Дороти Е. Смит - Женская перспектива как радикальная критика социологии

Когда Джин Бриггз⁵ проводила этнографическое исследование способов структурирования и выражения эскимосами своих эмоций, то, что она узнавала и наблюдала, прояснялось для нее в контексте реальных развивающихся отношений между нею и семьей, в которой она жила, а также другими членами группы. Ее объяснение помещает ее знание в контекст этих взаимоотношений. Чувство привязанности, трения и ссоры были живой фактурой, из которой она почерпнула то, что впоследствии описала [в своих трудах]. Она разъясняет нам, как этот контекст структурировал ее знание, и как то, что она узнала,.. стало доступным ее наблюдению. Бриггз говорит нам о том, что, как правило, отбрасывается за ненадобностью [традиционным] антропологическим или социологическим нарративом. Несмотря на то, что социологическое исследование необходимо является социальным отношением, мы научились не обращать внимания на свое собственное в нем участие. Мы возвращаем себе лишь объект [полученного в результате этого исследования] знания, как будто все образовалось само собой. Социология не дает нам возможности увидеть, что указанное выше отношение двустороннее. Альтернативная социология должна быть рефлексивной⁶, то есть сохранять в себе присутствие, заботы и опыт социолога как носителя знаний и первооткрывателя.

Начать с непосредственного опыта и вернуться к нему как ограничению или “тесту” на адекватность систематического знания означает начать с того [места], где мы размещаемся телесно. Реальность нашего повседневного мира уже социально организована. Окружающая нас обстановка, оборудование, “окружающая среда”, расписания, события и так далее, наряду с предприятиями и рутинами акторов, социально сконструированы, конкретно и символически организованы еще до начала наших практических действий. Начав с нашего исходного и непосредственного знания о мире, социология предлагает способ сделать его социально организованные реквизиты доступными наблюдению, а затем проблематизировать их.

Здесь мне хотелось бы пояснить: когда я говорю об “опыте”, то использую этот термин вовсе не в качестве синонима для термина “перспектива”. Предлагая социологию, основанную на фактическом опыте социолога, я отнюдь не ратую за потакание своим внутренним впечатлениям или еще чему-либо, что делает себя самого единственным фокусом и объектом [исследования]. Подобные субъективистские интерпретации “опыта” сами по себе являются аспектами той организации сознания, которая его раздваивает, перенося нас в царство разума и пряча при этом конкретные условия и практики, от которых оно зависит. Мы никогда не выйдем за пределы наших голов, если примем это [царство] как нашу единственную территорию. Исследование социологом нашего непосредственно познаваемого мира как исследовательской проблемы, скорее всего, и есть тот самый способ, за счет которого мы сможем открыть и по-новому взглянуть на общество изнутри. Она [социолог] начинает со своего первоначального, еще не выраженного словами знания и внутреннего анализа тех действий, посредством которых делает его досягаемым, доступным для наблюдения и понимания того, как оно работает. Ее цель состоит не в многократном повторении того, что она уже (по умолчанию) знает, но в изучении с его помощью того, что происходит извне и самым тесным образом связано с реальностью.

7. Наше знание о мире дается нам теми способами, посредством которых мы вступаем в отношения с объектом познания. Однако в этом случае объект нашего знания есть [его] “субъект” или от него проистекает. Конструирование объективной социологии как авторитарной версии того, каким образом происходят те или иные вещи, делается с позиции и как часть практик управления нашим обществом. Оно до сих пор зависит от классовых и половых оснований, которые дают социологии возможность уйти от проблемы различного восприятия и познания нашего общества с разных точек зрения внутри этого общества. Наша профессиональная подготовка учит нас игнорировать напряжение, возникающее в тот момент, когда проводится промежуточная работа: например, обычные проблемы, с которыми сталкиваются респонденты, когда им приходится подгонять свое собственное знание о мире под вопросы, задаваемые в ходе интервью. Женщина-социолог не может спокойно переносить подобное игнорирование, поскольку обнаруживает, если угодно, в точности такое же напряжение в своем отношении к науке в целом. Живучесть привилегированной социологической версии (или версий) зиждется на субструктуре, заранее дискредитировавшей и лишившей права голоса тех, кто познает общество по-другому. Объективность социологической версии зависит от особой связи с другими [субструктурами], которые помогают социологу оставаться вне опыта других и не требуют от нее осмыслить этот опыт как имеющий ценность для исследования.

