, с определенным воздействием на правовое регулирование со стороны религиозных, моральный и прочих социальных правил, социальных норм.

В Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – ЕКЗПЧОС), во 2 статье, там, где гарантируется право на жизнь, перечисляются ситуации, когда лишение жизни может считаться допустимым, когда речь идет о возможном применении силы, результатом которого может стать прекращение жизни лица, которое создает угрозу общественной безопасности. Здесь речь идет о ситуациях, когда причинение смерти оказывается, условно говоря, не умышленным, в том смысле, что само по себе, оно не рассматривается как цель действий, совершаемых государственными органами, теми должностными лицами, которые действую от лица государства. Причинение смерти оказывается неким тяжелым побочным результатом действий, направленных на обеспечение безопасности. В случае, если происходит, например, бунт или мятеж, который несет существенную угрозу для общественной безопасности, для его подавления могут быть использованы такие средства, которые в т.ч. могут привести к смерти.

Но ЕКЗПЧОС не считает допустимым, ЕКЗПЧОС рассматривает как категорически несовместимым с ценностями европейского общества само стремление государства лишить жизни даже за самое тяжкое, самое бесчеловечное преступление, которое можно себе представить. 6 Протокол ЕКЗПЧОС предусматривает отмену смертной казни. И в этом можно видеть некий европейский стандарт отношения к смертной казни.

Но европейский стандарт не является общемировым стандартом, в мировой практике, в отличие от некоторых других прав человека и их прочтению применительно к тем или иным проблемам, смертная казнь оказывается предметом достаточно отчетливых разногласий между ценностями разных культур, разных регионов, разных стандартов прав человека. Если, например, Китай или Саудовская Аравия ,или Иран вроде не выражают столь глубокой приверженности общей концепции прав человека, которая имеет своими истоками европейскую культуру, то в США сам правовой строй, сама Конституция и отношение к правам человека, в целом, очень близки, похожи, имеют истоками именно европейскую культуру, европейское мировоззрение, и в то же время, по вопросу смертной казни отношение к праву на жизнь в США радикально отличается. В США, правда не во всех штатах, а только в отдельных штатах, этот вопрос решается не на федеральном уровне, а на уровне законодательства отдельных штатов, предусматривается возможность смертной казни и, соответственно, США не считают возможным связать себя какими-либо международными обязательствами, связанными с отказом от возможности применения смертной казни. США применяют смертную казнь не так широко, как Китай, но, тем не менее, входят в число десяти, в 2008 году входили в состав пяти, в 2011 в состав восьми государств наиболее часто применяющих смертную казнь как вид уголовного наказания.

При этом, конечно, можно говорить о том, что постепенно, по крайне мере, некоторые международные организации, тщательно следящие за законодательством по проблеме смертной казни, ведут соответствующий учет, они выявляют и констатируют, что во многих государствах мира происходит постепенный отказ от возможности применения смертной казни, это чаще всего небольшие государства, которые не сильно влияют на общемировой контекст этой проблемы.

Сегодня мы можем увидеть 4 разных варианта. Красным цветом на карте обозначены те государства, которые содержат в своем законодательстве смертную казнь и применяют ее на практике. Рыжим цветом обозначены государства, которые сохраняют смертную казнь по общеуголовным преступлениям, но не применяют ее на практике. РФ на этой карте закрашена синим цветом, хотя правильнее ее закрасить было бы рыжим цветом, потому что формально смертная казнь сохраняется в действующем законодательстве, но не применяется с 1996 года.

Что касается еще двух ситуаций, это полная отмена смертной казни, и зеленым цветом обозначены государства, которые допускают применение смертной казни только в условиях военных, или чрезвычайного положения, делающими экстраординарными все условия, все возможности, все гарантии защиты прав человека.

