Глобализирующий фактор охватывает практически все государства и народы мира. Речь идет не только о том, как бы отдельным культурам сохранить собственную идентичность. Возникает вопрос о выживании как таковом. Глобализация стремится расшатать национальную идентичность, растворить ее в планетарных процессах. Глобализация стирает грани между внутренней и внешней политикой.

«Информатизация, формирующая единое мировое информационное пространство, создавая глобальное сетевое общество, открывает гражданам доступ ко всем материальным и духовным благам, умножает интеллектуальный ресурс и все другие ресурсы, способствуя устойчивому развитию, достижению благополучия и безопасности личности и страны. С другой стороны, информационные технологии не являются абсолютным благом: они создают новые возможности для контроля и манипуляции массовым сознанием во внутренней политике и новые эффективные средства воздействия на национальные сообщества со стороны наиболее оснащенных в этом отношении государств в рамках межгосударственного противоборства, а следовательно, создают и новые угрозы национальной идентичности. Кроме того, глобальные информационные потоки объективно ведут к размыванию идентичности»¹.

Универсальная История Человечества, как подчеркивает американский философ Ф. Фукуяма, — это не то же самое, что история универсума. Это не энциклопедический каталог всего, что известно о человечестве, а попытка найти осмысленную общую закономерность в развитии человеческих обществ в целом. Само по себе стремление напцсать Универсальную Историю не универсально для всех народов и культур².

Действительно, несмотря на то что западные и исторические европейские традиции зародились в Греции, Аристотелю, например, была чужда идея непрерывности истории. Он полагал, что цикл смены режимов вложен в большой естественный цикл, в котором катаклизмы вроде потопа периодически уничтожают не только существующие общества людей, но и самую память о них, и люди снова начинают исторический процесс с

¹ Коршунов С. Глобализация и национальная идентичность // Вестник аналитики. 2007. № 1. С. 110—111.

2 Фукуяма ф. Конец истории и последний человек. М., 2004. С. 104.

2*

самого начала. С точки зренид греков, история не секулярна, а циклична.

Христианство ввело понятие истории, ограниченной во времени, начинающейся с сотворения человека Богом и кончающейся Страшным судом и спасением. Кант отдавал себе отчет в том, что «идиотическое течение всего человеческого» не имеет никакой видимой закономерности и что человеческая история кажется непрерывной цепью войн и жестокостей. И все же он ставил вопрос, нет ли в истории человечества некоего регулярного движения, в котором можно было бы обнаружить медленную и прогрессивную долговременную тенденцию.

2. Диверсификация

Как отмечает отечественный культуролог Н.А. Сосновский, одна из самых очевидных тенденций современного мира — интенсивный рост разнообразия культур, выходящих на историческую арену в качестве самостоятельных субъектов после нескольких веков безраздельного доминирования Запада. Это обстоятельство обусловило психологическую сопряженность культурных идентификаций с подавляющим комплексом неполноценности, который выражается агрессией по отношению к культуре-лидеру.

Процесс диверсификации, безусловно, драматичен и чреват неоднозначными последствиями. Европейски ориентированный исследователь, безусловно, испытывает дискомфорт при встрече с потоком эксцентричных верований, жизненных укладов и цивилизационных признаков. Все это разрушает привычные шаблоны культурологического анализа, порождает множество подходов к теме.

Технологически развитые общества, далекие от того, чтобы быть однообразными и монотонными, подобны, по выражению Э. Тоффлера, сотам с весьма колоритными группировками — хиппи и любители старых автомобилей, теософы и фаны «летающих тарелок», аквалангисты и парашютисты, гомосексуалы, компьютерщики, вегетарианцы, спортсмены, занимающиеся бил- дингом, и «черные мусульмане»¹.

¹ Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2004. С. 310.

Сокрушительные удары супериндустриальной революции буквально раскалывают современное общество. Увеличивается количество социальных анклавов, групп и мини-культур почти так же, как количество автомобилей. Налицо «субкультурный взрыв», который обнаруживается прежде всего в сфере труда. Множество субкультур возникает вокруг профессий. Поскольку общество движется к большей специализации, складывается все большее разнообразие культур. Научное сообщество тоже делится на более узкие сегменты. Это накладывается на структуру официальных организаций и ассоциаций, количество которых быстро увеличивается. Ученые одной специальности стремятся держаться вместе, образуя тесную маленькую субкультурную «ячейку», к которой они обращаются за одобрением и поддержкой. Она определяет и манеру одеваться, и политические взгляды, и стиль жиз- ци.

