Srednevekovye goroda Belgii

свои доходы лишь на основании своего права собственности, светские сеньоры присоединяли еще к оброкам, взимаемым ими со своих собственных земель, повинности, которых они требовали себе, кроме того, за осуществлявшиеся ими политические и юридические функции. Обладая публично-правовой властью в качестве графов, кастелянов или фогтов, они взимали со своих крестьян ежегодную подать (taille), заставляли их работать над укреплением своих замков и обязывали их нести повинность содержания сеньора (droit de gite). О том, каким тяжелым бременем эти налоги ложились на деревенское население, можно судить на основании жалоб монастырских хронистов. Чтобы освободить от них своих крестьян, аббатства прибегали очень часто к средству, ясно показывающему размеры этого зла. Они давали феоды своим фогтам при условии, что последние откажутся на будущее время от своих «дурных обычаев» (malas consu-etudines) и своих поборов (exactiones). В некоторых местах разражались бурные восстания, как например, в графстве Гинь, в приморской Фландрии и в Голландии1.

Вполне понятно, что светские сеньоры пытались создать себе из этих налогов дополнительные источники дохода. Так как они обязаны были давать феоды своим рыцарям, то доходы с их наследственных земель уменьшались с каждым новым царствованием. Действительно, феодальное держание было бесплодным земельным держанием. Вытекавшая из него военная служба заменяла все другие повинности, и хотя с каждым аллодом, превращавшимся в феод, к армии сюзерена прибавлялся лишний воин, однако его амбарам или его казне наносился тем самым соответствующий ущерб, так как все полезные доходы с феода принадлежали вассалу. Эти доходы позволяли ему вести соответствовавший его общественному положению образ жизни и содержать боевого коня.

В XI веке число рыцарей во всех частях Бельгии было чрезвычайно велико. Значительная часть министериалов (ministeriales) успела уже к этому времени раствориться в рыцарстве. Дело в том, что издавна установился обычай — вероятно, заимствованный из Франции, — давать феоды министериалам2. Благодаря этому последние вскоре потеряли при-

Lamprecht, Wirtschaftsleben, Bd. I, S. 864. Ср. Lambert d'Ardres, Chronique, ed. Menilglaise, c. 87.

2

См. В Gesta abbat. Trudon., ed. de Borman, т.. I, c. 152 — интересный пример превращения одним министериалом должности, порученной ему монастырем, в свободный феод на правах рыцарского держания «liberum militare feodum». Ср. также упоминающееся у Calbert, Histoire du Meurtre de Charles le Bom, ed. Pirenne, p. 12, расследование, произведенное по приказу Карла Доброго с целью установить его министериалов (ministeriales), ошибочно принимаемых за свободных (liberi). В результате французского влияния растворение министериалов в рыцарстве предшествовало во Фландрии развитию этого же процесса в Лотарингии. Последние министериалы исчезли в Брабанте и во Фландрии лишь в конце XII века. Фокема Андрэу

(Fockema Andreae, Le Ministerialiteit in Nederland. Berichten en medehngen der K. Akad. der Wettenschappen, 1886) полагает, что

знаки своего несвободного происхождения. Военная профессия, которой они занимались, превратила их в дворян, и хотя в течение некоторого времени то тут, то там можно было встретить — в особенности в соседних с Германией областях: в Генегау, в Брабанте и в Намюрской области, — рыцарей, крепостных сеньора и подчиненных праву «мертвой \ руки» и праву на лучшую голову скота1, но все же подавляющее большинство milites составляло ко времени крестовых походов класс людей,* которые, ведя одинаковый образ жизни и занимая одинаковое общественное положение, поставлены были и в одинаковое правовое положение. Браки между членами семей министериалов и свободных вассалов были очень часты2, и после одного или двух поколений в общей массе нельзя уже было отличить свободных от несвободных.

