Srednevekovye goroda Belgii

на оба берега. В борьбе между д'Авенами и Дампьерами, к которой в XIII веке сводились почти все политические события, имевшие место в области между побережьем и Арденнами, действующими лицами были как вассалы французского короля, так и вассалы германского императора. Словом, хотя Нидерландам предстояло еще ждать до XY века, пока они будут объединены единой династией и составят единое государство, однако не подлежит сомнению, что во второй половине Средних веков они были уже на пути к этому. Ослабевшая Империя видела, что Лотарингия уходит из ее рук, ориентируется на Запад и объединяет свою судьбу с судьбами Фландрии. И именно от Фландрии зависели теперь судьбы Нидерландов в целом. Ставкой в борьбе, которую она вела против Франции, была не только ее собственная независимость, но и независимость всех соседних княжеств, и благодаря сопротивлению, оказанному ею Филиппу Красивому, она помешала монархии Капетингов добраться до рейнской границы.

Духовное влияние Франции на Нидерланды превосходило даже ее политическое влияние. Французское искусство и литература проникли как в германские, так и в романские части страны, подобно тому, как в XI веке здесь распространились из Франции клюнийская реформа и рыцарство. Здесь переводили французский эпос, фаблио и поэмы, или подражали им. Во Фландрии, в Генегау, в Брабанте и Лимбурге дворянство усвоило французские нравы и язык. В архитектуре готический стиль заменил романский. Парижский университет стал объединяющим центром как для валлонских, так и фламандских студентов. Усвоение французской культуры прежде всего Фландрией явилось естественным следствием ее разнообразных связей с Францией. Именно при посредстве Фландрии, французская культура распространилась в Лотарингии, а затем из Лотарингии проникла в Германию, так что в XII и XIII вв. еще более, чем в XI, Нидерланды были своего рода посредниками в духовном общении между двумя большими западноевропейскими государствами, граница, которых проходила по их территории.

социального строя — сложились в новых городах. Промышленность и торговля не только создали здесь городские учреждения, но и вызвали самый рост поселений городского типа.

Мы уже говорили, что в начале каролингской эпохи в бассейнах Шельды и Мааса существовала уже довольно развитая торговля и что порты побережья находились тогда в оживленных сношениях с областями Северной Европы1. Страны, расположенные между Рейном и Сеной, составляли центр франкской монархии, и поэтому здесь наблюдается весьма оживленное передвижение людей и товаров. Но так как благосостояние этих стран полностью зависело от существования франкского государства, то оно и исчезло вместе с ним. Разоренная войнами между наследниками Людовика Благочестивого, разграбленная норманнами, оспариваемая Францией и Германией и, наконец, разрубленная на два куска, Бельгия больше, чем какая бы то ни было другая страна, претерпела от разделов и потрясений, ознаменовавших собой начало феодального периода. К началу X века она была покрыта развалинами. Ее монастыри были разрушены, а поселения, основанные купцами в Квентовике, Дур-стеде, Валансьене и Маастрихте, превращены были в груды пепла.

Но хотя до конца XI века экономический строй Нидерландов носил — впрочем, как и повсюду в Европе, — преимущественно аграрный и ограниченно локальный характер, однако здесь раньше, чем в других странах, расположенных к северу от Альп, можно было заметить признаки, предвещавшие широкое развитие торговли. Нидерланды благодаря длине своей береговой линии соседству с Англией и трем глубоким рекам, пересекавшим их и соединявших их естественными путями с южной Германией, с Бургундией и с центральной Францией, — благодаря всем этим обстоятельствам Нидерланды призваны были сыграть в бассейне Северного моря ту же роль, что Венеция, Пиза и Генуя в Средиземноморском бассейне. Купцы, привозившие пряности из Италии или Прованса, судовщики, перевозившие по Мозелю и Рейну избыток продукции немецких виноградников, вынуждены были встречаться в Нидерландах ввиду направления путей сообщений, обусловленного рельефом Западной Европы. Через Нидерланды же проходили паломники и англосаксонские монахи, направлявшиеся в Рим или в аббатства, расположенные на континенте2. Кроме того, найденные в Дании, Швеции, Пруссии и России фламандские и лотарингские монеты показывают, что бельгийские купцы добирались в конце X и, в первой половине XI века — либо по Северному морю, либо пересекая Германию, — до берегов Прибалтики, где они встречались с восточными купцами, приезжавшими по Днепру3.

