Перлз Ф. - Теория гештальт-терапии
.pdf60
ственность, ясность и законченность фигуры/фона: грация и сила движений, спонтанность и интен сивность чувств. Кроме того, при «хорошем кон такте» наблюдается формальное сходство наблю даемых структур осознавания, движения и чувства в целом, а также отсутствие противоречий между разными смыслами и целями. При аналитическом и экспериментальном рассмотрении отклонений от норм «хорошего контакта» становится ясно, что они включают в себя как причинные, так и следствен ные связи со средовыми и соматическими откло нениями от нормы.
Несмотря на это, мы должны продемонстрировать, что представление о «разуме», как об уникальной изолированной сущности sui generis, не только гене тически объяснимо, но является неизбежной иллю зией, эмпирически данной в усредненном опыте.
9.Невротическая возможность на границе контакта
Давайте рассмотрим, что еще может произойти на контактной границе. Допустим, что при чрез мерной опасности и фрустрации равновесие не было восстановлено, но и не возникло вычеркивания или галлюцинации. Вместо этого возникает постоян ное неравновесное состояние с низким уровнем напряжения, постоянное ощущение опасности и фрустрации, которое рассеивается на время остро го кризиса, но никогда полностью не исчезает.
Это очень мрачная гипотеза, но, к сожалению, для большинства из нас это жизненный факт. Заметь те, что мы говорим о том, что именно двойное на пряжение низкого уровня - опасность и фрустра ция - вызывает хроническую перегрузку как
геилталъттерапии |
6↨ |
рецепторов, так и проприоцепторов. Маловероятно (хотя, конечно, возможно), что хроническая опасность и хроническая фрустрация могут долго существовать независимо друг от друга. Ведь при возникновении опасности труднее приспособить ся к полю, а значит, уменьшается и вероятность по лучить удовлетворение; следовательно, фрустрация увеличивается. Но фрустрация усиливает стрем ление к исследованию и уменьшает возможность тщательного отбора; фрустрация порождает иллю зии и чрезмерную целенаправленность, тем самым усиливая опасность. (Все терапевты, и те, которые считают наиболее важным чувство небезопаснос ти, и те, кто отдает предпочтение инстинктивной тревоге, согласятся, что подобные процессы, усили вая друг друга, неизбежно приводят к неврозу.)
Какой же характер контактной границы ведет к возможному упрощению поля при вышеописанной хронической чрезвычайной ситуации низкого уров ня напряжения? В действие приводятся обе чрез вычайные функции, произвольное вычеркивание и непроизвольная гиперактивность. Реакция в этом случае отличается от таковой на острую чрезвы чайную ситуацию: внимание перестает концентри роваться на проприоцептивных сигналах, и ощу щение «тела-как-части-себя» почти исчезает. Это происходит потому, что проприоцептивные возбуж дения являются более контролируемой частью си стемы взаимно осложняющих воздействий. С дру гой стороны, если возникает более явная внешняя Угроза, внимание обостряется и концентрируется, чтобы во всеоружии встретить опасность, даже если ее нет. Но все, что достигается с помощью такого повышенного внимания, воспринимается как не что «чуждое» и несоответствующее самоосознанию,
62
поскольку проприоцептивные функции сведены до минимума. При такой бдительности чувства (рецепторы) не тянутся активно во внешний мир, а, скорее, уклоняются от предполагаемого удара; та ким образом, если этот процесс затягивается, состо яние целенаправленной бдительности превращает ся скорее в состояние мышечной готовности, чем чувственного восприятия: человек пристально смот рит, но вовсе не видит от этого лучше, а через неко торое время начинает видеть хуже. Этому сопут ствует привычная готовность к бегству, но бегство никогда не осуществляется, и мышечное напряже ние не ослабевает.
Итак, перед нами типичная картина невроза: неосознавание проприоцептивных, а в конце концов, и рецептивных сигналов, чрезмерная произвольность и гипертонус мускулатуры. (Однако, мы хотим еще раз подчеркнуть, что такое состояние не является дисфункциональным при данной хронической чрез вычайной ситуации низкого уровня, поскольку все, что видится и чувствуется, действительно неинте ресно, поскольку чуждо, и провоцирует опасность, искушая чего-то желать; опасность действительно надвигается.)
Тем временем, однако, защитная функция созна ния (разрядка внутренних напряжений с помощью активности на границе) увеличивается до макси мума - возникают сновидения, тщетные желания, иллюзии (проекции, предрассудки, навязчивые мысли и тому подобное). Но заметьте, что эта фун кция может работать, лишь будучи изолированной от остальной системы. Сновидения спонтанны и непроизвольны, но для того, чтобы дневные мечты не перешли в действия, необходимы произвольные усилия.
