Материалы для изучения социологии / Основы социологии. Тексты для семинаров / Коррупция. Антрополог. подход. ЦНСИ

встречными обвинениями. Есть правительственные и «независимые» игроки, которым предназначена борьба с коррупци - ей. Есть политические соперники, использующие коррупционные обвинения в качестве платформы. Есть международные доноры и финансовые институты, связывающие свои приоритеты с коррупцией или прозрачностью, бранящие румынское правительство за недостаточность принимаемых мер, распределяющие средства между НГО для борьбы с коррупцией; эта битва за фонды не обходится без своих интриг. Участие рядовых румын в коррупционном дискурсе состоит в жалобах на свой собственный опыт и на невозможность справиться с проблемами. Коррупция, таким образом, становится и особенной речевой практикой (Ries, 1998), всеохватывающим тропом, наряду с Переменами, Мафией, Глобализацией. Коррупция (или обвинения в коррупции) стала нарративом о социальном распаде и отсутствии доступа. В этом смысле, коррупция напоминает колдовство, которым объясня - ют и истолковывают неподвластные нам силы и необъяснимые события, и может стать источником социального конфликта через обвинения или попытки искоренения зла. Как и колдовство, коррупция приобретает скрытые формы на институциональном и индивидуальном уровнях.

Румынский мир антикоррупции, таким образом, это сложное переплетение интриг, стремления граждан к справедливости, политических хитростей ради власти. Антикоррупция — это говорящий мир: от жалоб граждан до деклараций правительства. Это мир поступков высокого профиля, мир знаков. Это мир одновременно прозрачный и покрытый тенью. Это — мир, созревший для этнографического описания.

Итоги: антропология антикоррупции

Позвольте мне завершить это описание повторением не «усвоенных уроков», но «поднятых вопросов».

1. Что означает «антикоррупция — это „мир“»? Это означает только то, что мы должны понимать антикоррупцию в терминах частного человеческого опыта вкупе с внешними источниками и практиками. Мировое гражданское общество и мировая мораль — не просто «внешние силы» или «течения», некими путями проникающие в стабильные

общества. Глобальным является и набор конкретных практик коррупции. Мировая антикоррупция воплощена в посвященных ей всемирных конгрессах, встречах доноров, мероприятиях по построению коалиции, пресс-релизах, институцио - нальном давлении и т.п. Этот мир антикоррупции включает, как мы видели на примере Румынии, разнообразных местных

èвнешних игроков, каждого со своим набором социальных сетей и институциональных ресурсов.

2.Антикоррупция не безгрешна. Поскольку антикоррупция является одним из орудий контроля за ресурсами и утверждения контроля над другими, мы должны ожидать, что даже наиболее порочные режимы и лидеры будут организовывать антикоррупционные агентства и стратегии, чтобы уб - лажить доноров и захватить фонды, точно так же как они учредили липовые агентства по охране окружающей среды, липовые НГО и организации по вопросам женщин, молодежи

èмира. Надо полагать, что эти антикоррупционные агентств а сами по себе будут коррумпированы, подобно тому как органы, борющиеся с «организованной преступностью», сами зача - стую оказываются связаны с организованной преступность ю. Антикоррупция не безгрешна.

3.Как мы можем объединить моральные проекты с политическими стратегиями? Подъем глобальной этики, повышение роли ответственности и добродетели сами по себе являются интересным социальным процессом. Он может даже сформировать исторически исходную точку, как, например, э то случилось с правами человека. Эта универсальная ценность используется в международной политике в ряде случаев для спасения жизней, но в других — цинично привлекается для проведения более сомнительных военных проектов. Таким образом, в антикоррупционном исследовании необходимо рассматривать антикоррупцию в благосклонной, крити- ческой и рефлективной перспективах. Это означает задават ь несколько очень простых вопросов: Кто игроки? Чего они хот ят? Почему они хотят этого? Кто побеждает и кто проигрывает в игре? Можно процитировать наиболее оклеветанного специа - листа по политической динамике В.И. Ленина: «Кто? Кого?» Инструменты антикоррупции — не просто морально нагруженные концепты, но конкретные ресурсы программ помощи

èполитического патронажа. Должны ли мы заключить от-

сюда, что антикоррупционные игроки просто манипулируют концептом? Конечно! Есть ли исключения в этом «правиле»? Нет. Все концепты с какой бы то ни было моральной начинкой становятся предметом манипуляций их сторонников и оппонентов. Хотя это и не исключает нравственности и чест - ности как движущих сил в человеческих отношениях.

4.Должно ли антикоррупционное исследование серьезно рассматривать элиты? Это подразумевает моральные установки самих элит. Предубежденность антропологов по отношению к элитам зачастую мешает видеть моральные проекты самих элит. Богатые, могущественные игроки могут реализовывать конкретные стратегии, но это не мешает им иметь и свое представление о справедливом, моральном мире ,

âкотором борьба за честность и борьба против коррупции играют свою роль. Антикоррупция не только капиталисти- ческий сценарий.