См. выше, стр. 32-33.

2

Miracula S. Bertini. Acta Sanctorum, сент., т. I, с. 597.

Господин Монтелий, директор археологического музея в Стокгольме, любезно сообщил мне, что бельгийские монеты X и XI вв., найденные в Швеции, в

Таким образом на фоне экономического застоя, царившего в северной Европе в начале Средних веков, Partes advallenses выгодно отличались своей богатой и разнообразной жизнью. По этим странам, служившим центром соприкосновения французской и немецкой культуры, непрерывно двигались караваны купцов и

.судовщики, занимавшиеся странствующей торговлей. Постепенно вдоль берегов их рек вновь появились, как и в каролингскую эпоху, пристани, места для выгрузки и зимние стоянки купцов; на Шельде это были — Валансьен, Камбрэ и Гент, на Маасе — Динан, Гюи, Льеж и Маастрихт.

Торговля долины Мааса сосредоточилась прежде всего вокруг главного рейнского города — Кельна. Объединение Лотарингии с Империей, естественно, облегчило сношения между ней и Германией, и хотя многие льежские купцы высаживались в голландских портах, однако подавляющее большинство их направлялось на восток, к дорогам Тюрингии и Франконии, или к Рейну.

На другом же конце Бельгии центром экономической деятельности было преимущественно морское побережье. С X по XI век завязались очень оживленные сношения между обоими берегами Северного моря. Фламандские, валлонские, германские, фрисландские и англосаксонские купцы встречались в» Брюгге, выросшем в глубине Звинского залива, и в Тиле, который заменил старый Дурстед. Эти нарождавшиеся города с самого же начала' носили характер международных центров, и здесь, среди разноплеменных стекавшихся сюда людей, стало складываться торговое право.

Влияние нового образа жизни, порожденного торговлей, вскоре привело к определенным последствиям. Мало-помалу образовался класс людей, живших куплей и продажей. Странствующие купцы исчезли, и на месте их появился вышедший из недр сельского населения новый слой профессиональных купцов. Он стал необычайно быстро расти благодаря постоянному притоку значительного числа тех безземельных людей, которых было так много во Фландрии в XI веке1. Наряду с земельным богатством теперь появилось также богатство, состоявшее из движимого имущества. Собственность купца состояла из его судна и его ломовых лошадей. Работавшие на него по найму люди были не сервами, а свободными, нанятыми по договору слугами2. Сам он был странствующим и подвижным

особенности на Аландских островах и на острове Готланде, а также в восточных провинциях Швеции, начиная от Ангерманланда до Скании, были вычеканены в следующих местах: Антверпене, Берг-Сен-Виноке, Больсварде, Бульоне, Брюгге, Брюсселе, Селле, Девентере, Динане, Дохуме, Гронингене, Гюи, Левардене, Льеже, Маастрихте, Мюнстербильзене, Намюре,, Ставорене, Тиле, Туене, Визе и Зволле.

См. выше, стр. 125—126.

Miracula S. Waldburgis, Mon. Germ. Hit Script., т. XV, с. 765; Miracula S. Trudonis, ibid., с 827.

человеком, свободным от всех тех разнообразных уз, которые связывали в крупных поместьях крестьянина с землей и через посредство земли с сеньором. В странах, через которые ему приходилось проезжать, он был чужеземцем: здесь никто не знал его первоначального происхождения. Всюду, где бы он ни бывал, он считался свободным человеком. Его могли судить только государственные суды. Но мало того: князья покровительствовали ему и брали его под свою защиту. Это объяснялось тем, что купцы представляли для князей необычайную ценность. Они платили налоги за проезд по рекам, бродам, мостам, скрещениям дорог, рынкам. Благодаря купцам монетным мастерским обеспечен был сбыт вычеканенных ими оболов и денье. В случае войны суда mercatores (купцов) давали возможность снарядить флот. С другой стороны, они, и только они, были поставщиками тех шелков, пряностей, мехов и ювелирных изделий, которые составляли роскошь сеньоров1.

Не подлежит сомнению, что значение, приобретенное нидерландской торговлей стало оказывать, начиная с XI века, соответствующее влияние на политику князей. Войны епископов Льежа и Утрехта против графов голландских были, по крайней мере частично, вызваны пошлиной за проезд, которую голландские графы взимали с судов, проходивших мимо Дордрехта. Роберт Фрисландский, как мы уже видели, устроил свою резиденцию вблизи Брюгге и пытался сделать фламандское влияние доминирующим во всей приморской области. А в другом конце страны льежский епископ Отберт приступил к осаде замка Клермон, сеньоры которого притесняли купцов долины Мааса.