Разнообразные субкультуры складываются в сфере досуга. Можно предвидеть создание субкультур, построенных вокруг космической деятельности, голографии, воздействия на мозг, глубоководного погружения, подводного плавания, компьютерных игр и тому подобного. Говорят и пишут о молодежных гетто, имея в виду множество молодежных субкультур. Поражает и различие стилей жизни.

Обнаруживает себя диверсификация ценностных ориентаций. Америка мучается неопределенным отношением к деньгам, собственности, закону и порядку, расовым вопросам, религии, Богу, семье и самой личности. Во всех технологически развитых обществах царит такая же путаница. Крах ценностей прошлого едва ли прошел незамеченным. «Оборот» ценностей сейчас происходит быстрее, чем когда-либо в истории. В прежние времена человек, выросший в каком-либо обществе, мог ожидать, что общественная система ценностей останется в основном неизменной в течение всей его жизни. Гарантировать такое положение сейчас невозможно.

Большинство предшествующих обществ имело обширный набор общепринятых ценностей. Теперь этот набор ценностей сократился, и мало оснований полагать, что формирование нового широкого консенсуса случится в грядущие десятилетия. Здесь действуют центростремительные силы, направленные к многообразию, а не к единству.

По мнению футурологов, оказываясь перед различными противоречащими одна другой ценностными ориентациями, сталкиваясь с поражающим изобилием новых потребительных товаров, услуг, различными вариантами образования, занятий и развлечений, дети будущего должны будут совершать выбор по- новому. Они станут «потреблять» стили жизни примерно так, как люди прошлого, менее богатого выбором, потребляли обыкновенные продукты.

Еще одна проблема, побуждающая к глубинному социокультурному анализу, — неожиданный всплеск национальных и расовых умонастроений в конце XX в. Длительное влияние универсализирующей тенденции обернулось ростом национального и расового самосознания. Эту закономерность еще в начале XX в. отмечал Н.А. Бердяев: «С необычайной силой вспыхнули в нашем мире древние и национальные инстинкты. Национальные страсти терзают мир и грозят гибелью европейской культуре»¹.

В 60-е гг. XX столетия США были потрясены негритянскими волнениями. Стало ясно, что Америка не сумела интегрировать людей разных наций, вероисповеданий, культур. Она оказалась неспособной «принять негров». Исследователи, которые обратились к этой теме, подчеркивали, что расхожее понятие «плавильный котел» не подходит для американской реальности, поскольку «культуры и люди не созданы для плавки» (именно таким образом сформулировали вопрос в научно-публицистическом сборнике «История черных»²).

В связи с такой ситуацией рождается еще одна группа вопросов. Насколько сейчас возможна национальная идентификация и каковы ее границы? Каковы современные формы цивилизаторского мессианства? Что является альтернативой современному национализму? Обсуждение этих вопросов стимулирует интерес к культурологии. Многие' актуальные вопросы осмысливаются сегодня в специфических культуроведческих терминах.

В качестве важного фактора современной жизни С. Хантингтон называет гетерогенность цивилизаций. Культурно-религи- озные системы в период Второй мировой войны претерпели

¹ Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994. С. 345.

² Black history. A reappraisal. N.Y., 1972.

сильные удары, но не катастрофы, их не уничтожили. Речь теперь идет о конфликтах между католицизмом и православием, между евреями и мусульманами, мусульманами и индуистами. «Требуя от верующих сделаться опорой наведения трансконтинентального порядка, Хантингтон и многие другие удовлетворились бы Вольтером, приверженцем Бога “воздающего и карающего”»¹.

От религий требуется оставаться закрытыми, что им и свойственно, но при этом обеспечивать мир во всем мире, открываясь, как никогда ранее, навстречу друг другу. Каждая религия должна проявлять себя непогрешимой и абсолютной для своих приверженцев. По этому поводу А. ГлюкСманн замечает: «Когда Лейбниц воображал Вселенную состоящей из монад без окон и дверей, он постулировал, что высшее провидение регулирует их циркуляцию. Точно так же требуется религия религий, дабы обеспечить преобладание гармонии над диссонансами»².

В мире обнаруживается распространение экзотических верований, рождаются мощные фундаменталистские тенденции. По мнению видного американского философа и культуролога С. Хантингтона, «реванш Богов» найдет отражение в разностороннем и сильном фундаментализме. Это приведет к обострению противоречий и, вероятнее всего, к столкновениям между семью-восемью базовыми цивилизациями, внутренне консолидирующимися преимущественно вокруг традиционных религий³.

К началу XXI в. сформировались устойчивые крупные человеческие цивилизации. Среди них, например, атлантическая (в которую входят Западная Европа и Северная Америка), иберолатиноамериканская, исламская, азиатско-тихоокеанская, африканская. Можно ли осмыслить судьбы мировой истории без развернутой современной теории цивилизаций? Чем обусловлены конфронтации нынешнего мира? Каковы способы их разрешения?

