Измерения одиночества

В прежних исследованиях метафора «измерение» ис­пользовалась для того, чтобы указать на отличительные пространственно-временные характеристики рассматри­ваемого образа жизни. В настоящее время доказано, что метафора «измерение» более всего подходит при исследованиях феномена одиночества. Сейчас представ­ляется возможным указать на тот особый специфический смысл, в котором она употребляется. Понятие «измере­ние» широко употребляется в обыденной речи для обозначения уровней факторов изменений и значений. В некоторых теоретических работах это понятие имеет и дополнительное пространственное значение, акцентируя различие между поверхностным и глубинным уровнями. В социальных науках «измерение», как правило, при­меняется для определения внешних и внутренних факто­ров. Мы не используем понятие «измерение» в обще­принятом значении. Эта метафора употребляется как эк­вивалент специальных указаний на особые динамические возможности в плюралистической структуре личностного мира. В соответствии с четырьмя возможными направле­ниями, присущими развитию и распространению вовне личностного мира, измерения одиночества также четы-рехчленны и их можно обозначить как космическое, куль­турное, социальное и межличностное измерения. Модель четырехчленного измерения одиночества развивалась нами для того, чтобы объяснить потенциальную область

31

переживания и ее сложность, а также аналитически высветить разнообразные значения, которые могут быть обнаружены в переживаниях одиночества. Как будет детально показано ниже, эти значения можно объяснить, описав основные типы одиночества с точки зрения его четырех измерений. Наилучшим образом соответствую­щая пониманию страданий, предопределяемых одино­чеством, и проблем, сопровождающих его, такая четы­рехмерная модель дает возможность осознать, каким образом одиночество приводит к глубокому истощению личности. Мы пришли к выводу, что одиночество стано­вится все более нестерпимым, когда оно затрагивает человека одновременно сразу в нескольких измерениях. Не имея общего представления, которое объясняло бы сложность одиночества, человек не может ни понять его источников, ни объяснить тяжесть своего состояния, что и показал нам пример с миссис Браун. Четырех­мерная модель дает способ оценки сферы и интенсив­ности данного переживания. Из-за незнания человеком истоков своего переживания одиночество может долго удерживаться без адекватной развязки. Мы вернемся к этому важному вопросу после рассмотрения некото­рых существенных характеристик измерений одиночества. Прежде чем объяснить, что одиночество, испытыва­емое в одном измерении, отличается от одиночества, испытываемого в других измерениях, мы подчеркиваем, что все типы одиночества имеют общее — чувство, вы­ражающее идею о самом себе. Каждый тип одиноче­ства — это форма самосознания, свидетельствующая о разрыве основной сети отношений и связей, составляю­щей жизненный мир личности. Одиночество вызывает стресс в главных сферах внутреннего мира человека. Ощущение угрозы наиболее полному раскрытию целост­ных качеств личности порождает страдания одиночества. Острая форма одиночества означает крах глубинных ожи­даний личности относительно реализации основных воз­можностей, которые признаются важной составляющей человеческого бытия. Испытывая одиночество, человек осознает, что уходит что-то важное; ускользает то, во что он верил, чего ожидал. При этом каждое измерение одиночества отлично от другого. Так, например, степень фрустрации видоизменяется при переходе от одного из­мерения к другому. Ниже мы и попытаемся показать некоторые отличительные элементы в каждом из четырех

32

измерений. Материалом для нас послужили описания одиночества в литературе, наблюдения из повседневной жизни, исследований по данной проблематике.

Космическое измерение одиночества

Одно из четырех измерений — космическое,— пожа­луй, наиболее сложное. Космическое измерение приме­няется для обозначения по крайней мере трех различных форм самовосприятия:

1) постижения себя как цельной реальности, благо­даря которому человек соотносится с природой и кос­мосом;

2) причастности к мистическим, таинственным аспек­там жизни, предельно близким к Богу или к глубинам бытия;

3) веры человека в уникальность своей судьбы или причастности к великим историческим целям.

Космическое одиночество присутствует там, где есть хотя бы один из этих аспектов; другие выражения косми­ческого одиночества могут заключать в себе два или даже три указанных аспекта.