В РФ смертную казнь, несмотря на активные дискуссии по этому поводу, в новом УК 1996 года сохранили. Она упоминается в Общей части как вид уголовного наказания, и в отдельных статьях Особенной части как возможное наказание за особо тяжкие преступления. При этом, РФ в 1996 году, присоединяясь к Совету Европы, взяла на себя обязательство ратифицировать ЕКЗПЧОС вместе со всеми Протоколами, и тогда, в 1996 году не только текст Конвенции, но и Протоколы, в т.ч. 6 Протокол были подписаны от имени РФ, но для того чтобы эти международные обязательства вступили в силу, необходима ратификация. С ратификацией возникли проблем. Саму Конвенцию ратифицировали в 1998 году, а 6 Протокол отказались тогда ратифицировать вместо со всей Конвенцией, 6 Протокол до сих пор формально РФ не ратифицирован. Соответственно, было несколько попыток внести в ГД РФ, и организовать обсуждение и принятие закона о ратификации 6 Протокола, но каждый раз ГД РФ занимала позицию резко отрицающую возможность ратификации 6 Протокола. Нужно сказать, что в этом отношении на позицию ГД РФ влияет достаточно распространенное в нашем обществе сугубо непрофессиональное, сугубо неквалифицированное, но обывательское и очень распространенное среди граждан мнение о том, что смертная казнь как особо жестокий вид наказания способствует определенному снижению уровня преступности. И в связи с какими-то громкими преступлениями, в связи со вспышками преступности довольно часто естественной реакцией общества оказывается требование о применении более суровых, более жестоких видов наказания. Почему такая позиция сугубо непрофессиональная? Потому что все статистические данные, все модели, которые строит криминология, наука, изучающая преступности, показывают, что ужесточение наказания редко приводит к снижению уровня преступности. Чаще всего приводит к снижению уровня преступности повышение раскрываемости преступлений, или, если говорить другими словами, неотвратимость наказания, но не его жестокость. Но эти данные, они известны профессионалам, они известны квалифицированным людям. Но они неизвестны основной массе граждан. ГД РФ в этом отношении оказывается плоть от плоти российского народа, позицию занимает ровно такую же как и обыватели.

В этом отношении несколько раз возникал спор между Президентом, настаивающим на ратификации 6 Протокола, и ГД, которая отказывалась его ратифицировать, мол, сейчас не время, это не своевременно, в данный момент нет условий и оснований отказаться от смертной казни. Можно почитать Постановление ГД от 15 февраля 2002 года, там подробно изложена позиция ГД о том, что смертная казнь сейчас полезна, нужна и отказываться от нее нельзя, и при этом, ситуация выглядит достаточно странной, потому что ГД не может не знать о том, что с 1996 года смертная казнь в РФ не применяется.