Современная культура нередко называется в культурологии постмодернистской. Эта культура доводит до крайности логику модернизма, а именно культ новизны, свободы, индивидуализм,

¹ Глюксманн А. Достоевский на Манхэттене. Екатеринбург, 2006. С. 53.

² Там же.

³ Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. 1994. № 1.

преобладают преувеличенное внимание к телесным потребностям, принцип обладания («иметь»), ничем не ограниченное самоутверждение человека. Если высшим принципом и главной ценностью средневековой культуры был Бог, то культура постмодерна ставит в центр законы толпы, которая свободна от любых авторитетов и иерархии ценностей. Личность утрачивает собственную центричность. Разрушается внутренне устойчивое ядро личности. Самыми важными для понимания характера человека оказались те изменения, которые произошли с конца XIX до конца XX в. Авторитарный, одержимый накопительским характером, развитие которого началось еще в XVI в., подчеркивает Э. Фромм, уступает место рыночному характеру. Человек ощущает себя товаром. Живое существо становится товаром на «рынке личностей». Люди с «рыночным характером» не умеют ни любить, ни ненавидеть. Эти «старомодные» эмоции не соответствуют структуре характера¹.

Еще одна особенность современной культуры — происходит размывание очертаний между реальной действительностью и виртуальной, т.е. созданным миром. В результате человек часто оказывается в мире иллюзорном, не позволяющем ему сознательно управлять своей жизнью. Происходит наложение различных картин мира, которые существуют одновременно и создают причудливую, эксцентричную смесь в сознании людей. Свобода оказывается тяжким бременем для человека.

3. Техника и культура

Еще одна группа вопросов, раскрывающих актуальность проводимого культурологического анализа, — соотношение техники и культуры в целом. Современный научно-технический прогресс был достигнут в немыслимо короткие сроки. Мир стоит сегодня на пороге неслыханного технологического переворота. Сегодня трудно представить себе в полной мере его социальные последствия. На повестке дня — радикальное преображение цивилизации. Новый этап технического прогресса связан с качественными изменениями прежде всего в развитии и применении микроэлектроники, информатики и биотехнологии.

¹ Фромм Э. Иметь или быть? М., 1996. С. 171.

Гигантские успехи в развитии науки и техники во всех странах мира бесспорны. Они порождают стремление осмыслить содержание современных общественных сдвигов. Бурное развитие переживает «философия техники». Каковы последствия нового технологического переворота? Чем объяснить столь радикальные сдвиги в общественном сознании современного человечества?. Становление информационного общества породило очередной виток технологического детерминизма и прогрессивных иллюзий. Кое-кто уверовал в возможность радикального решения многих проблем цивилизации через разработку высоких экологических технологий и эффективных систем управления, формирование единого информационного пространства и новой информационной среды обитания.

Однако чем дальше продвигается информационное общество, тем больше антропологических и культурфилософских проблем оно рождает. Ученые усматривают одну из основных опасностей начинающегося информационного этапа развития цивилизации в роботизации сознания человека. Сейчас фактически происходит формирование нового человеческого типа, который можно было бы назвать «человек-микросхема».

На смену рациональному человеку индустриального общества приходит, как отмечают отдельные исследователи, гиперрацио- нальный человек постиндустриальной информационной эпохи, человек-компьютер. Его неотъемлемыми качествами оказываются сверхкругозор и сверхинформированность. Глубинное систематизирование и целостное знание заменяются поверхностными представлениями, скоростной переработкой колоссальных объемов информации в соответствии с алгоритмом: принял — обработал — выдал — получил практический результат. Все не укладывающееся в эту прагматическую схему объявляется ненужным, несовременным, нецивилизованным.

Действительно, возникают реальные опасности для человека информативной цивилизации. Человек-микросхема даже не осознает противоречий в своем интеллектуальном багаже, напротив, у него возникает ощущение, что он обладает большим знанием, доступ к которому к тому же легко получить. Так утрачивается интерес к фундаментальному образованию, напряженной работе ума, не говоря уже о внутреннем духовном совершенствовании, поисках высших смыслов жизни. Все это заменяется полу

чением сведений из различных информационных источников с помощью телекоммуникационных и компьютерных систем, из «арсеналов знаний».

Здесь в самом деле есть широкие возможности для культурологических размышлений. Ведь информация превращается для человека в новый утонченный продукт потребления, и к ней уже предъявляются не требования адекватности и значимости, а необходимость удовлетворять желания, страсти, доставлять удовольствие. Естественно, что информация преподносится часто в таком виде, в каком ее хотят воспринять, — небольшими порциями (чтобы не переутомиться) и с соответствующей успокоительной дозой (чтобы внезапно не нарушить душевного равновесия, ощущения комфортности).

