Глава 6. Компонент социализации

Как было замечено в предисловии, обычно считается, что любые различия в поведении полов основаны на разнице в социализации мальчиков и девочек: их награждают за подобающее их полу поведение, принятое в этом обществе, и наказывают (или, по крайней мере, выражают свое негативное отношение на словах) в тех случаях, когда их поведение считается подходящим для другого пола. Считается, что родители являются главными действующими лицами в “социализирующей драме”, особенно в ранние годы, так как в этот период только они являются теми, в чей власти управлять событиями в деятельности их детей. Некоторые вещи родители могут делать достаточно неосознанно, например, они учат маленькую девочку скромно сидеть, когда она карабкается ближе к ним на диван. По-видимому, родители руководствуются стереотипными знаниями и убеждениями о том, что подходит для ребёнка данного пола, и согласно этому учат детей. А также, вероятно, родители находятся под влиянием представлений о будущем детей и ожиданий относительно того, какими они хотят видеть сына или дочь.

В широком смысле гендерная социализация включает не только направляющее формирование соответствующего поведения родителями и другими агентами, но также приобретение ребёнком собственных стереотипов. Однажды узнав, что считается подходящим для их пола, согласно теории, дети будут использовать эту группу знаний и убеждений для регулирования своего поведения, чтобы соответствовать установкам половых ролей. Одним из путей осуществления этого является предпочтение детьми образцов поведения того же пола в большей мере, чем образцов поведения другого пола, тем самым они идентифицируют себя, имитируют, принимают определённые половые образцы поведения, которые, как они полагают, соответствуют характеристикам их пола. Подобный вид самосоциализации описан в следующей главе. Я хотела бы просто отметить главную предпосылку такого влияния социализации половых ролей. Она лежит в основе требований, которые взрослые каждого поколения передают новому поколению – своим детям - посредством воспитания, примеров, гендерной культуры, т.е. убеждений, мифов и правил соответствующего полового поведения, определяющих то конкретное общество, в котором растут дети.

В этой главе я рассмотрю, что же известно о дифференциальной социализации детей обоих полов, чтобы увидеть, существуют ли различия, которые могли бы вероятней всего приводить к тому, что дети предпочитают играть с детьми своего пола либо придумывают различные виды игр также в группе одного пола. Так как подобное происходит в довольно раннем возрасте, обратим внимание главным образом на родителей как агентов социализации, по-разному воздействующих на мальчиков и девочек, а также на представления родителей о гендере, как они могут соотноситься с гендерными явлениями, которые я собираюсь объяснить. В конце этой главы я рассмотрю контексты социализации вне семьи, как они вписываются в общую социально-образующую картину.

Как же мы узнаем, способствуют ли социализирующие действия родителей гендерной дифференциации в социальных отношениях детей с ровесниками? Определенно, они способствуют, если родители в основном относятся к детям обоих полов по-разному, принимая во внимание некоторые аспекты социального поведения. Мы могли бы предположить, что увидим соответствующие различия при сравнении общих отличий в социальном поведении мальчиков и девочек. Т.е., если родители чаще поддерживают агрессивное поведение у мальчиков, а на подобное поведение у девочек реагируют негативно, то мы могли бы предположить, что обнаружим больше конфликтов и борьбы среди мальчиков в их половых группах. Но это сравнение средних величин не даст полной картины. Для того, чтобы доказать роль родительской социализации, нам пришлось бы показать, что те мальчики, чьи родители в большей степени допускают агрессивное поведение у своих детей (или в меньшей степени наказывают за него), чаще дерутся в группе сверстников. А если же выбор мальчиком группы сверстников или его поведение в такой группе не имеет отношения к тому, как его воспитывали родители, то фактически объяснить агрессивность в группе мальчиков сложно. Как минимум, нам пришлось бы рассмотреть возможность того, что характеристики однополых детских групп не определяются индивидуальными характеристиками отдельных детей, составляющих группу.

Разделение под давлением

У нас поразительно мало информации о том, оказывают ли родители непосредственное давление на маленьких детей, чтобы они играли с детьми своего пола. Когда родители дают возможность ребенку поиграть с другим ребенком, большую роль, вероятно, играет удобство: самым подходящим ребенком может оказаться ребенок, живущий по соседству, или ребенок друга. В любом случае пол другого ребенка не является определяющим фактором. И конечно, пол детей в пределах семьи – дело случая, дома дети играют с братом или сестрой, которые ближе им по возрасту независимо от пола. Просто безопаснее отправлять маленьких детей поиграть на улице где-нибудь по соседству (обычно с инструкциями о том, как далеко от дома можно уходить). В таком случае у детей есть некоторый выбор детей, близких по возрасту, но только если там достаточно детей, чтобы кого-то предпочесть для игры. Такой выбор делают сами дети, а не их родители. Я не вижу систематических сообщений о том, что случается, когда родители идут с маленьким ребенком в парк или на детскую площадку – направляют ли родители детей к детям того же пола. Мои собственные наблюдения и наблюдения тех молодых родителей, которых я спрашивала об этом, таковы, что родители в парках обычно просто говорят: “Сходи поиграй с другими детьми”. При этом они дают детям свободу в выборе деятельности и социальных сочетаний и вмешиваются лишь тогда, когда детям угрожает какая-либо неприятность или опасность.

Обычно кажется, что дети проявляют интерес к товарищам по игре того же пола без всякого давления со стороны взрослого. Конечно, некоторые дети могут начать опасаться детей другого пола в результате предупреждений со стороны родителей. Если двух- или трехлетняя девочка приходит, плача, к взрослому из-за того, что группа мальчиков толкнула ее, мы можем с легкостью представить, как взрослый говорит ей: “Может, тебе лучше держаться подальше от мальчиков. Они слишком грубые”. (Трудно представить подобные предупреждения, данные мальчику по поводу игры с девочками). Было бы трудно различить эффект таких предупреждений от эффекта непосредственно детского опыта происшествий с противоположным полом, который ведет к предостережениям взрослых. В любом случае в огромном массиве исследований социализации нет выводов, приводящих к простому определению того, что взрослые убеждают маленьких детей избегать противоположный пол по какой-либо причине.

До сих пор существует очевидность противоположного. Кажется обоснованным предположение, что родители не играют активной роли в выборе своими детьми товарищей по игре того же пола, когда дети маленькие настолько, что нуждаются в том, чтобы их родители устанавливали для них игровые возможности.

Когда дети становятся старше, некоторые родители, вероятно, особенно отцы, могут начать беспокоиться, если сын проявляет признаки “неженки”. Если мальчик отдает предпочтение игре с девочками, часто обоими родителями и мальчиками это воспринимается как проявление изнеженности. Вероятно, в таком случае, если этих родителей интересовала мужественность сына, то они пытались склонить его к игре с другими мальчиками. Однако, у нас нет прямого доказательства того, что они делают подобные попытки или преуспели в этом.

Стереотипы родителей

Мы все знаем: первое, что спрашивают родители, когда рождается ребенок: “Мальчик или девочка?” (хотя сегодня многие родители заранее знают ответ, сделав внутриутробное ультразвуковое сканирование). В исследовании, сделанном в 70-х годах, родителей, которые впервые увидели своего новорожденного через окно больницы, просили описать ребенка. Хотя новорожденные мальчики и девочки в этом исследовании не отличались по объективным параметрам размера и активности, родители видели своих новорожденных мальчиков крепкими, сильными, настороженными и с крупными чертами, в то время как дочерей видели маленькими, изящными, нежными с красивыми чертами (Rubin, Provenzano, and Luria, 1974). Эти реакции родителей указывают, что с самого начала то, как родители ощущают своих младенцев, сильно зависит от их представлений о женственности и мужественности. Открытия этого исследования наводят на мысль, что на то, как родители реагируют на своих детей, могут во многом влиять их убеждения, а не фактические характеристики ребенка.

