4. Технологизация социума в 20-м как фактор эволюции pr. Основные «технологические» проблемы, касающиеся сферы социальных коммуникаций.

Процессы технологизации, охватившие все сферы общества, включая само СГН-знание, и весь спектр связанных с этим проблем, являются ключевыми предпосылками появления нового кластера СГН-дисциплин – «технологического». При этом истоки многих социокультурных «технологических» проблем заключаются в изначальном противопоставлении «естественного» и «искусственного». Ценностно-смысловое содержание обеих частей этой оппозиции может быть «позитивным», «негативным» или «нейтральным», и соответствующим образом определять отношение субъекта СГН-познания к процессам технологизации – «технократическое»; «технофобическое» или «технорациональное».

Технократия

Технократия есть теоретическая концепция (или идеология), отводящая ведущую роль в жизни общества технике и техническим специалистам как основе современного промышленного производства. Технократия - одно из направлений общественной мысли, предписывающее технике определяющую роль в социальной жизни и утверждающее, что лишь индустриализация способна рациональным способом регулировать и совершенствовать жизнь общества и личности. Нередко при этом человеку отводится роль «раба машины». Технократическое общественное движение в США в 30-х годах 20 в. ставило своей целью достижение всеобщего благосостояния с помощью индустриального переворота в результате научного планирования производства в национальных масштабах.

Основное положение технократической идеологии — технологический детерминизм. Технологический детерминизм - это теоретико-методологическая установка в философских и социологических концепциях, исходящая из решающей роли техники и технологии в развитии социально-экономических структур. Он возник в 1920-х в связи с бурными успехами в развитии науки и техники, нарастающей эффективностью их массового применения в развитии производства.

В работах Веблена эта установка нашла реализацию в доктрине, согласно которой решающая роль не только в развитии экономики, но и в принятии управленческих решений в области политики должна принадлежать специалистам.

Приверженцы технологического детерминизма считают, что основной детерминантой социально-экономических и иных изменений в обществе являются более или менее крупные сдвиги в технике и технологической системе производства. Однако слово «технология» означает «не столько машины и инструменты, сколько то представление о мире, которое руководит нашим восприятием всего существующего» (Дж. П.Грант).

Первую целостную концепцию о влиянии науки, производства и технических специалистов на социально-политические процессы разработал А.Сен-Симон. Приход к власти носителей научно-технического знания рассматривался выдающимся французским мыслителем как закономерный результат общественного развития. Для характеристики будущего общества А.Сен-Симон даже вводит термин "промышленно-научная система". Он утверждал: "...при современном состоянии знаний и цивилизации одни лишь промышленные и научные принципы могут служить основанием общественной организации". Следовательно, управление обществом должно строиться на сугубо рациональных, научных основах. В результате применения рациональных методов управления политика, по мнению А.Сен-Симона, "станет дополнением к науке о человеке". В трудах А.Сен-Симона имеют место две важнейшие составляющие всех более поздних технократических концепций: управление обществом на научных принципах и ведущая политическая роль научно-промышленных специалистов.

Другие ученые, продвигавшие теорию технократизма Д. Бернхейм, П. Сорокин, И. Шумпетер, Д. Гэлбрейт, Д. Бэлл.

Технофобия

Технофобию можно определить как неявное или осознанное убеждение в том, что в универсуме в принципе существуют процессы, несоизмеримо превышающие по своей детерминирующей функции процессы саморазвития потенциала родовой человеческой сущности, враждебные ей, несущие неизбежную гибель. При этом техника рассматривается как проявление процессов такого «рокового» типа. На уровне обыденного сознания элементы технофобии проявлялись уже в эпоху господства мифологического мировоззрения. На уровне критического осознания, в том числе и в философской форме, всплеск интереса к технофобии имел место в период перехода от индустриальной цивилизации к цивилизации постиндустриальной. В большей мере этот интерес проявился у экзистенциально ориентированных философов (Хайдеггера, Ясперса, Бердяева и др.). Косвенно философский вариант технофобии оказывается связан с антикосмизмом. Это обусловлено с тем, что под космизмом (в его зауженном значении) обычно понимается некоторое изначально гармоничное включение человека в систему природы (космос); естественно, что космос выступает здесь не только фактором, детерминирующим появление и сущность родового человека, но и фактором неизбежно приводящим к гибели всего человеческого рода.

В рассуждениях названных выше авторов техника принимает статус космогонического явления (термин Бердяева) – это явление космоса в его узком понимании. Но в понимаемом таким образом космосе человек является существом, заведомо страдающим, а страдание есть жертва, приносимая природе. Тогда универсум в его выявлениях (природе, космосе) распадается на две неравноправные части: объективно детерминированную (связанную со страданиями) и субъектную, которая объявляется некоторого рода иллюзией, сводится к субъективности. Развитие техники в таком космосе выглядит как иллюзорные попытки устранения страданий, объективно же техника может изменять формы страданий, избавлением от которых является лишь смерть. Таким образом, создаётся представление, что на человеческий род действуют какие-то объективные костные (неживые) или живые силы, которые через эволюцию земной техники приходят к своему могуществу, означающему гибель человеческого рода. Получается, что техника есть мощь, изменяющая мир, средство выполнения чужих целей; своеобразная «обезьянья лапа» (если воспользоваться поэтическим образом из одноимённого рассказа Виннера), выступающая предметом запуска таких способов исполнения желаний, при которых неизбежны гибельные последствия для самого пожелавшего существа. У Бердяева такого рода рассуждения вылились в допущение того, что в принципе возможна такая созданная техникой «новая действительность», которая остаётся в космической жизни, но без человечества. Другой технофобический сценарий, рассмотренный Ясперсом в годы создания первых ракетных носителей ядерных зарядов, глобальная катастрофа человечества вследствие «преднамеренного взрыва земного шара».

Технорациональный подход

В рамках данного подхода Н. Луманом «техника» трактуется как эволюционные достижения, а эволюционные достижения предполагают освобождение от предопределенных условий. «Можно даже зайти настолько далеко, чтобы постигать технику, (…технизируемость) как форму умножения эволюционных достижений, как формирование того, в чем больше всего нуждаются». Охарактеризовав технику как эволюционное достижение, Луман отклоняет представления, утверждающие, что «мир», «общество», «цивилизация» сами приобрели свойства техники. Эволюция техники вплетается в эволюцию общества наряду с другими коммуникативными медиумами, но технические усовершенствования в общественной эволюции оказываются более предпочтительными, поскольку облегчают консенсус. «То, что функционирует, то функционирует. То, что подтверждает себя на практике, то и подтверждается. Применительно к этому нет нужды достигать дальнейшего взаимопонимания. Техника – если она сама координирует соответствующие процессы – делает излишним неизменно трудоемкую и чреватую конфликтами координацию человеческой деятельности». Консенсус достигается благодаря техническим сцеплениям проблемы целей и проблемы средств, в этом смысле рациональность ориентируется и структурируется вслед за технической эволюцией, поскольку рационализация есть не что иное, как форма «разрешения остающихся открытыми и как бы маргинальных проблем консенсуса».