Чувство одиночества, относящееся к соотнесенности человека и природы, обнаруживалось не только у отдель­ных индивидов; оно было типичным для больших групп людей или даже отдельных эпох. Это чувство с необы­чайной силой выражалось у некоторых групп в инду­стриальных урбанизированных обществах. Иногда чув­ство отстраненности от природы приводит к бессилию. Литература эпохи романтизма изобилует примерами та­кого типа одиночества. В более близкое нам время ли­тература контркультуры выразила то же. У молодежи, желающей приблизиться к культуре североамериканских индейцев, которая рассматривала жизнь животных и растений как часть одной огромной родственной человеку системы, часто выражен этот тип одиночества. Он также обнаруживается у людей, которые занимаются экологией и восстановлением взаимоотношений человека и природы. Активные поиски жизненных источников и близость к природным феноменам часто связаны с неожиданно по­являющимся одиночеством данного типа.

Космическое одиночество может относиться и не ко

33

всей природе, а лишь к какой-то ее части. Например, некоторые люди особенно одиноки, когда чувствуют свое отдаление от объекта их интереса; они тоскуют по своей земле, как другие люди могут скучать по семье или друзьям, с которыми они разлучены. Джон Стейнбек дал нам проникновенное описание такого одиночества в ро­мане «Гроздья гнева» (1951), изобразив страдания Оки *, оторванного от родной земли. У Оки, романтиков и пред­ставителей контркультуры общим становится специфи­ческий тип одиночества, осознание отчужденности основы жизненного мира «Я». В этом типе одиночества фунда­ментальные отношения внутриличностного мира натя­нуты и затруднены, но конечные потребности не могут найти своего удовлетворения через простое человеческое общение.

Чувство утраты связи с бытием или Богом, которое является другим вариантом предложенного нами косми­ческого измерения одиночества, характеризует опреде­ленную философскую и религиозную литературу. Рели­гиозный экзистенциализм дает яркий пример последнего в литературе Запада. В разнообразной восточной фило­софской и религиозной литературе человек понимается как одинокая душа, заключенная в область земной не­реальности, или как пилигрим, поспешающий к истинно­му пристанищу, которое находится не в этом, реаль­ном мире. В мистической теологии Запада и Востока фундаментальная человеческая проблема описана именно в понятиях одиночества: спасение лежит в «полете оди­нокого к Одинокому». Другой пример изображения оди­ночества такого типа представлен современной литера­турой, именно той, где авторы размышляют над пробле­мой отсутствия бытия или Бога. Сравнительно недавние примеры страданий, порожденных одиночеством, запе­чатлены в литературе, повествующей о смерти или за­тмении Бога, например в произведениях Ваганяна или М. Бубера (1952), и даже в ее светских формах, напри­мер в песне Максвелла Андерсона «Среди звезд».

* Кличкой «Оки» в романе Дж. Стейнбека «Гроздья гнева» бога­тые калифорнийские фермеры презрительно называли бедных пере­селенцев, первоначально выходцев их Оклахомы, а затем тысячи обездоленных безработных людей со всех концов Америки, покинувших в период экономического кризиса свои родные места и потянувшихся на Запад, в Калифорнию, в поисках работы, куска хлеба и крыши над головой.— Прим. ред.

34

Наследие иудейского христианства изобилует при­мерами мучительной экспрессии одиночества. Псалмы полны жалоб, стенаний одинокого человека: «Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лице Твое от меня?» (Пс. 13:2). «Как лань стремится к потокам вод, так душа моя стремится к Тебе, Боже!» (Пс. 42:2). В сочинениях пророков много подобных мест. Один из самых мучительных криков та­кого одиночества прозвучал в момент распятия: «Боже мой, Боже мой! почто Ты оставил меня, удалясь от спа­сения моего, от слов вопля моего?» (Пс. 22:2). Литур­гии раннего христианства зачастую сосредоточивали внимание именно на таком характере одиночества. В них почитание Бога предвкушало возвращение долгождан­ного Иисуса Христа. Во многих современных религиях, в частности мистической и евангелической ее разновид­ностях, чувствуется глубокая напряженность одиноче­ства вместе с притязаниями на его разрешение. Неко­торые религиозные секты ищут постоянный контакт с богословами, которые бы утешили одинокие сердца ве­рующих. Нет сомнения, что в настоящее время в рели­гиях высокого эмоционального накала одиночество — сильнейший мотивирующий фактор. До сих пор в по­пытках оценить новые культы и религиозные движения ему мало уделялось внимания. Модель космического измерения одиночества предлагает показатель, много­обещающий с точки зрения изучения и интерпретации некоторых важных аспектов как старой, так и новой религии.