Вслед за этой ранней работой ряд исследователей опрашивал взрослых о малознакомом младенце или начинающем ходить ребенке, который был представлен либо мальчиком, либо девочкой. В этих исследованиях выбирался ребенок, чья внешность не отличалась по половому признаку. Так что один и тот же ребенок мог быть назван для одних наблюдателей мальчиком, для других - девочкой. Достоинство этого вида исследования в том, что если взрослые по-разному реагируют на ребенка в зависимости от произвольно присвоенного исследователем гендерного ярлыка, то мы можем быть уверены в том, что восприятие и убеждения взрослых в большей степени, чем фактические характеристики ребенка, являются причиной дифференциации. В некоторых исследованиях взрослые наблюдатели смотрели видеокассету двигающегося ребенка, их просто просили описать ребенка и сказать, как бы они вели себя с ним. В других исследованиях взрослый общается с реальным младенцем, которому дается гендерный ярлык.

Ранние исследования выявили, что гендерный ярлык определяет разницу в реакциях взрослых. Например, Ю.Кондри и С.Кондри (Condry, and Condry, 1976) обнаружили, что, когда взрослым показывали расстроенного ребенка, они скорей всего называли его состояние гневом, если считали, что это мальчик, и страхом, если считали, что это девочка. Однако, совсем новые работы не обеспечивают сильную поддержку точке зрения того, что гендерный ярлык сам по себе имеет такое большое влияние на ответы взрослых. Стерн и Карракер (Stern, and Karraker, 1989) пересмотрели 23 исследования гендерных ярлыков. В некоторых случаях взрослых попросили охарактеризовать младенца на видеокассете, названного либо мальчиком, либо девочкой. В других случаях взрослый общался с реальным ребенком. Среди них было относительно мало примеров, когда определенные характеристики, даваемые взрослыми младенцу, изменялись в зависимости от примененного гендерного ярлыка. И когда эффект ярлыка обнаружили в данном исследовании, то в других исследованиях при назывании такой же характеристики он обнаружен не был.

Результаты были довольно последовательными относительно игрушек, типизированных по полу, которые взрослые давали младенцам. Половина исследований показала, что “девочкам” чаще давали куклы, а “мальчикам” мужские игрушки, такие как футбольные мячик или молоток. Но на число взаимодействий с младенцем, теплоту и отзывчивость со стороны взрослого, проявляемых касанием, улыбками, беседой с ребенком, гендерный ярлык не влиял.

Мы должны помнить, что эти исследования задают взрослому искусственные, придуманные ситуации. Хотя в некоторых исследованиях у взрослых были собственные дети, а у многих нет, в любом случае они наблюдали или играли не со своим ребенком. Возможно, гендерные стереотипы родителей имеют совокупное влияние и проявляют себя в основном во взаимодействии родителей с детьми в повседневной жизни. Или возможно, наоборот, хорошие родители знают индивидуальность ребенка, и тогда реальные характеристики ребенка могут влиять на многие их реакции больше, чем стереотипы относительно того, каким ребенок должен быть, если он женского или мужского пола. Нам необходимо перейти к более естественным ситуациям, в которых родители взаимодействуют со своими малышами. И насколько это возможно, нам нужно выйти за рамки таких глобальных измерений, как “число высказываний” или “всеобщая отзывчивость” к ребенку, а контролировать то, о чем говорят родители с детьми и на какие особенности поведения детей они реагируют.

Если мы обнаружим, что родители по-разному реагируют на сыновей и дочерей, то, конечно, это может быть результатом различных настроений, потребностей или реакций мальчиков и девочек, что и привело к разнице отношений со стороны родителей. Однако, по крайней мере, первые два года “любопытствующее” поведение детей во многих отношениях мало соответствует их полу. Поэтому родители действительно по-разному относятся к младенцам в зависимости от их пола, то, вероятно, вывод такой – они делают это из-за их собственного предвзятого мнения и с целью обучения.

Взаимодействия взрослых и детей

Общие сравнения родительского отношения к дочерям и сыновьям

Существует множество трудов, когда исследователи посещали дома, наблюдали и записывали детали реакций родителей и детей друг на друга в их повседневной жизни. Кроме того, родители приносили своих малышей в лаборатории, где взаимодействия родителей и детей могли наблюдаться в стандартных условиях. В рецензии 1974 года на основную часть исследований, которые существовали на тот момент, Жаклин и я пришли к выводу, что родители одинаково относятся к детям того и другого пола (Maccoby, and Jacklin, 1974). Мы не обнаружили всеобщую тенденцию родителей к дифференциации мальчиков и девочек в отношении количества проявлений теплоты, их отзывчивости на инициативы детей, высказываний детям или число ограничений их действий. Единственная существенная тенденция – это то, что девочкам чаще предлагали куклы, чем мальчикам, а мальчикам дают что-нибудь более грубое. Хьюстон в своей рецензии 1982 года пришла к таким же заключениям.

Литтон и Ромни (Lytton, and Romney, 1991) в своем более позднем всестороннем обзоре исследовательской литературы не обнаружили разницы в обращении родителей с сыновьями и дочерями относительно общего числа взаимодействий, количества высказываний в адрес детей, теплоты, воспитания, чуткости или ограничений.

В еще более позднем мета-анализе Липер и его коллеги сосредоточились в основном на разговоре между родителями и детьми и обнаружили, что матери больше разговаривают с дочерьми, чем с сыновьями. Отцы недостаточно были исследованы в этом отношении, чтобы определить, относятся ли они по-разному к дочерям и сыновьям. Но родители относились к сыновьям и дочерям почти одинаково, когда нужно было быть убедительными или покровительствующими по отношению к ним.

Также интересен тот факт, что исследование не показывает какой-либо последовательной тенденции в поощрении родителями независимости или самоуверенности больше у мальчиков, чем у девочек или в восприятии эмоциональной привязанности больше в девочках, чем в мальчиках. Таким образом, родители не проявляют того, что социализируют детей в соответствии с распространенными гендерными стереотипами.

Литтон и Ромни выявили тенденцию (пограничной силы):родители больше стимулируют в мальчиках моторную активность и обращаются с ними более грубо. Ясно, что явная сфера дифференциации родителями соответствующей полу деятельности определяется гораздоуже: посредством предложения детям игрушек, типизированных по полу, или позитивной реакции на соответствующую полу деятельность (такую, как игру мальчика с молотком, девочки с посудой) и негативной - на несоответствующую полу деятельность.

В Стенфордском продолжительном исследовании трех групп детей с рождения до 6 лет я и Жаклин наблюдали взаимодействия родителей со своими детьми (обычно матерей, но иногда и отцов) в возрасте 9, 12, 18, 33, 45 месяцев и 6 лет. В одних случаях наблюдения проводились в лабораторных игровых комнатах, а в других в доме семьи. Иногда родителей просили заниматься с детьми простыми, соответствующими возрасту занятиями, иногда детей занимали свободной игрой в присутствии родителей. Кроме того, с родителями проводили интервью (просили заполнить анкеты) по поводу их манеры общения с маленькими детьми. Кратко суммируем. Существует небольшое количество постоянных различий в обращении с сыновьями и дочерьми в первые два года жизни ребенка. Родители не делают различий в отношении любви и отзывчивости, которую они выражают своим детям, когда те требуют внимания и заботы. Во время простых занятий с детьми 12, 18 месяцев матери в равной степени одобряли, давали указания и сыновьям, и дочерям (Maccoby, Snow, and Jacklin, 1984). Было выявлено одно различие – при выборе игрушек родители чаще предлагали куклу дочери, чем сыну. Мы посетили дома, где были дети в возрасте 45 месяцев, и принесли с собой ряд игрушек. Одни игрушки были типизированы по полу, а другие нейтральные. Каждый родитель играл 15 минут со своим ребенком и принесенными игрушками. Оба родителя больше предлагали мускулинные игрушки мальчикам, а фемининные девочкам, дети также выбирали игрушки, типизированные по полу. Темы игр, которые разыгрывались совместно родителями и детьми, также были ориентированы на пол ребенка.