Таким образом, техника обеспечивает коммуникацию, она неотделима от коммуникации и относится к важнейшим эволюционным достижениям, обеспечивающим консенсус и освобождающим от предопределенности.

Н. Луман считает, что «противопоставление техники и природы или техники и человечности (техника и разум, техника и «жизненный мир») уже исчерпало себя». Он отстаивает широкое определение техники, которое не опирается исключительно на расчет и рациональность.

Луман считает, что техника важна для общества, т. к. делает возможным сцепление абсолютно гетерогенных элементов. Коммуникацию в контексте сказанного могут вызвать как физические, так и ментальные причины. В свою очередь, коммуникация может спровоцировать гарантированно повторяющиеся реакции как физического, так и ментального порядка. Общественная эволюция потому и обращается к технике, что ищет в ней гарантии сцепления общества как целостной системы, а также общества и внешнего мира. Внутренние процессы переработки информации и социальная технизация в конечном итоге тоже обеспечивают сцепление общества с внешним миром. Техника предоставляет обществу возможность сцепления с внешним миром, но именно общество определяет, какие из его бесчисленных внутренних элементов должны быть сцеплены. В этой связи техника есть также возможность распоряжаться внутренними элементами. Сцепление с внешним миром реализуется благодаря внутрисистемным сцеплениям. Здесь кроется возможность управлять собственной восприимчивостью к внешним возмущениям, но здесь также присутствует риск проглядеть нечто важное. В таком эволюционно-теоретическом контексте техника не является адаптацией, но она позволяет обществу развертывать свои внутренние потенции и является формой освоения современностью неопределенного будущего.

Акоп Погосович Назаретян, обобщив многообразный материал культурной антропологии, истории и исторической психологии, так или иначе касающегося антропогенных кризисов и культурных революций, сформулировал в цельную гипотезу. А именно, на всех стадиях социальной жизнедеятельности соблюдается закономерная зависимость между тремя переменными - технологическим потенциалом, качеством выработанных культурой средств регуляции поведения и устойчивостью социума. Чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные средства культурной регуляции необходимы для сохранения общества». Развитие культурных регуляторов поведения и мышления сопряжено с техническим прогрессом: увеличение мощи технологий требует выработки всё более сложных нравственных ограничителей, и общества, не сумевшие своевременно адаптироваться к возросшим инструментальным возможностям, подрывают природные и/или геополитические основы своего существования.

В кругу проблемных вопросов, касающихся технологий и интересующих современное СГН-знание, стоят вопросы:

• дефиницирования самого понятия «технология»;

• типологизации технологий и определения понятий «социальные», «гуманитарные», «коммуникативные» и «PR-технологии» (Д. Гавра, Е. Жукова, С. Лещев, И. Мелик-Гайказян, А. Моисеева, В. Розин, Г. Тульчинский, Г. и П. Щедровицкие, Б. Юдин и др.);

• «инструментального» (технологического) отношения к человеку, социальным группам и обществу как к объектам воздействия посредством социально-гуманитарных и коммуникативных технологий (П. Горгулов, Г. Маркузе и др.);

• опасности нераспознавания истинных целей применения таких технологий со стороны объектов воздействия;

• «тотального завораживания» общественного сознания и подсознания с помощью СГТ и КТ (М. Гундарин, А. Ситников и др.);

• необходимости более глубокого понимания всех механизмов их реализации; амбивалентности социально-гуманитарных (СГТ) и коммуникативных технологий (КТ) как социокультурных феноменов;

• выявления доминирующего способа производства новых технологий - заимствования, согласования или специальных научных исследований и многие другие вопросы.

Большинство существующих определений «технологии», несмотря на их различие, не противоречат друг другу, в принципе, и в своей совокупности способствуют формированию более полного представления об этом сложном социокультурном феномене. Наиболее операциональными, с точки зрения данного научного исследования, являются определения, в соответствии с которыми, технология – это: 1) возможность воспроизведения какой-либо деятельности, включая мыслительную; 2) одновременно способ и результат технологизации как глобальной тенденции современного общества и научного знания. Такое широкое понимание технологии позволяет преодолеть рамки «узко-технологического» подхода по отношению к PR.

Типологизация технологий может проводиться по различным основаниям. В частности, исходя из критерия «сфера применения», можно говорить о технологиях промышленных и социальных. В рамках такой типологизации PR-технологии относятся к социальным технологиям массовых коммуникаций. В рамках же типологизации, основанием которой является доминирование в технологиях «интерсубъективного» (коммуникативного) или «технического» (коммуникационного) элемента коммуникации (С. Лещев), PR-технологии являются коммуникативными, а не коммуникационными технологиями. Понятия «СГТ» и «КТ» взаимосвязаны, т.к. социально-гуманитарные технологии не могут не быть одновременно и коммуникативными, поскольку любая социально-гуманитарная технология интерсубъективна и реализуется в процессе коммуникации. Отсюда PR-технология – это коммуникативная технология, обладающая всеми характеристиками социально-гуманитарных технологий, разрабатываемая и реализуемая в процессе диалога с целью управления общественным мнением (сознанием).

«Инструментальное» отношение к индивидам и их сообществам, как объектам воздействия СГТ и КТ, имплицировано в сам процесс глобальной технологизации общества, в рамках которого весь объективный мир устроен как мир «инструментов» и «объектов» их приложения; и где социальные субъекты могут выступать не только в качестве технологов - создателей «инструментов», но и самих «объектов», к которым применяются «инструменты»-технологии. Вследствие своей особой гибкости, опосредованности, «приятности форм», тотальности и способности к «собственному поведению» или самоорганизации (Г. Маркузе, Н. Луман), СГТ и КТ могут проникать в повседневность «неопознанными» со стороны индивидов-«объектов» и «завораживать» даже своих создателей – социально-гуманитарных технологов (М. Гундарин, А. Ситников).

Снижению рисков от применения СГТ и КТ может способствовать их обязательная социально-гуманитарная экспертиза, предполагающая: глубокое понимание всех возможных механизмов реализации СГТ и КТ; осознание их амбивалентности как их сущностного качества; выявление возможностей человека (и «объекта», и «технолога») в контролировании процессов применения СГТ и КТ и сохранении собственной аутентичности.

Реализация СГТ и КТ, по мнению автора, происходит, благодаря включению самых разных психологических механизмов: апелляции к глубинам подсознания (З. Фрейд), а также архетипизации (К. Юнг), стереотипизации (У. Липпман), мифологизации ( К. Леви-Строс, М. Малиновский, Дж. Фрэзер, Р. Барт и др.), символизации (Э. Кассирер, Р. Барт и др.), метафоризации (Д. Дэвидсон, Д. Бикертон и др.), симулякризации (Ж. Бодрийар, Ж. Делез), виртуализации (М. Кузнецов, В. Розин, Н. Носов, В. Емелин и др.), мультиплицирования (А. Колесников), нейро-лингвистического программирования – (НЛП) (О. Баксанский, Е. Кучер) индивидуального и коллективного сознания и подсознания. Эти механизмы могут быть задействованы как по отдельности, так и в самых разнообразных сочетаниях.