По поводу этого фактического неприменения тоже достаточно часто, уже несколько «затасканное» мнение существует мнение о том, что в России, дескать, введем Мораторий на применению смертной казни. Мораторий возводится к Указу Президента 1996 года о поэтапном сокращении смертной казни в РФ. Мы понимаем, что Указ Президента отменить действие УК не может, и ограничить применение одного из видов наказания, указанных в законе, Указом Президента нельзя. Указ Президента действительно есть, полномочия президента предполагают, что Президент может применять помилование к тем лицам, которым назначено наказание в виде смертной казни, но этим его полномочия и ограничиваются. А действительно нечто похожее на Мораторий было введено КС в решении, принятом в 1999 году. КС опирался на достаточно формально-юридические основания, но использовал из для того чтобы обосновать невозможность применения смертной казни. Формальные основания заключались в следующем: по Конституции каждый обвиняемый имеет право на рассмотрение его дела с участием суда присяжных. В 1999 году, когда в КС были обжалованы соответствующие положения действующего законодательства, суды присяжных существовали в 9 субъектах Федерации из 89 на тот момент. И, соответственно, КС сделал вполне логичный вывод о том, что далеко не всем, мягко говоря, право на рассмотрение дела судом присяжных обеспечивается, следовательно, сделал вывод КС, применение смертной казни невозможно до тех пор, пока каждому не будет обеспечено это право, а поскольку общий принцип, общий конституционный принцип равенства не допускает применения в одних субъектах наказание в виде смертной казни, при том, что в других субъектах его назначить невозможно, в связи с этим, нигде на территории РФ применять смертную казнь нельзя до тех ор, пока на всей территории РФ не будут функционировать суды присяжных. Законодатель, словно стремясь к тому, чтобы обеспечить возможность применения смертной казни, на самом деле, стремясь к тому, чтобы обеспечить возможность реализовать право, гарантированное Конституцией, на рассмотрение дела судом присяжных, предусмотрел в законе «О введении в действие УПК РФ», это 2002 год, поэтапное введение судов присяжных во всех субъектах РФ. Последним субъектов должна была стать Чеченская республика, 1 января 2008 года в ней должны были появиться суды присяжных. В декабре 2007 года, когда суды присяжных были созданы везде, в соответствии с законом «О введении в действие УПК РФ», и когда уже приблизилась возможность отмены Моратория, примененного КС, ввиду в т.ч. организационных сложностей создания судов присяжных в Чечне, законодатель внес изменение в закон «О введении в действие УПК РФ», и отложил момент. В законе было сказано, что суды присяжных в Чеченской республике должны быть введены с 1 января 2010 года. На 2 года был отложен этот вопрос. Собственно, отложен был вопрос и о судах присяжных, и, естественно, о смертной казни, потому что ГД, не желая применять, не желая ратифицировать 6 Протокол, не желая отказываться от смертной казни, предпочитала сохранять ситуацию в неопределенности, эта неопределенность всех устраивала. Вроде и ГД не идет против мнения народа, не отменяет смертную казнь, но и применять смертную казнь нельзя. Когда вновь уже, казавшееся таким далеким 1 января 2010 года, стало подступать ближе, встала вновь проблема, что нужно как-то определить позицию о смертной казни. Здесь было найдено интересное решение.

ВС обратился в КС с просьбой дать толкование Постановление от 2 февраля 1999 года в части применения смертной казни. Вопрос был поставлен таким образом: А правда ли, что, когда во всех субъектах федерации появятся суды присяжных, то смертную казнь можно будет назначать? Каков вопрос, таков ответ. КС ответил: нет. Даже если во всех субъектах федерации появятся суды присяжных, смертную казнь применять нельзя. Многие считают, что аргументы КС выглядят не слишком убедительными. Кс сослался, во-первых, на Венскую конвенцию о праве международных договоров, государство, которое подписало, но не ратифицировало международный договор, не вправе предпринимать действия, которые противоречили бы целям и общему смыслу этого договора. То есть РФ, подписав 6 Протокол, обязана воздерживаться от любых действий, направленных на применение смертной казни. Вроде он не ратифицирован, вроде он не считается международным обязательством РФ, но в определенном смысле, в определенной части, государство связывает. Кроме того, не более сильный аргумент, КС посчитал, что ввиду многолетнего неприменения смертной казни, в РФ сложилось некое конституционно-правовое обыкновение не применять смертную казнь. Некий конституционный правовой режим, который связан с обеспечением права на жизнь и защиту от смертной казни. Кроме того, КС имел и довольно отчетливые формальные основания так рассуждать. Дело в том, что в 20 статье Конституции, в 1 части сказано про право на жизнь, а во 2 написано, что смертная казнь применяется за особо тяжкие преступления впредь до ее отмены. Соответственно, предполагалось, что при принятии Конституции, народ, принимавший Конституцию, имел намерение в недалеком будущем этот вид наказания отменить. Собственно, так и произошло. С 1996 года смертная казнь фактически была отменена. Ее обратное введение будет противоречить 20 статье Конституции.

После этого разъясняющего Определения КС, все вздохнули с облегчением, ГД теперь можно жить спокойно, не нужно думать о ратификации 6 Протокола, правда Совет Европы периодически напоминает о том, что пора уже ратифицировать 6 Протокол, но мы же смертную казнь не применяем, соответственно, какая разница: ратифицировали формально, или нет. В общем, смертная казнь с т.ч. фактически не применяется.

