Ionin.pdf - восстание меньшинств

Формы меньшинств

насладиться процессом погружения в стихию избыточной ин- формации, которая не поглощает, но позволяет «скользить» по ней, оставаясь «на волне». Фактически здесь речь идет не об информации, а об удовольствии от процесса участия в коммуникации.

Как пишет блогер на одном из сайтов, «…полез в «Вики- педию», чтобы узнать, от каких партий режиссер Станислав Говорухин избирался в Думу. Потом вспомнил, что он снял «10 негритят» и полез читать статью о фильме. Потом вспом- нил, что главную роль там играла Татьяна Друбич, которая, кажется, училась в одной школе с моим папой, и полез читать статью про нее. Теперь я знаю, что отчество Друбич — Люсье- новна, но не могу решить, что мне делать с этим знанием».

Это хорошее описание серфингового стиля получения ин- формации. Знаменитый кинорежиссер Сергей Эйзенштейн называл это «обезьяньей логикой». Обезьяна сидит на ветке (в буквальном смысле слова, потому что в Интернете ветка — это раздел, или тема на интернет-форуме (английский ана- лог — нитка, thread) — и «сидеть на ветке» — это с соответ- ствующими оговорками, примерно то же самое, что сидеть в интернете) и видит падающий лист… Далее предоставлю сло- во самому С.М. Эйзенштейну…

«…Подходим к обезьянам. Павианы отдельно...

Бросаю кусок моркови. Обезьяна отрывается от занятия. Она, конечно, искала блох.

В три прыжка, не отрываясь глядя на морковь, она соска- кивает вниз.

Но вот в поле зрения ее попадает кусок белой бумажки в стороне от моркови.

Белое впечатление резче, чем тускло-рыжее. И морковь забыта.

Обезьяна двинулась к бумажке.

Но вот где-то рядом — острый вскрик и характерное сви- стящее щелканье зубами.

Обезьяна отвернулась от бумажки в сторону крика. Глаз упал на качающуюся ветку.

221

Движущийся предмет привлекательней неподвижного. Прыжок — и обезьяна уже ухватилась за ветку. Наверху заверещал партнер обезьяны.

И обезьяна уже услужливо вновь погружена в шерсть пар- тнера.

Живой сожитель, конечно, еще привлекательней, чем просто подвижный предмет.

Забыты ветка, бумажка, морковка. ...Разница между мной

иалма-атинской обезьяной только в одном.

Ятак же прыгаю от предмета к предмету, как только в па- мяти подвернется новый.

Но, в отличие от обезьянки, я все же иногда возвращаюсь обратно, к первоначальному…

Ход сюжета в этих записках я посвящаю безыменной се- стре моей — обезьяне из алма-атинского зоосада..»1

Она, эта обезьяна — также и безымянная сестра все-

«Обезьяньей логики» — вовсе не возвращаются к первона- чальному предмету, довольствуясь и наслаждаясь самим процессом интернет-коммуникации. К обретению знаний этот процесс имеет, как правило, малое отношение. Как свидетельствует цитированный выше безымянный блогер, он не знает, что ему делать с этим, полученным в процессе интернет-серфинга знанием.

Информации много, но серфер не знает, что с ней делать, потому что он имеет дело с гигантским избытком информа- ции и не знает, какой из этих многих тысяч или даже миллио- нов ответов, полученных в Гугле, является важным. В совре- менных дискуссиях о целях образования часто говорят, что важно избавить школьников и студентов от перегруженности информацией; важность этой задачи не подлежит сомнению. Но взамен предлагают учить их искать то, что им нужно: яко- бы, научившись искать, они сумеют занять привилегирован- ную позицию в бесконечном потоке информации. Говорят

1Эйзенштейн С.М. Мемуары. Т.2. М.: Ред. газеты «Труд», Музей кино, 1997.

С.7 — 8

222

Формы меньшинств

так: не нужно знать, надо уметь искать. Сторонники такого подхода не замечают зловещего парадокса, состоящего в том, что для того, чтобы успешно искать, нужно знать, что ищешь.

Что действительно является важным? Если нет интуи- тивного понимания, или отсутствует более или менее четкое представление о предмете, или конкретное указание, тогда единственным выходом оказывается мультиплицирование выбора — отхватывать понемножку то тут, то там, то есть по- стоянно перескакивать с одной страницы или с одной про- граммы на другую. Это означает выбор между основательно- стью и скоростью в пользу последней (этот выбор давно уже сделан в философии модерна!), а кликанье мышкой или щел- канье переключателем программ — компьютера, телевизора, радиоприемника — становится наиболее распространенным способом восприятия и специфической техникой отбора во всех сферах жизни. Эта практика по мере распространения информационных технологий становится универсальной, то есть обезьянья логика становится преобладающей у человека XXI столетия. О последствиях и перспективах такого развития надо говорить особо. Мы же здесь перейдем к выводам о при- роде интернет-сообществ, которые можно сделать на основе нашего по необходимости краткого рассмотрения.