Очевидно, что типы игрушек и темы игр, предлагаемые детям, создают разницу в игре взрослого и ребенка. Липер и Глисон (Leaper, and Gleason, 1996) провели ряд игр детей дошкольного возраста и с их родителями (отдельно с матерью и отдельно с отцом). Одна часть этих игр была посвящена отбору игрушечной машинки (маскулинная деятельность), а другая часть - более фемининной деятельности: игра с поставками для игрушечной бакалеи. Характер разговора между родителем и ребенком зависел от игровой деятельности, но вербальные взаимодействия не зависели от пола ребенка. Пара больше обменивалась информацией по поводу набора игрушек по сценарию, и родители в основном вербально управляли ребенком во время сбора машинки. Это исследование наводит на мысль, что предложения детям различных игрушек приводят к усвоению различных типов тем и сценариев игры и, таким образом, может подразумевать определенный опыт взаимодействий мальчиков и девочек, приобретенный во время игры. Во время наших посещений родителей и детей в возрасте 45 месяцев у них дома, родители, играя с сыновьями, чаще выбирали игрушки, подразумевающие активную игру (например, футбольный мяч). Несомненно, отчасти вследствие этих выборов родители играли более бурно с сыновьями, а не с дочерьми. Такая пара, как папа с сыном, демонстрировала самый высокий уровень грубости: их игра была в три раза более бурной, чем между матерями и дочерьми (Maccoby, and jacklin, 1983). Наши исследования следуют за более ранней работой, указывающей, что различная социализация родителями мальчиков и девочек в раннем возрасте принимает форму предложения игрушек, типизированных по полу. Эти предложения стереотипно поддерживают темы игр, соответствующие полу. Они также выражаются в виде более бурной игры с мальчиками, нежели с девочками. Мы обнаружили, что с маленькими мальчиками и девочками родители обращаются очень похоже, если это касается проявления любви, степени требований и ограничений, числа позитивных, негативных или нейтральных взаимодействий, отзывчивости, когда дети просят внимания или помощи.

Помогает ли различие домашней социализации, суммированной выше, объяснить гендерную сегрегацию или характеристику двух культур, созданных в мужских и женских группах? Конечно, юолее активные занятия родителей с мальчиками могут предрасполагать мальчиков к бурной игре друг с другом. Мы видим, что бурная манера игры мальчиков способствует гендерному разделению. Но эти предполагаемые связи пока не были найдены. Число бурных игр между родителями и их 45 месячными детьми, которые наблюдались в Стенфордском исследовании, не соответствовало числу шумных игр, которые мы записали с этими же детьми дошкольного возраста на следующий год.

Другая весьма правдоподобная возможность – это “давление” со стороны родителей, т.е. они поощряют игры, соответствующие полу, дают игрушки, типизированные по полу, негативно реагируют на проявления изнеженности в поведении мальчика и проявления хулиганства у девочки. Это “давление” поддерживает формирование поведения, соответствующего полу, и предпочтения в детях каждого пола. Эти типы поведения и предпочтения приводят к тому, что дети склонны играть с детьми их пола и усваивают отличительные стили игры в своих однополых группах. Эти связи кажутся столь очевидными, что удивительно, как трудно было обнаружить эмпирические доказательства для них. В наших наблюдениях за общением родителей с их 45-месячными детьми я и Жаклин обнаружили, что частота, с которой родители предлагали детям игрушки, типизированные по полу, или играли в игры, соответствующие их полу, не соотносилась с числом предпочтений детей играть с игрушкой, соответствующей их полу (Jacklin, DiPietro, and Maccoby, 1985). И на самом деле, в детском саду дети не обязательно выбирают те же игрушки, что у них есть дома, чаще их интересуют новые материалы. Итак, тот факт, что родители предлагали дома кукол девочкам и машинки мальчикам, не означает, что их дети будут особенно интересоваться этими игрушками, когда пойдут в детский сад, где существует больший выбор.

Негативные открытия нашего лангитюдного исследования не являются безусловными. Наша выборка 45-месячных детей была маленькой, и хотя игры проходили в естественной домашней обстановке, ситуация задавалась искусственно и могла не показать того, что происходит в повседневной жизни. Нам необходимо подтверждающее (или опровергающее) доказательство других выборок детей и других видов ситуаций. Но я и Жаклин не единственные, кто обнаружили незначительную связь или её отсутствие между тем, какими становятся дети и полообразующими факторами, представленными дома в качестве традиционных родительских позиций деятельности: разделение труда по дому или дифференцированные по полу реакции на поведение детей. Эти негативные открытия предупреждают не делать непроверенных предположений о том, что опыт ребенка при взаимодействии с родителями будет усвоен им как устойчивая индивидуальная черта и автоматически перенесен в игры ребенка со сверстниками. Эта черта называется маскулинностью или фемининностью.

Наказание и утверждение власти родителями

В нашем обзоре ранее существующих исследований мы описали, что мальчики чаще получают физические наказания, чем девочки. Литтон и Ромни в своем обзоре также показали тенденцию применения физического наказания как средства контроля мальчиков, нежели девочек. Эта разница особенно проявилась за пределами Северной Америки, хотя не американских исследований было мало, чтобы назвать их безусловными.

Уайтинг и Эдвард (Whiting, and Edwards, 1988) дают более полную картину межкультурных открытий. Они говорят, что такая форма контроля как утверждение власти, включающая физическое наказание, чаще применяется к мальчикам в большинстве исследованных ими культур, но не во всех. Главное исключение - это деревня в Индии, где мальчиков ценили гораздо выше, чем девочек, баловали и больше защищали. Исследования в Западных странах также показали, что чаще родители утверждают власть на сыновьях, чем дочерях. Работы обнаруживают, что в отличие от девочек на мальчиков чаще реагируют негативно, им чаще дают указания в повелительной форме (что отличается от обоснованной просьбы или кооперативного общения) и более простые запреты.

Вайтинг и Эдвард предлагают прямое объяснение использования такого утверждения власти в социализации мальчиков:

Срез культур и возрастных групп показал, что мальчики меньше уступают мамам, чем девочки. Таким образом, мальчики могут требовать больше контроля – твердого, сильного, точного “структурирования” - потому что они в среднем менее чувствительны к нуждам других и, следовательно, менее уступчивы и отзывчивы к указаниям своих матерей. Но это не означает, что мальчики неконтролируемы, а скорее то, что они получают от матерей более навязчивую и властно-ориентированную контролирующую модель, чем девочки (1988, p.128).