Еще два аспекта права на жизнь: во-первых, это со стороны государства обязательное расследование всех случаев гибели человека, и принятие мер к привлечению виновных лиц к установленной законом ответственности. В этом отношении, особо активную позицию занимает ЕСПЧ, многие т.н. «чеченские дела», те дела, в которых РФ признана нарушившей права в т.ч. русских, у которых исчезали их родственники. Для них в т.ч. нарушение прав, гарантированных Конвенции заключалось в том, что если уж состоялось какое-то неправомерное действие, лишившее человека жизни, то со стороны государства должно быть проведено быстрое и эффективное расследование, а виновное лицо должно быть привлечено к ответственности. В этом задача государства по обеспечению права на жизнь. Государство должно всеми средствами обеспечивать защиту жизни, эта обязанность государства в данном случае выводится на первый план, потому что государство должно, мало того, что установить меры ответственности, оно еще должно обеспечить эффективное применение этих мер ответственности к лицам, нарушающим право на жизнь.

А последнее – это довольно спорный элемент права на жизнь – право на обеспечение жизни. Во многих случаях право на жизнь начинает трансформироваться из права исключительно негативного в частично позитивное право, потому что право на жизнь в некоторых случаях может быть обеспечено только необходимым предоставлением еды, медикаментов, тепла, когда в некоторых городах РФ зимой бомжи умирают от холода – это, как раз, со стороны государства может рассматриваться как нарушение права на жизнь. Правда, здесь нет ясного, отчетливого и разработанного представления реализации на практике о пределах такой ответственности государства. Но предполагается, что если речь идет о спасении жизни, то со стороны государства такие меры должны предприниматься. В противном случае, государство здесь ограничивало бы свою роль очень узкой социальной помощью, а со стороны государства право на жизнь не обеспечивалось бы. Но это вопрос, который пока не относится к числу общепринятых, общепризнанных элементов права на жизнь.

Второе право, которое гарантировано в РФ – это право на защиту достоинства личности. Достоинтсво лично расстривается в качестве одного из фундаментальных конституционных прав, и, может быть, даже наиболее общего и фундаментального конституционного права, наиболее общего до такой степени, что это право можно рассматривать, отчасти, и как приницп. Дело в том, что весь конституционный строй, многие права личные, права социальные, права коллективные призваны обеспечить защиту достоинства личности. Защита достоинства становится одной из базовых и самых важных конституционных ценностей. Защита достоинства личности – это та ценность, которую следует рассматривать в качестве фундамента всей конституционной системы. Почему? Потому чт ореализация многих прав имеет, отчасти, своей целью и, отчасти, своим объективный уровнем защиту достоинства личности.

Достоинство в российской констиутционной доктрине, в российской конституционной практике явно недооценено. Оно у нас не играет той роли, которую играет зарубежом, особенно в Германии, во многих других государтсвах мира, потому что нет некого традиционного представления об опоре на достоинство личности в качестве базовой конституционной ценности. В РФ достоинство, иногда комментаторы 21 статьи додохяд до того, что раскрывают содержание 21 статья Конституции РФ через положения УК. Некоторое время не было состава о клевете оскорблении, но сейчас клевета вернулась и, в общем, те определения, которые даются в УК вроде как и задают рамки понятию честь и достоинства. Тоже самое и ГК, тоже используется для раскрытия содержания конституционных норм. Это приницпиально неправильно. Во-первых, совершенно разного масштаба защита на конституционном уровне предоставляется чести и достоинству.