Амбивалентность СГТ и КТ – это их сущностное качество, заключающееся в возможности данных технологий конструироваться, реализовываться и влиять на социокультурную среду в прямо противоположных, с точки зрения ценностно-смыслового содержания, проекциях («ипостасях»): демократичности – тоталитарности; информативности - неинформативности; стратегии – тактики; открытости – закрытости; самореферентности – подчиненности внешнему управлению; конструктивности - деструктивности; универсальности – экслюзивности, стандартизации - креативности; расширения возможностей – ограничения свобод, этического дискурса - манипуляции и др.

Автор убежден, что постановка и решение всех этих важнейших проблем, связанных с конструированием, реализацией, экспертизой и ликвидацией негативных последствий применения СГТ и КТ, возможны только в рамках специальных – технологических – СГН-дисциплин как основной сферы «производства» новых СГТ и КТ и де-онтологизации уже существующих технологий, но не прошедших ценностную экспертизу.

ПО 4 вопросу более подробная информация из книги И. П. Кужелевой-Саган. Рекомендуется прочитать для ознакомления :)

Технологизация научного знания в целом и социально-гуманитарного в частности.

Проблема технологизации современной науки многоаспектна и сама является частью еще более широкого комплекса проблем, характеризующий процесс технологизации всего человеческого бытия. Человечество пережило не одну научно-техническую революцию (НТР). Особенность нынешней НТР в том, что она непосредственно касается области производства и потребления информации и вызывает социально-культурные сдвиги тектонического уровня. В их числе: появление нового вида грамотности – компьютерной, ставшей одним из важнейших факторов конкурентоспособности и успеха не только на рынке труда, но и в сфере «научного производства»; частичная смена моделей передачи культуры (дети стали учить родителей); появление новых ценностей (например, приобщение к Интернету) и др.

Истоки большинства базовых и производных проблем технологизации общества и науки в редуцированном виде заключаются в изначальном противопоставлении «естественного» (природного) и «искусственного» (технического), где «…оба члена этой фундаментальной для всякой культуры оппозиции несут в себе очень мощный ценностный заряд, который для каждого их противопоставляемых понятий бывает либо положительным, либо отрицательным». Если «естественное» рассматривать как дикое, неосвоенное, хаотическое, неорганизованное, неразумное и как источник опасности, тогда «искусственное» будет освоенным, окультуренным, организованным, упорядоченным и источником защиты. И, наоборот, если «естественное» - это что-то, существующее помимо субъекта, обладающее природной уникальностью, самоценностью, собственными законами и потенциями, то «искусственное» будет вторичным, изначально несовершенным, подражательным, несущее «естественному» (а значит, и человеку) угрозу разрушения и уничтожения. В целом, оба этих подхода в своих различных вариациях имели и имеют место как в повседневном, так и в философском и научном дискурсах, определяя два основных типа отношений к технике, технологиям и технологизации: «технократическое» (технософическое, демиургическое) и «технофобическое». Первый тип представлен в трудах Д. Белла, З. Бжезинского, Т. Веблена, Дж.К. Гэлбрейта, Э. Тоффлера, Ф. Фукуямы, М. Кастельса М. Маклюэна, Дж. Нейсбита и др. Второй тип имеет место в работах экзистенциалистов, философов жизни и культуры, теоретиков Франкфуртской школы: Т. Адорно, Г. Маркузе, Н. Постмана, Х. Сколимовски, М. Хайдеггера, М. Хортхаймера, К. Ясперса и др. Однако в связи с осознанием принципиальной неустранимости техники и технологий их жизни человека, в конце XX в. Начинает активно формироваться третий тип отношения к обозначенным феноменам, который условно можно назвать «технорациональным»¹ или «концепцией сбалансированного взаимодействия технического прогресса и духовной сферы, осуществляемого с позиций гуманизма под контролем всего общества с помощью его демократических политических институтов».

Прежде чем сосредоточиться на проблемах технологизации СГН-знания, представляющих интерес непосредственно для нашего исследования, уточним такие базовые понятия как «техника» и «технология». Большинство авторов, пытаясь дать им определения, чаще всего подчеркивают «искусственный» аспект феноменов, обозначаемых данными понятиями. В качестве примеров можно привести следующие дефиниции: «Техника представляет собой артефакт…Сущность техники описывается в пространстве четырех координат: первая…задается категорией «технико-использующая деятельность, вторая – категорией «технико-производящая деятельность», третья… - «техническое сооружение», четвертая – «техническая среда» (В. Розин)

«Техника есть особая динамичная среда, состоящая из артефактов, созданных человеком для преодоления собственной биологической недостаточности и для господства не только над естественной, но и над общественной сферой человеческого бытия, а также над его собственной деятельностью» (Г. Тульчинский). Понятие техники может трактоваться и в расширительном смысле, «…охватывая технические проекты, методы и продукты, а также так называемые социальные технологии…» (Г. Бехманн)

Что касается понятия «технология» как производного по отношению к «технике», то его определения также могут быть как лаконичными, так и широкоими; прямыми и котекстуальными; «субстанциональными» и «функциональными»², конкретизированными и высокой степени обобщенности. А. Авдулов, например, определяет «технологию» только как «последоватиельность… процессов и операций, реализация которых приводит к появлению продукта… с необходимыми и полезными… свойствами»; А. Моисеева – как « совокупность методов и процессов, применяемых в каком-либо деле, в производстве чего-либо, а также научное описание таких методов». У П. Щедровицкого «технология» - это возможность воспроизводить какую-либо деятельность в принципе. Представители системно-мыследеятельностной (СМД-) методологии, к которым он принадлежит, выделяют «малые» и «большие» технологии. В первом случае – это способы (методы) и программы реализации той или иной конкретной научной или практической задачи; во втором – исследование, проектирование и программирование самих технологий – социальных, психологических, технических, производственных, любых. В. Розин видит в технологии основной механизм новаций и развития; сложную реальность, обеспечивающую «те или иные цивилизационные завоевания» и представляющую собой «сферу целенаправленных усилий политики, управления, модернизации, интеллектуального и ресурсного обеспечения и т.д.» По Б. Юдину, необходимыми признаками всякой технологии, как и в целом технологического отношения к миру, являются свойства рациональности и целенаправленности. Он же говорит о таких важных свойствах технологий, как «целостность и комплексность», позволяющих анализировать технологии в качестве относительно обособленных объектов. А. Ракитов полагает, что хотя «технология неосуществима без техники, а техника… без… адекватной ей технологии», они при этом «принадлежат к разным мирам: техника – миру вещей, технология – миру деятельности». Е. Жукова дает функциональное определение «технологии», подчеркивающее ее возможность «полностью управлять технологическим процессом на любом его промежуточном этапе». Оставив за рамками исследования анализ причин многозначности понятия «технология», мы полагаем, что все перечисленные определения, несмотря на их различие, не противоречат друг другу в принципе, и в своей совокупности способствуют формированию более полного представления о таком сложном социокультурном феномене, как технология. При этом каждое определение в отдельности может быть более или менее актуально в зависимости от конкретной когнитивной ситуации, требующей опоры на понятие «технология». Для нас наиболее операциональными являются определения, в соответствии с которыми технология – это: 1) возможность воспроизведения какой-либо деятельности, включая мыслительную; 2) одновременно способ и результат технологизации как глобальной тенденции современного общества и научного знания. Такое широкое понимание технологии позволяет преодолеть рамки «узко-технологического» подхода, сосредоточенного, главным образом, только на прикладной (практической) части изучаемого феномена (в данном случае – PR).