Любая система стремится к равновесию и самостоятельности. Их ломка — неотъемлемый атрибут развития, но и болезнь системы. Преодолевая ее, система восстанавливает равновесие, чтобы «заболеть» снова. Система, которой удается избежать болезненных явлений, приобретает свойства энтропии и стагнирует, что ведет ее к самонастройке. Человек — особая система, обладающая волей и разумом для самонастройки. Не дай Бог, чтобы эти мощные инструменты обеспечили человечеству безболезненное существование.

Бурное развитие информации ставит общие вопросы культуры. Можно ли тиражировать информацию, делать ее моделью цивилизационного устройства, не имея развернутой культурфи- лософской концепции? Ведь сам человек становится придатком различных информационных систем, микросхемой огромной вычислительной машины, элементом, не представляющим себе конечных целей, которым служит вся система. Людьми-микро- схемами управляют люди-инфократоры — новые правители информационного общества. Они держат многочисленные ниточки, направляют информационные потоки, генерируют информационные иллюзии. Наибольшая опасность заключается в том, что человек-микросхема, как правило, не осознает своего информационного рабства. Разнообразие окружающей информационной среды создает ощущение неограниченной свободы, собственной значимости и возможности влиять, сопричастности к процессу управления.

Как будут складываться отношения между культурами в век компьютеризации? На этот счет существуют разные точки зрения. Развивающиеся страны опасаются, что распространение компьютеризации вестернизирует их культуры. Видный американский социолог Э. Тоффлер придерживается противоположного мнения: «По мере того, как компьютеры распространяются в Азии, по мере того, как китайцы (и китайцы, проживающие за пределами Китая) развивают свои собственные речеразличающие системы, способные обрабатывать их идеографический язык, по мере того, как спутники передают информацию через прежде изолированные районы Тихого океана, по мере того, как дипломированные специалисты Индии или Сингапура создают программы для компьютеров в Манхэттене или Миннеаполисе, мы, вероятно, тоже можем стать свидетелями мощного потока финансовых, культурных и прочих влияний Востока на Запад»¹.

4. Религиозный ренессанс

Весьма заметное явление современной культурной ситуации — религиозный ренессанс. Американский социолог Даниэль Белл, развивая в наши дни концепцию, согласно которой мир переживает сегодня стихийное и непредвиденное религиозное возрождение, отмечает: ни один европейский философ XIX в., кроме, пожалуй, Ф. Шеллинга, не подозревал, что в будущем религия сохранит себя.

Белл, разумеется, неточен: его суждение не относится, например, к русским религиозным мыслителям, которые, напротив, исходили из представления о возрождении религиозного сознания.. Однако Белл прав в главном: многие культурфилосо- фы были убеждены в том, что век религии недолог. Многие ученые XIX в., и не только философы, полагали: незачем специально критиковать религиозные воззрения, поскольку чистый свет науки обнаружит изначальные тайны бытия. Большинство футурологов XX столетия были убеждены, что сакральная зона культуры окажется потесненной. Никто не мог помыслить, что

¹ Тоффлер Э. Раса, власть и культура // Новая технократическая волна на Западе / под ред. П.С. Гуревича. М., 1986. С. 279.

в конце минувшего столетия вопросы веры займут огромное место в зоне культуры.

Разумеется, разнообразные канонические ожидания теологов, по существу, не оправдались. Мало кто из известных теологов

19. в. мог предположить, что спустя несколько десятилетий самим церковникам придется размышлять о кризисе и возрождении веры, о крушении традиционных форм богопочитания. Американский социолог X. Уорд в книге «Религия в 2001 году» полагал, что религия в грядущем превратится в своего рода «духовный туризм». Будущее, по его мнению, может потребовать радикально новых образов Бога, Прихожане покинут церковь, как это сделали молодые мистики. Изменится отношение религии к сексуальной жизни. В храме можно будет совершать соитие. Не исключены праздники общенациональной оргии с религиозной окраской. Такой прогноз для мыслителей XIX в. мог бы показаться кощунственным...

Сегодня этот процесс разворачивается не в чистом виде, а сопровождается созданием квазирелигий, оживлением ортодоксии и фундаментализма христианской и мусульманской конфессий, появлением внеконфессиональных культов от сциентизма Р. Хаббарда до ориенталистских общин вроде «Сознания Кришны». «Некоторые этот “исторический шум”, — пишет А. Кир- кий, — примут за “религиозный ренессанс”, который по смыслу составляющих это словосочетание понятий есть оксюморон, а по сути происходящего — достижение процессом секуляризации “естественного дна”»¹.