Не так давно, проезжая в поезде по Онтарио, я увидела семью индейцев – женщину, мужчину и трех детей, которые стояли на горном отроге над рекой и смотрели на проносящийся мимо поезд. В этот момент – поезд, те пять человек, виднеющиеся по другую сторону оконного стекла, - меня осенило. Я поняла, что могу рассказать об этом случае, как он был на самом деле, без прикрас, однако мой рассказ как описание строился бы целиком на моей позиции и интерпретации. Я назвала их семьей; я сказала, что они наблюдали за движением поезда. Мое понимание заранее отнесло их опыты к определенным категориям. Для них самих все могло быть совсем по-другому. Мое описание становится привилегированной точкой зрения по отношению к тому, что происходило на самом деле, поскольку их описания не слышны в контекстах, в которых могу говорить я. Если мы начнем с мира в том виде, как мы его фактически воспринимаем, то, по крайней мере, сможем увидеть, что мы локализованы, и то, что мы знаем о другом, обусловлено этой локализацией как частью отношений, включающих также месторасположение других. Есть и должны быть разные опыты познания мира и различные основания для этих опытов. Мы не должны разделываться с ними, воспользовавшись нашей привилегированной позицией для конструирования социологической версии, которую мы затем навязываем им как их реальность. Нам не следует переписывать мир других либо налагать на него концептуальные рамки, извлекающие из него то, что подходит под наши концепции. Наши концептуальные процедуры должны объяснить и проанализировать достояние познаваемого ими мира, а не контролировать его. Их реальность, разнообразие их опытов должны, вне всякого сомнения, стать признанными фактами.

8. Мой опыт в поезде содержит в сжатом виде социологическое отношение как таковое. Наблюдатель заранее отделена от мира в том виде, в каком его познают те, за кем она наблюдает. Поняв, наконец, каким образом ее мир создается как повседневная практика, и как складываются ее отношения благодаря конкретным условиям этого мира (даже в том простом случае, когда она сидит в поезде, он движется, а люди, стоящие на холме, - нет), социолог неизбежно обнаруживает, что не сможет понять природу познаваемого ею мира, находясь в пределах его обычных ограничений на предположения и знание. Чтобы объяснить тот момент в поезде и отношения между двумя (или больше) опытами и двумя позициями, от которых отталкиваются эти опыты, необходимо поместить “в основание” того момента всеобщий социально-экономический порядок…

Далее для нас становится проблемой то, каким образом наше знание о мире служит посредником [между нами и миром]. Проблема заключается в понимании того, каким образом этот мир организован для нас еще до нашего участия в этом процессе как носителей знаний [об этом мире]. Будучи интеллектуалами, мы, как правило, получаем его как мир средств массовой информации, состоящий из документов, образов, книг и журналов, разговоров и других символических средств. Мы не признаем другие пути познания как существенную часть наших практик. Попытки объяснить этот способ познания и социальную организацию, которая устанавливает его для нас, вновь возвращают нас к анализу всеобщего социально-экономического порядка, частью которого они являются. Находясь в пределах этого порядка, невозможно объяснить чей-либо непосредственно познанный мир либо его отношение к мирам, непосредственно познаваемым другими, теми, кто локализован по-другому.

Если мы обратимся к проблеме условий, а также осознанных форм и организации непосредственного опыта, нам следует включить в него события в том виде, как они на самом деле происходят, или же обычный материальный мир, который мы воспринимаем как нечто само собой разумеющееся: новый проект городской застройки, сгоняющий со своих мест 400 семей; вопрос о том, как прожить на пособие в качестве обычной повседневной практики; города, как фактические физические структуры, в рамках которых мы движемся; создание академических возможностей, подобных той, в результате которой увидела свет настоящая статья. Изучая все это, мы обнаруживаем, что существует множество аспектов того, как все эти события происходят, и о которых мы как социологи не имеем ни малейшего представления. Мы чувствуем, что события, входящие в наши опыты, каким-то образом исходят из той или иной человеческой интенции, но не можем пойти по ее следам назад, чтобы найти ее и обнаружить, как она прошла свой путь от того момента до сего времени. Или возьмем комнату, в которой я работаю, или любое помещение, в котором вы читаете, и посмотрим на нее как на проблему. Если мы подумаем об условиях нашей деятельности в этой комнате, то сможем помыслить, как случилось, что в ней находятся стулья, стол, стены, наша одежда, мы сами; как эти места (ваше и мое) убираются и поддерживаются в надлежащем виде, и т.д. Существуют разные виды человеческой деятельности, интенций и отношений, которые сами по себе не различимы в фактических материальных условиях нашей работы. Не все проявления социальной организации этого места видимы нашему глазу. В связи с безотлагательностью нашей конкретной практической деятельности мы пренебрегаем сложным разделением труда, являющимся непременным условием ее существования. Для нас подобные предпосылки покрыты мраком тайны, но они ставят перед нами необходимость охватить и осмыслить такие социальные отношения в нашем обществе, с которыми [традиционная] социология вряд ли справится. Говоря о нашем опыте восприятия мира, мы подразумеваем такой мир, который по большому счету можно понять лишь в пределах того, что мы называем здравым смыслом. Никакое количество наблюдений за ситуациями взаимодействия, никакое количество анализа разумного знания о повседневной жизни не выведет нас за пределы присущего нам неведения о том, как же все сводится в один мир. Наш непосредственный опыт конструирует его, если угодно, как проблему, но не предлагает никаких ответов. Матрица прямого опыта, – того, в котором социология могла бы брать свое начало, - раскрывает это начинание как “проявление” лежащих вне его детерминантов.