Проблемным является и вопрос о типологизации технологий, основания которой могут быть различны³. Если исходить, например, их сферы применения технологий, то можно говорить о технологиях промышленных и социальных. Каждый из этих типов, в свою очередь, может включать более частные технологии. Во втором случае – это технологии организации труда, образовательные технологии, технологии массовой коммуникации (МК) и др. В рамках такой типологизации интересующие нас PR-технологии относятся к социальным технологиям массовых коммуникаций⁴. Проблема типологизации заключается не только в выборе ее основания, но и в том, что это основание может быть неоднозначно по смыслу. Это хорошо видно на примере технологий, тип которых одни авторы предпочитают обозначать понятием «коммуникативный», а другие – «коммуникационный», подразумевая, что это синонимы, указывающие на одно и то же основание – преобладание в данных технологиях элементов коммуникации. Между тем, это различные типы технологий. В своем утверждении мы опираемся на концепцию С. Лещева, который считает необходимым «…разделение коммуникации на коммуникативный (связанный с интерсубъективностью) и коммуникационный (связанный с технической реализацией) аспекты», что, по его мнению, «способствует разрешению…гносеологических парадоксов и гипостазирования понятий…», а также «позволяет отчетливее подойти к исследованию…PR-технологий». При этом С. Лещев подчеркивает, что эти два аспекта – коммуникативный и коммуникационный – неразрывны и взаимосвязаны, и присутствуют в любой коммуникации: «сообщение коммуникативно в той мере, в которой оно коммуникационно». Но это не исключает преобладание одного из двух этих аспектов в той или иной конкретной коммуникации и технологии. Отсюда направленность технологий либо, преимущественно, на интерсубъективность коммуникации, либо на технический аспект ее реализации предполагает существование двух типов технологий: коммуникативных и коммуникационных. В рамках такого подхода PR-технологии, несомненно, относятся к коммуникативным технологиям. Однако это не означает отсутствие в них коммуникационного аспекта, т. к. их реализация с целью управления общественным мнением в процессе диалога субъекта управления с общественностью предполагает использование различных технических средств массовой коммуникации.

Следует прояснить ситуацию и с соотношением понятий «PR-технологии» и «социальные», «гуманитарные» и «коммуникативные» технологии. Выделяя технологии особого типа как «антипод» промышленных (т.е. чисто технических) технологий, некоторые исследователи предпочитают обозначать их как «гуманитарные», другие – как «социальные», а третьи употребляют оба предиката, полагая, что речь идет о разных технологиях. Так, например, Б. Юдин разделяет понятия «социальные» и «гуманитарные» технологии по критерию объекта, на который технологии воздействуют. Социальный технологии (СТ) – на социальные общности любого масштаба, гуманитарные (ГТ) – на отдельных индивидов⁵. Подобным образом социальную технологию определяет А. Моисеева, рассматривая ее как «способ организации и упорядочивания целесообразной практической деятельности, совокупность приемов, направленных на определение или преобразование (изменение состояния) социального объекта, достижение заданного результата». Этим дефинициям не противоречит определение Д. Гавры, согласно которому «социальная технология в широком смысле – это опирающаяся на определенный план… целенаправленная системно организованная деятельность социального субъекта, направленная на решение какой-либо социально значимой задачи и представляющая собой систему процедур и операций использования социальных ресурсов, обеспечивающую решение этой задачи».

А. Букалов, предпочитая понятие «гуманитарные технологии», трактует его очень широко: и как методы обучения, и как организацию системного образования, и даже как «психоинформационную» совместимость и глубинный психоанализ. Еще одно расширенное определение ГТ дает С. Крупник: «Гуманитарные технологии – это систематизация, соорганизация и упорядочение в пространстве и времени компонентов целенаправленной коллективной деятельности людей на основе современного гуманитарного знания». Е. Островский более конкретен: «Гуманитарные технологии – набор тщательно выверенных и научно обоснованных приемов и специальных техник непрямого воздействия гуманитарных технологов на общество (через управление социальным поведением). В. Грановский и С. Дацюк считают ГТ одним их средств обеспечения «единства коллективной апперцепции» (т.е. приведение индивидуальных целей к единой общественной цели) По их мнению, недопонимание сути ГТ часто связанно с неразличением понятий «гуманитарное» и «гуманное», обозначающих два принципиально разных качества «гуманитарное» содержание предполагает тонкие (негрубые) инструменты, которые могут быть использованы как в целях войны и насилия, так и в целях мирных. Содержание гуманности происходит из представления о самоценности каждой человеческой жизни и каждого индивидуального смысла жизни, соотносимых друг с другом через конвенциональную коммуникацию. Только открытые для всех, находящиеся внутри конвенциональной коммуникации гуманитарные технологии, являются гуманными. Утаиваемые технологии воздействия не являются гуманными, ибо их общее содержание, по определению, касается всех и должно вырабатываться отдельными специалистами, но обсуждается публично». Иначе к проблеме дифференцирования «гуманного» и «гуманитарного» подходит Г. Тульчинский: «Похоже, настала пора четкого различения понятий гуманизма и гуманитарности… Гуманизму… место рядом с экономизмом и национализмом как формами ограниченной гуманитарности… Гуманитарность же предстает персонологией свободного духа». А. Курочкин убежден, что большинство существующих определений гуманитарных технологий не дают их качественных характеристик. Он сам пытается обозначить таковые посредством сравнения ГТ с СТ и манипулятивными стратегиями, выделяя, таким образом, три вида технологий, направленных на манипулирование человеческим поведением, для достижения конкретных политических или экономических целей», осуществляемых посредством массмедиа. Что касается СТ, то они представляют собой «оперативное и стандартное средство деятельности социолога – практика в сфере управления». Отличительными же свойствами ГТ как «комплексов методов управления социально-гуманитарными системами» являются: их стратегический характер как направленность на решение проблем в долгосрочной перспективе; эксклюзивность как ориентация на решение конкретной задачи; полезность и экологичность (или оптимистичность)⁶