5.Как нам исследовать проекты, имеющие моральную оценку? Это общая проблема для всех, кто исследует полити- чески корректные объекты (глобальное общество, анти-ра- сизм, права туземцев, антикоррупция) — потеря критической бдительности. Те, кто изучает НГО, например, ощущают, что сами постепенно включаются в эти организации, с которыми они могут иметь общие цели, и это мешает им видеть динамику организации во всей полноте. Гражданское общество может сказать что-то о простых людях и о горизонтальных структурах, но внутренняя динамика может говорить о чем-т о другом. При исследовании антикоррупционных мероприятий мы должны ясно себе представлять конфликты между мировыми элитами и простыми людьми, между моральными императивами борьбы с коррупцией и интригами, нацеленными на получение грантов для проектов. Подобные конфликты могут происходить под ковром антикоррупционного сообщест ва. У антикоррупции, как и у других сообществ, есть свои табу. Эта проблема имеет непосредственное отношение к TI, открытость которой демонстрирует благорасположенность к критике, но, как и любая организация, она имеет свои внутрен - ние конфликты и противоречия. Это с очевидностью стало ясным в ходе недавней генеральной ассамблеи — в спорах о соотношении ролей индивидуальных членов и национальны х подразделений. Еще одно подтверждение — раскол между

центральным офисом в Берлине и исследовательским подразделением в Лондоне, неожиданно ставшим самостоятельным НГО. Вопрос, в действительности, не в том, почему эти конфликты произошли, но в том, почему им потребовалось столько времени, чтобы произойти.

6.Антикоррупционное исследование как рефлективный проект. Антикоррупция существует как практика, как некий вид человеческой деятельности. Но антикоррупция есть так - же антикоррупционизм, идеология, основанная на понимании этики, честности, справедливости, морали и подотчетности. Люди часто пользуются антикоррупцией как риторикой для достижения собственных интересов, так же как и наиболее коррумпированные лидеры (национальные и местные) исполь - зуют наиболее морально корректные фразы для достижения своих: кто не слышал всей этой болтовни о «децентрализации», «общественной доступности», «местной демократии», «координации», «доверенности», «правах человека», а раньше —

î«социализме». Антикоррупция тоже не непорочна. Она может быть использована в интересах даже самых нечистоплотных игроков. Антропология антикоррупции должна выделить эти интересы, особенно те, которые бросают свет на феномен, некогда совершенно потаенный (позорное «c-word», как его обозначает комогенетический миф TI). Наша научная задача — обнаружить эту заинтересованность, показать, как люди формулируют свои интересы и как они их достигают. Дискурсивный анализ любого рода здесь удобен, но явно недостаточен. Нам нужно понять не только то, какие сигналы посылаются, но и то, как они получаются, воспринимаются. Нам нужно понимать не только жалобы на коррупцию и антикоррупционную реторику, т.е. антикоррупционизм, но и антикоррупционные практики.

7.Определение коррупции… снова и снова и снова. Мы должны понимать, что упорные дискуссии о переосмыслении и переоценке коррупции приходят в столкновение с антикоррупцией. Как нам воспринимать эти продолжающиеся поиски определенных рамок; когда мы наконец сможем сказать, что же такое коррупция? Гораздо важнее, почему нет подобных дебатов по антикоррупции? Определение коррупции, конечно, с трудом может быть нейтральным. Задействование нового, более «понимающего» определения коррупции ,

подобно тому как коррупцию в частном секторе мы привыкли называть «mismanagement», является инструментом для начала новых проектов. Отсюда — стратегия TI-Denmark, где определение коррупции было удалено из устава, поскольку оно рассматривалось как препятствие деятельности. Можно ли представить себе такие процессы по отмене определения

âорганизациях, занятых борьбой с «расизмом» или осуществляющих мониторинг «нарушений прав человека»?

8.Доноры и проекты. Необходимость понимания коррупции глубоко связана с необходимостью лучше понимать деятельность доноров. Как приоритеты становятся приоритетами, как утверждается бюджетная линия, какого рода про - цессы проектизации имеют место (Sampson, 2003a, 2003b). Быть донором значит в каком-то смысле дарить подарки.

Конечно, антропологи могут сделать свой вклад в исследова - ния этих вопросов (Sampson, 2002). Самое главное, нам необходимо глубже понимать антикоррупционное сообщество

âего моральных, политических и экономических аспектах.

9.Включенность или беспристрастность? Мир антикоррупции также включает в себя исследователя антикоррупции. На мою долю выпало несколько случаев, когда результатом прямого выражения моего исследовательского интереса в этой области становилось включение в различ- ные антикоррупционные проекты: в качестве озвучивающего проектные предложения, в качестве участника проектной команды, в качестве участника организационного комитета или в качестве бесплатного консультанта. Как и в случае с другими моральными дискурсами, исследователь включен в поле. Я сам входил в местное подразделение TI в Дании, хотя и не был постоянным его членом. Подобные взаимоотношения между антропологами и их объектами возникают, конечно, во многих областях: среди антропологов, которые изучают, скажем, права человека, НГО, проблемы этнических меньшинств, пытки, СПИД или торговлю детьми (см., например, Muller, 2003). Мы — те, кто изучает антикоррупцию — сами являемся частью мира антикоррупции. Мы можем описывать практики борцов с коррупцией как очередной этап борьбы за глобальную справедливость, равно как и практики корпоративной этики сотрудников офисов и грантовых администраторов. Мы можем даже выносить свое суждение о

том, отражают ли эти взгляды моральные убеждения или толь - ко чьи-то потаенные планы. Мы можем, конечно же, быть честны, но не можем быть бесстрастны.