Мы можем помыслить “проявления” нашего непосредственного опыта как множество поверхностей, причем реквизиты и отношения в рамках этого опыта генерируются социальной организацией, действия которой не поддаются наблюдению. Структуры, лежащие в основе характеристик нашего собственного непосредственно познаваемого мира и генерирующие их, - это социальные структуры, они вводят нас в невидимые отношения с другими. Опыт других необходимо отличается от нашего. Отталкивание от познаваемого нами мира и попытки проанализировать и объяснить, что он есть такое, неизбежно вовлекают в этот процесс других, чей опыт отличается от нашего.

Женская ситуация в социологии раскрывает перед социологом типичную раздвоенную структуру с абстрагированными концептуальными практиками с одной стороны и конкретными [их] реализациями, воспроизводством рутины и т.д. с другой стороны. Восприятие каждой из них как данности, само собой разумеющейся, зависит от полного погружения в ту или другую часть структуры, так чтобы оставшаяся часть не противоречила той, в которой мы локализованы. Непосредственный опыт женщин уводит ее [социолога] на один шаг назад, где мы можем распознать напряжение, возникающее в социологии в связи с притязанием последней на то, чтобы заниматься миром, в котором мы живем, и ее неспособностью объяснить или хотя бы описать его реальные черты в том виде, в котором их обнаруживаем мы сами, живя ими. Цель альтернативной социологии – развить именно такую способность, идущую от упомянутого выше начинания [с собственного непосредственного опыта познания мира], так чтобы для любого человека социология могла стать средством понимания того, каким становится мир вокруг нее⁷], и как он организован в том виде, в котором является ей в ее опыте [познания мира].

9. Хотя подобная социология не будет существовать исключительно для женщин либо создаваться одними женщинами, она непременно начинается с анализа и критики, возникающими в их ситуации. Следовательно, развитие социологии зависит от возможности ухватить эту ситуацию, которая возникла задолго до ее формулирования и представляет собой более полную картину по сравнению с тем, что подразумевает подобная формулировка. Это немного похоже на проблему создания формального описания грамматики языка. Лингвист зависит от языкового чутья компетентных носителей языка и всегда с ним сверяется. В своем родном языке она во многом зависит от своей собственной компетентности, умений и способностей. Женщины – это носительницы языка по отношению к своей ситуации; объясняя ее или ее смыслы и осмысливая их концептуально, женщины обладают тем особым к ней отношением, зная о ней еще до того, как она была высказана.

Непостижимость детерминаций нашего непосредственного локального мира стала для женщин особенно яркой метафорой. Она регенерирует внутреннюю организацию заодно с их типичным отношением к миру. Женская деятельность и существование детерминированы извне и за пределами мира, являющегося их “местом”. Посредством обучения и повседневных практик, подтверждающих это обучение, их ориентируют на запросы, инициации и контроль со стороны других. Более того, сама организация мира, приписанного им как основной локус их существования, детерминируется и подчиняется корпоративной организации общества⁸. Таким образом, как я уже говорила о ее (женщины) отношении к социологии, подобная логика встречается повсюду. Ей [женщине-социологу] не хватает внутреннего принципа своей деятельности. Она не может уловить, как все это состыкуется, поскольку все предопределено где и откуда угодно, но не с того места, где находится она сама. Таким образом, понимание и изучение ее собственного опыта как метода исследования общества возвращает ей точку опоры, которая во всем этом предприятии, по крайней мере, принадлежит лишь ей одной.

1 Dorothy E. Smith. Women’s Perspective as a Radical Critique of Sociology // Feminism and Methodology. Women’s Perspective. NewYork, 1987. Перевод с англ. Анны Бородиной, Тверской Центр Женской Истории и Гендерных Исследований, 2002.

2 Bierstedt, Robert. Sociology and general education. In: Charles H. Page (ed.), Sociology and Contemporary Education, New York, Random House, 1966.

3 Smith, Dorothy E. Women, the family and corporate capitalism. In: M.L. Stephenson (ed.), Women, in Canada, Toronto, New Press, 1973.

4 Bierstedt, Robert. Sociology and general education. In: Charles H. Page (ed.), Sociology and Contemporary Education, New York, Random House, 1966.

5 Briggs, Jean L. Never in Anger, Harvard University Press, 1970.

6 Gouldner, Alvin. The Coming Crisis in Western Sociology, London, Heinemann Educational Books, 1971.

7 Речь идет о “любом человеке”, - anyone – говоря о котором Д.Смит употребляет местоимение женского рода ( прим. перев.)

8 Smith, Dorothy E. Women, the family, and corporate capitalism. In: Women in Canada (ed. by M.L. Stephenson), Toronto, Newpress, 1973.