И все-таки наиболее активно представление о гуманитарных технологиях как о средстве и одной из форм реализации культурной политики формировалось в рамках системно-мыследеятельносной методологии (Г. Щедорвицкий, П. Щедровицкий, О. Генисаретский, В. Мацкевич и др.) В данном случае технологии определяются как «гуманитарные» потому что составляющие их элементы – знания, идеи, схемы, конструкты, знаковая среда, квалификация, авторское право и др. – являются производными гуманитарной деятельности, не измеряемой вещественно. Отсюда невозможность четкого выражения причинно-следственных связей в ГТ. Не только конечный результат применения ГТ как системы, но и каждый ее элемент обусловлен целым рядом неопределенных (случайных) факторов. Это свойство гуманитарных технологий, обозначаемое некоторыми исследователями как «нелинейность» (или инфраструктурность), диктует необходимость многофакторного и кластерного анализов ГТ и квалифицирует их как прикладное знание постнеклассического типа. Подчеркивается, что ГТ проектируются с использованием не только гуманитарного, но и естественнонаучного и технического знания, т.е. они не только междисциплинарны, но и трансдисциплинарны. Гуманитарные технологии развиваются настолько интенсивно, что «уже сегодня можно наблюдать четкое вычленение в отдельные институты таких составляющих ГТ, как консультирование, экспертирование, обмен информацией, правовое обеспечение…», дизайн, рекламные кампании, PR-сопровождение и т.д. П.Щедровицкий подразумевает по ГТ (или технологиями управления и технологиями развития человеческих ресурсов) конкретные технологии работы с реальностью общественно-политической практики, исследуемой с помощью гуманитарных наук. При этом он считает тупиковым способом технологизировать такой объект, как «гуманитарное», если трактовать последнее сквозь призму привычных гуманитарных понятий. Вместо этого он предлагает «перевернуть» ситуацию и рассматривать в качестве объекта саму технологию. Гуманитарное же в данном случае выполняет роль «рамки» - некоей совокупности понятий, представлений и средств, помогающих переосмыслить саму «технологичность» и рассмотреть ее в совершенно другом контексте: «в контексте социокультурного самоопределения различных субъектов, в том числе субъектов рынка». П. Щедровицкий обращает внимание на то, что гуманитарная технология, в отличие от промышленной, « с трудом отчуждается от того, кто ее исполняет». То есть именно «человеческое наполнение» является, прежде всего, спецификой гуманитарных технологий. В этом заключается еще одно проявление амбивалентности ГТ: как технологии они должны быть предаваемы, воспроизводимы, т.е. быть универсальными, а как гуманитарный феномен – они всегда эксклюзивны, индивидуальны.

Наряду с «социальными» и «гуманитарными» технологиями в последнее время многие специалисты выделяют еще один тип технологий, обозначаемые ими как high-hume (высокие гуманитарные, или креативные, технологии) и рассматриваемые в качестве альтернативы уже «традиционным» high-tech (высоким технологиям технического характера). В арсенал креативных технологий, опирающихся на новую парадигмальнцю базу (квантовую механику, синергетику, теорию фрактальных множеств, теорию поля и др.) входят: маркетинг, дизайн, реклама, web-разработки, консалтинговая деятельность, управленческие технологии, наконец, PR-технологии. Генезис и специфику high-hume как «высоких социогуманитарных технологий» пытается выявить Е. Жукова. В ее представлении СТ и ГТ возникли еще в доиндустриальном обществе в связи с всегда существовавшей потребностью управлять обществом, социальными группами и конкретными людьми. Но тогда они складывались стихийно, интуитивно, на основе только эмпирического опыта. Разработка же современных high-hume осуществляется на основе новейших технологий социального управления, социальной инженерии, социальной психологии, кибернетики, принципов системного подхода к исследованию социальных процессов. Они требуют привлечения математических знаний и даже биотехнологий. Е. Жукова утверждает, что «High-hume возникли как управленческие технологии, сопровождающие high-tech (высокие информационные технологии и телекоммуникационные технологии, нанотехнологии и т.д.)… Но в настоящее время… основное назначение High-hume – это такое воздействие на сознание (индивидуальное или массовое), которое имеет целью достижение определенных управляющих и манипулирующих воздействий». Уточним, что к high-hume Е. Жукова, вслед за М. и Н. Мелик-Гайказян, кроме политических, маркетинговых и бизнес-технологий, относит и PR-технологии. Кроме того, М и Н. Мелик-Гайказян считают, что все эти технологии «являются по своей сути информационными технологиями», т.к. информация является неотъемлемым элементом каждой из них.

Мы видим, что на сегодняшний день не суцществует однозначных и прямых определений понятия «технологии» и «социальные» и «гуманитарные» технологии в частности. Все существующие определения, как правило, косвенные. Из перечисленных определений и подходов к пониманию сущности технологий, нам ближе те, которые принадлежат представителям СМД-методологии. Но это не означает, что другие дефиниции и подходы к технологиям выходят за рамки нашего исследовательского интереса. В определенном смысле все они дополняют друг друга. Что касается понятия «коммуникативные технологии» (КТ), то, несмотря на высокую частоту его употребления в научном и повседневном дискурсах, каких-либо строгих его дефениций выявить не удалось. Близкую по смыслу категорию – «социально-коммуникативные технологии» (СКТ) – рассматривает Д. Гавра. В его представлении СКТ – это «особый вид, частный случай социальной технологии». Здесь же Д. Гавра определяет и PR-технологию, как «частный вариант СКТ» или как «реализуемую средствами PR социально-коммуникативную технологию управления внешними и внутренними коммуникациями базисного субъекта PR с его целевыми общественностями».

Однако необходимо самоопределится по поводу соотношения понятий «социальные», «гуманитарные» , «коммуникативные» технологии (СТ, ГТ, КТ) и «PR-технологии», а также выработать операциональное определение последнего. Можно предположить, что «социальные» и «гуманитарные» технологии дифферинцируют те исследватели, которые разделяют «социальное» и «гуманитарное» научное знание. Но поскольку мы вслед за М. Микешиной, Н. Смирновой и многими другими авторами, исходим из возможности интегрирования этих двух видов знания в одно – «социально-гуманитарное» (см. выше), поскольку понятия «социальные» и «гуманитарные» технологии мы считаем возможным объединить в рамках одного понятия – «социально-гуманитарные технологии» (СГТ). Имея в виду, что сообщества людей, и отдельный человек тотально вовлечены в сеть взаимоотношений и коммуникаций с другими сообществами и отдельными людьми буквально на всех уровнях своего бытия, и что «любое поведение, любая активность человека… - это вид, вариант высказывания, своеобразная реплика во всеобъемлющей полифонии социальной коммуникации», можно сделать вывод, что социально-гуманитарные технологии не могут быть одновременно и коммуникативными, т.к. любая социальная и гуманитарная технология интерсубъективна и реализуется а процессе коммуникации. При этом нужно понимать, что не всякая коммуникация является технологией, а только так называемая «искусственная» коммуникация, т.е. коммуникация, планируемая и реализуемая с определенной стратегической целью. Отсюда мы располагаем в рамках нашего исследования понятия «социально-гуманитарные» и «коммуникативные технологии» как близкие по смыслу, считая, что одной из разновидностей этих технологий является интересующая нас PR-технология. Таким образом, PR-технология это коммуникативная технология, обладающая всеми характеристиками социально-гуманитарных технологий, реализуемая с целью формирования общественного мнения (или управления им) в процессе диалога. Среди таких характеристик мы выделяем: направленность на решение социально-гуманитарных задач; стратегический характер целеполагания; междисциплинарность (в некоторых случаях – трансдисциплинарность) генезиса технологий данного типа, а также амбивалентность, проявляющуюся по целому ряду параметров.