Завоевание Англии нормандцами дало сильнейший толчок экономическому развитию областей, расположенных вдоль морского побережья. Со времени победы при Гастингсе (1066 г.) началась широкая эмиграция с материка в Великобританию. Неизбежным последствием завоевания было мирное нашествие крестьян, рабочих и купцов. Дворяне, прелаты, аббаты, сопровождавшие Вильгельма Завоевателя по другую сторону канала, привели с собой множество людей, говоривших на французском языке, и установившиеся с этого времени регулярные сношения между обоими берегами канала вызвали широкое развитие морской торговли. Этим положением воспользовалась не одна только Нормандия. Последствия его были не менее благотворны и для Фландрии. Среди тех

В письме Реймского архиепископа Гервазия к Балдуину V Фландрскому говорилось: «Quid [divam] de caeteris divitiis, auro videlicet et argento, pallis et lapidibus, preciosis et concnis? Нес quidem et alia quecumque sub sole naschentia, Balduine princeps, promptissima tibi feruntur, quacumque parte terrarum et maris tibi defluunt». («Что сказать мне о прочих богатствах, а именно о золоте_ и серебре, драгоценных плащах, каменьях и раковинах? Все это и прочее, что рождается под солнцем, о князь Балдуин, очень быстро тебе доставляется, притекает к тебе со всех концов суши и моря».) Mon. Germ. Hist. Script., XV, с. 885.

иностранцев, к которым хронисты без всякого различия применяли название «Francigene» (французы), особенно многочисленны были фламандцы1. И мы уже выше отмечали, что до начала XII века наблюдался постоянный приток колонистов в Англию из бассейна Шельды. Одновременно необычайно развилась торговля, и усилившееся значение Лондона способствовало процветанию Брюгге.

Брюгге вместе с небольшими соседними портами сделался главным рынком сбыта для товаров, отправлявшихся в Нидерланды из Италии и Центральной Европы. Здесь грузились для Англии французские вина, ,| прибывшие по Шельде, и немецкие, прибывшие по Рейну, камень, ; добывавшийся в каменоломнях Турнэ, привезенные ломбардцами пряности и шитые золотом ткани и, наконец, льняные и шерстяные ткани, изготовлявшиеся в самой Фландрии. Распевая «Kyrie eleison», моряки поднимались вверх по Темзе2, они разгружали привезенные ими товары в склады, находившиеся на берегу реки, откуда они отправлялись в глубь страны на ярмарки и в города. В течение второй половины XI века судоходство Фландрии сделало поразительные успехи. Фландрские суда курсировали к берегам Дании, Норвегии и появлялись часто в Балтийском море. Роберт Фрисландский фигурирует в одной легенде, как вождь народа моряков3, и он действительно сумел собрать флот, который мог попытаться сделать высадку в Англии.

Благодаря такому расцвету Фландрии сюда все более устремлялась вся европейская торговля. Большие ярмарки стали происходить в Туру, Мессине, Лилле, Ипре и Дуэ. Они продолжались с короткими промежутками в течение всего лета и собирали множество купцов из Франции и Италии4. Поддерживая сношения через Северное море с немецкими народами, Фландрия благодаря своим ярмаркам находилась также в контакте и с романскими народами. Старая пословица, очень образно гласит: «De pauwen komen in het land met de waels op Thourouts feeste»\ (Павлины являются в эту страну вместе с итальянцами на ярмарки в Туру.)

Графы извлекали из этих международных ярмарок слишком большие выгоды, чтобы не быть заинтересованными в их охране. Изданные ими законы о соблюдении мира категорически предписывали оказывать уважение купцам и всем прибывшим из других стран людям. Герман из Турнэ хвалил Карла Доброго за то, что он установил во Фландрии

Cunningham, Growth of English industry and commerce, p. 180. 2 K. Hbhlbaum, Hansisches Urkundenbuch, Bd. Ill, S. 390 (Halle, 1886).

Lamberti, Hersfeldensis opera, ed. Holder-Egger, c& 121.

Calbert, Meurtre de Charles le Bon, ed. Pirenne, p. 285; Lambert d'Ardres, Chronique, ed. Menilglaise, p. 229. Ср. также G. Des Marez, La lettre de foire a Ipres au XIII siecle, p. 79 (Bruxelles, 1901).