Социальная наука всегда оперировала аксиомой о том, что вещи являются не тем, чем они кажутся. Это особенно справедливо для мира антикоррупции, где этическая сторона мис - сии может помешать нам увидеть более конкретную, каждодневную динамику. Антропология добропорядочности, лишь одним из примеров которой является антикоррупция, требует от нас понимания, что понятия «ответственность» и «гра ж- данское общество» могут использоваться и как этический балласт и как тактические слоганы. В мире антикоррупции можно добиваться добропорядочности и честности, будучи циником и фанатиком-партизаном. Мир антикоррупции при всей своей прозрачности остается в тени. Это мир, на который антрополог может бросить луч света.

Литература

Andvig, Jens Chr. & Fjeldstad, Odd-Helge, et al. (2001) Corruption: A Review of Contemporary Research. Oslo: Norsk Utenrikspolitisk Institutt.

Brien, Andrew (2001) Regulation virtue: formulating, engendering and enforcing corporate ethical codes. In Peter Larmour and Nick Wolanin (eds.) Corruption and Anti-Corruption. Canberra: Asia Pacific Press. Pp. 62–81.

Galtung, Frederik (2000) A global network to curb corruption: the experience of Transparency International. In Ann Florini (ed.). The Third Force: The Rise of Transnational Civil Society. Washington: Carnegie Endowment for International Peace. Pp. 17–48.

Hindness, Barry (2000) Good government and corruption. In Peter Larmour and nick Wolanin (eds.). Corruption and Anti-Corruption. Canberra: Asia Pacific Press. Pp. 1–10.

Langseth, Petter, Stapenhurst, Rick and Pope, Jeremy (1999) National Integrity Systems. In Stapenhurst ande Kpundeh (eds.). Pp. 127– 149.

Muller, Birgit (2003) Researcher, expert and activist: the challenge of wearing several hats // Anthroplogy in Action 10(2): 46–49.

Myrdal, Gunnar (1968) Asian Drama, vol. 2. New York: Twentieth Century Fund.

Ottoway, Marina and Carothers, Thomas (2000) Funding Virtue: Civil Society Aid and Democracy Promotion. Washington: Carnegie Endowment for International Peace.

Pope, Jeremy (1997) National Integrity Systems: The TI Source Book. Berlin: Transparency International and EDI.

Pope, Jeremy (1999) Elements of a successful anticorruption strategy. In Stapenhurst and Kpundeh (eds.). Pp. 97–104.

Ries, Nancy (1998) Russian Talk: Culture and Conversation during Perestroika. Ithaca: Cornell University Press.

Sampson, Steven (1983) Bureaucracy and corruption as anthropological problems: a case study from Romania. Folk (Copenhagen) 25: 30–55.

Sampson, Steven (1986) The informal sector in Eastern Europe // Telos. ¹ 66: 44–66.

Sampson, Steven (1996) The social life of projects: importing civil society to Albania. In C. Hann and E. Dunn (eds.). Civil Society: Challenging Western Models. London: Routledge. Pp. 121–42.

Sampson, Steven (2002) What is a donor? // Newsletter, European Association of Social Anthroplogy, January. Pp. 5–8.

Sampson, Steven (2003a) Trouble spots: projects, bandits and state fragmentation. In J. Friedman (ed.), Globalization, the State and Violence. Palo Alto: Altamira Press. Pp. 309–42

Sampson, Steven (2003b) From forms to norms: global projects and local practices in the Balkan NGO scene // Journal of Human Rights 2: 329–38.

Stapenhurst, Rick and Kpundeh, Sahr (eds.) (1999) Curbing Corruption: Toward a Model for Building National Integrity. Washington: The World Bank.

Transparency International (see also www.transparency.org) 2001–2003 Annual Reports. Berlin: Transparency International 2001 Global Corruption Report. Berlin: Transparency International.