Следующей проблемой, требующей особого внимания, является проблема отношения к производству и реализации СГТ и КТ исключительно как технологий воздействия на объект, в качестве которого выступает человек или сообщество людей. Такое отношение обусловленно тем, что «…в технологической действительности объективный мир (включающий также субъектов) переживается как мир инструментальных средств. Форма данности объектов здесь предопределена технологических контекстом». Поскольку СГТ и КТ становятся все более креативными и «естественными», точнее «естественно-коммуникативными», то существует реальная опасность их нераспознавания со стороны объекта – человека. Здесь возникает еще одна сторона амбивалентности СГТ и КТ: эти технологии должны быть одновременно нераспознаваемы (иначе они не будут по-настоящему эффективны) и распознаваемы (иначе они будут опасны для людей как объектов воздействия). Опасность нераспознавания СГТ и КТ как средств социального контроля и «ненасильственного» принуждения возрастает в связи с тем, что они все чаще реализуются не напрямую (например, когда человек приходит в супермаркет или на встречу с кандидатом в депутаты и изначально готов к воздействию рекламных и PR-технологий), а опосредованно: через средства массовой информации, художественные произведения, дизайн интерьера, архитектуру, моду и т.д., создавая у людей иллюзию «самостоятельного» выбора той или иной политической идеи или торговой марки. КТ проникают в саму повседневность, «жизненный мир» людей. ««Паблик рилейшнз» становится всепроникающей технологией управления государством и обществом…». При этом, PR-технологии, как и другие коммуникативные технологии могут быть и не маркированы идеологически. «Обоснование их приемлемости идет на уровне обращения к единому социокультурному тексту с подчеркнутой опорой на базовые понятия. Это позволяет более эффективно…воздействовать на индивида, уже включившего себя в групповой контекст». Истинно целевые установки и иерархии, реализуемые через «посредников» (см. выше), «размыты, плохо видимы «неподготовленным зрением» и мутным, «замыленным» рассудком».

На первый взгляд, «истинной» целью становящихся все более гибкими СГТ и Кт, по мнению П, Горгулова, является создание общественной системы с постоянно меняющимися центрами власти и «открытым» лицом. На самом же деле эти «вспышки откровенности» - совместные празднества, отчетные собрания, пресс-конференции и т.д. – как коммуникативные технологии призваны обеспечить информационную закрытость власти. «Трюки массовых технологий рассчитаны на подчинение индивида авторитету, страх за собственную безопасность, мышление по аналогии и ассоциации, ложную «историческую память», ориентацию на символы спокойствия. Создается видимость равноправной коммуникации, диалога – она-то и призвана убеждать людей, уставших от прямого насилия, в необходимости прислушиваться к голосу разума». Вслед за М. Фуко, описавшим особенности проявления власти на всех уровнях дисциплинарного общества, М. Горгулов раскрывает всевозможные механизмы социального управления в обществе технологическом: «…Если в дисциплинарной ситуации власть больше опирается на прямую силу, угрозы, принуждение, ритуал, то в скрытом, косвенном варианте (что скорее характерно для социальных организмов с более развитой технологией и усовершенствованной этической практикой, и это общее будущее) она осуществляется с помощью множества специальных механизмов и процедур, рассчитанных на участие и содействие индивидов и групп… Человек, как и любая «социальная единица», вовлечен во множество демократических, по видимости, отношений, он обязательный элемент многих, не имеющих прямой связи с принуждением и администрированием, но от этого не менее иерархических по своей природе и целям процессов – его в них задействуют, на него в них рассчитывают… Это все что угодно – участие в политических партиях и вообще политическая деятельность, включая голосование и вовлеченность в постоянное обсуждение политических взглядов в бытовом общении» гражданский уголовный процесс, где он – свидетель, присяжный, зритель, доносчик; всевозможные опросы, «интерактивные» проекты и программы, формирующие «общественное мнение», используемое как инструмент давления или бизнеса; вклады в банках, покупка акций, открытие кредитов, участие в лотереях, покупка рекламируемых товаров, страхование жизни и имущества; потребление политической и бизнес-пропаганды СМИ, Интернета; участие в разнообразных шоу и благотворительных мероприятиях, коллективных и «клубных» акциях, конкурсах, фестивалях – корыстно ссужаемых ему развлечениях; принятие выгодных предложений по найму; получение регалий и премиц; творческая работа в рамках или под эгидой институтов…участие в литературном, научном, образовательном процессе (в критике, присуждении степеней и званий, конференциях и круглых столах…и т.п.) и т.п. Властям любых уровней именно для разработке новых технологий вовлечения в контакт, а также новых форм и стандартов, всегда нужны (полт)технологи, художники, интеллектуалы, журналисты, актеры – разнообразные проводники знаний, образов, алгоритмов и поводыри для подслеповатых граждан с нижестоящих ступеней. Технологии нуждаются в том, чтобы их проглатывали! В современно «развитом» обществе власть одних людей над другими все чаще основано на «добровольно-принудительном» участии и соучастии в ее бесчисленных проектах – система властей устроена так, что включение в иерархию и содействие ей несут ореол привлекательности, материальных и моральных преимуществ».

В этой бескомпромиссной позиции П. Горгулова, отождествляющей, как мы видим, любые виды социальной коммуникации с проявлениями влести-подчиения, прослеживается преемственность по отношению к М. Фуко, но и к Г. Маркузе, который еще в середине XX в. Обратил внимание на то, что «технология служит установлению новых, более действенных и более приятных форм социального контроля и социального сплачивания». Эти «приятные» формы, насаждаемые изготовителями политики и их наместниками в СМИ, представляют собой «самодвижущиеся гипотезы», «которые непрерывно и планомерно повторяясь, превращаются в гипнотически действующие формулы и предписания». В нахождении таких «приятных форм социального контроля и насилия Г. Маркузе и видит «исключительные достижения развитого индустриального общества». В этом обществе «транспортные средства и средства массовой коммуникации, предметы домашнего обихода, пища и одежда, неисчерпаемый набор развлечений и информационная индустрия несут с собой предписываемые отношения и привычки, устойчивые интеллектуальные и эмоциональные реакции, которые привязывают потребителей посредством доставляемого им большего или меньшего удовольствия к производителям… Продукты обладают внушающей и манипулирующей силой; они распространяют ложное сознание, снабженное иммунитетом против собственной ложности».