10. «Разум»
При хронической чрезвычайной ситуации низ кого уровня, которую мы только что описали, ощу щения, зарождение движений и чувства неизбеж но предстают в виде «разума», уникальной изолированной системы. Давайте еще раз рассмот рим ситуацию с этой точки зрения:
1) Проприоцепция уменьшается или избиратель но вычеркивается (например, при сжимании челюстей, втягивании груди или живота и тому подобного). Таким образом, функциональная связь органов и сознания перестает ощущаться напрямую, но на возникающие возбуждения нужно «реагировать» (вот тогда-то и изобрета ются абстрактные теории, например, эта).
2)Расщепляется единство «желаемое-восприни маемое»; ощущение не выходит наружу ни до, ни после, фигура теряет живость. Вследствие этого, функциональное единство организма и среды перестает быть одновременно осознавае мым и моторным. «Внешний мир» восприни мается как чуждый, «нейтральный» и потому пропитанный враждебностью, ведь «любой чу жак - это враг». (Именно это расщепление не сет ответственность за одержимое и паранои дальное «стерилизующее» поведение позитивистской науки.)
3)Привычная произвольность и нерасслабляющееся самоограничение окрашивают весь фон осознавания и порождают преувеличенное ощу щение использования «воли», которая счита ется неотъемлемой принадлежностью самости. Когда «я хочу пошевелить рукой», я чувствую
64
волю к действию, но не чувствую свою руку; но рука двигается, следовательно, воля - это что-то, где-то находящееся, — по всей видимо сти, в уме.
4) Мечты и размышления возрастают до макси мального уровня и начинают играть непропор ционально большую роль в самоосознавании организма. Откладывающие, просчитывающие и восстанавливающие функции границы стано вятся основными и окончательными действия ми разума.
Мы не считаем, что концепции Тела, Разума, Мира, Воли, Идей являются обычными ошибками, кото рые можно исправить с помощью новых гипотез и проверок; и также не считаем, что это просто се мантически неправильное употребление терминов. Скорее, они даны в непосредственном опыте опре деленного сорта и могут потерять свою реальность и весомость лишь в том случае, если условия опы та изменятся.
Нам хотелось бы подчеркнуть важность психо логии для логики. Если определенное напряже ние нарушает непрерывность и, тем самым, изменя ет фигуру, привычно присутствующую в восприятии, то именно на этих восприятиях будут основываться логические построения данного че ловека. Обращение к новым «протоколам» не смо жет быстро и легко изменить всю картину, посколь ку они будут по-прежнему восприниматься через призму старых привычек. Поэтому социально-пси хологический характер наблюдателя должен учи тываться как часть контекста, в котором происхо дит наблюдение. Утверждать это означает признать «генетическую ошибку» и, что еще хуже, особен-
но оскорбительную форму аргументации ad hominem (применительно к человеку): однако, дело обстоит именно так.
(Из дальнейшего станет очевидно, почему пси хотерапия не является обучением правдивой теории о самом себе - как обучить ей, не опираясь на доказательства собственных ощущений обучаемо го? Психотерапия позволяет создать жизненные ситуации в экспериментальных условиях. Сами по себе эти ситуации можно считать достаточно рис кованными, поскольку это исследование темного и отъединенного в себе, однако, в то же самое время, они безопасны, так что сознательный контроль мо жет быть ослаблен.)
11. Абстрагирование и вербализация как действия «разума»
Пока мы говорили об элементарном (рудимен тарном) сознании, которое мы разделяем с грубы ми обитателями поля и леса. Позвольте теперь не сколько расцветить картину и представить более возвышенные примеры: такие, как процессы абст рагирования и вербализации (и даже писание для ученых журналов).
С психологической точки зрения, абстрагирова ние означает создание определенной относительно стабильной активности, существующей ради более эффективной мобилизации в других действиях. Это могут быть сенсорные, телесные,,образные, словес ные, идеальные, институциональные и другие виды абстракций. Абстракции — относительно фикси рованные части в целостной деятельности; внут ренняя структура таких частей остается без внима ния и становится привычной (статичность —
3-2141
66
основа движения). При этом целое интереснее ц больше, чем возможно для того, чтобы быть управ ляемым; и, конечно же, именно целое выбирает, обез движивает и организует свои части. Рассмотрим, например, тысячи фиксированных образов, которые участвуют в процессе, приводящем к тому, что чи татель обнаруживает (мы надеемся) смысл (мы на деемся) этих предложений: абстракции детской вер бализации и возможностей коммуникации, школьной посещаемости, орфографии и домашних заданий; типографий и изготовления книг. Эти об разы состоят также из стиля и жанра произведе ний литературы, из ожиданий аудитории; из архи тектуры и расположения читальных залов; из знания, считающегося при академическом обучении само собой разумеющимся, и допущений, принятых как безусловные. На всем этом мы практически не задерживаемся, поскольку главным для нас явля ется приводимый аргумент. Можно было бы обра тить на них внимание, но это ни к чему, если толь ко нет помех, типографских ошибок или штампов в книге, неуместных шуток или плохого освеще ния, или, скажем, растяжения мышц шеи. Все это - общее место. (Абстракция, по определению, эффек тивна и «нормальна»; однако нельзя отрицать, что фактически к «буквально тысячам абстракций» — а количество и образует различие, — неизменно прибегает жесткое обучение и функционирование, вербализующий характер, который действительно не может быть внимательным к целостному собы тию, а только к теории.)