Первое: ясно, что по мере развития сетей все более теряют свою значимость традиционные структуры, порождающие идентичность, — этнос, нация, государство. Эту функцию пе- рехватывают у них сетевые силы, ведущие к формированию новых меньшинств.

Второе: новые цифровые медиа в невиданном ранее мас- штабе дают возможность самостоятельно выбирать, с кем ему взаимодействовать. Но за это расширение объема свободы, как всегда, нужно платить. Цена состоит в том, что все боль- ше приходится общаться с людьми, которые мыслят и чув- ствуют так же, как ты. С одной стороны, это дает прекрасный результат: позволяет человеку жить в гармонии с самим со- бой. Но с другой стороны, это ведет к самоизоляции группы и замыканию в информационном коконе.

Третье: в результате глобальная сеть оказывается не в со- стоянии стать культурным, социальным, экономическим и

223

т.п. игроком глобального масштаба. В частности, мечта о гло- бальном гражданском обществе оказывается неосуществи- мой. В силу отмеченного самозамыкания участников сетевых взаимодействий в информационных коконах или капсулах интернет в значительной мере сводится к роли технического медиума, используемого, например, для того, чтобы быстро собрать участников демонстрации или флеш-моба.

Четвертое: тем не менее, сеть оказывает свое исключи- тельно важное воздействие на развитие современных соци- альных процессов: способствуя возникновению коконов, или капсул, она порождает информационные меньшинства, зам- кнутые на себя изолированные общности, которые склады- ваются в силу естественного стремления сетей к укреплению и уплотнению. Это своего рода новые сетевые «племена», их возникновение и развитие в сети — одно из проявлений трайбализма в современной жизни обществ. Подробнее о трайбализме как естественном выражении стиля и формы существования, свойственного обществу меньшинств, будет сказано ниже, в заключительной главе книги.

***

Каждый, кто покупал книги в больших книжных интернетмагазинах, в российском «Озоне», например, или в «Амазо- не», знает, что если заказать какую-то книгу, тут же на экране появляется сообщение: «Те, кто купил эту книгу, покупают еще также такую, такую, такую и еще такую книги». То есть ты только что выбрал себе книгу, а компьютерная программа на основе учета прежних покупателей уже классифицировала тебя и занесла в соответствующую категорию…

Когда я это написал, я решил провести эксперимент. И обнаружил, что ошибся, по крайне мере относительно «Озо- на». Да, там есть такая графа, но это не результат статисти- ческой классификации, а просто коммерческое предложе- ние: купите, скажем еще одну или две книги того же автора, и за это будет вам скидка. В зарубежном «Амазоне», однако, дело обстояло именно так, как я сказал. Я набрал цитирован-

ную парой страниц выше книгу: «Bill Wasik. And Then There’s

224

Формы меньшинств

This». Мне был предложен Васик за 10 долларов 38 центов, а ниже было написано «Покупатели, приобретшие этот товар, покупают также…» и следовал перечень из нескольких книг: «Капитаны сознания. Реклама и социальные корни потреби- тельской культуры», «Параллельные биографии. Пять вик- торианских браков», «Эйхман в Иерусалиме» Ханны Аренд, затем книга Н.Карра, название которой можно перевести как «Мели (Shallows)» с подзаголовком «Что интернет делает с нашими мозгами» и фантастический роман «Feeds» о пла- нете, где люди подключены к интернету благодаря чипу в го- лове. Я действительно был заинтригован: кто бы могли быть эти люди, покупающие в среднем такой вот интересный, но, в принципе, неочевидный и рационально напрямую необъ- яснимый набор книг? Интересно было бы с ними познако- миться, потому что, по мнению компьютера, я принадлежу к категории таких людей. То есть существует статистическая категория, которую можно назвать так: «категория людей, ко- торые покупают книгу Васика, а также «Капитаны сознания», «Feeds», «Викторианские жены» и т.д. Если следовать сообра- жениям, изложенным выше в методологической второй главе, можно сказать, что мы, те, кто покупает в среднем именно эти книги, составляем «класс в себе», но когда мы познакомимся, обсудим читаемые нами книги и уясним общность наших ин- тересов, мы можем стать «классом для себя» в марксистском смысле. А отсюда прямой путь к статусу группы меньшинств. Так примерно интернет, даже коммерческий, может создавать меньшинства.