Вследствие всего этого в технологическую «ловушку « попадают не только планируемые объекты (различные целевые аудитории), но и сами технологические и базовые субъекты как создатели и заказчики социально-гуманитарных и коммуникативных технологий. Об этой тенденции массмедиа «сыграть в свою игру», уже достаточно отчетливо проявляющейся в коммуникативных процессах макроуровня, говорят А. Ситников и М. Гундарин в книге с многозначительным названием «победа без победителей». Они убеждены, что «подобное тотальное воздействие, выбирающее в качестве объекта «массового потребителя»… не имеет субъекта. И зритель… рекламного ролика и его изготовитель, и его заказчик – все они принципиально равны в условиях «тотального завораживания», которое мы называем «массовой коммуникацией». В результате «победа» есть, а «победителей» нет. Вывод А. Ситникова и М. Гундарина согласуется с концепцией Н. Лумана, выявившего такую важнейшую характеристику массмедиа, присущую и обществу в целом, как «собственное значение» или «собственное поведение» (самоорганизация). Это свойство сохраняет свою стабильность даже тогда, когда раскрывается его генезис и способ функционирования. Иначе говоря, «режиссеры» коммуникативных технологий, реализующихся посредством массмедиа, зная генезис и способ функционирования.своего собственного продукта, не могут взять его под полный контроль, поскольку этот продукт (КТ) обладает своим «собственным поведением».

Отсюда чрезвычайно важным становится как можно более глубокое понимание всех механизмов реализации этих «приятных» форм социального контроля и насилия, понимание того, как «когнитивный инструментарий, воплощенный в информационную технологию, воздействует на функционирование демократических структур, в частности на распределение важных полномочий». Нам представляется, что проникновение СГТ и КТ (включая PR-технологии) в повседневность происходит не только благодаря воздействию на бессознательное (З. Фрейд), но и посредством включения самых разных психологических механизмов, среди которых мы выделяем: архетипизацию (К. Юнг), стереотипизацию (У. Липпман), мифологизацию (К. Леви-Строс, М. Малиновский, Дж. Фрэзер, Р. Барт и др.), симулякризацию (Ж. Бодрийар, Ж. Делез), виртуализацию (М. Кузнецов, В. Розин, Н. Носов, В. Емелин др.), мультиплицирование (А. Колесников), нейролингвистическое программирование – НЛП (О. Баксканский, Е. Кучер) индивидуального и коллективного подсознания. Эти механизмы могут быть задействованы как по отдельности, так и самых разнообразных сочетаниях. Последнее характерно, например, для вовлечение индивидов в «драматургическое действие» (Г. Дебор, И. Гофман), которое, на наш взгляд, можно рассматривать как одну из синтетических форм СГТ и КТ.

Использование всех этих механизмов в процессе реализации социально-гуманитарных и коммуникативных технологий обеспечивает контроль над базовыми ценностями социальных субъектов, являющихся объектами воздействия. В конечном счете, речь идет о «созидании социума через «экстериоризацию» каждого из индивидов, втягивание его непосредственно с уровня повседневного опыта в глобальные сообщества, диктующие свои законы и правила игры». Соответственно, «чем более рациональным, продуктивным, технически оснащенным и тотальным становится управление обществом, тем труднее представить себе средства и способы, посредством которых индивиды могли бы сокрушить свое рабство и достичь собственного освобождения». Одна из таких попыток «освобождения из рабства» коммуникативных технологий представлена в книге П. Горгулова «Коммуникационная теория безвластия», однако сама по себе эта попытка, с нашей точки зрения, представляет не что иное, как описание еще одной коммуникативной технологии, стратегической целью которой является неподчинение воздействию со стороны инициатора коммуникации. Косвенно и сам автор признает, что победить коммуникативные технологии могут только еще более развитые технологии, которые будут доминировать в обществе с более «усовершенствованной этической практикой». Риски, связанные с применением СГТ и КТ, беспокоят многих отечественных философов и теоретиков. Например, Д. Дубровский говорит о «резком углублении коммуникативной асимметрии», создающей «небывалые возможности для оперативного манипулирования массовым сознанием».

Означает ли все это, что по мере своего развития и совершенствования, социально-гуманитарные и коммуникативные технологии приобретают исключительно манипулятивный характер? В последнее время появляются все более взвешенные и объективные оценки роли СГТ и КТ а жизни общества. В этом состоит суть «технорационального» подхода, о котором мы упоминали выше. Такой подход в различных аспектах и вариациях представлен в работах многих отечественных исследователей: А. Горохова, А. Назаретяна, Б. Пружинина, В. Розина, Н. Розова, В. Степина, Г. Тульчинского, П. Щедровицкого, Б. Юдина и др., сосредоточивших свое внимание на проблеме амбивалентности процесса технологизации жизни общества в целом и науки в частности. Все авторы подчеркивают, что поскольку научно-технический прогресс, технологизация – это социокультурные феномены, то они всегда дуальны или амбивалентны, и что амбивалентность социокультурных изменений, происходящих вследствие применения тех или иных технологий, требует не меньшего внимания и контроля, чем развитие атомной промышленности, последствия которого также могут быть различными. Так, например, Б. Пружинин совершенно справедливо отмечает, что «…любое техническое достижение в принципе амбивалентно по своим социальным и культурным последствиям и… в конечном счете итоговый социокультурный результат технического прогресса всякий раз зависит от наших социальных и культурных усилий… Внедряемые технологии изначально содержат в себе некие социальные и культурные возможности… Возможности эти – разные и… реализуются в альтернативные социальные и культурные перспективы… И задача… и состоит в прояснении этих альтернативных перспектив». Н. Автономова говорит о том, что, возникая для сугубо практических целей, информационные технологии почти всегда поднимались до целей высоких – образовательных, эстетических и др. По ее мнению, «манипулирование не присуще лишь какой-то одной области, тогда как другие совершенно от него свободны; оно распределяется не по принципу «черное - белое», но скорее по принципу градации форм и степеней. Особый интерес представляет концепция А. Назаретяна, в соответствии с которой существует обозначимая зависимость между развитием инструментального и гуманитарного интеллекта, которую он называет «законом техно-гуманитарного баланса» или «законом эволюционных корреляций»: чем выше потенциал производственных, боевых и медиатехнологий, тем более совершенные средства сдержвивания агрессии и иных негативных проявлений этих технологий необходимы для выживания общества. И, по его мнению, передовые культуры человечества всегда справлялись с этой сложной задачей, «с каждым разом вырабатывали все более эффективные приемы… организации и социального мышления, адаптируясь к возрастающему технологическом могуществу». В о определенном смысле концепцию А. Назаретяна дополняет точка зрения П. Щедровицкого: все гуманитарные технологии появляются в тот момент, когда находится некий новый пласт зависимости человека от чего-то. Когда эта зависимость открывается, то возникают две полярные технологии. Первая – манипулирование – построена на том, чтобы эксплуатировать эту зависимость. А вторая построена так, чтобы освободить человека от этой зависимости».