C. P. Serrure, Vaderlandch Museum voor Nederduitsche Letterkunde. т. I [1885], стр. 214.

промышленности, то постепенно в недрах сельского населения образовался класс ремесленников. Суконщик выделился из общей массы земледельческого населения подобно тому, как до него из среды его выделился купец. Он оставил земледельческий труд, чтобы всецело отдаться своему ремеслу. Он переселился из деревни в торговые центры, где он мог найти обеспеченный сбыт для своих продуктов, а для самого себя — товарищей, которые вели одинаковый с ним образ жизни и имели одинаковые с ним интересы и нужды. Таким образом, поселения, созданные купцами вдоль морского побережья или по берегам рек, оказались могучими притягательными центрами для ремесленников. Суконная промышленность, бывшая с самого же начала во Фландрии экспортной индустрией, стремилась войти в соприкосновение с торговлей. Она проникла во все города между Каншем и Звином как в романские, так и в германские части страны. Она придала Фландрии тот ее характерный облик, который она сохранила вплоть до XVI века. Бассейн Шельды был преимущественно страной сукна, подобно тому как долины Рейна, Мозеля, Луары и Гаронны славились своим виноделием. В одном из самых интересных, написанных здесь в XI веке, латинских стихотворений Conflictus ovis et lini («Спор овцы с оленем») воспевались благодетельные качества шерсти и прекрасные голубые с переливами ткани, изготовлявшиеся во Фландрии «для нужд сеньоров»1.

Из Фландрии суконная промышленность проникла в те области, с которыми она связана была своими речными путями. Валансьен и Кам-брэ — на Шельде, Маастрихт и соседний с ним Сент-Трон — на Маасе могут с полным основанием считаться форпостами фламандской суконной промышленности. Но не так обстояло дело с городами верхнего Мааса, в особенности с Гюи и Динаном, которые обязаны были своим благосостоянием металлической промышленности. Эта промышленность была, по-видимому, такого же давнего происхождения на Арденнской возвышенности, как разведение овец и выделка шерсти в сырых долинах побережья. В самом деле, если бы она была, как это обычно думают, занесена в Бельгию из Германии, то нельзя было бы понять, почему она разместилась в дикой местности, чрезвычайно удаленной от рейнских городов. Гораздо более вероятно, что месторождения медных и цинковых руд по берегам верхнего Мааса разрабатывались уже в римскую эпоху

1 Haupt, Zeitschrift fur Deutsches Altertum, Bd. XI [1879], S. 215-238. Сравнительно недавно г. Кейтген (Keutgen) сделал попытку доказать (в «Hansische Geschichtsblatter», S. 134 u. f., 1901), что это стихотворение не фламандского происхождения, а принадлежит Герману из Рейхенау. Однако г. Блок (в «Neues Archiv» 1903, S. 789), который тоже весьма склонен считать, что это стихотворение написано в Тюрингии, тем не менее заявляет, что оно не могло принадлежать Герману. Вопрос этот подлежит дальнейшему исследованию. Слова «nostra Flandria», встречающиеся в этом стихотворении, по-моему, говорят в пользу того мнения, которое я здесь высказываю.

и, по-видимому, они продолжали доставлять сырье кузницам данного района и в период раннего средневековья.

Результатом развития торговли в приморской области было оживление транзитной торговли, происходившей по Маасу, и рост локальной промышленности Гюи и Динана. Весьма вероятно, что именно из этих городов доставлялись металлические изделия, упоминающиеся в пошлинном тарифе Визе X века. Во всяком случае в начале XI века граф Намюрский взимал в Динане налог за взвешивание свинца, меди, цинка и латуни1. Жители Динана и Гюи запасались медью в Германии. Они доезжали до Кельна, спускаясь вниз по Маасу и поднимаясь затем вверх по Рейну. Отсюда они направлялись затем к рудникам Гослара2. Их промышленность, подобно фландрской, была экспортной. Она не ограничивалась только снабжением внутреннего рынка: ее изделия вывозились далеко во Францию и во Фландрию, откуда они попадали в Англию. Подобно тому, как за границей слова «фламандец» и «ткач» были синонимичны, точно так же во Франции литейщиков меди называли «dinantiers» (динанцы).