Таким образом в Нидерландах, так же, как и во Франции и гораздо раньше, чем в Германии, образовался класс рыцарей, ordo militaris, в который вступали, опоясавшись мечом, подобно тому, как в духовное сословие вступали, получив тонзуру. Как и духовенство, рыцарство пользовалось за возложенные на него обязанности юридическими и финансовыми привилегиями. Занимаясь одним и тем же делом, члены его проникнуты были сильным корпоративным духом. С конца XI века турниры были уже частым явлением во Фландрии и в Лотарингии, и milites стекались сюда со всех концов страны, чтобы совершенствоваться во владении оружием. Их страсть к подобного рода развлечениям была так сильна, что они без всяких колебаний часто решались на большие путешествия, чтобы померяться во Франции с рыцарями графства Вер-мандуа, Шампани и Пикардии. Впрочем, турниры того времени происходили еще без пышности и церемоний. Это были трудные военные упражнения, настоящие сражения в мирное время, в которых тяжелые эскадроны конницы со всего размаха набрасывались друг на друга и которые неизменно кончались тем, что немало участников их оставалось на месте состязания3. Эти турниры, бесспорно, оказали очень глубокое влияние на бельгийское рыцарство. Благодаря частому соприкосновению со своими южными соседями фламандцы и валлоны испытали на себе их влияние и постепенно заимствовали у них не только их вооружение,

институт этот сохранился на территории нынешней Голландии до XV века. Но немногие источники, подтверждающие его мнение, относятся к Гельдерну и Фрисландии, т. е. к областям, на которые не распространялось еще в это время нидерландское право.

Они встречались еще во Фландрии в XIII веке (Warnkoenig, Flandrische Staats-und Rechtsgeschichte, Bd. Ill, № 7), а в Генегау в XIV веке.

2

Сравни, например, историю семьи Бертульф у Galbert, loc. cit. p. 12, 115. Наоборот, иногда можно было также встретить свободную женщину, которая вынуждена была отказаться от своей свободы, чтобы иметь возможность выйти замуж за серва церкви. Piot, Cartul, de Saint-Trond, t. I, p. 33. См. интересный рассказ Германа Турнэского о турнире в Турнэ, где погиб граф Генрих III Лувенский. Mon. Germ. Hist. Script., т. XIV, с. 282.

вавших северную часть Фландрии и Брабанта. Но и к югу от этой линии они лишь в исключительных случаях оказывались за пределами территорий, распаханных и заселенных в римскую эпоху. Обширные леса, остановившие когда-то поток вторгнувшихся германцев, остались почти в неизменном виде до конца XI века. Их опушки и прогалины являлись богатыми запасами пригодных для обработки земель, но, за исключением существовавших в Арденнах монастырей Ставело и св. Губерта, не видно было, чтобы крупные земельные собственники стремились расширить свои владения систематической распашкой новых земель.

Совершенно иначе обстояло дело на севере и вдоль морского побережья. Поместный строй, распространившийся на плодородных землях, лишь в очень слабой степени затронул невозделанные районы. В приморской Фландрии и в Кампине осталось их первоначальное население, состоявшее из свободных крестьян-собственников, хозяев нескольких сервов (hagas-taldi), которым они предоставляли хижину и клочок земли и которые помогли им обрабатывать их поля1. Самые предприимчивые или самые богатые из этих мелких собственников уже издавна начали борьбу с болотами и пустошами: в IX веке2 море отступило в прибрежных равнинах Фландрии, и это дало предприимчивым жителям этих местностей возможность расширить площадь своих земель. Но эти распашки, производившиеся по личной инициативе, были далеко недостаточны. Ограниченность средств мелких собственников не позволяла им предпринимать дорогостоящих работ. Более того, они не могли вести эти работы согласованно, совместными усилиями, так как семьи их селились, как мы уже говорили, не деревнями, а изолированными хозяйствами, каждое из которых жило только для себя и не могло рассчитывать на помощь других. К этому надо еще прибавить, что наводнения Шельды, Мааса и Северного моря часто разрушали в долинах результаты работы, произведенной с большим трудом; достаточно было сильного прилива во время равноденствия, чтобы уничтожить плоды долгих лет труда3. Но фландрские графы издавна занялись этим делом, поддерживая и поощряя большие работы по распашке земель и осушению болот. Аллювиальные земли, пустоши, болота (meerschen, broeken, woestijnen) принадлежали князю в силу его графских полномочий. Было необычайно выгодно распахать эту новь. Фландрские графы давно поняли это, и не подлежит сомнению, что уже