Третий вид одиночества космического типа может быть легко распознан в движениях, ориентированных на некоторые конечные исторические цели. Он описан также художественной литературой и гуманистической психоло­гией, включая работы Уильяма Джемса [James, 19081 и Карла Густава Юнга [Jung, 1933, 1951], в которых человек страдает от ощущения разъединенности своего «Я». Этот тип одиночества близок к переживаниям самоотчуждения, когда человек сознает, что один суще­ственный аспект его личности упускается или развитие одной стороны «Я» сводит на нет другие его стороны. Вы­ражения данного типа одиночества иногда проявляются в форме стремления к истинному «Я», которое еще толь­ко должно быть реализовано. Другой случай одиноче­ства рассматриваемого типа можно обнаружить в выра-

35

жениях веры в то, что «каждый из нас по воле рока совершенно одинок». В противоположность знаменитой эпиграмме Джона Донна некоторые люди верят, что каждый человек — это остров, изолированный по своей сути от остальных и даже отчужденный от самого себя. Мы без труда можем найти эту веру в острых формах аутизма, она легко угадывается также в литературе, имеющей отношение к одиночеству. Иногда страх одино­чества и стремление подавить его обосновывают веру в то, что изоляция — истинное состояние человеческого существования.

Этот краткий обзор случаев космического одиноче­ства не является всеобъемлющим. История, искусство, литература, различного рода опросы свидетельствуют о том, что вариации одиночества бесконечны. Наш обзор и не предназначен для того, чтобы указать какую-либо одну метафизическую перспективу. Здесь представлена и обозначена специфическая форма самосознания лично­сти, которую люди рассматривают как нарушение своего личностного мира. Новое в данном случае не является открытием каких-либо новых форм переживания. Это представление аналитической концепции, которая дает нам возможность узнать многосторонность переживаний, означающих самоотчужденность или отстраненность от бытия, Бога, природы. Подобная идентификация спо­собствует более тщательному анализу переживания оди­ночества, его источников, помогает оценить все значение ответной реакции на него, которую человек либо прояв­ляет, либо стремится это сделать. Данная концепция полезна также для попыток оценить сферу воздействия одиночества на жизнь конкретных людей и групп, стал­кивающихся с одиночеством в многочисленных измере­ниях.

Культурное измерение одиночества

В социальных науках понятие одиночества употребля­ется в конвенциональном смысле, представляя унасле­дованную систему нормативных значений и ценностей, которая определяет решающие элементы в интерсубъек­тивных отношениях и стилях жизни. Яркий пример куль­турного измерения одиночества — описание переживаний