Очевидно, что родители склонны реагировать на плохое поведение своих детей. К жалобам, сопротивлению, требованиям, непослушному и разрушительному поведению, взрывному характеру применяют повелительные типы указаний и иногда принудительные меры, включающие наказание. Если бы плохое поведение в действительности было более обычным для маленьких мальчиков, то более повелительная реакция родителей по отношению к ним была бы понятна. Такая ситуация проявилась в одном из Стенфордских исследований, когда отцы и их 12-месячные дети наблюдались в приемной. Отцы почти в два раза больше высказывали запретов младенцам сыновьям, чем дочерям, но эта разница всецело объясняется тем фактом, что мальчики гораздо чаще пытались дотронуться до запрещенных объектов (Snow, Maccoby, and Jacklin, 1983). Удивительно, что мальчики озорничали гораздо чаще, чем девочки в столь раннем возрасте. Как мы увидели в пятой главе², не ранее конца второго года начала третьего мы видим сильное расхождение между полами в понятиях неконтролируемого, импульсивного поведения, которое, как ожидается, вызовет негативные, повелительные реакции родителей, хотя могут существовать некоторые признаки такого расхождения в раннем возрасте. В любом случае существует значительное расхождение между мальчиками и девочками в возрасте 2-4 лет относительно плохого или необдуманного поведения: родители больше указывали мальчикам и наказывали их. На самом деле, в своих наблюдениях за двухлетними детьми и матерями дома Минтон, Каган и Левине (Minton, Kagan, and Levine, 1971) обнаружили, что матери становились более повелительными к сыновьям только тогда, когда мальчики не исполняли “мягких” инструкций, данных ранее. Кроме того, родители, конечно, могут чувствовать, что мальчикам более присуща жесткость, и мальчики могут воспринять строгую дисциплину без всякого рода физической или психологической травмы, от которой девочка может пострадать.

В пятой главе я предположила, что если девочки раньше мальчиков начинают себя контролировать, в то время как мальчики демонстрируют высокий уровень упрямства и импульсивного поведения после двух лет, то это расхождение, по крайней мере частично, берет начало в биологическом созревании. Мы должны также учитывать другие возможности. Фагот и его коллеги (Fagot, 1985) наблюдали детей, играющих в группах, дважды: в возрасте 13 месяцев и еще раз примерно через год. В 13 месяцев мальчики и девочки пытались в равной степени общаться с взрослыми воспитателями, используя одинаковые средства привлечения внимания. Но воспитатели чаще отвечали на сообщения девочки, если она использовала жесты, мягкие прикосновения или применяла голос (в основном бормотание), в то время как мальчики успешней привлекали внимание, если жаловались, плакали, кричали, сильно тянули воспитателей за одежду или волосы. Через год мальчики использовали еще более негативные методы коммуникации, в то время как девочки полагались на более позитивные коммуникационные действия, включающие элементарную речь. Очевидный смысл этого в том, что более настойчивые методы мальчиков в двухлетнем возрасте вполне могут быть результатом реакций на них воспитателей, когда им было 13 месяцев. Воспитатели внушали детям обоих полов различные коммуникативные стили. И конечно, если мальчики “обучались” быть более настойчивыми, неудивительно, что это способствовало бы принудительному обращению между родителем и ребенком, и родители приняли бы более жесткую тактику по отношению к мальчикам, нежели к девочкам.

Фагот и его коллеги предполагают, что существует достаточно короткий отрезок времени, - возможно, это первая половина второго года, -во время которого родители и воспитатели придают определенные, типизированные по полу,тенденции поведения у детей. Таким образом, эти тенденции впоследствии прочно закрепляются и не подвержены изменениям, когда реакции родителей уже менее дифференцированы по полу. Я скептически отношусь к тому, что результаты социализации и ее эффекты могут ограничиваться временем таким образом. Тем не менее, этот вопрос остается открытым.

Тот факт, что родители применяют более твердые, повелительные или карательные тактики к своим маленьким сыновьям, чем к маленьким дочерям, не говорит окончательно, что это приводит к утверждению родителями власти к своим сыновьям и дочерям. В некоторых отношениях родители больше утверждают власть по отношению к дочерям. Например, Липер и его коллеги (1989) сообщают, что отцы менее уступчивы по отношению к своим дочерям дошкольного возраста, чем к сыновьям. Что-то вроде этого обнаружили и мы с Жаклин в наших 45-месячных домашних наблюдениях (Maccoby, and Jacklin, 1983). Несколько исследований сообщают, что матери стараются контролировать или управлять поведением маленьких дочерей больше, чем поведением маленьких сыновей, предоставляя девочкам меньшую автономию. Это напоминает нам то, что мы видели во второй главе³: учителя более свободно вмешиваются в деятельность групп девочек, нежели мальчиков. Здесь есть несколько интересных вопросов. На самом ли деле матери чувствуют себя слабыми, чтобы управлять сыновьями? Позволяют ли они мальчикам доминировать в большей степени, чем девочкам? Ожидают ли они более серьезной провокации от сына прежде, чем действовать? Отступают ли они от требований и попыток учить, когда мальчик сопротивляется больше, чем девочка? Поддерживают ли они эго мальчика (и таким образом уполномочивают его) через выражение восхищения исполнения того, что по отношению к девочке вызывало бы только обычную реакцию родителей? Пока что в литературе существуют только провоцирующие намеки на то, что процессы такого рода могут работать, но подозреваю, что они случаются между матерью и сыном и могут на самом деле быть всеобъемлющими и влиятельными.

Если родители по какой-либо причине используют более властные стили беседы с мальчиками, чем с девочками, то понятно, что это может быть перенесено в стили коммуникации, которые наблюдаются в группах мальчиков-ровесников. Использование мальчиками больше, чем девочками, повелительных требований и конфликтной стратегии поведения со своими сверстниками может быть прямым отражением тех видов коммуникаций, к которым они привыкли, взаимодействуя со своими родителями. Дело в том, что не достает прямой информации. В конце концов, не все мальчики подвергаются дома различным уровням повелительной коммуникации со стороны родителей, которые выше тех уровней, что испытывают девочки. И являются ли они в основном теми мальчиками, которые пристрастны к такому стилю общения в группах со своими сверстниками, чьи родители обращались с ними повелительно? Мы не знаем. Если нет, то нам необходимо выяснить, как излишество повелительного общения, направленное “некоторыми” родителями на “некоторых” мальчиков, переходит в групповой процесс среди сверстников.

Разговор с детьми об эмоциях

Выше я определила склонность родителей к использованию властного коммуникативного стиля больше с сыновьями, нежели с дочерьми. Недавно появилось еще одно различие в исследованиях видов коммуникаций, происходящих между родителями и детьми обоих полов: склонность родителей (возможно, особенно матерей) больше говорить об эмоциях с маленькими дочерьми. Джуди Дан с коллегами (Dunn, Bretherton, and Munn, 1987) записали разговоры между матерями и детьми (в возрасте 18-24 месяцев) и определили, о чем говорят матери с этими очень маленькими детьми. Исследователи были особенно заинтересованы разговором о переживаниях. Рассматривались несколько таких переживаний: расположенность или неприязнь к событию, человеку или предмету; быть испуганным, удивленным, печальным расстроенным или злым; выражать сочувствие или заботу.

Дан с коллегами приводят несколько примеров того, как матери обращаются к переживаниям. В одном примере ребенку напомнили о споре с мамой за завтраком, когда ребенок не хотел есть кашу, предложенную мамой. Мама сказала: “Ты ведь плакал, не так ли? Мы сильно поспорили”. В другом случае, язык переживаний матери был в ответ на собственные представления ребенка о таком языке: ребенок хотел шоколадное печенье. Когда мама отказала, ребенок сказал: “Почему? Я устал!” Мама ответила: “Ты устал? О!”

Употребление матерью языка переживаний с мальчиками в возрасте 18 месяцев составляло только около две трети от частоты употребления его с девочками того же возраста. В то время как детям было 24 месяца, разница была больше: теперь матери говорили о чувствах с дочерьми 3,3 раза в час, по сравнению с 1,6 разом с сыновьями. В свою очередь, девочки чаще использовали язык переживаний (или начинали разговор), чем мальчики в возрасте 24 месяцев <…>

Cклонность матерей обращаться к социоэмоциональным темам с девочками была подсчитана в работе Дж.Сметаны (Smetana, 1989). Она наблюдала детей в возрасте 26 и 37 месяцев с матерями дома и отметила, что когда дети капризничали (делали то, что сталкивалось с правами или благополучием других членов семьи), матери были склоны говорить с девочками о том, что они огорчают других. Эта техника родителей иногда называется “индукцией, ориентированной на другого”. С мальчиками матери чаще просто повышали на них голос и требовали прекратить.