х Наиболее ценным источником для изучения аграрного и социального строя северной и западной Фландрии с IX по XII век является Liber traditionum аббатства Сен-Пьер (в Генте), очень неряшливо изданная R. Vande Putte, Annales abbatiae Sancti Petri Blandiniensis (Гент, 1842); ею следует в настоящее время пользоваться в издании А. Файена, вышедшем в Cartulaire de la ville de Gand, 2 serie, t. I (Гент, 1906). Именно из этого источника Л. Вандер-

в самом начале XI века они дали толчок большим и важным земельным работам. При Балдуине достигнутые успехи были уже настолько значительны, что реймский архиепископ мог поздравить графа с превращением непригодных до того территорий в плодородные земли и богатые пастбища для больших стад1.

Графы не ввели в приморской Фландрии на вновь освоенных землях поместного строя. Земли, которые нужно было распахать или заградить плотиной, были уступлены за денежные или натуральные повинности желавшим здесь поселиться держателям (hospites). Последние не теряли из-за этого своей свободы. Ни из чего не видно также, чтобы они обязаны были платить личный ценз и налог за разрешение вступать в брак, а также, чтобы они должны были соблюдать «право мертвой руки» или подчиняться вотчинной юрисдикции. Барщина, которую отбывали сервы крупных землевладельцев, была заменена им обязанностью содержать плотины и водоотводные каналы. Все те, кто получил земли в одном и том же болотистом районе, составляли своего рода трудовые ассоциации. Борьба с морем могла вестись успешно лишь объединенными усилиями всех и лишь путем строгого соблюдения мер, предпринятых для защиты отвоеванных у моря земель от нового их затопления. Можно, не боясь впасть в ошибку, утверждать, что жители побережья создали со времени устройства первых плотин те крайне любопытные объединения, с которыми мы встречаемся позднее под названием «wateringues» и которые организовали регулирование режима воды в приморской Фландрии. По всей видимости, графы тщательно следили с помощью своих нотариусов и своих министериалов (ministeriales) за ходом работ. Правда, надзиратели за болотами и плотинами (moermeesters и clijkgraven) появляются в источниках только в XIII веке, но все говорит за то, что их функции восходят к более раннему периоду2.

В то время как крепостное состояние или личная зависимость стали в крупных поместьях обычным положением крестьян, вдоль морского побережья, по нижнему течению Шельды и нижнему Маасу, а также на обширных пустошах северного Брабанта, образовалось сильное население, состоявшее из свободных земледельцев. Хронисты единогласно прославляли силу и предприимчивость этих пионеров. В отличие от сервов, находившихся под защитой своих господ и получавших от них пропитание в голодное время, эти люди могли рассчитывать только на самих себя и обнаруживали поразительную находчивость. Большинство из них определенно состояло из пришельцев, явившихся из внутренних областей страны, где в XI веке были налицо неопровержимые признаки перенаселения. В самом деле: мы знаем, что масса фламандцев в 1066 г.

Mon. Germ. Hist. Script., т. XV, с. 855.

В качестве доказательства можно было бы сослаться на слово «dijcgrave». Все должности, к которым прибавлялось слово «grave» (Hansgrave, Burggrave), очень раннего происхождения и, несомненно, предшествовали появлению должностных лиц нового стиля («бальи»).

