Социальные механизмы организации потребностей в античности и средневековье

Глубинное воздействие социальной среды на характер потребностей характерно и для периода Средневековья. Присущее мироотношению этой эпохи восприятие всего сущего как результата проявления могущественной воли Творца мотивировало консерватизм социальных связей. Каждое место в социальной иерархии рассматривалось в данном исторической формации как результат божественного воления, вследствие чего индивид «совпадал» с социальным статусом семьи, в которой он родился: «…идея о данном Богом и природном «месте» призывает человека исполнять на нем свой особый долг. Ценности человека и его жизненные запросы формируются только в сфере значимости этого места. Каждый … занимает формально «благородную» позицию, с точки зрения которой он на своем «месте» незаменим»¹¹. Человек в подобных условиях становился «корневым» – в своих потребностях и предпочтениях не отходил от жизненной стратегии сословия, к которому принадлежал от рождения. Историки экономики долгое время удивлялись, почему средневековые крестьяне по собственной инициативе тормозили развитие капиталистических отношений, отказываясь зачастую на рынке от более высокой стоимости за собственный товар, а некоторое время спустя, продавая его за меньшую. Все дело в том, что средневековый человек, как правило, не хотел предавать семейное дело, которым представители его семьи занимались из поколения в поколение; поэтому при минимальном предчувствии неблагоприятной судьбы продукта собственного труда он терял интерес к любой экономической выгоде.

Таким образом, можно заключить, что его социальное положение – принадлежность к определенному сословию – строго определяло круг его потребностей. Он мог быть узким, но главное он должен был соответствовать потребностям его родни. Уже на уровне повседневности, не говоря о публичных предъявлениях собственного статуса, человек был включен в четкий порядок церемониалов, строго следовал гастрономическим предписаниям, кодексам труда и досуга, нормам межличностных взаимоотношений, установленным для каждого сословия как негласно, так и в задокументированном виде. Так, например, все душевные муки, которые испытывает шекспировский Отелло из-за ложной неверности своей единственной Дездемоны, в универсуме Средневековья навряд-ли возможны. Здесь ситуация измены разрешалась без лишних слов, смут и аффектов. Униженный муж мог просто заявить о желании расторжения брака, а затем и легитимировать его, или немедленно прибегнуть к ряду насильственных действий. В качестве примера формирования потребностей средневекового человека сословными кодексами можно вспомнить любовь к прекрасной даме, изобретенную провансальскими трубадурами. В сферу взаимоотношений полов они перенесли модель вассальных отношений. Все хорошо известные утонченные ухаживания рыцаря за дамой разыгрывались по схеме службы вассала собственному сеньору.

Но, несмотря, на, казалось бы, всецелый диктат норм сословий над индивидуальными запросами, все-таки социальный механизм выражения собственных единичных интересов средневековый человек создал. Если случалось так, что потребности кого-либо никак не укладывались в сословные кодексы и при этом он не желал вести всецело авантюрную жизнь (стать, например, разбойником или бродягой), этот человек отправлялся в гильдии. Гильдии представляли собой свободные объединения людей, возникшие на основании промессивной клятвы. Именно она выступала альтернативным по отношению к сословным кодексом социальным механизмом контроля потребностей. Это были спонтанно образующиеся людские союзы, которые поддерживали интересы собственных участников, брали на себя обязанность их защиты от нападения извне и отмщения за своих членов, ущемленных в чем-либо. При этом гильдии исповедовали принцип христианской любви, что означало не ждущее длительных просьб оказание взаимопомощи, отсутствие лицемерия во взаимоотношениях ее представителей, а в пределе – и настоящую сердечную привязанность. В подобные союзы объединялись те, кто чувствовал свою неуместность в большом социальном мире. Это были жонглеры и нищие, прокаженные и студенты. Но следует оговориться, что собственные гильдии формировали и недовольные условиями производства и сбыта своей продукции ремесленники и купцы.

Но гильдии – это, скорее, прекрасное исключение из правила. Как мы увидели на архаическом и средневековом материале, общей тенденцией развития потребностей человека было их подчинения установленному порядку. Избавление потребностей от общих социальных штампов, развитие их нестандартности является довольно таки поздним изобретением европейской культуры. Процесс интимизации потребностей, конструирования их характера при личном участии индивида начинается лишь с конца XIV столетия.

Прежде чем перейти к рассмотрению реалий Нового времени, следует отметить, что бегство от типичности потребностей совершал и человек высокой античной культуры. Культивируя самостоятельность мышления и инициативность действия в качестве основных человеческих качеств, античная культура способствовала развитию многообразия моделей организации потребностей. Достаточно вспомнить множественность альтернатив, предложенных в этой области эллинистическими философскими доктринами. Так, эллинизм был означен провозглашенным киниками отказом от социальных устремлений и практиками автаркии (самовластия) как «довольства малым» (минимализации потребностей через возвращение к естественным наслаждениям); стоической проповедью центрирования человеческого желания на исполняемых только личным усилием делах и его избавления от стремлений к выгоде, социальному престижу и славе; реализованным эпикурейцами возвращением к простоте человеческих желаний, освобождающему существование от тяги к излишествам и восстанавливающему умение радоваться простым вещам – простой пище, телесному здоровью, наличию места и возможности сна, дружескому общению. Но, так или иначе, все античные модели воспитания потребностей должны были подготовить публичного человека. Даже после распада полисного пространства, философы, создавая руководства по воспитанию потребностей, были сориентированы на опыт совместного существования – все разработки по преобразованию потребностей предназначались, в конечном счете, для укрепления общины друзей, в череде совместных практик по-настоящему хорошо проживающих жизнь. Личностный пафос христианской вести также не привел к индивидуализации потребностей, хотя он являлся достаточным условием для нее.

Несомненно, ядром мироощущения средневекового христианина является требование индивидуального подвига во имя прославления всевластия Господа, но необходимость повторения в пространстве персонального опыта Христовых деяний здесь слита с задачей учреждения и существования особой формы совместной жизни – «общины праведников». Именно поэтому все распространившиеся в Средневековье аскетические практики преобразования потребностей не выделяют индивида, делая его вторым после Бога господином своих желаний, а, напротив, конструируют идеальную форму организации потребностей, которая выступает образцом для всех членов общины.