36

иммигрантов, представленное Хэндлином в «Отвержен­ных» (1951). История Соединенных Штатов Америки особенно богата выражениями этого типа одиночества. В XIX веке во время волн иммиграции многие пере­селенцы переезжали в эту страну группами, которые включали ближайших родственников, друзей и знакомых из родных городов и деревень. Они были окружены любящими их людьми, что очень важно для каждого человека; но они были глубоко одиноки. Часто иммигран­ты учреждали этнические коммуны, которые должны были хотя бы частично противостоять этому своеобразно­му типу одиночества. Но даже в таких группах люди говорили о своей отчужденности, отрыве от культурного наследия, которое изначально было частью их жизни. Многое из того, что они привыкли считать само собой разумеющимся, было утеряно. Понятие отчуждения не всегда адекватно отражает это переживание. Отчужде­ние представляет главным образом сложное отношение иммигрантов к их новой родине и не объясняет не­счастья, от которого многие страдают, становясь одино­кими и стремясь вновь обрести основные идеи, нормы, убеждения, позиции и ценности, составляющие унасле­дованную часть жизненного мира личности. Культурное отчуждение может быть частью или следствием нераз­решенное™ одиночества именно в культурном измерении. Другой пример культурного измерения одиночества, как полагают некоторые авторы, можно найти в харак­терной форме переживаний человека в современном мире. Описание этого переживания занимает центральное место в классическом иссдедова,нии.Э- Фромма «-Бегство от свободы» [Fromm, 1941]. Пытаясь показать домини­рование социального в характере современного человека, Фромм признал, что ключ к пониманию людей нового типа лежит в «специфическом отношении человека к миру» [р. 9]. По различным соображениям, которые разъяснены в книге, Фромм спорит с тем, что современ­ный человек в индустриальном технократическом обще­стве «чувствует бессилие и крайнюю безнадежность» [р. 219]. Автор настаивает на том, что новая свобода, которую получил человек в процессе своего историческо­го освобождения от социальной, экономической и рели­гиозной зависимости, «ограничила возникновение глубо­кого чувства безнадежности, бессилия, одиночества и тревоги» [р. 53]. Хотя некоторые из этих теоретических

37

положений проблематичны и недостаточно обоснованы, не может быть сомнений в том, что описания Фроммом «невыносимого чувства одиночества и бессилия» встре­тили широкое признание и одобрение. Многие читатели согласились с положением, что «человек больше всего боится одного: изоляции» [р. 15]. Однако вид изоляции, предложенный Э. Фроммом, не является типич­ным, к тому же автор не указывает, чем отличается его концепция от общепринятой. Это обстоятельство привело к неверной интерпретации аргументов Э. Фромма. Как будет показано ниже, знаменитое исследование Д. Рисме-на [Riesman, Denny & Glazer, 1950], которое, по общему мнению, явилось американской адаптацией работы Э. Фромма, на самом деле предполагало совсем иной тип изоляции. Однако в настоящий момент более важ­ным, чем критическое обсуждение, является тот факт, что представления Фромма привлекли внимание к особому типу одиночества, который был признан широко распро­страненным и весьма сильно воздействующим на совре­менное общество. Это одиночество в культурном измере­нии, которое лежит в основе определенных форм отчуж­дения, разъединенности человека с культурой и даже аномии.

Социальные науки едва коснулись темы культурного одиночества, но в произведениях художественной лите­ратуры оно блестяще описано. Яркий тому пример — роман «Степной волк» Германа Гессе (1929). Человек, изображенный в романе, символизирует дилемму многих, кто оказался между двумя культурами — старой и но­вой. Его одиночество становится невыносимым, потому что он терпит неудачу в поисках пристанища в ком-то другом. Это не то одиночество, которое можно излечить любовью или дружбой; оно требует отношений другого рода. По мере развития личной трагедии героя романа, роста его мучений поиски определенного рода участия оказывались тщетными. Яркое политическое выражение культурного одиночества оставлено Т. С. Элиотом в поэме «Бесплодная земля» (1922). Довольно интересно, что в более поздних его произведениях, например, в «Четырех квартетах» (1943), акцент переносится на кос­мическое измерение одиночества.

Воздавая должное описанию примеров этого типа одиночества в литературе, представляется более важным открыть их в нашей жизни. Культурное одиночество

38

иногда наиболее выпукло проявляется в обстановке, ха­рактеризуемой аномией, особенно если аномия имеет субъективное воздействие, как предполагали Э. Дюркгейм в работе «Самоубийство» [Дюркгейм, 1912], а также и Р. Мертон в своем исследовании «Социальная теория и социальная структура» [Merton, 1957, р. 160—176]. Лю­ди, испытывающие внутреннее расстройство и смятение, проистекающие из ощущения разъединенности с традици­онными ценностями и нормативами, часто говорят о чув­стве одиночества, которое не могут даже объяснить. Многие люди лучше понимали свое одиночество после того, как оно было обрисовано ими. Эти люди не могут быть охарактеризованы как анонимные личности, они переживали культурное отчуждение из-за иммиграции или как следствие обширных и быстрых изменений в религиозных и общественных нравах. Модель дает им возможность определить источник страдания.