Среди зарубежных исследований проблем коммуникации и коммуникативных технологий представителем «технорациональной» позиции, на наш взгляд, можно считать Н. Лумана, полагающего, что культура развивается исключительно благодаря изменениям в технике коммуникаций, но при этом ее главный смысл – в предоставлении человеку и обществу новых ресурсов, а не в технизации специальности как таковой. Луман понимает технику и технизацию предельно широко, т.е. «социологически»: «технизация делает возможной селективную обработку комплексных обстоятельств и тем самым вызывает к жизни новую организацию возможностей мира, который остается при этом совместимым с границами сознания и, таким образом, сохраняет свой статус жизненного мира». Одним из главных результатов технологизации общества Н. Луман считает появление института массмедиа как совокупности общественных учреждений, использующих технические средства для распространения сообщений, т.е. для коммуникации (Kommunikation). Н. Луман большое внимание уделяет и амбивалентности как важнейшему свойству системы массмедиа, важнейшим элементом которой являются коммуникативные технологии. По его мнению, носителем и выражением этой амбивалентности является код системы массмедиа – «различение между информацией и неинформацией». Информация всегда имеет позитивное значение, поскольку это то, при помощи чего «…система маркирует возможность своего собственного функционирования. Однако чтобы иметь возможность рассмотрения чего-либо в качестве информативного или неинформативного, должна существовать и возможность принимать что-либо за неинформативное». У Н. Лумана амбивалентность – это качество, обеспечивающее системе массмедиа ее самореферентность и аутопойезис (саморазвитие).

Что касается проблемы возможной манипуляции посредством КТ, то здесь Н. Луман занимает особую позицию, отличную от других точек зрения. Он считает, что сущность массмедиа вообще «нельзя постичь, если усматривать их задачу в подготовке адекватных информаций о мире и соизмерять с этим их сбои, их искажения реальности, их манипуляции мнениями, - так, словно было бы возможно иное положение дел… Функция массмедиа состоит в непрерывном порождении и переработке раздражений, а не в умножении познания, социализации иили прививания нормативного конформизма». Последние, по Н. Луману, является функциями таких общественных подсистем, как наука, образование, право. Он пишет: «Видимо, вековая традиция вводила нас в заблуждение (относительно истинной функции массмедиа) и, как следствие, представляла массмедиа в неблагоприятном свете». Правда, в другом месте Н. Луман уточняет, что массмедиа все-таки участвуют в процессах умножения познания, социализации и прививании нормативного поведения, но опосредованно: «…Можно… сказать, что массмедиа поддерживают общество в состоянии бодрости. Они порождают в нем постоянную готовность считаться с возможными неожиданностями и даже помехами. Поэтому массмедиа «соответствуют» (содействуют) ускоренной динамике других функциональных систем: экономики, науки политики, которые постоянно ставят общество перед новыми проблемами».

Тем не менее , целые поколения людей испытывают «онтологический страх» перед возможностями, связанными с применением новых технологий, в частности информационно-коммуникационными стратегиями воспроизводства социальности. Это делает значительную часть общества неконкурентоспособными, порождает их «цифровое неравенство», что само по себе естественно, т.к. развитие всегда порождает асимметричность, разделение, новую иерархию. Отсюда первостепенная цель социально-гуманитарных и коммуникативных технологий – «…обеспечить конкурентоспособность человеческих ресурсов в новом поле жизненных шансов; предоставляемых открытым гражданским обществом, являющимся, по сути своей гуманитарно-технологическим»; «дать отдельному человеку или группе людей возможность пользоваться ресурсами свободы, предоставленным мировым процессом», связанным с появлением и доступностью самых различных информационно-коммуникативных технологий. Мы видим, что здесь СГТ и КТ выполняют роль посредников между социальными субъектами и новыми социально-коммуникативными технологиями.

Наша точка зрения состоит в том, что амбивалентность социально-гуманитарных (коммуникативных) технологий – это их сущностное качество, заключающееся в возможности данных технологий конструироваться, реализовываться и влиять на социокультурную среду в прямо противоположных с точки зрения ценностно-смыслового содержания проекциях («ипостасях»): демократичности – тоталитарности; информативности – неинформативности; стратегии – тактики; открытости – закрытости; самореферентности – подчиненности внешнему управлению; конструктивности – деструктивности; универсальности – эксклюзивности; стандартизации – креативности; расширения возможностей – ограничения свобод, этического дискурса – манипуляции и др. Любую технологию можно понять и оценить (Т.е. соотнести с теми или иными ценностями) только в рамках конкретной социально-гуманитарной ситуации, в которой она используется. Важно чтобы новые технологии (знания) ввиду своей амбивалентности «монтировались» в рамках гуманитарных принципов и ценностей. А значит, необходима гуманитарная экспертиза технологий, которая могла бы выявить их цели – манипуляцию или расширение возможностей. При этом нужно осознавать, что гуманитарная экспертиза сама по себе также является технологией, что вновь подтверждает мысль о том, что нивелировать и предупредить негативные в этическом отношении эффекты СГТ и КТ могут только более совершенные в этом плане технологии. Социально-гуманитарная экспертиза как фактор снижения рисков, связанных с применением СГТ и КТ, должна основываться на глубоком понимании всех возможных психологических механизмов реализации таких технологий и осознании их амбивалентности как сущностного качества данных социокультурных феноменов.

1 В данном случае «рациональное» синоним «разумного»

2 «Субстанциональные» определения указывают на некое сущностное свойство, присущее феномену, обозначаемому посредством данного понятия и отличающее его от других феноменов; а «функциональные» - указывают на функции, которые выполняет феномен в той или иной сфере – сойиальной, технической, когнитивной и т.д.

3 Основанием для типологизации технологий могут быть: цели и сферы их применения; сферы их производства; средства их реализации (доставки) и др.

4 Кроме PR-технологий социальными технологиями массовой коммуникации являются рекламные; маркетинговые коммуникации; технологии интегрированных маркетинговых коммуникаций (ИМК), обладающие одновременно признаками PR, рекламы, маркетинга и некоторых других видов коммуникации; технологии политических коммуникаций.

5 Данный критерий представляется спорным, т.к. он не всегда работает.

6 Под последним подразумеваются возможности данных технологий, например, в преодолении «депрессивности избирателей»