VI. II. Обычаи христианского погребения в старой России.

Христианские похоронные ритуалы с XVI в. были внедрены во всех частях Московского государства путем строжайшего контроля Церкви за их неукоснительным исполнением. Сторонники старых языческих обрядов объявлялись еретиками и сжигались заживо. Старообрядческое самосожжение в XVII-XVIII веках было выражением религиозного протеста и данью старославянским обычаям сожжения умерших.

Вскрытие погребений разного времени позволило проследить эволюцию погребальных обрядов. Захоронения,датированные второй половиной XIIв., представляют собой костяки, обернутые берестой. По славянскому обычаю, тело покойника обертывалось в кору, поэтому гроб вообще носил название «корсетых ». Этот обычай существовал ещё в XVв. При раскопках Московского Кремля были обнаружены захоронения второй половины XIIв с остатками деревянных гробов – долблёных колод. Для захоронений первой половины XIIв характерны погребения в дубовых гробах языческого типа, сделанных без гвоздей. Везде положение покойников одинаково; вытянутые на спине, головой на запад. Погребения в дубовых колодах были очень распространены на территории Руси. Колода представляла собой слегка отесанный массивный ствол дерева, распиленный поперек и выдолбленный внутри по контуру человеческого тела. В 1703г. был издан указ Петра I, запрещающий в определенных местах рубку леса. И постепенно на смену дубовым колодам приходят гробы, сколоченные из досок.

Кладбища обычно располагались у соборов и церквей. Знатных горожан хоронили внутри церквей. Во времена массовых эпидемий и голода захоронение проходило в братских могилах без гробов. Такие могилы называли скудельницами.

Вера в бессмертие человеческой души была одним из главных устоев, поддерживающих духовную жизнь народной Руси. Говорили « человек родился на смерть, умирает на жизнь». Смерть – это путешествие в далекий неведомый край, потому и говорится: отойти к праотцам, в иной мир, а молитва, читаемая над умирающим, зовется отходной. Что посеет человек в своей земной жизни, то и пожнёт, такое воздаяние и получит за «порогом смерти». ( Сеешь живучи, жнешь – умираючи. Смерть – злым, а доброму – воскресение ). Смерть представлялась в образе дряхлой старухи с косою в руках или даже скелета, отчего её и называли курносою.

На смерть, как на солнце, во все глаза не взглянешь. Но сама смерть не страшна . Семи смертям не бывать , одной не миновать. А страшна смерть нечаянная . Не случайно одна из постоянных молитв – о том , чтобы «привел Бог помереть своей смертью». Умереть вдали от родных, не выразив последней воли , не покаявшись в грехах – вот что устрашало дух русского человека . Бойся жить, а умереть не бойся : дольше жить- больше грешить. Сколько не живи, а умереть надо! Все там будем: кто раньше, кто позже! От смерти не бегай: все ровно не уйдешь! Избу крой, песни пой, а шесть досок паси. От жизни до смерти - один шаг. Жизнь-сказка, а смерть-развязка, гроб-коляска, покойна - не тряска, садись да катись!

Не пересказать всех поговорок-присловий о том, что неизбежного конца нечего бояться, но и смерти искать незачем: Живой смерти не ищет .Как жить не тошно, а умирать - того тошней. Горько жить - горько, а еще столько.

По понятиям русских, умирать среди семейства в полной памяти считалось благодатью небесной для человека. Наши предки верили, что если человек умирал быстро, то душа его попадала в рай, а если мучился перед смертью, значит, грехи велики, и не миновать ему ада. Полагали, что умирать легче всего на полу, куда стелили солому, а позже полотно.

Стараясь помочь умирающему, открывали, дверь, окно, печную трубу, чтобы душе было легче отлететь.

Как только человек испускал дыхание, на окна ставили чашу со святой водой и миску с мукой или с кашей. Это был некий остаток язычества, существовавший не только у русских, но и у татар. Мертвеца омывали теплой водой, надевали сорочку и завертывали в белое покрывало, или саван, обували в сапоги или башмаки, а руки складывали крестообразно.