Также следует отметить, что хотя родители и говорят об эмоциях больше с девочками, девочки в свою очередь также больше говорят с родителями об эмоциях, чем мальчики. Разговор об эмоции – это двусторонний процесс, и иногда трудно сказать, кто из членов диады больше способствует началу и поддержанию разговора между родителем и ребенком об эмоциях.

Что же подразумевает тот факт, что в парах родителя с дочерью чаще возникает разговор об эмоциональных состояниях, чем в парах родителя с сыном? Может ли это иметь значение в том виде культуры, которую девочки формируют в своих игровых группах? Понятно, что может. Два длительных исследования (Dunn, Braun, and Beardsall, 1991; Dunn, Braun, Slomkowski, Tesla, and Yungblade, 1991) доказывают, что дети, которые проводят свои ранние годы в семьях, где родители часто говорят с детьми об эмоциях. Став старше, они способны лучше распознавать эмоциональные состояния других людей и принять перспективы других людей, чем дети, с которыми не говорили так много об эмоциях. Оказывается, что чувствительность к эмоциональным состояниям других людей должна содействовать такому виду кооперативной, взаимной беседы, чаще наблюдаемой в группах девочек, чем мальчиков. Но у нас нет доказательства того, что те девочки, чей опыт в разговорах об эмоциях с матерями больше, наиболее активны в установлении кооперативных норм в беседах с девочками. Такое доказательство сильно подкрепило бы эту связь в нашем случае.

Мы также должны знать, что понимание эмоций других людей не всегда может приводить к кооперативному, эмоциональному взаимодействию, вместо этого оно может содействовать умению дразнить или манипулировать другими детьми. Пока что мы не можем быть уверены, является ли ранний разговор об эмоциях фактором, лежащим в основе большего использования менее конфликтной, сотруднической беседы в однополых группах, хотя это очень вероятно. И мы не можем быть уверены, была ли это готовность девочек к такому разговору в раннем возрасте или большая готовность матерей поощрять девочек к такому разговору, или и то и другое, что отражается в последующих отношениях с ровесниками.

Обучение мальчиков не показывать чувства

Родители не только меньше говорят с мальчиками о чувствах. Очевидно, что они активно сдерживают эмоциональные проявления мальчиков. Джин Блок (Block, 1978) суммировала исследования в ряде северных европейских стран, так же как и Соединенных Штатах, обнаружив, что мальчики значительно чаще, чем девочки являются объектами родительского давления не плакать и не выражать чувства. Исследование Дж. Блок обнаружило, что родители дошкольников довольно активно пытались “урегулировать” эмоциональные проявления сыновей. В пятой главе мы увидели, что девочки делали большой прогресс в раннем и дошкольном возрасте в урегулировании своих собственных эмоциональных состояний, чем мальчики. Таким образом, вероятно, что родители применяют дополнительное регулирующее давление к мальчикам частично потому, что их сыновья были более подвержены импульсивным, эмоциональным взрывам. Однако родители полагают, что для мальчиков особенно важно не показывать слабость, уязвимость или ребячество, что подразумевает плач и другие проявления слабого эмоционального контроля. Дополнительное давление на мальчиков эффективно. Этот факт определяет в своей статье Д.Бак (Buck, 1975): к шести годам матери гораздо легче могут “понять” эмоциональное состояние дочерей, чем сыновей.

Обмен эмоциональными состояниями

Хотя родители говорят об эмоциях больше с дочерьми, это не означает, что они выражают различные эмоции по отношению к дочерям и сыновьям. Как было отмечено ранее, родители проявляют нежность как к маленьким сыновьям, так и к маленьким дочерям, одинаково добры и заботливы в том отношении, что одинаково отзывчивы к просьбам дочерей и сыновей о внимании или помощи. Большинство исследований родительской отзывчивости к младенцам и начинающим ходить детям сделаны с матерями, но то, что известно об отцах, показывает, что они тоже заботятся как о маленьких дочерях, так и о маленьких сыновьях, проявляют одинаковое количество отзывчивости и любви к ним. Однако, измерение родительской отзывчивости и любви является единственным способом счета; исследователи расценивают поведение родителей отдельно от синхронного поведения (или от эмоционального состояния родителей и ребенка). Недавно возрос интерес к эмоциональному взаимодействию, к разделению позитивных эмоций родителем и ребенком. Существует утверждение, что матери устанавливают более близкие или тесно связанные эмоциональные отношения с дочерьми, чем с сыновьями (Chodorow, 1978), и такая точка зрения могла бы быть поддержана, если бы наибольшая частота позитивной эмоциональной взаимности была проявлена в паре мать-дочь.

Ряд исследователей пытались увидеть, вовлекали ли матери детей одного пола в большей степени, чем другого в систему сопереживающих отношений. Используя детальные наблюдения взаимодействий матерей с младенцами и начинающими ходить детьми, исследователи наблюдали, чтобы увидеть, подбирают ли матери свои эмоциональные выражения к выражениям ребенка. C.Липер предполагает, что такой подбор может на самом деле быть больше между матерями и дочерьми, чем между матерями и сыновьями, но только в контексте традиционно женских занятиях.

В общем, подбор эмоций или взаимное воздействие не проявляется в большей степени между матерьми и дочерьми, чем между матерьми и сыновьями. Исследования младенцев, проведенные Д.Хевилэнд и С.Малатеста (Haviland, and Malatesta, 1982) сообщили, что матери соответствовали таким выражениям эмоций сыновей, как интерес, удивление, радость, больше, чем дочерей. Троник и Кон (Thronick, and Cohn, 1989, p.83) также обнаружили, что существовало большее соответствие/ синхронность матерей младенцам-сыновьям, чем младенцам-дочерям. Но когда Мартин (Martin,1981) оценивал степень, до которой матери соотносят интенсивность (и изменения интенсивности) переживаний, он не отметил никаких половых различий. В Стенфордском исследовании две группы детей в возрасте 18 месяцев наблюдались во взаимодействии с матерями, и в обеих выборках число позитивных обменов между матерью и ребенком было почти одинаковым (и отличались незначительно) для мальчиков и девочек.

Кочанска с коллегами (Kochanska, Aksan, and Koenig, 1995; Kochanska, 1997) работали с детьми. которые были значительно старше. Они наблюдали случаи взаимодействий примерно 100 матерей с их детьми в возрасте 33 и 46 месяцев. Согласно их исследованиям, пара мать с ребенком часто проявляет позитивные эмоции одновременно. Ребенок в других ситуациях будет больше проявлять, как называет Кочанска, “согласие”, т.е. будет следовать матери с готовностью или спонтанно. Более того, эти исследователи полагают, что если дети в том возрасте, когда начинают ходить, имеют высокий уровень опыта обмена позитивным воздействием, то годом позже они будут более готовы к соединению или “внедрению” взрослых норм поведения. Группа Кочанской обнаружила, что девочки значительно чаще соглашаются и поддаются. Означает ли это, что девочки гораздо чаще, чем мальчики, разделяют позитивные эмоциональные состояния с матерями? К удивлению, нет. По крайней мере, не в выборке Кочанской, т.к. эта форма обмена была измерена. Эпизоды разделения позитивных чувств обычно были одинаковыми как в парах матери с дочерью, так и в парах матери с сыном в возрасте 33-х и 44-х месяцев.