2002 Summary of the 10th IACC Proceedings. Berlin: Transparency International.

2003 Global Corruption Report. Berlin: Transparency Interntional (also www.globalcorruptionreport.org)

Перевод М. Сергеева

ПАРАЛЛЕЛЬ МЕЖДУ ЛАТВИЕЙ И АЗАНДЕ: КОРРУПЦИЯ КАК КОЛДОВСТВО В ЛАТВИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА

Клавс Седлениекс*

В определенной степени коррупция в современном латвийском обществе выполняет те же функции, что и описанное антропологом Эдуардом Эвансом-Притчардом колдовств о

âплемени азанде (1976). Коррупция — это концепция, механизм и метод для понимания, объяснения и контролирования стремительно меняющегося мира. Это понятие не всегда играло столь важную роль в обществе, и вполне вероятно, что

âнедалеком будущем на его место придут другие объяснительные модели. Однако в настоящее время коррупция служит неким универсальным инструментом для объяснения не только неудач, но и успехов, и вообще целого ряда разнооб - разных ситуаций. Пример Латвии рассматривается здесь лиш ь как частный случай и отправная точка для развития моей аргументации. Я утверждаю, что такое использование понятия характерно не только для Латвии — коррупция занимает аналогичную нишу в современных западных общественных представлениях в целом.

Мой тезис тесно связан с антропологической дискуссией, вызванной известной книгой Эдуарда Эванса-Притчарда «Ко л- довство, оракулы и магия у азанде» (1976, впервые опубликована в 1937), поэтому, прежде чем идти дальше, я считаю необходимым вкратце остановиться на основных положениях его работы. Всем, кто хорошо знаком с этим влиятельным

âобласти социальной антропологии трудом, мое описание покажется, несомненно, очень схематичным. Я заранее прино -

* Клавс Седлениекс, магистр философии (Кембридж), преподава тель факультета социологии Латвийского университета, Рига.

шу им свои извинения, адресуя это краткое вступление прежде всего неантропологам.

Эванс-Притчард описывает, как народ азанде объясняет невезение (неблагоприятное стечение обстоятельств) — яв - ление, обычно оставляемое без объяснения европейцами — колдовством. По мнению представителя азанде, если мальчик , гуляя по лесу, повредил ногу, или кого-либо задавило обрушившейся крышей, то это следствие колдовства. Это не озна- чает, что азанде не видят прямой физической последователь - ности событий. Они прекрасно понимают, что крыша обрушилась потому, что термиты подточили опоры — но почему это произошло именно тогда, когда этот человек находился в до ме? Прогуливаясь по лесу, мальчик не обратил внимания на упав - шее дерево и поранил ногу — почему же, без происшествий пересекая из года в год этот лес, именно в этот день ему вдруг так не повезло? Азанде ответят: все дело здесь в колдовстве. Предсказатели подскажут, кто наложил заклятье; способы очищения ведьм также известны и доступны. Сама же ведьма или колдун могут и не подозревать о своих маги- ческих свойствах, потому что способность творить зло могл а быть передана по наследству.

Книга Эванса-Притчарда вызвала две продолжительные антропологические дискуссии. Одна из них касается функци - ональности веры в колдовство и представлена прежде всего самим Эвансом-Притчардом, рассматривающим, «как колдовство объясняет неудачи». Он и другие авторы пытаются понять, почему в Африке (и в других частях света) существует вера в колдовство, и приходят к заключению, что колдовские верования и практики помогают людям объяснять превратно - сти повседневной жизни, переопределяя ситуацию и разреша я конфликты и противоречия, возникающие внутри группы.

Вторая дискуссия, актуализированная выходом книги, восходит, по крайней мере, к эпохе Просвещения 18 века. Ее суть сводится к обсуждению вопроса о «другой» рациональности . Рациональны ли представители других культур? Если да, подобна ли эта рациональность «нашей» (западной) рациональ - ности, или же она другая, возможно, даже несопоставимая с западной?

В моей статье рассматриваются параллели между функциональностью веры в колдовство в африканских обществах

и теми функциями, которые выполняет коррупционный дискурс (представления о коррупции) в современной Латвии. Я докажу, что с позиции функционализма латвийцы используют понятие коррупции с теми же целями и таким же образом, что и африканцы понятие колдовства. Кроме этого, в статье предлагается критический взгляд на деятельность , направленную на борьбу с коррупцией. Я утверждаю, что стоящая за антикоррупционной деятельностью рациональность сравнима с рациональностью африканцев, верящих в колдовство.

Открывая заново «магию коррупции»

Коррупция является относительно новым для Латвии понятием. В советское время коррупция считалась атрибутом исключительно капиталистических обществ и, как и целый ряд других понятий, была фактически не представлена в про - странстве общественной дискуссии. Считалось, что коррупции в Советском Союзе нет. Большая Советская Энциклопедия (1976) дает следующее определение этого понятия:

«Коррупция — преступление, заключающееся в прямом использовании должностным лицом прав, предоставленным ему по должности, в целях личного обогащения. Коррупцией называют также подкуп должностных лиц и их продажность. Коррупция известна всем видам эксплуататорских государ ств, но особенно широкое распространение ее присуще империалистическому государству; она характерна для буржуазног о государственного аппарата и парламента, где государстве н- ные и политические деятели устраивают личные дела, пользу - ясь своим официальным положением. В.И. Ленин, характеризуя империализм как паразитирующий, загнивающий капитализм, указывал на такие его свойства, как „продажност ь, подкуп в гигантских размерах“<…>

Одна из разновидностей коррупции — оплата избирательной кампании кандидата на ту или иную выборную должность, что после выборов компенсируется избранным различными услугами (предоставлением выгодных должностей, заказов и т.д.). Коррупция часто связана с лоббизмом.