вступила в армию Вильгельма Завоевателя и после окончания войны осталась в Англии, где в течение почти целого века к ним непрерывно прибывали, одна за другой, группы их соотечественников. Другим крестовые походы предоставили благоприятную возможность попытать счастья за границей. Некоторые же нанимались к соседним князьям в качестве солдат и под названием geldungi, cotereaux, брабантцы играли в военной истории XI и XII вв. ту же роль, что швейцарцы в военной истории XVI века.

Совершенно очевидно, что значительная часть избыточного населения из внутренних областей страны, задыхаясь в рамках поместного строя, устремилась к неосвоенным землям побережья, а одновременно также и в нарождавшиеся города. Благодаря этому мирному внедрению новых пришельцев болотистая область быстро заселилась и покрылась деревнями, названия которых, кончавшиеся на «kerk» или «capelle» свидетельствовали об их относительно недавнем происхождении1.

Колонизация шла так быстро, что в начале XII века колонистам уже не хватало земли. Смешавшись с голландцами, они направились осушать и заселять болота (mooren) Бременской области, распространились в Гольштинии и расчистили путь для германской колонизации на правом берегу Эльбы. В возделанных ими местностях Германии еще до сих пор сохранились явные следы произведенных ими работ. Еще до сйх пор в них тянутся параллельными рядами королевские гуфы (Konigshufen), которые они оградили плотинами, и нидерландские названия немалого числа деревень Северной марки в Германии (Altmark) свидетельствуют о происхождении их первоначальных обитателей2.

W. Cunningham, Die Einwanderung von Ausl'andern nach England im XII Jahrhundert, Zeitschrift fur Social und Wirtschaftsgeschichte, Bd. Ill [1895], S. 177; Gaillard Thomas Lapsley, The Flemings in eastern England in the reign of Henry II. English Hist. Review, 1906, p. 509 et suiv.

Известно, что фламандцы колонизовали также в широких размерах, в это же время, некоторые части Тюрингии и Силезии. См. Е. de Borchgrave Histoire des colonies beiges en Allemagne pendant le XII et le XIII siecle (Bruxelles, 1865). В Силезии их опередили валлоны. Но валлоны не были колонистами в тесном смысле этого слова. Они были приведены в Бреславль августинцами из Аруэза, явившимися в этот город в середине XII века, и остались в нескольких деревнях, где они поселились, на положении несвободных. См. С. Grunhagen, Les colonies wallones de la Silesie (Bruxelles, 1867). В своей недавно вышедшей работе В.. Левисон показал, что аббатство Малон тоже поёылало монахов в Силезию и в Польшу и направило в Бреславль епископа. Таким образом, сервы из Намюрской области могли проникнуть туда в рассматриваемый период по следам этих монахов. W. Levison, Zur Geschichte des Bischofs Walter von Breslau, 1149—1169. Zeitschrift des Vereins fur Geschichte und Altertum Schlesiens, Bd. XXXV [1901], S. 353—357. Но это не была настоящая эмиграция. Валлоны были очень немногочисленны в Силезии, состав их не обновлялся и они добровольно не селились здесь. Их задачей было только обеспечить на основах поместного строя существование бельгийского духовенства, поселившегося в этой отдаленной области.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

КУЛЬТУРА

I

Сдуховной жизнью в Бельгии дело обстояло так же, как с религиозной

иполитической. В этой, населенной двумя различными расами стране, которая была разделена между Германией и Францией и одни диоцезы которой зависели от Реймского архиепископа, а другие — от Кельнского, с самого же начала Средних веков сталкивались, смешивались, боролись или объединялись друг с другом романское и германское влияние. Находясь, так сказать, посередине между двумя культурами, Южные Нидерланды оказали влияние на каждую из них и, в свою очередь, подверглись воздействию обеих.