Межкультурные исследования также не показали большую сплоченность матери с дочерью. Дора Диен (Dien, 1992) описывает отношения между матерью и сыном в китайском обществе как более близкие, чем отношения между матерью и дочерью. У Уайтинга и Эдвардза (Whiting, and Edwards, 1988) не было точных взаимных подсчетов пар матерей и детей, но у них были подсчеты так называемой “общительности”, которая имеет двусторонний позитивный эффект. В различных культурах, которые они изучали, матери были в равной степени “общительны” с маленькими сыновьями и дочерьми. Как мы видим, эти исследования показывают, что преобладает равная степень взаимодействующей синхронности с младенцами и начинающими ходить детьми обоих полов. Возможно, это относится и к дошкольникам, хотя доказательств для этого возраста не достаточно. Несмотря на то, что до сих пор нет доказательств гипотезе Чодороу, что матери создают более сопереживающие или тесные отношения с дочерьми, чем с сыновьями в ранние годы посредством соотнесения эмоциональных состояний к младенцу и начинающему ходить ребенку.

Доклад Кочанской отражает некоторые более ранние исследования, показывающие, что когда воспитывают, сопереживают и когда существует высокий уровень позитивных отношений между матерью и ребенком – это связано с высоким уровнем сопереживания и заботы о других. Это не универсальное открытие, но взятое вместе вместе с более поздней работой Кочанской, оно подчеркивает вероятность того, что маленькие девочки более открыты, чем маленькие мальчики к воздействиям родителей (особенно, возможно, матерей). Если бы связь между матерью и дочерью была показана более близкой, более взаимно отзывчивой, чем связь между матерью и сыном, что пока не было выявлено, не было бы необходимости предполагать, что мать активней вовлекает в связи свою дочь, чем сына. Снова и снова нам кажется, что мы сталкиваемся с вопросом вроде того, что первоначально, курица или яйцо. Что первоначально определяет последующие отношения между матерью и ребенком, давление социализации матери или характеристики ребенка?

Являются ли отцы более активными в гендерной социализации, чем матери?

В некоторых исследованиях кажется, что отцы играют роль мужчины-сверстника для сыновей: иногда они реагируют на сына так, как они общались с другими мальчиками, когда сами были маленькими. Такие родительские реакции возникают, когда мальчик очень маленький. Сравните ответ отца на начинающего ходить мальчика, когда тот падал и ударялся:

Мама говорит: “Иди сюда сладенький. Я тебя пожалею”.

Отец: “Крепись. Перестань вопить” (Gable, Belsky, and Crnic, 1993).

Возможно, этот отец думает о будущем времени, когда его сын вынужден будет справляться с высмеиванием cо стороны других мальчиков, если он станет “плаксой”. Или, возможно, отец просто реагирует так, как должен реагировать на любые проявления мужской слабости. В любом случае, он играет более активную роль, чем мать в попытке привить сыну типично мужские манеры поведения. Мы видим то же самое в той работе, где мы сравниваем реакции матерей и отцов на своих детей в дошкольном возрасте, когда дети проигрывают сценарий, соответствующий полу или не соответствующий. Д.Ланглойс и А.Даунс (Langlois, and Downs, 1980) установили две игровые комнаты. Одна была оборудована “маскулинными” игрушками (военная игра, гараж машин, ковбойское снаряжение), а другая “фемининными” игрушками (кукольный дом, посуда, одежда). Ребенок играл в одной из этих комнат, каждая мать и отец ребенка были введены в игру ребенка, реакции родителей наблюдались. Когда отец видел, что его сын занят фемининными занятиями, он в 5 раз сильнее проявлял негативную реакцию, чем в тех случаях, когда видел, что дочь играет с маскулинными игрушками. Матери же наоборот, были менее негативны, чем отцы к кросс-половому поведению мальчика и одинаково реагировали на то, что дочь или сын ведут себя “не соответственно их полу”.

М.Сигал (Siegal, 1987) суммировал результаты 39 исследований, в которых можно было сравнить отцов и матерей относительно их отношения к сыновьям и дочерям. Не все исследования были последовательными, но тенденция была очевидна: отцы на самом деле больше, чем матери, делали различие между сыновьями и дочерьми. Различительное родительское поведение отцов часто принимало форму более строгого, негативного и конфронтационного отношения к мальчикам. Но в некоторых исследованиях были также и другие тенденции: некоторые сообщали, что отцы больше интересуются мальчиками или играют с ними в более бурной или “подвижной” манере (Power, 1994). Когда мальчики достигают возраста начальной школы, отцы гораздо чаще берут их (чем дочерей) на спортивные события или играют с ними в мяч. В то же время отцы менее симпатизируют проявлениям зависимости со стороны сына, чем со стороны дочери (Russel and Russel, 1987).

Отцы могут также играть более значительную роль, чем матери? в “феминизации” дочерей, хотя это менее понятно. В 1960-х гг. Е.Хетерингтон (Hetherington, 1967) исследовала домашние обстоятельства, обуславливающие становление маленьких девочек особенно “женственными”. Она обнаружила, что отцам таких маленьких девочек нравились женщины, и они проявляли одобрение хорошеньких платьев и причесок, милых и привлекательных манер своих дочерей. С тех пор не было большого интереса к этому аспекту отцовства, но нет причин полагать, что связь между отцовским одобрением женственности и развитием гендера маленьких девочек сейчас менее сильная, чем 30 лет назад.

Мое главное заключение таково, что отцы больше, чем матери пытаются воспитывать своих сыновей. Отцы также сохраняют позицию лидерства по отношению к своим сыновьям. Отцы, разделяющие обычную модель мужской гомофобии, могут сами отчасти отдаляться от эмоционального взаимодействия с сыновьями. В некоторой степени отцы проявляют участие в вовлечении мальчиков в мужскую культуру сверстников. В то же время существуют уравновешивающие силы: отцы, конечно, знают, что их сыновья так же как и дочери маленькие и уязвимые. Таким образом, отцы сыновей грают две роли: как родитель с ребенком и как мужчина с мужчиной. Кажется вполне обоснованным то, что с младшим ребенком в большей степени должна преобладать роль родитель-ребенок. В любом случае, отцы явно чувствуют сильные узы к обоим – и сыну и дочери: узы любви и узы родства основаны на необходимости обучать, защищать и заботиться. Такие вещи мало зависят от пола ребенка, оба родителя во многом одинаково обращаются с ними.

Мы увидели, что отцы, по крайней мере, при некоторых обстоятельствах больше утверждают власть над сыновьями, чем над дочерьми. Здесь подразумевается, что с дочерьми они “мягче”. Это может означать, что они считают мальчиков более крепкими, способными выдержать резкость, боль или что с ними необходимо обращаться, как будто они и есть крепкие, чтобы сделать их такими. Существует едва проявляющаяся модель поведения: склонность отцов к особо сильному давлению на сыновей, запрещая им проявлять слабость и признаки изнеженности. Кроме того, когда дети вырастают до младшего дошкольного возраста, каждый родитель склонен вовлекать ребенка того же пола в деятельность, присущую данному полу: матери больше вовлекают девочек в приготовление пищи (Chodorow, 1989), а отцы вовлекают сыновей в активный и зрелищный спорт. В неиндустриальных обществах отцы больше вовлекают сыновей в мужские занятия.

Краткое изложение и комментарий

Во многих отношениях культура детей отличается от культуры взрослых. Культура детей гораздо больше гендерно-сегрегирована, чем культура взрослых. А также содержание детских игр передается от одного поколения детей к другому, а не от взрослых к детям. Стили взаимодействия также различны: особенно среди маленьких детей взаимодействия являются более “физическими” (особенно среди мальчиков) и краткими, чем среди взрослых. Мы можем обнаружить, что есть много такого, происходящего на детских площадках, что невозможно понимать как результат давлеющей социализации, оказываемой взрослыми.

Когда мы пытаемся понять воздействие таких агентов социализации, как взрослые на гендерную дифференциацию в детстве, необходимо учитывать следующий факт, приведенный в этой главе, что во многих отношениях взрослые почти одинаково относятся к детям обоих полов. Мы увидели, что реакция людей на незнакомого младенца или начинающего ходить ребенка не зависит от их предположений относительно того, является ли ребенок мальчиком или девочкой. В основном, то же самое можно сказать и о том, как родители обращаются со своими собственными сыновьями и дочерьми: они одинаково отзывчивы к мальчикам и к девочкам, одинаково нежны к ним, одинаково ограничивают их и требуют от них. Такие заключения вызваны большим количеством исследований, в которых наблюдались родители либо дома, либо в игровых лабораторных пространствах, - как они взаимодействовали с сыновьями и дочерьми, начиная с младенчества до среднего дошкольного возраста.

Мы не видели процесс, в котором родители поощряют развитие различных, крайне типизированных по полу, личных качеств у сыновей и у дочерей: мы не видим моделей социализации, приводящих к тому, что девочки становятся более пассивными, зависимыми или общительными, а мальчики более настойчивыми. И действительно, дети обоих полов не очень различаются в глобальных личных качествах.

Однако в этой модели полного сходства, можно увидеть определенные тенденции гендерной дифференциации. Родители мягче относятся к маленьким дочерям в смысле физического обращения и склонны скандалить с маленькими сыновьями. Они также утверждают власть в отношении сына, когда им нужно получить выполнение требования. С девочками родители больше говорят об эмоциях, межличностных событиях и причинах происшествий. Родители позитивней реагируют на поведение детей, соответствующее их полу, которое определено достаточно узко. Т.е. многим родителям нравится видеть девочку, играющую с куклами, притворяющуюся, что она готовит, надевает наряды или примеряет мамины туфли на высоких каблуках, или видеть маленького мальчика, играющего в ковбоя или с грузовиком и плотническими инструментами. Действительно, родители обычно дают детям типизированные по полу (наряду с нейтральными) игрушки, и как мы увидели, родители поддерживают различные виды игр с детьми обоих полов. А также, многие родители склонны негативно реагировать на занятость ребенка деятельностью, которая, по их мнению, не соответствует их полу. Такие негативные реакции в основном направлены на мальчиков: оба родителя мягче относятся к проявлениям мальчишеских особенностей в поведении дочери, чем “неженки” в сыне. Отец строже, чем мать реагирует на межполовую активность в своих детях, особенно в сыновьях. Когда дело доходит до разграничений по полу, девочкам дается больше свободы, чем мальчикам.

Должна заметить, что большинство различий в реакциях родителей по отношению к сыновьям и дочерям незначительны по величине (хотя, конечно, небольшие воздействия могут накапливаться и со временем действовать, как снежный ком): отношения родителей мальчиков и девочек во многом совпадают, хотя исследования непоследовательны в своих находках. Исключением является разговор об эмоциях с детьми, исследования до сих пор велись последовательно от одного к другому. Но даже в отношении этой черты социализации разница между полами не начинает приближаться к бинарной модели, установленной в партнерских отношениях.

Нет доказательства тому, что родители оказывают прямое давление на выбор маленьких детей играть с детьми в основном того же пола. По крайней мере, в современных индустриальных обществах родители не делают этого. В домашней обстановке родители не устанавливают модель полового разделения, которое принято в обществе. Конечно, дифференциальная родительская социализация может приводить к гендерной сегрегации другим путем: если все или большинство родителей усиливают в девочках один набор характеристик и в мальчиках другой, то вероятно, дети начнут обнаруживать, что другие дети того же пола что и они, больше совместимы благодаря общим характеристикам. Ранее я отметила, что, например, бурная игра с родителями может предрасположить мальчиков к бурной, беспорядочной игре с другими мальчиками, которые, вероятно, были одинаково социализированы. Но небольшое число имеющихся доказательств до сих пор не поддерживает этот сценарий. Например, современное исследование не показывает, что число скандалов родителей с сыном связано с числом бурных, беспорядочных игр в будущем этого ребенка с ровесниками или с предпочтением ребенка играть с мальчиками.

Когда это касается типизированного по полу давления родителей, например, предоставления игрушек, соответствующих полу, очевидно, что те дети, которые наиболее подвержены такому давлению, могли бы легче усваивать типизированные по полу предпочтения игрушек, занятий, и затем выбрать игру с детьми тех же предпочтений – с детьми того же пола. До сих пор усилия открыть такие связи не были удачны. Кажется, что отдельные дети в основном идут играть в группы, сегрегированные по полу. На самом деле, их партнерские предпочтения по игре кажутся вполне независимыми от того, как выбор игрушек и занятий типизирован по полу.

Суммируем первый главный пункт: домашняя социализация, возможно, играет лишь незначительную роль в гендерной сегрегации. Оказывается, что индивидуальные предпочтения детей одного пола -партнеров по игре - не связаны с тем, был ли подвержен ребенок большему или меньшему типизированному по полу давлению со стороны родителей.

Говоря о стилях взаимодействия, которые развиваются в мужских versus женских игровых группах, домашняя социализация, возможно, имеет значительное воздействие, хотя, как я покажу ниже, в этом трудно быть уверенным. Кроме большого количества скандалов, которые родители устраивают сыновьям и отчасти более терпимой позиции родителей к дракам мальчиков с ровесниками, родители используют более повелительный стиль поведения (включающий физическое наказание сыновей). И очевидно, мальчики учатся тому стилю общения, который родители используют по отношению к ним (Carli, 1995). Эта дифференцированная по полу деятельность родителей может воспитывать грубые, повелительные стили взаимодействия, которые мальчики проявляют в игровых группах. Таким же образом более частые разговоры родителей с дочерьми об эмоциях могут побуждать девочек к неконфликтным стилям, ориентированным на других людей, которые наблюдаются в женских игровых группах.

Суммируем второй важный пункт: возможно, домашняя социализация является более важным фактором в формировании стилей взаимодействия, которые дети развивают в игровых группах одного пола, чем в создании гендерной сегрегации <..>. Те характеристики, которые развиваются в детях обоих полов при взаимодействии с родителями, в какой-то степени могут переноситься на манеру взаимодействия с партнерами по игре одного и того же пола.

В отношении асимметрии третий важный пункт: родители, особенно отцы, проявляют большее давление на мальчиков, чтобы они были “маскулинными”, чем на девочек, чтобы те были “фемининными”. Такое поведение родителей может способствовать асимметриям, отмеченным во второй главе: мальчишеские группы сильнее и активней в проведении гендерных границ, сильнее давят друг на друга, чтобы не быть женственными. Однако не совсем ясно, каким образом оказывание большего, типизированного по полу давления родителей на мальчиков может приводить к отстранению их от родителей, так же как и от девочек.

Отметим слово “возможно” во втором пункте. Существуют некоторые вопросы, которые не позволяют нам быть уверенными в связях между социализацией дома и стилями взаимодействия в группах ровесников. Главная трудность – это вопрос о том, кто на кого влияет. В случае утверждающего власть давления родителей на мальчиков имеет место обоснованная причина полагать, что это случается, потому что мальчики чаще влезают в неприятности и они менее отзывчивы, чем девочки на мягкие формы родительского давления. Подобно этому, с мальчиками могут играть более бурно, т.к. они каким-то образом вызывают такую игру. В случае разговоров с детьми об эмоциях может существовать некая готовность девочек присоединиться к такому разговору или, по крайней мере, слушать его, что поощряет матерей так разговаривать с дочерьми. Возможно, когда родители приспосабливают свое поведение к выделению характеристик детей, то это не столько первоначальные характеристики, сколько какие-то воздействия отношений родителей к детям, которые переносятся в группы ровесников? Я утверждаю, что взаимодействие всегда является двусторонним, каждый участник взаимодействия родителя с ребенком влияет друг на друга<...>.