Коррупция широко распространена в США<…> Коррупция как состав преступления предусмотрена в уго-

ловных кодексах многих буржуазных стран, однако, как правило, эти преступления остаются безнаказанными».

Как видим, данное определение не предполагает появления коррупции в советском обществе. Принцип централизации в СССР предполагал зависимость локальных дискурсов от Центра, и определения коррупции в латвийских словарях советского времени, вероятнее всего, опираются на централ ь- ный источник (например, БСЭ). Так, словарь латышского литературного языка в принципе исключает возможность использования этого понятия в других контекстах, кроме как применительно к капитализму — статья коррупция в словаре снабжена пометкой кап., указывающей на дискурсивную принадлежность термина.

Столь ограниченное применение термина хорошо вписывалось в общую идеологию советского государства. Социалистическая или коммунистическая система претендовала на принципиальное изменение основ государственного устрой - ства. Отсутствие коррупции расценивалось как одно из дока - зательств более справедливого общественного порядка по сравнению с обществами «загнивающего капитализма», лежащими по ту сторону «железного занавеса». Вероятно, по этим идеологическим причинам явление коррупции не было представлено в законодательстве советского государства . Уголовный кодекс оговаривал ответственность за взяточн и- чество и злоупотребление служебным положением. Эти явления ассоциировались, главным образом, с индивидуумом, нарушившим закон, но не с основой государственной системы, поэтому данные им определения были весьма далеки от того, что понимается под коррупцией сегодня. Только с нача - лом перестройки и гласности несколько случаев хищений крупных сумм представителями партийной верхушки Союза вышли на поверхность и широко обсуждались в средствах массовой информации Латвийской республики. Но и эта дискуссия носила несколько отстраненный характер, поскольк у речь в ней шла об отдаленных уголках страны, в то время как сама Латвия по-прежнему считалась территорией, свободной от коррупции.

В повседневном языке понятие коррупции также не употреблялось. Обсуждая деятельность, которая сегодня была бы классифицирована как коррупционная, люди говорили о рас-

пространении блата на всех уровнях общества, обсуждали не - насытных бюрократов, врачей и преподавателей университе - тов, отмечали разницу в доступе к социальным благам обыч- ных людей и высокопоставленных членов партии и государственных служащих.

Ситуация начала меняться только в первой половине 1990-х, через несколько лет после распада Советского Союза и провозглашения независимости Латвии, когда в газетах одна за другой стали появляться публикации о выявленных случаях политической коррупции (первые из них вышли в 1994 году).

До этого времени критическое отношение к явлениям, происходящим на самом высоком политическом уровне, выражалось в термине «коммунистическая мафия». Затем «мафия» стала ассоциироваться главным образом с организованной преступностью (Sedlenieks, 1999:16) и при этом предполагалось, что связи между криминальным миром и политической элитой не существует.

Здесь нужно отметить, что в середине 1990-х гг. слово «коррупция» прозвучало в Латвии не впервые. Можно говорить скорее об открытии этого явления заново. В период первой республики (1918–1940 гг.) несколько коррупционных скандалов вышли на поверхность, результатом чего стала разработка проекта антикоррупционного закона в 1927 г., который, однако, так и не был принят Латвийским Парламентом (Vilks and Kipena, 2000: 18; Tisenkopfs and Kalnins, 2002: 33). После советской оккупации в 1940 году коррупция, как уже отмечалось, была исключена из всех форм дискурса, касающегося событий внутри республики.

С середины 1990-х понятие коррупции вернулось в публичный дискурс и превратилось в главный способ совладания с ситуациями повседневности, став инструментом для понимания и объяснения логики происходящих событий и оказания активного влияния на окружающую политическую и экономическую среду.

Коррупция объясняет неудачу

Как-то раз два моих знакомых обсуждали свой текущий проект. Поводом для разговора послужила статья в одной из местных газет, в которой высказывалось предположение, что

деньги для реализации этого проекта были получены при помощи коррупционных практик. Тема была подхвачена другими изданиями, и вскоре случай получил широкую огласку. Обсуждая этот инцидент, мои друзья уверяли друг друга, что говорить о коррупции применительно к их ситуации просто нелепо, и оба быстро сошлись во мнении, что все, что они делали, не являлось ни коррупцией, ни конфликтом интересов. Как только взаимопонимание было достигнуто, разговор перекинулся на другую тему, а именно — кто же завистник, затеявший эту кампанию? Точно вычислить личность недоброжелателя оказалось непросто; был обозначен целый круг людей, у которых нашлись причины завидовать успеху наших героев. Среди них мог находиться и тот, кто, вероятно, имел влияние на журналиста, выдвинувшего обвинение. Если бы дело происходило в племени азанде, предсказатель помог бы определить личность преступника, но в Латвии моим знакомым ничего не оставалось, кроме как продолжить работу над проектом, держа в голове возможных недоброжелателей, которые, вероятно, и в будущем не упустят шанс им помешать.