Честь как некое социальное качество личности, как социальная ценность, связанная с оценкой личности со стороны других людей, со стороны общества, она не относится к числу базовых и фундаментальных. Честь, конечно, защищается, защищается и нормами УК, и нормами ГК, но она не имеет того значимого конституционно-правового смысла, которое имеет достоинство личности. Достоинство – это самооценка личности, это оценка личностью своей ценности. И самоценность личности есть не что иное как базовая и фундаментальная философская идея, лежащая в основе самого института прав человека, в его европейском виде, в его европейском варианте, в европейском мировоззрении. То, что касается достоинства, то, во-первых, можно говорить о том, что именно достоинство личности служит проявлением той идеологической постановки, которая была развита еще в трудах Канта о ценности самой личности, самого человека, и самоценности для, соответственно, общества, государства и для права. Достоинство предполагает, что эта ценность должна всячески оберегаться и защищаться правом. В первую очередь, для самого человека должны быть созданы такие условия, когда ценность его личности, его персоналии не может ставиться под сомнение.

Предполагается, что угрозами достоинству личности служал любые действия, которые воспринимают человека, в первую очередь, наверное, как средство достижения чьих бы то ни было целей. Когда человек используется не как цель, а как средство, как некое средство решения вопросов государственной политики, экономических задач, или даже каких-то отдельных проектов гсоудартсва.

Белов может привести пример, связанный с правом, которое мы до этого обсуждали. В Германии в 2005 году, ФКС ФРГ (Федеральный Конституционный Суд Федеральной Республики Германия) рассматривал дело о конституционности закона, предусматривающего возможность государтсвенным органам, органам обороны сбить воздушное судно, если есть объективные данные о том, что на судне находятся террористы и это воздушное судно угрожает наземным целям. Если судно захвачено террористами, пассажиры взяты в заложники, и самолет может быть направлен на какие-то наземные объекты, то в этом случае может быть принято решение об уничтожении его в воздухе. Для КС ФРГ проблема здесь была поставлена теми, кто подал конституционную жалобу в части именно защиты достоинства, потому что те, кто обращался в КС, рассуждали как лица, которые могу тстать пассажирами такого самолета. Со стороны государства, со стороны законодателя их жизнь, ценность их жизни практически не принимается во внимание. Они рассматриваются как часть этого воздушного судна. И для целей защиты наземных объектов, они не воспринимаются как какая-то ценность, подлежащая защите. В этом случае, жизнь этих людей рассматривается, сами они рассматриваются как средство для решения задач обеспечения безопасности, у них не остается даже малейшего шанса на сохранение жизни в случае, если будет принято решение об уничтожении воздушного судна, и тем самым предполагается, что это нарушает их достоинство личности. КС ФРГ признал эту норму не соответствующей Конституции именно в той части, в которой она затрагивает достоинство личности. Как видим, пределы толкования могут быть достаточно широкие.

Во всх случаях, когда речь идет, например, о медицинских экспериментах на людях, или каких-то иных ситуациях использования человеческого организма для достижения каких-то целей и задач, например, в связи с развитием медицины появилась такая довольно серьезная и моральная, и правовая проблема – проблема о т.н. «лечебных детей». Когда дети рождаются для того чтобы сдать материал для поддержания жизни, для проведения операции для своих родственников, например, для братьев и сестер, и единственной целью св этом случае рождения ребенка является появление некого живого материала. В частности, эта проблема тоже ставитсерьезный вопрос о том, до какой степени человек может использоваться как средство для решения каких-то других задач.

Если говорить о более традиционных проблемах и более традиционных формах возможных угроз достоинству личности, то традиционно рассматривают в качестве основания, в качестве форм нарушения достоинства личности пытки и телесные наказания.В этом случае человек оказывается принуждаем через физическое воздействие, в этом случае его интеллектуальная и духовная ценность, она сводится практически к нулю, она игнорируется. Воздействуют на человека через самые животные стороны существования человеческой личности, что несовместимо с человеческим достонством. Любые пытки, любое унижающее обращение и телесные наказания, как разновидность этого унижающего обращения, не совместимы с защитой достоинства личности. В этом отношении, казалось бы вопрос о возможном применении достоинства личности, он может получить широкое применение на практике.