Когда наступала смерть, родственники покойного начинали громко причитать и плакать. Это было не только естественным проявлением, но и повсеместно распространенным обычаем. Еще у древних славян считалось, что умершие могут мстить живым, поэтому, чтобы задобрить их, старались громко плакать или нанимали специальных плакальщиц - женщин, знающих множество красивых и уместных плачей для любого случая, - хоронили ли отца семейства, мать или молодую девушку. Такие «плачи», сочиненные от лица вдовы, вдовца или осиротевших детей, помогали высказать горе, облегчали душу, создавали общее настроение сострадания, жалости, единения перед лицом смерти. Вот, например, как плачет дочь по отцу:

Со восточной со сторонушки

Подывалися да ветры буйные

Со громами да со гремучими.

С молниями да со палючими;

Пала, пала с небеси звезда

Вся на батюшкину на могилушку…

Расшиби-ка ты, Громова стрела,

Еще матушку да мать – сыру землю!

Развались – кося ты, мать - земля,

Что на все четыре стороны!

Скройся – ко да гробова доска,

Распахнитеся, да белы сарафаны!

Отвалитеся да ручки белы

От ретива от сердечушка.

Разложитеся, да уста сахарные

Обернись – кося, да мой родимый батюшка

Перелетным ты, да ясным соколом,

Да слетай – кося да на сине море,

Да на сине море, да Хвалынское,

Ты обмойко, родной мой батюшко,

Со белова лица ржавчину;

Прилитии – ко ты, мой батюшко,

На свой ет да на высок терем.

Все под кутисе, да под окошечко,

Ты послушай – ко, родимый батюшко,

Горе горьких наших песенок.

Или старуха – по старику:

На кого ты, сильный мой, обнадеялся?

И на кого ты оположился?

Оставляешь ты меня, горе горькую,

Без теплова свово гнездышка!..

Не от кого – то, горе горькой,

Нету мне слова ласкова,

Нету – то мне слова приветлива,

Нету – то у меня, горе горькое,

Ни разу – то, ни писмени,

Ни поильца мне, ни кормильца…

Осталось – то я, горе горькая,

Старым – то я, старенька,

Одна то оденешенька,

Работать мне – изможенья нет.

Нет – то у меня роду – племени;

Не с кем мне думу думати;

Не с кем мне слово молвести;

Нету у меня милого ладушки.

Наши предки считали , что если покойник будет оплакан надлежащим образом, то и душе его будет покойнее, и он не станет беспокоить живых в ведениях и наяву.

В XVIII в. Петр I официально запретил «плакать» на похоронах лиц царского дома; в крестьянской среде традиция дожила почти до наших дней, а на севере России встречается и сейчас.

Очень часто женщин хоронили в «венчальной» одежде или рубашке ,которую они для этой цели держали в своих домах всю жизнь. Обычно «смертное» готовилось заранее. Достаточно широко был распространен саван - рубашка, надеваемая «на смерть». Она не застегивалась ни на пуговицы, ни на запонки, а завязывалась тесьмой или суровыми нитками. Одевать умершего во все новое не было обязательным правилом. В старину смертную одежду шили из белого холста, на руках, суровыми нитками, без узлов. Шили как бы «на живую нитку», наметочными стежками. Ткань разрывали, а не разрезали ножницами. Обязательно шили иголкой от себя, так как верили, что иначе пострадает кто-нибудь из семьи. Этот обычай - шить на покойника «вперед - иголкой» - жив до сих пор, как и обычай не мести пол в доме, пока там покойник. Существовало множество примет, поговорок ,связанных с покойником, который может забрать кого - нибудь из дома с собой: Коли ноги теплы у покойника, то зовет еще кого-то за собой. Покойник одним глазом глядит - себе спутника выглядывает. Сор из избы выметать при покойнике – вскорости всех из дома вынести.

Глаза умершего закрывали пятаками из боязни, чтобы он не высмотрел кого – нибудь и не утащил с собой в могилу. Чтобы мертвец не выходил из могилы и не бродил вокруг желищ, его связывали. Покойного, как и умирающего, ни в коем случае нельзя было оставлять одного. Необходимо стеречь его от нечистой силы, от «бесов».

Также до нашего времени сохранился обычай закрывать в доме, где лежит покойник, все зеркала плотным, желательно черным полотном. Зеркала закрывали, чтобы покойный «не увидел» никого в нем, и чтобы живые не видели в нем отражение гроба с покойным (чтобы не вспоминать и не боятся его потом). С этой же целью близкие после выноса тела из дома садились на место, где обычно сидел умерший; ощупывали у покойного ноги или пятки; придя с похорон, открывали заслонку печи и смотрели в печь. И по той же причине в некоторых местах до сих пор родственники стараются перепрыгнуть через уже засыпанную могилу.

Издавна повелось ставить намогильные камни и плиты, чтобы покойник не вышел из гроба, а вокруг могилы – высокую ограду, чтобы покойник не перепрыгнул через нее и не потревожил живых.

Страх перед покойником стал причиной происхождения обычая разбрасывания похоронной процессией еловых или пихтовых веток. Старались «завалить дорожку покойнику, чтобы не приходил и не тревожил».

Пока изготовливали гроб, тело лежало на столе. Обычно гроб делался деревянный. Когда мертвеца клали в гроб, некоторые привешивали к гробу кафтан покойника, а в рот ему клали несколько мелких монет: вдруг понадобятся в дальней дороге на тот свет.

Летом умерщих хоронили очень быстро – обычно в течении 24 часов после смерти, и нередко скончавшийся утром был уже погребен при заходе солнца.

Время похорон по обыкновению назначал священник. Хоронили, как правило, днем. Но «вынос» совершался за полусуток до похорон, к вечеру, чтобы в последнюю ночь покойник пробыл в церкви. Выносили умершего обязательно ногами вперед. Часто, для того чтобы покойный не нашел дороги домой, похоронная процессия останавливалась у первого перекрестка, и при этом гроб каждый раз оборачивали по солнцу три раза. Называлось это «путать следы». Обычно гроб несли на руках шесть человек. Это было законом уважения к умершему. Также были случаи когда гроб несли на носилках или везли на санях, телегах. В Вологодской губернии покойного везли на дровнях. Эти дровни оставлялись на погосте или в поле, или в лесу. Все сопровождавшие гроб шли с зажженными свечами, обвязав платком головы. Мертвого иногда вносили в церковь; оттуда, по совершению панихиды, выносили на кладбище.

После выноса покойного на улицу оставшиеся дома женщины мыли полы. Некоторые считали необходимым вымыть даже стены, лавки и всю посуду. Участники похоронной процессии, вернувшись с кладбища, обычно мылись в специально натопленной по такому случаю бане.

Когда гроб готовились опустить в могилу, крышку приподымали, и все должны были подходить к телу и целоваться с мертвым – впрочем, позволялось и прикладываться к гробу. Жена должна была вопить и причитать, а плакальщицы показывали свое искусство хором. Священник давал в руки мертвого отпустительную грамоту.

Зимою не спешили хоронить. Особенно знатных и богатых предавали земле иногда только на восьмой день. Тело выносили в холодную церковь, духовенство служило каждодневную литургию и панихиды целую неделю. Для бедных людей и даже среднего состояния было слишком дорого нанимать копать могилу зимой; поэтому мертвецов ставили в усыпальницы или притворы при колокольнях и там хранили до весны. Весною семейства разбирали своих мертвецов и хоронили на кладбищах. Должность копания могил занимали специальные люди, которых называли гробокопателями. Они получали плату с каждого погребения. Бедняки, которым было не на что похоронить родных, просили милостыни на погребение, и благочестивые зажиточные люди считали благополучным делом похоронить бедняка.

Кладбища располагались отдельно за городом, но часто хоронили близ церквей в селениях и посадах. По понятию русских, место для кладбища было свято, и тревожить прах мертвых считалось преступлением. Утопленников и удавленников не хоронили на кладбищах. Если они не были самоубийцами, то их хоронили в убогом доме. Такие дома существовали не только в Москве, но и в других местах. В них хоронили вообще отверженных, которые не считались достойными погребения на кладбище. Также в убогом доме без отпевания хоронили воров, разбойников, казненных или умерших от ран. Самоубийц зарывали в лесу или в поле. Военном и Морском артикуле Петра I имелась весьма суровая запись: «Ежели себя кто убьет, то мертвое тело его, привязав к лошади, волочить по улицам, за ноги повесить, дабы смотря на то, другие такого беззакония над собой чинить не отваживались».

В христианском похоронном обряде отражено древнее поверье о том, что самоубийцы, утопленники и все те, кто был похоронен без священников, превращались в вурдалаков, которые по ночам выходят из могил, нападают на людей, скот и высасывают у них кровь. Этими вурдалаками, или упырями, пугали детей и взрослых, и тем самым испытывали страх перед мертвецами.

Вообще, у всех сословий сорок дней после смерти отводилосьь на поминовение. Семья нанимала духовных людей читать псалтырь по умершим. Чтение это у многих происходило в двух местах сразу: в доме, где умер покойник, и на могиле; для этого на могиле устраивался деревянный голубещ (по В. Далю – могильный памятник, срубом, с крышей, будкой, домиком; зовут так и всякий памятник, особенно крест с кровелькой), покрытый сверху рогожею; там стоял образ, и каждое утро при зажженной свече монах или церковный дьячок читал псалтырь. Семейные носили скорбное платье черного или синего цвета, и обязательно подранное; быть одетым опрятно и прилично в это время считалось неуважением к памяти усопшего. Вместе с молитвами об усопших устраивали также поминальные обеды.

Соблюдению траура как элементу похоронно – поминального обряда придавалось большое значение. Поведение родственников в трауре говорило об их действительном отношении к умершему. Вот какие рекомендации по соблюдению траура давались еще в конце XIX в. Самые строгие правила применялись к вдове, оплакивающей своего мужа. Обычай требовал, чтобы вдова носила траур по меньшей мере в течении одного года, а именно: первые 6 месяцев глубокий и остальные 6 месяцев обыкновенный траур. Надеть цветное платье раньше этого срока значило надсмеяться над чувствами, и даже вдова, не имеющая причин оплакивать смерть мужа как большее несчастье своей жизни, никогда не решилась бы проявить такое бессердечие.

Во время глубокого траура женщины носили длинные суконные или шерстяные платья и черные перчатки с черными швами. Даже носовые платки были с черной каймой. Шляпа - с креповой вуалью, зонтик и веер черный. Во время глубокого траура недопустимы были ценные украшения.

При обыкновенном трауре креповая вуаль снималась, и вместо матовых материй можно было носить кисею. Все остальное оставалась таким же, как и при глубоком трауре.

У пожилых женщин, имевших несчастье сделаться вдовой, траур становился обычно постоянной одеждой. Им уже не следовало больше одевать светлые платья.

Вдовцу хороший тон предписывал носить траур наполовину более короткий срок, чем вдове. У него траур продолжался полгода, после чего овдовевший мужчина мог женится, и никто не осуждал его в этом случае. Во время глубокого траура вдовец носил широкий креп на шляпе. Костюм должен быть темным, не обязательно черным, но перчатки непременно – черные.

Траур по родителям принято было носить в течении года, а именно: полгода – глубокий, 3 месяца обыкновенный и 3 месяца полутраур. По бабушке и дедушке траур носили всего полгода. По дяде и тетушке 3 месяца, по брату и сестре 6 месяцев.

Во время траура необходимо было следить не только за своей одеждой, но и за своим поведением. Во время глубокого траура не следовало появляться на концертах, в театре и других увеселениях, а также устраивать у себя дома вечера и приемы. Время траура было как раз тем временем, которое оказывается в конце концов хорошим лекарем. Оно помагало смириться со своим горем, осознать утрату, найти в себе силы твердо перенести удар. И, в то же время, траур хранил человека от нескромного вмешательства в его жизнь.