Ситуации, когда подозрительное, непонятное явление или просто неудачное стечение обстоятельств объясняется ко р- рупцией, встречаются нередко. Работая в Delna (антикоррупционное НКО, местное отделение международной организаци и Transparency International), мне приходилось много раз сталкиваться с людьми, которые видели в коррумпированности единственную причину их неудач в общении с государственными и даже частными организациями. Люди приходили в Delna с рассказами о затруднениях, возникающих при получе- нии документов или при приватизации государственной соб - ственности. Недавно одна дама обратилась в Delna c жалобой. Оказалось, что она не смогла найти, где в местном супер - маркете нужно бросить лотерейный купон. Обратившись с вопросом к работникам магазина, она получила невежливый ответ и пришла к заключению, что, вероятно, лотерея организ о- вана нечестно и без коррупции здесь не обошлось.

Аналогичный принцип используется при обсуждении политических процессов в Латвии. Неспособность политиков объяснить свои действия, нечеткие и непопулярные постановления, недостаточная прозрачность принятия решений —

все это вызывает у общественности подозрения в коррумпированности власти. При этом я не утверждаю, что эти подозрения всегда беспочвенны; вполне вероятно, что часть из них или даже большинство действительно указывают на коррумпированные области. Согласно широко применяемой методологии выявления коррупции, непрозрачная и закрытая система принятия решений, по-прежнему доминирующая в Латвии (UNDP, 2001), обеспечивает благодатную почву для коррупционной деятельности. И довольно часто при ближайшем рассмотрении некоторые решения государственных чи- новников действительно могут объясняться только тем, что здесь имели место коррупционные практики.

Иллюстрацией этого тезиса может послужить продолжающаяся борьба против приватизации так называемого Солнеч - ного Сада (Saulesdarzs) в рижском предместье. Саулесдарзс — это территория на окраине Риги, недалеко от Кишозера, которую в 1913 году приобрела группа латышской интеллигенции для организации центра детского образования и с о- хранения латышской идентичности. С установлением независимости в 1918 году, Саулесдарзс был национализирован и до сих пор остается в собственности государства. В советс - кое время и в первые годы восстановленной независимости комплекс продолжал свою деятельность в качестве центра экологического образования детей. Дети (в том числе и я) приходили сюда работать в теплицах и близлежащих садах. Ситуация изменилась в 1999 году, когда компания, владеющая собственностью неподалеку от сада, стала строить планы пр и- ватизации этой территории. Здесь важно отметить две вещи. Во-первых, в настоящее время район, где располагается сад, я в- ляется наиболее дорогим районом Риги. Во-вторых, приватизация государственной собственности обычно проходит в д ва этапа: лицо, желающее приватизировать госсобственность, сначала берет ее в аренду, потом подает заявку на приватиз а- цию и, согласно закону, получает приоритетное право на ее покупку, обычно по очень благоприятной цене (несравнимой с ее рыночной стоимостью). Итак, центр детского образования был расформирован, а госсобственность сдана в аренду заин - тересованной компании, которая вскоре подала заявление н а приватизацию территории сада. В течение этого времени гру п- па местных активистов выступала с протестами, заявляя, чт о

аренда сада приведет к его приватизации, что в свою очеред ь обернется трансформацией публичного пространства в зак - рытую зону для строительства частных коттеджей. Такой сце - нарий развития событий отрицался властями, хотя с обнарод о- ванием ряда документов становилось все более очевидно, чт о именно это и собирался сделать потенциальный собственни к территории. Более того — выяснилось, что чиновники были осведомлены о планах на приватизацию земли с целью ее застройки коттеджами для продажи. К началу 2002 история Саулесдарзса широко обсуждалась в прессе частными лицами и многочисленными НГО, протестующими против приватизации сада. Несмотря на это, премьер-министр, подписавши й акт о приватизации собственности, и министр образования, поддержавший приватизацию сада, отказались принимать во внимание общественный протест, утверждая, что «все было сделано в соответствии с законом».

Хотя обвинения в коррупции звучали в среде протестующей общественности, публично о возможности заключения коррупционной сделки было упомянуто лишь однажды. Обвинения основывались на том факте, что компания, планирующая приватизацию сада, была в числе спонсоров полити- ческой партии, к которой принадлежал премьер-министр. К тому же, как оказалось, она же являлась спонсором еще одной партии, в которой состоял министр образования, другой защитник приватизации сада. Таким образом, через понятие коррупции общественность смогла объяснить и интерпрети - ровать позицию правительственных чиновников.

В то же время понятие коррупции было использовано как мощное оружие против коррумпированных чиновников, для которых любая ассоциация их имени с коррупцией могла обер - нуться катастрофой на следующих парламентских выборах. Правительство настаивало на том, что оно руководствовало сь единственной целью — благоустроить территорию Солнеч- ного сада. Как утверждалось, для привлечения потенциальны х инвесторов собственность должна быть приватизирована. Однако в свете подозрительных обстоятельств, при которых проходил процесс приватизации, эта аргументация выгляде ла крайне неубедительно, особенно принимая во внимание то, ч то несгибаемая позиция правительственных чиновников могла быть обусловлена желанием отблагодарить спонсора за щед -

рость. В такой ситуации остановка процесса приватизации б ыла единственным способом снять с себя обвинения в коррупции. Во время написания этой статьи конфронтация все еще продолжалась, но некоторые признаки указывали на то, что правительство собирается остановить процесс.