Американский журнал Futurist посвятил специальный номер будущему религии. Авторы его говорят о том, что традиционные религии, по сути дела, бессильны разрешить мировые проблемы. Они рассуждают о том, как трансформировать религии, чтобы извлечь максимум пользы из универсальных ценностей. Отмечают, что сегодня имеется множество противоречивых концепций относительно природы Бога. Спрашивают: что значит понятие о Боге вездесущем, если человек с помощью компьютеров может в определенном смысле приблизиться к состоянию вездесущего создания?

Вместе с тем современное религиозное сознание приобретает этическую проблемность, универальность, тревожное неспо

¹ Киркий А. Быть началом. М., 2003. С. 6.

койствие духа. В начале нового тысячелетия раскололось традиционное представление о космосе, об истории, о человеке. Рождается новая картина мира, которая включает в себя множество культурфилософских сюжетов.

Проект свободы человека в обезбоженном мире обрисован в сочинениях Ф. Ницше и Н.А. Бердяева. Немецкий философ считал, что в мире, где нет Бога, для человека открываются возможности полной свободы самоутверждения. Человек может сам стать «Богом». Что же касается Н.А. Бердяева, то он показывает, что, отвергнув Бога, человек обрекает себя на различные формы рабства.

В протестантской религии возникает попытка теологического обновления. Каковы типологические черты протестантизма, которые сформировались в процессе его исторического развития? Прежде всего это обмирщение теологии, т.е. приближение ее к переживаниям и чувствованиям конкретного человека. В этом контексте религия становится «чисто субъективной», вера приобретает глубоко индивидуализированный характер. Протестантская теология раскрывает содержание веры как отношение между человеком и Богом. Непосредственное, личностно окрашенное чувство поэтизируется. Для всей протестантской традиции характерно также различение веры и религии. Первое выступает как нечто, присущее человеческой природе, отражающее субъективность личности, ее богатый внутренний мир. Религия же оценивается как преходящий, необязательный комплекс идей и ритуалов, нередко подменяющих незамутненную веру — отсюда идея возможности христианства без религии.

Известный философ культуры, немецко-американский теолог Пауль Тиллих (1886—1965) критикует процесс рационализации мира. Протестантские теологи пытаются раскрыть значение термина «секуляризация» в соответствии со своей верой. Само это слово возникло во времена религиозных войн и означало отторжение земли или собственности из-под контроля церковных властей. Оно указывало на отделение церкви от политики, на сокращение влияния институциональной церковной власти, ее вытеснение в сферу частной жизни. Когда священник стал сам отвечать за свой приход, это первоначально и называлось «секуляризация». Данный процесс, по словам Д. Робинсона, не

был сопряжен со снижением влиятельности религии. Напротив, он демонстрировал возросший религиозный энтузиазм.

Досекулярный человек, по мнению Д. Робинсона, жил в заколдованном лесу. Но с появлением христианства началось обмирщение жизни. Ценности сакрального человека лишились покрова священности и уже не могут восприниматься как совершенные. Секуляризация, как подмечает П. Тиллих, свергла с трона церковь, которая утверждала себя силой угнетения и предрассудка. Она освятила и наполнила смыслом повседневную жизнь и труд. Но постепенно значение термина расширилось и, наконец, стало обозначать вытеснение религиозных смыслов из сферы культуры. Было разрушено чувство неисчерпаемой таинственности жизни, устранено проникновение в конечный смысл существования.

По мнению Тиллиха, таинство мира нельзя устранить. Если оно изгоняется в божественных формах, то возрождается в демонических образах. С этих позиций теолог предпринимает тотальную критику современной технической цивилизации как лишенной средоточия жизни и смысла. Другой видный теолог Д. Бонхеффер (он погиб в фашистском концлагере в 1945 г.) выдвинул лозунг «безрелигиозного христианства». Хотя сам Бонхеффер не разработал целостной теологической концепции, он тем не менее стал знаменем тех, кто после его смерти обратился к доктрине «христианского атеизма» («светского атеизма»). Жизненный принцип Бонхеффера — «жить, как будто бы Бога не было» определяет облик последующих теологических исканий.

До сих пор, подчеркивал немецкий теолог, церковь основывала свою проповедь Евангелия на обращении к религиозному опыту, потребности в какой-либо форме религии, которую в глубине души чувствует каждый человек. Но что произойдет, если люди почувствуют, что прекрасно могут обойтись без религии, без чувства греховности, вообще без всякой нужды в «этой гипотезе»? По мнению Бонхеффера, Бог намеренно призывает нас к такой форме христианства, которая не зависит от отношения к религии, как апостол Павел призывал людей первого века к форме христианства, не зависящей от отношения к обрезанию.

Бонхеффер полагал, что люди уже не могут быть просто нерелигиозными: «Наши общие христианские возвещение и тео

логия, насчитывающие 1900 лет, — писал он, — опираются на “априорную религиозность” людей. Христианство всегда было одной из форм религии. Если же в один прекрасный день окажется, что этой “априорности” вообще не существует, что это была временная, исторически обусловленная форма самовыражения человека, если, таким образом, люди в самом деле станут радикально безрелигиозными — что это будет значить для “христианства?”»¹

Протестантские теологи считают, что функция богослужения — сделать нас более чувствительными к глубинам жизни, сосредоточить, обострить и углубить наши отношения к миру и другим людям, вывести эти отношения за пределы ближайшей заинтересованности к всеобъемлющему участию. Традиционная духовность, подчеркивается, придавала первоочередное значение «внутренней жизни», которая рассматривалась как духовное ядро человека.

Еще в конце 60-х гг. XX в. социологи и культурологи столкнулись с парадоксальным процессом. С одной стороны, многочисленные факты свидетельствовали о симптомах глубокого кризиса господствующей церкви: сокращалось количество прихожан, ослабевал интерес к ритуалам, снижался религиозный энтузиазм верующих. Но вместе с тем, по данным социологических исследований, многие даже порвавшие с традиционными представлениями о Боге продолжали считать себя причастными к религии.

Можно ли покинуть традиционную церковь и остаться верующим? Оказывается, можно, так как в противовес официальной религии среди населения возникло увлечение неканоническими, нетрадиционными, непривычными культами. Набожные чувства определенной части людей устремились в иное русло. Появились новые религиозные кумиры, провозвестники, т.е. обладающие особой божественной силой, лидеры. Они возвестили миру новые «истины», поведали о мистических «прозрениях». Что касается традиционных способов систематизации религиозных воззрений, привычных религиозных переживаний, то к ним пророки и приверженцы «новых религий» оказались

¹ Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность (Письма и заметки из тюремной камеры) // Вопросы философии. 1989. № 3 (11). С. 111.

безразличными. Так нетрадиционная религиозность превратилась в стойкий культурный феномен.

Феномен нетрадиционной религиозности — одно из характерных явлений современной духовной жизни. Суть его состоит в распространении вероучений, не связанных с привычными, традиционными религиями. Спектр этих увлечений довольно широк. Не случайно по-разному обозначаются они и в культурологии: «внеисповедная религиозность», «светский гуманизм», «эзотерическая (т.е. предназначенная для посвященных) культура», «бунтарские духовные искания», «внеконфессиональная (т.е. внеисповедная) религиозность». Эти термины не все точны и удачны. Для обозначения анализируемого культурологического явления мы будем пользоваться словами «новые религии».

Долгое время американские культурологи, фиксируя снижение канонической религиозности, объясняли этот факт конфессиональным плюрализмом. Они как бы приходили к утешительному для них выводу, что религиозная вера не устраняется, а лишь принимает другие формы. Но вот на прилавках появилась книга «Религия в Америке». Ее авторы попытались дать более целостную картину различных религиозных течений, существующих в США. Они подробно описали 19 наиболее крупных названий различных церквей. Но при этом обнаружился сенсационный факт. Оказалось, что, хотя церквей в США много, почти 70 млн американцев не принадлежат ни к одной из многочисленных сект или общин. Они вообще не связаны с церковью. Такое сообщение не могло не поразить общественность.

Американский культуролог Дж. Натансон выразил тревогу с предельной ясностью. «Во что же они верят?» — изумленно спрашивал он. Отход верующих от церкви стал все сильнее волновать специалистов. Модные веяния захватили поначалу лишь определенные круги интеллигенции. Однако затем богоискательские тенденции получили широкое распространение. Они проникли в сознание средних слоев населения, завладели умами молодых людей. Поиск новых образно-чувственных, религиоз- но-практических установок, экзотических верований оказался весьма интенсивным.

Среди «новых религий» можно назвать неохристианские религии. Их сторонники стремятся к предельному упрощению христианской веры. Иисус Христос фигурирует у них в образе

молодого человека, облаченного в джинсы и с гитарой в руках. Огромный интерес вызывают восточные религиозные культы. Традиционные представления о «тайнах Востока» и вместе с тем динамизм и глубина преобразований, охвативших значительную часть человечества, обусловливают появление идей о рождении нового человека, особого «азиатского» или «африканского» типа личности, о скрытых пружинах истории, механизм которых неожиданно «заработал» в современную эпоху.