225

V.Заключение:кобществуменьшинств

Индивидуализация и повсюду сопутствующее ей обра- зование меньшинств — универсальное явление. Воз- растание свободы выбора поведения и образа жиз- ни —глобальный процесс, он происходит повсюду, и

повсюду идет не гладко, порождает массу проблем, споров, ожесточенных дискуссий и даже гражданских конфликтов. Эти конфликты, как вообще положено гражданским кон- фликтам, мотивируются не научными соображениями. В основе их лежат, как правило, мораль и традиция, с одной стороны, и свойственные позднему модерну и постмодерну аморализм и культ новизны, — с другой. Мораль вообще всег- да традиционна, по большому счету, — при всем бесконечном разнообразии религиозных и идеологических систем, сект и конфессий — есть всего лишь одна мораль, воплощенная в совокупности императивов, регулирующих человеческое общежитие с незапамятных времен; она старше, чем даже Декалог, в котором она получила непревзойденное по эстети- ческой и концептуальной стройности воплощение. В череде цивилизаций меняются лишь способы легитимации этой мо- рали. В свою очередь, традиция всегда моральна, можно даже сказать, что традиция — это и есть мораль, и собственную легитимацию она содержит в себе самой. Поэтому не удиви- тельны уверенность в собственной правоте и отвага тех, кто бьется на «малой земле» своего дома, семьи, отечества про- тив «наглых» и «отвратительных» нововведений, посягающих не только на наше настоящее, но и на прошлое и будущее, на достоинство и честь наших отцов и матерей, и на наших детей также.

Другую сторону конфликта представляют меньшинства, которые суть от плоти и крови модерна, изначально возник- шего и сформировавшегося на противопоставлении себя тра- диции, в частности, традиционной морали и, следовательно, морали вообще. Модерн аморален, потому что не традицио- нен. Зато он основан на принципах разума. С тех уже далеких

226

времен авторитет разума оказался сильно поколеблен, но ин- ституты, начавшие складываться еще на заре модерна и соот- ветствующие требованиям просвещенческого разума, стоят непоколебимо. Это относится ко всем главным структурам модерна, таким, как рациональная наука, капиталистическая экономика, демократическая политика. Поэтому так и по- лучается, что институты служат наглецу и цинику, а не мора- листу. Наука в силу своих конститутивных особенностей не в состоянии взять сторону в этом конфликте. Она судит о том, что и как происходит, но не может судить о том, что и как должно происходить. Едва она «вякнет» что-нибудь высоко- моральное, как ее безжалостно (и справедливо) оборвут. Уче- ный — да, он может оценивать происходящее с точки зрения морали, но не как ученый, а как просто гражданин. Но голос института у нас, да и не только у нас, всегда весомее, чем го- лос частного лица.

Экономика также рациональна и аморальна, что отлично демонстрирует экономический гомункул — homo economic- us. Политические институты целиком и полностью выступа- ют на стороне меньшинств. Институциональная логика, как и всякая логика, абстрактна, она имеет дело не с реальными людьми, а с абстракциями. Абстрактнейший продукт этой логики — всеобщие права человека. Субъект этих прав — че- ловек вообще, не имеющий ни национальности, ни цвета кожи, ни пола, ни профессии, вообще ни одного позитивно- го определения, кроме того, что он — человек. Как в детской считалке: палка, палка, огуречик — вот и вышел человечек. Поэтому с точки зрения всеобщих прав человека бессмыс- ленно протестовать против государственной регистрации однополых браков или против замены в официальных доку- ментах терминов «отец» и «мать» на «родитель номер один» и «родитель номер два». Выше, в разделе о сексуальных мень- шинствах говорилось о фантастических перспективах, от- крывающихся в этом отношении в связи с усилением борьбы за права животных.

Итак, численность и разнообразие меньшинств растет и, судя по имеющимся тенденциям, будет расти и далее, а ин- ституты демократического общества целиком и полностью

227

стоят на стороне меньшинств. Если они и оказывают какоето сопротивление (к примеру, препятствуют проведению гей-парадов), то это, скорее всего, арьегардные бои армии морального абсолюта, теснимой мощными силами мораль- ного релятивизма (он же аморализм). Если они (институты) останутся верными своей демократической конституции, они обязаны будут перейти на сторону меньшинств. Как это ни парадоксально звучит, чтобы остаться верными, они должны изменить. Чтобы остаться верными демократии, они должны изменить морали. Это описание дилеммы институтов, кото- рые, к слову, морали (выражаясь фигурально) не присягали, а присягали, скорее, демократии. Поэтому не стоит удивлять- ся, что восстание меньшинств есть, по существу, восстание против морали.