Моей целью не является установить, правомерны ли обвинения в коррупции и соответствуют ли они действительным коррупционным практикам. Хотя коррупция действитель - но представляется удобным объяснением поведения госуда р- ственных чиновников или правительства в целом, остается вероятность, что на их решения не оказали влияния коррупционные сделки и договоры. На мой взгляд, более интересна роль понятия коррупции в интерпретации деятельности чи- новников. Интерпретации могут варьироваться в зависимос - ти от исторического и культурного контекста. Так, Триш Николсон (Nicholson, 1994: 76), рассматривая ситуацию в Папуа Новой Гвинеи, отмечает: «Очень вероятно, что непопулярное выдвижение, полученный контракт или выигранный грант будут восприняты неуспешным аппликантом как „явный пример вантокизма (wantokism)“, в большинстве случа- ев таковым не являясь»1. Николсон критикует распространенную среди западных консультантов и аналитиков позицию, согласно которой вантокизм есть лишь синоним коррупции и, таким образом, указывает на исключительно коррупционную природу данных отношений. Она утверждает, что подобные отклонения от официально принятых правил встре - чаются, к примеру, в Великобритании, однако там нарушения такого рода интерпретируются иначе, называются не корруп - цией, а, к примеру, «позитивной инициативой действовать в соответствии с целями и политикой организации» (Nicholson, 1994: 75). Как и население Папуа Новой Гвинеи, латвийцы в настоящее время переживают значительные перемены в системе управления и вырабатывают в отношении новой системы новые ожидания. То, что считалось приемлемым или «естественным» в условиях нечестного по своей сути Совет - ского государства (по крайней мере, как это сейчас часто представляется), сегодня описывается в терминах коррупци и.

1 Вантокизм — термин, применяемый в Папуа Новой Гвинеи для о писания местной формы непотизма, кумовства.

Практическая магия

Применение понятия коррупции для понимания и интерпретации политических процессов основано, однако, не на неких абстрактных представлениях о мотивации их участни - ков, а на вполне реальном практическом опыте взаимоотношения людей с государством. На личном уровне коррупция воспринимается и применяется латвийцами так же, как магия в племени азанде. В частности, коррупция может быть использована для противодействия результатам другой корр упции, как демонстрирует диалог двух моих информантов, Сеси - лии и Петериса:

Сесилия: Я сама ходила в [муниципальное учреждение в Риге] за получением разрешения на расширение бизнеса. Но разрешения мне не дали, потому что я простая смертная [то есть, не имею необходимых личных связей, чтобы влиять на решения чиновников].

Петерис: А если посмотреть на ситуацию иначе: если бы ты обратилась ко мне и мы бы нашли человека, которому можно было бы дать взятку, в Риге стало бы одним хорошим предприятием больше. И все только бы выиграли от этого. А так, в ситуации, которую описываешь ты, никто ничего не получил. На мой взгляд, взятки выгодны для города, потому что идеальной ситуации, когда никто не берет, быть просто не может.

Открытое оправдание коррупции, однако, встречается исключительно редко. Большинство людей, признающих свою вовлеченность в коррупционные практики, выражают сожаление и объясняют все внешними обстоятельствами, вынудившими их к этому прибегнуть. Собственное участие в коррупционных сделках, таким образом, оправдывается необходимостью противостоять другим проявлениям коррупции ил и государству, поставившему их в ситуацию, в которой для тог о, чтобы сводить концы с концами, коррупционных отношений не избежать.

Таким образом, личная вовлеченность в воспроизводство коррупции объясняется и оправдывается распространением коррупционных практик на более общем уровне. В то же время коррупция рассматривается как средство противоде й- ствия коррупции (по крайней мере, так видится ситуация ее

участниками). На практике оказывается, что необязательно иметь личный опыт столкновения с коррумпированностью (что и может вынудить платить той же монетой, отвечая «коррупцией на коррупцию»). Часто достаточно убеждения в том, что коррупция пронизывает все слои общественной жизни.

Фактически некоторые бизнесы либо прямо основаны на систематическом взяточничестве принимающих решения чиновников, либо видят в происходящих время от времени актах подкупа неоценимую поддержку своему бизнесу, как демонстрирует следующий диалог:

Кристине: Конечно, государство сверху донизу коррумпировано.

Клавс: Почему ты так думаешь?

Кристине: Ну, вообще-то я сталкиваюсь с этим каждый день. Не на самых высоких уровнях, но… Вот смотри: компания, где я работаю, занимается розничной продажей. Мы покупаем, продаем и предоставляем услуги после продажи. То есть это наша практика, что мы регулярно платим кому-то, чтобы этот человек покупал именно у нас. Мы рассчитываем на это практически в каждой сделке. Очень редко, да, крайне редко мы заклю- чаем сделку, не платя кому-то.