Начиная с каролингской эпохи среди духовенства и высших классов общества было множество людей, одинаково владевших как романскими, так

игерманскими диалектами1. В аббатствах фламандские и валлонские монахи жили бок о бок, и известно, что в монастыре Сент-Аман были найдены два памятника, написанные одной и той же рукой в IX веке на разных языках: самое старинное стихотворение французской литературы — кантилена

св. Евлалии — и один из наиболее древних памятников немецкой литературы — «Песнь о Людвиге» (Ludwigslied)2. В Льеже епископ Гартгар прославлялся Седулием за свое знание трех языков3. В Аррасе пробст Ульмар говорил на франкском наречии. Аббат из Лобба Урсмар и его преемник в X веке, Фолькин, одинаково пользовались как французским, так и немецким языком. В Теруане реймский архиепископ следил за тем, чтобы епископы умели говорить и на «варварских»

Dummler, Geschichte des Ostfrankischen Reichs, Bd. I, S. 207

R. Kogel, Geschichte der Deutschen Litteratur, Bd. I," 2, S. 86 (Strassburg, 1897).

Sedulii, Scoti carmina, ed. Traube. Mon. Germ. Hist. Poetae latini aevi Carolini, т. Ill, с 167.

языках1. Позднее, с XI века, эта тенденция обнаруживается еще яснее. Мы знаем, что многие проповедники одинаково умели быть доступными населению как в валлонских, так и во фламандских областях, таков был, например, лоббский аббат Ламберт (1149 г.), который говорил одинаково красноречиво на обоих языках2. В монастыри старались назначить аббатов, знавших оба языка. Так, например, монахи аббатства Сен-Пьер в Генте считали Теодориха из Сен-Трона достойным епископского жезла, так как он владел немецким и романским наречием. Другой сен-тронский монах, Рудольф, родом из Генегау, вынужден был изучить фламандский язык, чтобы его ученики могли его понимать; аналогичных фактов было, несомненно, очень много во всех частях страны3.

Со светской аристократией дело обстояло так же, как и с духовенством. Подобно всем диоцезам Южных Нидерландов, Фландрия, Брабант и Лимбург тоже были двуязычными, и не подлежит сомнению, что графы и бароны вынуждены были так же, как и епископы, говорить на обоих языках. Уже в XII веке знание французского было, по-видимому, необходимым условием всякого хорошего воспитания: фламандских детей посылали учиться ему в аббатства Ланского диоцеза4. Знание французского языка должно было распространиться также среди мелкого дворянства ввиду частого соприкосновения, установившегося благодаря турнирам между рыцарями Фландрии и Брабанта и рыцарями Генегау, Артуа и Пикардии. Его распространению способствовало также влияние, которым пользовались клюнийские монахи, из коих многие были французского происхождения. Наконец, этому содействовали также многочисленные браки, заключавшиеся между дворянскими семьями различных национальностей. Несомненно, в конце XI века значительная часть аристократии Фландрии и Лотарингии владела обоими языками и благодаря этому она была прекрасно подготовлена к тому, чтобы играть доминирующую роль • в таком интернациональном предприятии, каким были крестовые походы. Только она могла дать космополитической армии, направлявшейся для освобождения гроба господня, нужного ей вождя. Готфрид Бульонский, по словам одного немецкого хрониста, стал во главе крестоносцев, «так как, получив воспитание на границе романских и германских народов, он знал одинаково хорошо их языки»3.

D'ummler, Ostfrankisches Reich, Bd. I, S. 207, Anm. 4. Add. Petit de Julleuile, Histoire de la litterature francaise, t. I, p. LXXIV (Paris, 1896); Walter, Vita Johannis episcopi Teroannensis. Acta Sanctorum, янв., т. II, с. 794.

D'Achery, Spicilegium, т. II, стр. 753.

Gesta abbat. Trudon., ed. de Borman, т. I, c. 70, 122. Add. Miracula S. Trudonis, Mon. Germ. Hist. Script., т. XV, с. 826.

Guiberi de Nogent, Histoire de sa vie, ed. Bourgin, p. 147 (Paris, 1907). Cp. Hariulf, Miracula S. Richarii. Mori. Germ. Hisn. Script., т. XV, с. 919, а также Qalberi, Meurtre de Charies le Bon, ed. Pirenne, p. 22.