Промышленность и торговля, как мы видели, очень быстро развились в течение XI века на побережье Фландрии и в долинах Шельды и Мааса, но совершенно не так обстояло дело внутри страны. Брабант, расположенный между обеими этими реками, сохранил дольше, чем соседние территории, свой преимущественно аграрный характер. Он был втянут в движение лишь тогда, когда создано было непосредственное сухопутное сообщение между Брюгге и Кельном. Это произошло в середине XII века3. С этого времени реки перестали быть единственными торговыми путями. Транзитная торговля происходила теперь не только в направлении с севера на юг по их течению. С востока на запад медленно двигались теперь по равнине тяжелые возы с Рейна к фландрскому побережью, пересекая Маас в Маастрихте4 и проезжая, прежде чем

Н. Pirenne, Histoire de la constitution de la ville de Dinant, p. 3 (Gand, 1889).

2

K. Hdhlbaum, Hansisches Urkundenbuch, Bd. I, S. 13 и 31.

Уже в конце XI века эта дорога («per quod mercatoribus et peregrinis undequaque venientibus transitus erat» — «через которую проезжали со всех сторон купцы и пилигримы») упоминается в Chronicon Affligemense. Mon. Germ. Hist. Script.,

т. IX. с 408.

О положении Маастрихта см. следующее стихотворение из «Leven van St. Servaes», приводимое Jonckbloet, Geschiedenis der Nederlandsche Letterkunde [ed. Honigh], т. I, c. 13 (Гронинген, 1888):

«Aen eynre ghemeynre straten Van Ingheland in Ongheren,

Voer Colne ende voer Tongheren; Ende alsoe dies ghelijck

Van Sassen in Vrancrijck,

Ende mit scepe, die des pleghen, Те Denemerken ende te Norweghen. Die weghe versamenen sich all dae. Des is die stadt daer пае

Gheheiten Trajectum».

попасть к берегам Звина, через Сен-Трон, Ло, Лувен, Брюссель, Алост и Гент: Два торговых потока пересекались с этого времени в Бельгии. Страна была открыта теперь со всех сторон для притока товаров; они ввозились теперь через все ее границы, и это благотворное обилие способствовало ее необычайному обогащению и оживлению.

Впрочем, это положение было особенно выгодно для Фландрии, где все более сосредоточивалась экспортная торговля. К ней тяготела значительнейшая часть промышленности, находившаяся в бассейнах Шельды и Мааса. Голландские гавани — Тиль, Утрехт, Дордрехт — не могли выдержать конкуренции с ней. В течение XII века она стала центром притяжения для всей Бельгии. Купцы из Льежской области вместо того, чтобы направляться в Кельн, стали ездить в Брюгге. Вскоре английская медь вытеснила на динанском рынке медь из Гослара, и в Льеже, где никогда до этого не знали никаких других вин, кроме рейнских и мозельских, впервые в 1198 г. были выгружены вина из Ла-Рошели, доставленные по Звину1. Таким образом, под давлением экономических причин, оказавшихся еще более мощными, чем политические, Лотарингия окончательно отвернулась от Империи. Южные Нидерланды, разделенные сначала на две части, из коих каждая вела свою торговлю2, стремились отныне объединиться в одно целое, и ориентировались на Фландрию. Теперь возник новый принцип объединения для областей, расположенных на обоих берегах Шельды.

II

В самых старых источниках первые города, возникшие на территории Бельгии, носят два характерных названия. Источники называют их portus, т. е. пристань, место выгрузки, или emporia, т. е. товарные склады3. Таким образом, язык определенно предупреждает нас о том, что эти города обязаны были своим происхождением торговле. Они возникли одновременно с образованием наряду с прежним сельским населением

(«Открытая для всех дорога из Англии в Венгрию, через Кельн и через Тонгр и одновременно из Саксонии во Францию, а для кораблей, перевозящих товары, — в Данию и в Норвегию. Здесь скрещиваются все пути, и потому этот город называется Trajectum».)

Regnier de S. Jacques, Annales S. Jacobi Leodiensis, Mon. Germ. Hist. Script., т. XVI, с 654.

2

См. выше, стр. 144—145.

з

Н. Pirenne, Villes, marches et marchands au moyen age. Revue historique, t. LXVIt, 1898, p. 62 и далее; его же, Les villes flamandes avant le XII siecle. Annales de l'Est et du Nord, t. I [1905], o. 9 и далее; фламандские слова «poort» (город) и «poorter» (горожане) происходят от слова «portus», а не «porta» (ворота).