Однако отечественный КС достаточно редко использует понятие достоинства личности. Например, привел 21 статью в системе аргументации по делу, где ограничивалась возможность обжалования уголовног оприговора. Обязанность подчиниться неправосудному приговору, по мнению КС, нарушает достоинство личности. Белову кажется, такая логика, как минимум, не безупречна, а в отсльных случаях КС редко прибегал к аргументации, связанной с защитой достоинства личности.

Есть, правда одно Определение КС от 15 февраля 2005 года. Очень любопытное в разрезе именно конституционной защиты достоинства. Речь шла о социальных правах. Конкретно, П.Ф. Енборисова обращалась за защитой конституционного права на социальное обеспечение, потому что та пенсия, которую ей в соответствии с действующим законодательством назначило государство, по мнению заявительницы, не обеспечивало достойное существование. КС, в целом, согласился с этой позицией. Правда, это определение, т.е., по сути, никакой закон не был признан неконституционным. КС просто позитивно сформулировал мнение о том, что любые меры социальной защиты должны быть направлены на обеспечение достоинства личности. Но это не было использовано как критерий признания закона неконституционным на том основании, что он не обеспечивает достоинство личности. Социальные права не имеют столько объективных пределов, столь объективного содержания как личные и политические права, нет того конституционного или международного уровня, которое обязывало бы государство обеспечить, например, образование, здравоохранение, социальное обеспечение на том или ином уровне. Этот уровень социальной защиты, уровень позитивных обязательств государства по отношению к личности для социальных прав – самая большая и сложная проблема. В Германии, глядя на эту проблему сквозь призму достоинства личности, суды и сформулировали идею о том, что минимально допустимым уровнем социальной защиты со стороны государства должен быть такой уровень, который обеспечит достойную жизнь, достоинство личности. В том случае, если такой уровень не обеспечивается, фундаментальная конституционная ценность достоинства оказывается под угрозой.

В России такого широкого применения эта идея не нашла, и Определение КС, оно, по сути дела, единственное Определение, которое устанавливает, что есть достоинство, вернее, применяет категорию достоинства к социальным правам. В остальном КС РФ редко обращается к документации 21 статьи и, на взгляд Белова, в российском конституционном правопорядке значение этой нормы явно недооценено, значение достоинства личности как конституционной ценности и использование достоинства в качестве критерия оценки конституционности тех или иных правовых актов.

Третья группа прав, о которой мы погорим – это права, отражающие разные аспекты неприкосновенности личности.

Неприкосновенности личности в Конституции, в международных актах защищается сразу по нескольким направлениям. Во-первых, это право на свободу и личную неприкосновенность. Считается, что под ней понимается как физическая (телесная), так и психическая неприкосновенность защиты человека от какого-то нежелательного, или отрицаемого им самим воздействия со стороны других лиц. Кроме того, это защита частной жизни, личной и семейной тайны, тайны переписки, неприкосновенность жилища. По сути дела, мы можем говорить о некой сфере. О частной жизни мы еще отдельно будем говорить, потому что на международном уровне, на уровне, в частности Европейской Конвенции, это право воспринимается несколько шире, но в Российской Конституции оно фигурирует, в т.ч. и в этом аспекте неприкосновенности. Все эти нормы, все эти права закрепляют (описывают) ту сферу неприкосновенности, которая должна быть защищена. Ту сферу, в которой личность должна себя чувствовать защищенной и свободной. И это один из элементов конституционного строя.

Когда мы говорим о таких правах как неприкосновенность, здесь наиболее отчетливо проявляется негативный характер этих прав. Обеспечение прав заключается в защите от любого вмешательства, таким образом, предполагается, что никакого позитивного содержания, никакого позитивного обвязывания кого бы то ни было к чему бы то ни было, в этих правах не заложено. А, как раз, негативный элемент, связанный с защитой, он очевиден. Именно поэтому основная конституционно-правовая проблематика концентрируется вокруг вопросов: кто, когда, при каких условиях, на каких основаниях может вмешиваться в неприкосновенность личности, описанной всеми этими правами.

Отвечая на этот вопрос, мы можем сформулировать 3 требования, 3 элемента надлежащей конституционной защиты: