2) Маскировка.

Состоит в попытке придать ущербному материалу вид доказательства либо выдать один вид доказательства за другой.

Приемы маскировки многообразны. Иногда она ограничивается косметическими действиями вроде наименования протокола проверки показаний на месте протоколом следственного эксперимента.

Порою исповедуется теория «взаимоперерастания» следственных действий; например, неоформленный в надлежащем порядке обыск может начаться как осмотр, а затем «перерасти» в настоящий обыск, вследствие чего протокол якобы осмотра включает в себя описание поисковых действий следователя, сопровождающихся простукиванием стен, отдиранием паркетин и обнаружением тайников.

Для маскировки довольно типично подведение всякого рода письменных материалов под такой источник доказательств как «иной документ», а устных сообщении под «показания». Этим способом подчас пытаются спасти негодные протоколы следственных действий.

Порою заключение эксперта подменяется актами либо справками о результатах ведомственного исследования какого-либо обстоятельства, порой именуемого экспертизой, что прямо запрещено (см. п.2 пост. ПВС СССР № 1 от 16 марта 1971г. «О судебной экспертизе по уголовным делам»).

3) Самоделание.

Состоит в создании материалов, не признанных законом в качестве доказательств.

Теоретическая подоплека данной уловки заключается в смешении обыденного и процессуального.

Например, одно время в качестве доказательств фигурировали объяснения, данные очевидцами происшествия до возбуждения уголовного дела.

Известны случаи допроса в качестве подозреваемых лиц, которые не были задержаны и к которым не применялась мера пресечения.

Верховный Суд России запретил подмену заключения эксперта показанием эксперта (абз. 4 и 5 п. 11 пост. ПВС РСФСР № 5 от 17 сентября 1975 г. в ред. пост. Пленума № 7 от 20 декабря 1976 г.; № 10 от 20 декабря 1983 г.; № 7 от 27 августа 1985 г.; № 10 от 24 декабря 1985 г.; № 11 от 21 декабря 1993 г.).

4) Селекция.

Состоит в выборочном (частичном) использовании ущербного доказательства. Например, в случае, когда понятой допрашивался как свидетель одновременно с проведением с его участием обыска, сторона обвинения может ходатайствовать об оглашении той части протокола, которая фиксировала действия следователя в присутствии обоих понятых.

В сущности, селекция оказывается наиболее добросовестной уловкой, поскольку сопряжена с честным признанием самого факта существенной ущербности материала, хотя и в какой-либо его части. Разрешение или запрещение данного приема судьей зависит от того, какой идеей он станет руководствоваться: идеей «чая и чернил» (ложка чернил портит стакан чая) или «разбитого зеркала» (если зеркало разбилось, посмотрим, что отражается в его кусочке).

Кажется, второй подход более разумен. Он тем более актуален, что граждане освобождены от обязанности «свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников» (ч.1 ст.51 Конституции РФ), но не от обязанности давать показания против других лиц. Значит в показаниях свидетеля, не предупрежденного о соответствующем конституционном праве, могут сочетаться, во-первых, данные против близкого родственника, исторгнутые в результате неосведомленности лица о своих правах, а во-вторых, иные сведения, которые он был обязан представить властям в любом случае. Последователи первого подхода должны признать недопустимыми показания в целом, второго только в изобличающей близкого родственника части.