Культурное одиночество проявляется также в малых группах, когда люди ощущают, что их связь с собствен­ным культурным наследием порвана или что общепри­нятая культура неприемлема для их внутреннего мира. Данный тип одиночества существует в обществах, где происходят бурные социальные изменения, например в современной Японии [Lifton, 1965], Америке [Toffler, 1970]. Это важный элемент в жизни молодежи, которая не может найти пристанища в культуре своей страны. Такой тип одиночества объединяет беды, неприятности людей, причиняя страдания культурным отчуждением и кризисом попыток идентификации. Ценность предложен­ной четырехмерной модели одиночества состоит в том, что она дает возможность изучающим культурное отчуж­дение сосредоточиться на отдельных фактах ситуации без потери смысла всей их совокупности и без смешения динамических процессов, которые должны быть анали­тически дифференцированы.

Культурные различия иногда разрушают социальные и межличностные связи. В таких случаях возникают сложные модели одиночества, как, например, в семьях и других общественных институтах, где существует так называемый «разрыв поколений». Здесь культурное одиночество содействует обострению переживаний одино­чества в социальном и межличностном измерениях. Частью этого разрастающегося напряженного социаль­ного конфликта становятся усложненные переживания

39

одиночества, требующие учета его культурного измерения и адекватного понимания. Одиночество в культурном из­мерении — частый «гость» мира ученых, пророков, ре­форматоров и критиков социальных порядков, особенно если они видят свои расхождения с основными культур­ными течениями, пытаясь прийти к ценностям, забытым или отвергнутым широкой публикой. В таких случаях эта модель помогает исследователям, да и самим субъ­ектам, помнить об одном из аспектов расстройства лич­ности, который необходимо учитывать при выборе пути «против общего течения». Неудивительно, что история знает радикалов и новаторов, делавших акцент на тесной дружбе, потому что они рисковали испытать одиночество в культурном и социальном измерениях.

Социальное измерение одиночества

Понятие «социальное» имеет здесь значение, часто подразумевающееся в американской социологии. Это построение организованных связей, отношений, образо­вывающих структуру, внутри которой взаимодействуют '. индивиды и группы. При изучении социального измере­ния одиночества понятие «социальное» в первую очередь применимо к особым группам в обществе, а не к самому обществу в целом. Данный вид одиночества широко из­вестен. Особенно острые его формы обозначены такими понятиями социальной изоляции, как изгнание, остра­кизм, неприятие и с недавнего времени отставка. Под­разумеваются также более тонкие формы социальной изоляции, включая случаи, когда социальная исключен-ность лишает людей членства в группах, которое они считают очень важным и желательным для себя. В дру­гом случае этот тип одиночества может возникнуть, когда человек чувствует свое неприятие группой. В при­мерах космического и культурного одиночества индивид ощущает, что потеряна связь, сопричастность; в социаль-

¹«Социальное» в смысле системы нормативных значений, которые влияют на действия субъекта, часто ассоциируется с европейской тра­дицией в социологии, представленной именами М. Вебера и Э. Дюрк-гейма. В таком широком значении социальное одиночество оказыва­ется включенным в категорию культуры.

40

ном измерении одиночества человек очень остро чувству­ет, что его оттолкнули, покинули, исключили, отослали, не допустили или же не оценили. Сам себе он видится изгнанником, посторонним, одиночкой, лишним челове­ком. Этот вид одиночества чаще всего появляется, когда роли индивидов не учтены; например, когда человек уво­лен, забаллотирован, исключен из команды, не принят в колледж, клуб или на работу в понравившуюся ему фирму; или когда человека избегают, потому что его поведение, класс, к которому он принадлежит, или цвет кожи признаны социально нежелательными.

К перечисленным общим факторам, содействующим возникновению социального одиночества, добавляются и другие факторы, широко распространенные в современном обществе, которые и помогают объяснить рост этого типа одиночества сегодня. Самые значительные из них — увели­чивающаяся раздробленность общества вместе с растущей социализацией, высокая степень мобильности, неопреде­ленность традиционных социальных границ, распад тради­ционных групп и короткая жизнь групп, претендующих на свое место, высокий уровень ожидания, связанного с социальной позицией, и пренебрежительное третирова-ние точки зрения отдельного индивида. Общее наблю­дение показывает, что современные люди чрезвычайно за­ботятся о своем социальном положении. К беспокойству о социальном положении и лице добавляются сомнение, тревога относительно социальной идентичности и значе­ния повседневных столкновений с другими людьми. Что касается стабильности общества, то очень серьезным является факт распада многих традиционных групп. Предостережение Дж. Хоманса, прозвучавшее несколько десятков лет назад, актуально и сейчас: «Цивилизация, которая ради прогресса и роста разрушает малые жизнен­ные группы, сделает людей одинокими и несчастными» [Homans, 1950, р. 457]. Одно из следствий гигантских социальных изменений состоит в появлении этого особого типа одиночества в огромных масштабах. К сожалению, в оценках движущих сил и последствий тех факторов современной жизни, которые содействуют значительным социальным изменениям, его появление не учитывалось должным образом.

Существует много очевидных примеров социального одиночества людей, которые вследствие каких-то социаль­ных изменений оказались отторгнутыми обществом или

41

определенной группой. На таких людей наклеиваются унизительные ярлыки преступников, неудачников, гомо­сексуалистов, предателей, неудобных чужаков. Однако острое социальное одиночество переживают и люди, жи­вущие не в «стороне», а на грани общества. Эти люди нуждаются в социально значимой включенности. К ним относятся старики, бедняки, эксцентричные по своей при­роде люди, те, чьи занятия имеют сомнительное достоин­ство, как принято считать, и в некоторых случаях под­ростки и женщины. Отчасти социальное одиночество переживают люди, которые ощущают политическое и эко­номическое бессилие, которые чувствуют, что и в расцвете лет они удалены от процесса принятия важных решений. Но такие люди не столько одиноки, сколько просто пассив­ны в общественной и политической жизни. Ссылки на «забытого американца» часто передают этот тип одино­чества; это относится также к содержанию студенческих плакатов во время университетских демонстраций, гла­сящих: «Мы чувствуем себя отторгнутыми от общества». Проявления подобного одиночества не ограничиваются выступлениями студентов или радикалов; этот аспект, как показали произведения Колеса и других писателей, является дестабилизирующим фактором в среднем классе американцев — среди «белых» и «голубых воротничков». Показав, что уровень ожиданий, касающихся социально значимого участия в демографических обществах, растет наряду с их увеличивающимся объемом и сложностью, которые делают проблематичной такую включенность, мы должны обнаружить, что этот тип одиночества ста­новится все более преобладающим. Так как социальные институты все более расширяются, а роли личностей в них становятся все более нечеткими и размытыми, уве­личивается возможность испытать одиночество в социаль­ном измерении для всех типов индивидов. Это огромная проблема, которая должна привлечь внимание — гораздо больше внимания, чем она привлекала до сих пор.

Цель данной статьи — представить точную модель возникновения одиночества на основании данных, объяс­няющих одиночество человека в современном мире. Осо­бое преимущество этой модели состоит в том, что она дает возможность освободиться от прежних пониманий одиночества, которые повели не в ту сторону из-за своей близости к неясным, проблематичным теориям. Одно такое понимание связано с известным ныне аргументом Д. Рис-

42

мена и его сотрудников [Riesman, Denny & Glazer, 1950] о неожиданно появляющемся социальном характере, сфор­мированном под влиянием страха одиночества. Не ка­саясь сомнительной ценности этой концепции социального характера, особенно с точки зрения его корреляции экономическими и демографическими структурами, отме­тим, что в работе «Одинокая толпа» нигде нет точного определения и описания одиночества. Важнейшее теорети­ческое положение данной концепции, особенно если ис­пользовать терминологию Рисмена, состоит в том, что «террор одиночества» [р. 186] смягчается при включении в толпу. Во многих случаях Рисмен признавал, что он в долгу перед исследованиями Э. Фромма по проблемам одиночества и социального характера. Однако совершенно ясно, что Э. Фромм и Д. Рисмен говорили не об одном и том же типе одиночества. «Управляемый другими» индивид Рисмена в отличие от своего «ориентированного изнутри» предшественника боится не того измерения оди­ночества, которое загоняет фроммовского современного человека в движение масс. Новый американец, каким Рисмен и другие исследователи описали его, беспокоится главным образом об отношении к нему группы. В резуль­тате он больше озабочен своей идентичностью и статусом, чем личность Фромма, отчаянно ищущая смысл и ценности жизни. Типичный европейский социальный характер в этом отношении отличен от типично американского. Гарри Гал-лер Германа Гессе и Вилли Ломан Артура Миллера оба мучительно одинокие люди, но каждый характер олицет­воряет различные измерения одиночества. Природа рас­стройства личности и вид его разрешения различны в каждом конкретном случае.

Подобные разграничения важны с точки зрения объ­яснения явления, а также для конструктивных социаль­ных действий и терапии. Разрешение одиночества того типа, на который указал Рисмен, находится в одобрении группы, соглашении внутри нее. Симптомы этого одино­чества — беспокойство, страх по поводу непризнания груп­пой. Насколько нам известно, Рисмен был одним из пер­вых, кто предположил, что стремление американцев к успеху претерпело изменения: «добейся этого» стало часто определяться как «заводи друзей», «нравься», «до­бейся признания». Если Д. Рисмен прав, то нужно ожидать очень широкого распространения одиночества в социаль­ном измерении, так как многие люди сами осознают, что

43

мало преуспели и немногого добились в жизни. Литерату­ра, повседневный опыт, семинары по проблеме одиночест­ва выявили, что этот тип одиночества уже преобладает. В современном обществе различные факторы отягчают его настолько, что он грозит породить серьезные проблемы, так как американцы отождествляют успех с общим при­знанием, социальное одиночество увязывается со стыдом человека: одиночество является индикатором неудачников, которые попали в разряд «руководимых другими», «ру­ководимых извне». Последствия такого неразрешимого одиночества — тревога, раздражение, депрессия. Тща­тельное изучение данного типа одиночества, особенно в соединении с изучением других форм расстройства лич­ности, приведет к большему пониманию мучительных проблем современного общества и более эффективным средствам борьбы с ним.

Переживания социального одиночества оказываются достаточно сложными. Обдумаем, например, проблему смятения личности, которая может быть интегральной частью социального измерения одиночества. Роман Ралфа Эллисона «Невидимка» (1952) ярко рисует рассматри­ваемый особый тип одиночества и его последствия. Неви­димка — это чернокожий человек, измученный общим не­признанием, которое привело его к гнетущему одино­честву. Он довольно легко «принимает на себя» различ­ные роли, но находит, что его воспринимают не как инди­видуальность, личность, а как воплощение стереотипа. Люди оценивают его с точки зрения выполняемой им социальной роли. Это неверное восприятие другими делает его одиночество еще более острым.

Предложенная модель одиночества помогает понять всю сложность и серьезность различных форм одиноче­ства, как, например, переживания жертв общего пред­убеждения, выразительно описанные Р. Эллисоном и дру­гими авторами. Эта модель предполагает и некоторые требования, необходимые для разрешения одиночества. Люди хотят не просто быть включенными в общество, но желают такого участия в нем, когда уникальность личности, ее многогранность признаны и поощряются.

Вышеприведенные рассуждения о трех измерениях одиночества хотя и неполны, но достаточны для изложения природы этой феноменологической модели и средств, ко­торые можно применять при различных формах пере­живаний, до сих пор не оцененных с точки зрения «доли

44

одиночества» в них. Обратимся теперь к краткому обзору одиночества в его наиболее частом контексте межлично­стных отношений.