Разумеется, даже в отсутствие морали меньшинствам тре- буется (псевдо)моральная легитимация. Легитимирующую функцию со стороны меньшинств выполняет политкоррект- ность. Сама по себе тема это не новая, наряду с другими ав- торами мне приходилось уже высказываться на эту тему. Я писал, что современная демократизация отношения к мень- шинствам порождает новый тип социальной структуры, где ключевыми идентификациями оказываются категории разно- го рода меньшинств, рассматриваемых как депривированные

икогда-то/сейчас подвергавшиеся/подвергаемые эксклюзии со стороны некоего неопределенного господствующего боль- шинства. Это господствующее большинство определяется поразному каждым из угнетаемых меньшинств. По отношению к женщинам это мужчины, по отношению к черным — белые, по отношению к инвалидам — здоровые, к бедным — богатые, к некрасивым — красивые, к глупым — умные, по отноше- нию к гомосексуалистам — люди традиционной ориентации

ит.д. и т.п. В результате общество начинает рассматриваться как общество меньшинств, в котором только меньшинства выглядят реально существующими и претендующими на уни- версальные права, тогда как это самое якобы господствующее большинство ведет как бы теневое существование и остается лишь фоном, служащим демонстрации специфики любого рода меньшинств и обоснованию их претензий на высокий

228

Заключение: к обществу меньшинств

статус и привилегированное место в системе распределения благ1.

В результате происходят поистине эпохальные цивилиза- ционные изменения. Мы показали, что господство политкор- ректности медленно, но весьма эффективно ведет к измене- нию некоторых основополагающих «констант» европейской цивилизации. Так, политкорректность ведет к замене истины как высшей ценности и главного критерия не только на- учной, но и — не побоюсь это сказать! — моральной право- ты терпимостью как высшей максимой морали. Разумеется, виной этому не только политкорректность, но и общее реля- тивистское устремление философии XX и XXI веков, вырази- вшееся, в частности, в идеях постмодерна, но политкоррект- ность в этой связи можно рассматривать как дедуцированный из релятивистской философии набор моральных поучений и поведенческих образцов, подходящих к умственному уровню широких масс.

Деградация истины неизбежно сопровождается деградаци- ей науки. Классическая наука эпохи модерна явилась некогда идеалом коммуникативной структуры, по образцу которой строилась буржуазная общественность. По мере дифферен-

циации функциональных сфер жизни общества обществен- ное мнение все более и более отделялось от науки, утрачи- вало свой рациональный пафос и дискуссионную природу и все более обнаруживало в себе черты сложного механизма господства, понимание принципов работы которого сложилось лишь к концу XX столетия2.

Маргинализация, вытеснение на задний план обществен- ной жизни понятия истины и института науки, которые в свое время стали основой триумфальных побед и многовеко- вой экспансии западной цивилизации, неизбежно должны было привести к деградации культуры Запада. Политкоррект- ность явилась, как мы старались показать, главным орудием такой деградации. Общество меньшинств, складывающееся

1Ионин Л.Г. Апдейт консерватизма. М.: Изд. дом Гос. ун-та — Высшей шко-

лы экономики, 2010. С.255-257.

2 Там же. С.225-232.

229

благодаря господству идеологии политкорректности, претен- дует на имя безгранично терпимого общества, но единствен- но нетерпимое в нем — это традиционные ценности Запада, ведущие свою биографию от деяний героев Гомера: это вели- чие и доблесть, красота и сила, истина и разум, благородство и свобода, мужественность и женственность и т.д. и т.п. Пара- доксальным образом эти ценности соотносятся с тем самым смутно определяемым большинством, которое служит негативным ценностным полюсом в обществе меньшинств.

Но сделаем еще шаг к рассмотрению социальной струк- туры такого вот общества меньшинств, подразумеваемой, но не характеризуемой самими промоутерами меньшинств и пропагандистами политкорректности. Что за общество будет представлять собой это общество меньшинств? Опять же по- пробую сослаться на самого себя. Еще более десяти лет тому назад, пытаясь охарактеризовать такое двусмысленное явле- ние как «социальность постмодерна» и сравнивая социаль- ность постмодерна с социальностью традиционной эпохи, я писал: «Человеческое общество традиционной эпохи — это сожительство индивидуумов, каждый из которых, хотя и об- наруживал в себе качества, объединяющие его с некоторыми другими людьми, тем не менее выступал в социальной сре- де как равная только самой себе и несоизмеримая с другими личность. Зиммель неоднократно указывал на парадоксаль- ный факт: тем общим, что объединяет многих людей в катего- рию «аристократия», является уникальность каждого из них. …Становление формы социальности, характерной для когни- тивной эпохи модерна, — долгий и сложный процесс. В этой новой форме социальности индивидуумы стали восприни- маться как типы, как представители безличных структур, будь то профессиональные, возрастные, организационные или лю- бые другие структуры. В любом социальном взаимодействии индивидуум интерпретируется его партнерами как предста- витель типа, и само взаимодействие развертывается как взаи- модействие не личностей во всем богатстве их характеристик, а типических индивидуумов. Этот процесс типологических интерпретаций и переинтерпретаций, находящий свое выра- жение в конкретности поведения, собственно, и есть процесс

230