Конечно, можно попытаться избежать этой практики, но для этого требуется кардинальная смена подхода к ведению бизнеса. И все же вырваться из круга коррупции возможно. Если еще пять лет назад менеджеры часто искали возможности обучиться техникам взяточничества, то сегодня все больше людей рассматривает ведение дел «по-белому» как экзамен на профессиональное мастерство. Способность орг а- низовать бизнес, не вовлекаясь в коррупционные отношения , расценивается как свидетельство высокого профессионали з- ма, что поднимает предпринимателя в собственных глазах и в глазах бизнес-среды.

Этот «чистый» подход, однако, тоже нельзя воспринимать однозначно. Одна из моих информанток занималась частным предпринимательством, но получила выгодное предложение от другой компании и стала наемным менеджером. Руководя собственным предприятием, она придерживалась распростр а- ненной практики платить своим работникам официально только часть зарплаты. Остальное выдавалось «в конверте» ,

то есть не облагалось налогом. Однако чтобы избежать санкций со стороны Департамента государственных сборов, ей приходилось каждый раз отмывать эти деньги. Кроме того, ей регулярно приходилось вступать в отношения, которые борец за чистоту бизнеса, не задумываясь, определил бы как коррупционные. При этом она утверждала, что ее новый работодатель ведет свой бизнес «по-белому» и платит все нал о- ги. И лишь спустя год я узнал, что только половину своей большой зарплаты она получает официально, остальное попрежнему выдается в конверте.

Благородные колдуны

«Их часто можно найти среди почтенных мужей и отцов, желанных гостей домов и деревенских праздников, а иногда и среди влиятельных членов совета при дворе правителя. Среди моих знакомых были известные всем колдуны», — пишет Эванс-Притчард. То же самое можно сказать о людях, известных своим участием в коррупционной деятельности. До тех пор пока их не обвиняют в связи с криминальным миром, они не теряют того престижа, которым наделяет их владение политическим или финансовым капиталом. Инессе Войка, руководитель Delna, однажды так описала эту ситуацию: вряд ли кто-то будет гордиться тем, что украл у соседа деньги, а вот историю об удачно провернутой коррупционной операции можно открыто рассказывать друзьям. Конечно, обычно это близкие люди, которым доверяют, но в любом случае — дача взятки официальному лицу не является серьезно стигматизированным поступком.

Не так давно одна из популярных аналитических телепрограмм Nedela представила список самых влиятельных «серых кардиналов» — людей, не видимых на официальной политической сцене, но в действительности оказывающих большое влияние на процесс принятия решений. В некоторых случаях серые кардиналы обладают экспертным знанием по определенным вопросам. Чаще, однако, их влияние основано на социальном капитале и возможности выступать в качестве посредников между влиятельными экономическими группами и государственными чиновниками (UNDP, 2001: 51, 65). Еще одной причиной их влияния может быть осве-

домленность о коррупционных сделках государственных чи - новников и политиков. Знание о том, кто в какую сделку был вовлечен, а также, вероятно, контролирование документ а- ции по коррупционным сделкам могут обеспечить «серым кардиналам» исключительную власть над политиками и государственными чиновниками.

Широкая огласка факта обладания нелегальной властью над процессом принятия решения не снижает, однако, статус этих людей в обществе. Их уважают, они продолжают занимать высокие позиции в области бизнеса или юриспруденции. Публика скорее склонна предъявлять обвинения связан - ным с «серыми кардиналами» политикам. Любопытно, что 80% депутатов Сейма убеждены, что «серые кардиналы» в значительной степени оказывают влияние на их решения, в то время как почти все депутаты (94%) признают, что такого рода решения вряд можно назвать компетентными и честными (UNDP, 2001: 46).

При этом деятельность «серых кардиналов» осуществляется в соответствии с практическим применением «магии коррупции» par excellence. При помощи коррупционных механизмов эти люди могут оказывать прямое влияние на политику и удовлетворять свои финансовые нужды, получая за свои услуги щедрую плату. Однако — так же, как это может происходить на других уровнях — они сами не рассматривают свою деятельность как коррупционную, а скорее описывают ее как «занятие политикой в качестве хобби» или «просто обычное лоббирование».

Здесь, следуя Эвансу-Притчарду, я могу задать тот же вопрос: являются ли колдуны сознательными агентами (conscious agents)? Коррупционная сделка во многих случаях осуществляется акторами, считающими себя либо субъектами, действу - ющими в ответ на коррумпированность чиновников, либо жертвами нечестной системы. В обоих случаях участники рассматривают себя только реагирующими на события, а не активными инициаторами деятельности. Следовательно, обвинение в коррупции может быть встречено так же спокойно, как и обвинение в колдовстве, выдвинутое представител ю азанде. Что может сделать простой смертный, сталкиваясь с коррумпированным окружением, кроме как ответить тем же? В этом случае даже продумывание и планирование корруп-