Предположим теперь, что источник, находящий ся на дне словесной абстракции, в ранних своих частях, где символическая речь близка к невербаль ному воображению и чувству, и крикам - предпо-
ложим, что на этом элементарном уровне источ ник должен сохраниться, стертый из осознания и обездвиженный. Затем появляются связи, на ко торые индивидуум не может обращать внимание. Например (возьмем пример из работ Вашингтон ской Школы Психиатрии), у ребенка, который учит ся говорить, злая мать. Он обнаруживает, что не которые слова, или темы, или даже лепет сам по себе являются опасными; это заставляет его иска жать, скрывать или подавлять свою экспрессию. В конечном счете, он запинается, а затем, поскольку это слишком смущает его, преодолевает этот де фект и учится говорить вновь, используя другие, не предусмотренные для этого части рта. Обще принято положение, что история речевых привы чек важным образом иллюстрирует расщепление личности человека. Но мы здесь хотим привлечь внимание не к судьбе личности, а к судьбе речи. По мере того, как расширяется его опыт в обще стве, искусствах и науках, говорящий создает бо лее широкие и возвышенные словесные абстракции. Этого не произойдет в том случае, если человек все еще стирает осознание и парализует выражение низ ших довербальных связей. Тогда он будет иметь не полноценный контакт с актуальным функциони рованием высших абстракций, как в том, что они значат для него, так и в том, чем они являются в действительности. Абстракции, контакт с которы ми нарушен, безусловно, имеют смысл, они даже существуют, но, в конечном счете, не имеют силы. Они «умственные».
Основное предположение сделано. Важность для субъекта (например, степень весомости, которая позволяет некоторым свидетельствам выделяться из поля, быть замеченными или пропущенными им)
з-
68
никогда не может быть сведена к определенному поведению или явлению. Другие наблюдатели мо гут заметить вещи, которых он не замечает, но, к сожалению, они вовлечены в общий заговор про тив него и относятся с презрением к его «личным» предпочтениям, не являющимся частью природной системы. Он изначально академически приучен приходить к консенсусу, однако, не может допус тить, что остаток смысла есть ничто; он знает, что это — кое-что. Prima facie, эти буквально беспоч венные, но не пустые абстракции чувственно пред ставлены в «сознании», возможно, в «личном» со знании. Наряду с волей, они составляют основное доказательство разума.
В зависимости от собственного характера, он со вершает различные «подгонки» абстракций к дру гому опыту и договоренностям. (Заметим, что этот разум чрезвычайно занят разрядкой напряжения в процессе спекуляций.) Отмечая несоизмеримость своих абстракций и внешнего мира, он может обра щаться к различным уловкам: имея сухой и бес страстный синдром позитивиста, он находит их аб сурдом, и все больше презирает себя. Будучи одержим эйфорической поэтической манией, он вос принимает это расхождение как черную метку, вру ченную внешнему миру, и отдает мир своим идеям путем их рифмования. Человек с гештальт-толсто- кожестью (Gestalt pachydermatitis) барахтается в болоте грязной терминологии. И так далее.
12. Психосоматические болезни
«Неизбежное заблуждение» хронической чрез вычайной ситуации низкой интенсивности, состо ящее в том, что существует такая вещь, как «ра-
зум», становится более пугающим, когда некто на чинает страдать от психосоматических болезней.
Прочно укорененный в своем любящем или пре зирающем разуме, человек не осознает, что произ вольно контролирует свое тело. Это — его тело, с которым он имеет определенные внешние контак ты, но это — не он; он не чувствует себя. Заметим теперь, что он имеет много поводов поплакать. Од нако, расстраиваясь почти до слез, он никогда не «чувствует себя плачущим», и не плачет: потому, что он за долгое время отучил себя осознавать, как он мускульными усилиями подавляет эту функ цию и отключает чувство - когда-то давно слезы приводили к стыду или даже побоям.
Вместо этого, он теперь страдает от головной боли, одышки или синусита (так что поводов плакать стало гораздо больше). Глазные мышцы, горло и диафрагма обездвижены для того, чтобы предотвра тить экспрессию и осознание начинающегося пла ча. Но эти самоскручивания и самоудушения, в свою очередь, увеличивают возбуждение (боли, раздра жения или стремления к бегству), которое, опять же, должно быть скрыто, ведь для человека более важны искусства и науки для его разума, чем ис кусство жизни и дельфийское самопознание.
В конце концов, когда он становится совершен но больным, с серьезными головными болями, аст мой и приступами головокружения, удар настигает его со стороны абсолютно чуждого ему мира, из его собственного тела. Он страдает от головной боли, от астмы, и т. д.; он не говорит: «Я сам являюсь причиной моей головной боли и задержек дыха ния, хотя и не знаю, как я делаю это или почему я Делаю это».