Otton de Freisingen, Chronicon. Mon. Germ. Hist. Script., т. XX, с. 250.

получать свою выучку уже не при дворе французского короля, а в императорской часовне. Духовенство, руководимое немецкими прелатами, в течение нескольких лет приобрело совершенно иную физиономию. Церковная дисциплина была восстановлена, и вместе с ней возродились научные занятия. Во время правления Бруно достигнуты были поразительные результаты. Первый саксонский епископ Льежа, Эракл, был основателем или во всяком случае восстановителем главной школы еписЦ копства, которая вскоре ярко расцвела. При Нотгере она стала, пожалуй^ самым оживленным центром научной и литературной жизни во Bcei| Империи1. Она с лихвой вернула Германии то, что когда-то получила от, нее. Ученики Нотгера составили блестящую плеяду епископов. Среди них были: Гюнтер из Зальцбурга, Ротард и Эрлуин из Камбрэ, Геймон и» Вердена, Гезелон из Туля, Герман из Меца, Адальбольд из Утрехта;' Вольбодо, Дюран и Вазо из Льежа2. Льежские учителя преподавали В различных городах Империи, в Майнце, в Регенсбурге, в Брешии. Они проникли также во Францию, где один из них, Губальд, с блестящим успехом преподавал в монастыре св. Женевьевы в Париже. С другой стороны в Льеж съезжались французские, английские и славянские3 студенты, умножившие ряды слушателей, стекавшихся со всех концов

Относительно льежских школ помимо превосходного изложения Wattenbach,

Deutschlands Geschichtsquellen, 7 Ausg., Bd. I, S. 423 u. f. (Stuttgart, 1904), см. Pirenne, Sedulius de Liege (Bruxelles, 1882); Dute, Die Schulen im Bisthum Luttich im XI Jahrhundert (Marburg, 1882); A. Bittner, Wazo und die Schulen von Luttich (Breslau, 1879); E. Voigt, Egberts von Luttich Fecunda ratis. Einleitung (Halle, 1889); Cauchie, Querelle des Investitures, t. I, p. XLVII; 5. Balau, Etude critique sur les sources de l'histoire de Liege au moyen age, p. 146 et suiv. (Bruxelles, 1901); G. Kurth, Notger de Liege et la civilisation au X siecle, p. 251 и далее.

"Среди учеников Ногтера были также и светские люди. Voigt, op. cit., p. 14. В XI веке некоторые представители аристократии обладали довольно широким образованием.

См., например, Chronicon S. Huberti. Mon. Germ. Hist. Script., т. VIII, с 643. Папа Урбан II писал Роберту Фрисландскому: «Quod maximum est inter seculi principes rarum, dote kiterarum, scientiae atque religionis te donavie [Deus]» («Что крайне редко среди светских князей, бог наделил тебя даром наук, знаний и религии»). Mon. Germ., Hist. Script., т. IX, с. 30. По поводу взаимоотношений Льежа со славянскими странами см. Wattenbach, op. cit., Bd. II, S. 203. Berliere, Une colonie de moines liegois en Pologne au XII siecle. Revue Benedictine, 1891; /. Paech, Die Geschichte der ehemaligen Benediktinerabtei Lubin. Studien und Mittheilungen aus dem Benediktiner und dem Cistercienser Orden, Bd. XXIX [1908], S. 16 u. f. По мнению Макса Гумпловича (Max Gumplovicz, Bischof Balduin Gallus von Kruszwica, Polens erster lateinischer Chronist. Sitzungsberichte der K. Akad. der Wissenschaften in Wien. Hist.-Phil. Classe, Bd. CXXXII [1895]) этот первый историк Польши был воспитанником льежских школ. Позднее этот же автор (Leben und Schiksale Balduins Bischofs von Kruswitz, 1066—1145 гг., Posen, 1902) пытался открыть в этом епископе графа Балдуина I Генегауского, таинственно исчезнувшего во время первого крестового похода, но его работа представляет собой не что иное, как ученый роман.