Еще одна проблема состоит в том, что существуют трудности в переводе индивидуальных характеристик детей в групповой процесс. Вероятно, родители оказывают влияние только на своего собственного ребенка. Семьи значительно различаются в том, насколько строго воспитывают родители, различаются моделью и типизированными по полу стилями взаимодействия. Если родители влияют на игровые стили, возникающие в игровых группах детей одного пола, то должно быть, что те дети, чьи родители поощряли эти стили, становятся законодателями стиля в детских группах. Существует очень мало исследований по истории социализаций тех детей, которые становятся лидерами или законодателями стилей в детских группах. Из работы В.Чарлсворта и П.Ла Френиера (Charlsworth, and LaFreniere, 1983) нам известно, что когда группа из четырех детей соревнуется за что-то ценное, то мальчики дошкольного возраста, которые лично стоят во главе, побеждают, используя стратегии мужского стиля: толкаются, угрожают, командуют. Если бы мы могли показать, что эти доминирующие мальчики вышли из тех семей, которые чаще использовали физическое наказание, больше скандалили со своими детьми, давали им только маскулинные игрушки или поощряли постоять за себя, даже если это требовало драки, тогда мы могли бы замкнуть цепь доказательств, ведущую от родительской социализации к половой дифференциации стилей взаимодействия. Пока у нас недостаточно доказательств, чтобы позволить нам установить эту связь. Существующие корреляционные исследования не показали ясных связей между тем, что отдельные родители делают в сфере типизированного по полу давления, и тем, как сильно их собственные дети способствовали типизированным по полу стилям общения, которые характеризуют сегрегированные по полу группы ровесников.

Джудит Харис (Harris, 1995) предложила теорию групповой социализации. Она утверждает, что элементы культуры переходят от родителей как группы к детям как группе, и затем группа детей социализирует друг друга. Характеристики групп сверстников происходят от того, чему их научило поколение родителей. Но если отдельная пара родителей привила детям модели поведения, которые не соответствуют происходящему в большей культуре, то ребенок усвоит характеристики, приписанные этой большей культуре. Харис иллюстрирует этот процесс обращаясь к ребенку-иммигранту, изучающему новый язык – язык, отличный от того, на котором говорят дома. Этот ребенок слышит язык или диалект, на котором говорят в группе ровесники, это язык или диалект, которому большинство членов групп ровесников научились у своих родителей. Но передача – это групповой процесс, а не индивидуальный<..>..

Нам необходимо больше знать о том, как групповые стили взаимодействия возникают из характеристик отдельных детей, которые составляют группу. Существует ли критическая масса, т.е. достаточное количество детей, которые разделяют определенный стиль, выученный ранее, чтобы эти дети могли преуспевать в социализации других детей, а их стиль взаимодействия проникать во взаимодействия всей группы? Или это тот случай, когда дети, которые становятся законодателями стиля в группе, являются теми, кто были социализированы так, что стиль взаимодействия, представляемый ими, наилучшим образом соответствует некоторой лежащей в основе склонности, которую разделяют большинство представителей данного пола? Или же наилучшим образом соответствует стереотипам, широко представленным в культуре, что касается и соответствующих полу образцов поведения? Ясно, что это важные вопросы в программе исследований.

Самое время вновь отметить, что мой доклад пока далек от того, чтобы быть культурным скачком. Большинство исследований, на которых базируется мой доклад, были проведены с детьми в современных индустриальных обществах. В меньших, в более традиционных социальных группах различающее воспитание мальчиков и девочек может начинаться гораздо раньше и быть более мощным<..ю>. В менее индустриальных культурах сегрегация может поощряться через назначение различной домашней работы мальчикам и девочкам. Таким образом, они находятся в разных сферах: девочек домашняя работа держит ближе к дому, в то время как работа мальчиков, пасущих скот, держит их на расстоянии от дома. Мой доклад указывает на меньшую роль социализирующего давления взрослых в современных индустриальных обществах по сравнению с другими культурами.

Хотя я обратила внимание на различные стили взаимодействия, возникающие в мужских и женских игровых группах, но я очень мало сказала о содержании детской игры. Здесь важно культурное влияние. В Индии маленькие девочки используют любой подручный материал: землю, песок, тесто, и притворяются, что приготавливают tortillas и готовят их на выдуманном огне в каменном очаге. В Мексике девочки играют с молотой кукурузой и делают маисовые лепешки; в Соединенных Штатах притворяются, что делают шоколадное печенье и пекут его в электрической или газовой печи. Очевидно, что содержание детской игры происходит из сценариев, предоставляемых взрослой культурой; родители могут быть главными, но не единственными, кто дает им сценарии, которые выучиваются. Определенные аспекты мужской игры, такие как битвы, героические сражения, могут быть межкультурной универсалией или чем-то вроде этого, содержание сценариев зависит от того, какое оружие присутствует в данной игре и каких культурных героев знают дети.

Как мы увидели в начале этой главы, распространенной точкой зрения является, что мальчики и девочки расходятся в социальном поведении, т.к. взрослые по-разному к ним относятся и таким образом прививают им разные привычки, предпочтения и умения. Эта концепция является частью более общего взгляда на социализацию детей, которая проходит как процесс посредством передачи взрослыми каждому новому поколению детей тех правил, ценностей и убеждений, которые управляют социальным поведением той культуры, где растут дети. С этой точки зрения социализация происходит через воспитание отдельных детей. Характеристики групп – это некая сумма характеристик или усредненная характеристика отдельных детей, составляющих группу. Существует ряд причин, чтобы назвать данный подход неудовлетворительным. Во-первых, как мы увидели, культура детей во многих отношениях не является прямым отражением культуры взрослых. Далее, гендерная сегрегация – феномен, требующий объяснений, это отличающиеся мужская и женская культуры детей, что является групповым процессом. Мы увидели, что процессы семьи полностью не переходят в групповые процессы сверстников. Но наиболее важно то, что распространенная точка зрения на социализацию является также и статичной. Она не берет в расчет культурные изменения.

В ХХ веке мы увидели неординарные изменения в половых ролях и в отношениях между полами. Мы знаем, что некоторые социальные силы претерпели изменения: широко распространенная доступность контрацепции, образование женщин, найм женщин на работу, идеологические изменения, воплощенные в изменениях женских прав. Каждое новое поколение систематично отличается от поколения родителей. Мы можем видеть эту ситуацию почти как недостаток социализации, если мыслим в основном в понятиях межпоколенной передачи.

Означает ли это, что я не принимаю в расчет “социализацию”, как силу, определяющую гендерную социализацию? Нет, хотя это означает, что я утверждаю более ограниченную роль родителей в социализации, чем это сделали другие. Ясно, что сверстники также играют социализирующую роль. В действительности они могут быть более активными носителями социальных изменений, чем поколение родителей. (В конце концов, многие дети достигают компьютерной грамотности или навыков в видео-играх благодаря ровесникам и отчасти старшим молодым людям, которые ближе к их возрасту, чем от компьютерно-неграмотных родителей и бабушки с дедушкой.) Но могут быть и формы прямой передачи изменяющейся гендерной идеологии и изменяющихся культурно-гендерных обычаев, которые обходят обоих родителей и ровесников.

Мы уже увидели, поведением детей управляет не только то, чему они были непосредственно научены, но и выводы, сделанные через наблюдения окружающей культуры. Определенные культурные взгляды на гендер воплощены в мифах, играх, историях и в повседневной жизни. Они “в воздухе”, и дети их могут получить из множества источников<…>.

Перевод А.Бородиной и В.Успенской