Однако трансплантации восточных культов на европейскую основу чаще всего не приносят желаемого, не обогащая ни западную, ни восточную традиции и, главное, не придавая им нового жизненного импульса. Возникает не сплав культур, а их примитивная смесь. Ломка привычной социально-культурной среды — процесс длительный и болезненный. Вот как характеризует эту ситуацию герой романа Г. Гессе «Степной волк» Гарри Галлер: « У каждой эпохи, у каждой культуры, у каждой совокупности обычаев и традиций есть свой уклад, своя подобающая ей суровость и мягкость, своя красота и своя жестокость, какие- то страдания кажутся ей естественными, какое-то зло она терпеливо сносит. Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии. Если бы человеку античности пришлось жить в Средневековье, он бы, бедняга, в нем задохнулся, как задохнулся бы дикарь в нашей цивилизации. Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность!»¹

Однако в конце XX в. обнаружилось явление, которое не предвидел ни один культуролог или религиовед. Началось религиозное возрождение. Стало реальностью то, о чем писал Н.А. Бердяев: «Опять возможны станут страстные споры о тайнах божественной жизни». Маятник качнулся в другую сторону. Расколдованный («разволшебствленный», по слову М. Вебера) мир двинулся в сторону набожности. Начался «реванш богов», именно так культурологи назвали этот феномен. Усилилась критика рационалистической традиции, возник обостренный интерес к

¹ Гессе Г. Избранное. М., 1977. С. 222-223.

вере. Но религиозный бум вместе с тем установил четкие демаркации.

Религиозный бум несет не экуменические волны. Он происходит в форме рехристианизации, реиндуизации и реисламиза- ции мира. Рождаются мощные фундаменталистские движения. Но природа их оказалась двойственной. С одной стороны, фундаментализм позволяет обращаться к традиции, которая служит основанием для прочищения прогрессистских иллюзий. С другой стороны, он предлагает не столько разматывание назад исторических витков, сколько достижение нового социально-культурного идеала.

Европа затрепетала от исламской угрозы. Восток возвестил кончину белой расы в исторической перспективе. Мощно обозначил себя афроцентризм. Поэтизация расы нашла отражение в стремлении Японии вернуться в Азию, в «индуизации» Индии, реисламизации Ближнего Востока. Самуэль Хангтингтон предупредил человечество о том, что в современном мире растет противоборство различных цивилизаций, вскормленных различными религиями, углубляется противостояние рас и религий. Взаимовлияние культур, которое А. Тойнби называл «радиацией культур», а Н.Я. Данилевский — «почвенным удобрением», исчерпало себя. Теперь — отторжение...

В Древнем мире существовало многобожие. Потом возникли мировые религии. Сегодня мы снова можем говорить о многобожии. Наряду с великими религиями, которые объединяли людей независимо от этнических, языковых или политических связей, сегодня существует множество верований. Порой они эксцентричны, странны. Признание Бога причудливо соединяется в них с предназначением науки. В них подчас сплетены богомольные представления, заимствованные из разных религий.

Вот что пишет об этом американский культуролог Э. Тоффлер в книге «Метаморфозы власти»: « Когда Салман Рушди выпустил роман “Сатанинские стихи”, опьяненный кровью аятолла Хомей- ни объявил книгу богохульной, призвал правоверных к убийству автора и обратился с историческим посланием к правительствам всех стран мира. Послание это мгновенно было передано по спутниковой связи, оно появилось на телевидении и в печати и при всем том осталось абсолютно непонятым»¹.

¹ Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001. С. 557.

В действительности Хомейни объявил, что «суверенные» государства вовсе не суверенны, что они подлежат власти нынешнего сюзерена, шиитской церкви, и границы этой власти определяет он, Хомейни. Что религия или церковь имеет права, стоящие выше прав государств. По мнению Тоффлера, абсолютно иной вариант того же явления — возрастающая глобальная мощь католической церкви. Папская дипломатия последнее время участвовала в основных политических подвижках — от Филиппин до Панамы. Вся эта религиозная активность — часть поднимающегося наступления на светские основы жизни, которые, по мнению Тоффлера, лежат в фундаменте дипломатии индустриальной эпохи и поддерживают разумную власть между церковью и государством. «Если Европа станет христианским, а не светским сообществом, какое место в ней займут неверующие, или индуисты, или евреи, или 11 млн иммигрантов-мусульман, которые с недавних пор стали в Европе дешевой рабочей силой?»¹

Неужели все это призвано разъединить людей и даже спровоцировать их истребление? А ведь религия издревле считалась явлением мировой культуры. Культурологи всегда подчеркивали, что любая религия — это переворот в духовном развитии человечества. Неужели культуры, одухотворенные Божьим словом, обречены на конфликт и фатальное разъединение.? Действительно ли мировые религии могут расколоть человечество? Попробуем взглянуть на проблему глазами культуролога, чтобы через анализ психологических механизмов понять, откуда берется образ врага, который принял сегодня зловещие формы.

Ни отдельный человек, ни культура в целом не могут существовать без ощущения своей тождественности. Глубинная, труд- ноутолимая потребность человека — воспринять свои корни, свою почву, прочность уз с другими людьми. Индивид, заброшенный в мир таинственных вещей и явлений, оказывается просто не в состоянии самостоятельно осознать назначение и смысл окружающего бытия. Он нуждается в системе ориентации, которая давала бы ему возможность отождествить себя с другим признанным образцом.

То же самое относится и к культуре. Каждая из них пытается выразить собственное ценностно-смысловое содержание, осознать себя как некую особость. При этом рождается понятная

¹ Тоффлер Э. Указ. соч. С. 560.

отстраненность от тех, кто иначе воспринимает мир, демонстрирует специфические черты. Как относиться к этому непохожему? Можно принять это в качестве уникального, своеобразного, непостижимого. Не исключено ощутить иное в качестве «гражданина мира» как свидетельство разнообразия мира.

Но можно принять и другой ход мысли. Платон считал, что варвары являются естественными врагами греков и что с ними нужно вести борьбу вплоть до полного их порабощения. Аристотель считал, что варваров следует оценивать как рабов по природе. Не доставляло ли язычникам неизъяснимое блаженство, когда первых христиан, завернутых в промасленные ткани, превращали в пылающие факелы? Непохожее надо уничтожить...

Противопоставление, построенное по схеме «мы» и «они», — одно из древнейших. Сталкиваясь с другим жизненным укладом, другими традициями, непонятными нравами, люди культуры сопоставляли это со своими собственными и нередко агрессивно, отвергали. Это иное заслуживало осуждения и искоренения. Манихеи учили, что мир изначально разъединен. Свое — это мир света, чужое — мир тьмы. Противостояние фатально...

19. век вошел в историю как столетие концепции диалога, полифонии... Мы пишем сегодня о мире человеческих оклика- Ний. Человеческое бытие хрупко, но стойкость его зависит от душевной и умственной отзывчивости. Услышать голос! Далекий, чуждый и, возможно, неслышный. Выйти в мир другой человеческой вселенной. Ощутить посторонний голос как особую точку зрения. Kaк все это несовместимо с давней традицией вынашивания образа врага, меняющего свои лики, но возрождаемого в плодоносящем лоне.

«Пророки, апостолы, пастыри, ученики Христовы во всех народах, следуя Слову своего Учителя и Господа, возвещают духовную, т.е. самую глубокую революцию человечества. Ведь какие бы социальные реформы ни совершались в революции, ни производились в мире — они ни к чему счастливому не приведут человечество, если сам человек будет оставаться эгоистом и в нем не будет совершаться духовный процесс борьбы за добро, за правду и любовь — т.е. та истинная революция мира, истины и любви, правды и добра, которую принес на землю Свет мира — Христос и, по вере человека, совершает ее в человеке»¹.

¹ Архиепископ Иоанн Сан-Францисский. Избранное. Петрозаводск, 1992. С. 477.

Будущее религиозное возрождение не должно превратиться в схватку мировых религий, в столкновение цивилизаций. Между тем игра новых глобальных сил в будущих десятилетиях не может быть понята сегодня без учета'возрастающей власти ислама, католицизма и других религий — равно как и глобальных конфликтов войн за веру.

Каким будет мир будущего — религиозным или безбожным? Эта проблема представляет огромную важность для человечества. Начиная с эпохи Возрождения начался мощный процесс секуляризации, который олицетворяет разрыв с традиционным христианством. Сегодня многие социальные критики показывают отрицательные последствия этого процесса. Секуляризация привела к кризису личности, процессам дегуманизации. Она породила псевдохристианские секты. Культура постмодерна по своим основным мировоззренческим принципам является антихристианской культурой. Однако трагизм темы связан с тем, что сегодня во всем мире говорят о религиозном буме. При этом выясняется, что дальнейшее развитие человечества осложняется столкновением мировых религий.

Все эти темы порождают множество проблем культурологического содержания.

Литература

Архиепископ Иоанн Сан-Францисский. Избранное. Петрозаводск, 1992.

Богданова О. А. Процесс секуляризации и кризис личности в культуре постмодерна // Вестник академии. Ростов н/Д., 2001.

Гуревич П.С. Нетрадиционные религии на Западе и восточные религиозные культы. М., 2004.

Классики мирового религиоведения. М., 1996.

Манъковская Н. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000.

Проблема человека в современной религиозной и мистической литературе. М., 1988.

Робинсон Д. Честно перед Богом. М., 1992.

Фромм Э. Иметь или быть? М., 1996.