Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

цитатник

.docx
Скачиваний:
7
Добавлен:
30.05.2015
Размер:
174.77 Кб
Скачать

Роберт Кинг Мертон

Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. – М.: 2006. – 873 с.

X глава. С. 360.

С. 362. «теория референтных групп концентрируется на процессах, через которые люди соотносят себя с группой, а свое поведение – с ценностями этих групп; функциональная социология концентрируется на значении процессов, главным образом для социальных структур, но также для личностей и групп, включенных в эти структуры».

«как любые формы человеческой деятельности, теоретизирование имеет свою долю риска. На самом деле именно тогда, когда каждая рабочая гипотеза, выдвинутая на определенной стадии развития дисциплины, выглядит подкрепленной, теоретик имеет основания для тревоги, поскольку достижение неизменного успеха может свидетельствовать скорее о несовершенном и чрезмерно подогнанном аппарате подтверждения, чем о безупречно проверенной теории».

С. 367. 3 вида референтных стандартов

1) на установки или оценки людей влияет сравнение с ситуацией других людей, с которыми они действительно общались, были в постоянных социальных отношениях

2) основание для сравнения относится к тем людям, которые в определенном отношении обладают таким же статусом или той же самой социальной категорией, однако прямой социальный контакт между ними не считается обязательным

3) третий тип сравнения относится к тем, кто обладает в некотором важном для данного случая отношении другим статусом или относится к другой социальной категории (социальное взаимодействие между ними в этих случаях не обязательно).

С. 370. «Референтные группы в принципе почти неисчислимы: любые группы, в которых человек является членом (их сравнительно немного), а также группы, в которых человек не является членом (их, конечно, множество), могут стать референтной основой для формирования собственных установок, оценок и поведения. <…> если столь многочисленные группы или статусы, с их возможно расходящимися и даже противоречивыми нормами и стандартами, рассматриваются человеком как референтные ориентиры, то как разрешаются такие несоответствия?».

С. 371. «Уже давно существует достаточно верная идея, согласно которой люди действуют в рамках определенной социально-референтной системы координат, существующей в группах, к которым они принадлежат. <…> Однако нам известно, что люди при формировании своего поведения оценок часто ориентируются на группы иные, чем их собственная группа. <…> В конце концов, разумеется, теория должна достигнуть такого уровня обобщения, чтобы она могла объяснить оба вида ориентации, то есть ориентации как на членскую, так и не-членскую группы, но ее ближайшая основная задача – исследовать процессы, благодаря которым человек соотносит себя с группами, к которым он не принадлежит».

«Следовательно, теория референтных групп стремится систематизировать решающие факторы последствия тех процессов оценки и самооценки, в которых человек принимает ценности и стандарты других людей и групп в качестве референтной системы координат».

11. 02. 2011 – 13 стр.

С. 378. «Референтно-групповая гипотеза стремится объяснить вариации в характере этих (легитимных, возможных в сравнении с действительным положением) ожиданий с точки зрения социального контекста, созданного распределением статусов в значимой внутренней группе».

С. 380. «модель серендипити» - «наблюдаемое выглядит парадоксальным, неожиданным из-за того, что оно кажется несовместимым либо с преобладающей теорией, либо с другими установленными фактами».

С. 381. «статус людей, ставших контекстом для формирования оценки, является в некотором существенном отношении сходным со статусом людей, делающих оценку».

С. 383. «когда несколько членских групп оказывают различное и противоречивое воздействие на самооценку, человек, возможно стремится взять в качестве референтного ориентира иную, не-членскую группу».

12.02.2011 со стр. 374. по 390.

С. 391. «возможность изучить влияние группового контекста на установки разных типов людей – проблема, которая, конечно, является старой, старше, чем сама социология, но которая чаще становится объектом поверхностной дискуссии, чем систематических эмпирических исследований».

См. С. 394. ««установка» в относительно верном смысле «ментального и нервного состояния готовности, воспитанного благодаря опыту и оказывающего директивное или динамическое влияние на индивидуальную реакцию, направленную на все объекты и ситуации, к которым она имеет отношение»».

С. 395. «поскольку подчиненная или формирующаяся группа членов хочет объединиться с данной группой, они будут стремиться ассимилировать настроения и ценности авторитетного и престижного слоя этой группы. Функция конформизма состоит в том, чтобы заслужить одобрение и признание со стороны группы, в свою очередь, возрастающее признание группой усиливает тенденцию к конформизму. И ценности этих «значительных других» являются зеркалом, в котором люди видят образ своего «Я» и формируют самооценки».

С. 400. Ф. Ницше: «Конечно, не самое меньшее обаяние теории в том, что ее можно опровергнуть».

С. 401. «служило теоретической цели экономии объяснений, которая возникает всякий раз, когда несколько эмпирических обобщений выводятся из более общих формулировок».

С. 407. ««социальная конформность» обычно означает конформизм по отношению к нормам и ожиданиям, существующим в собственной членской группе индивида».

С. 409. «Особый случай – это образец маргинального человека в относительно закрытой социальной системе, в которой члены одной группы принимают в качестве позитивных ориентиров нормы группы, из которой они принципиально исключены».

С. 410. «Хотя ожидаемая социализация в открытой социальной системе может быть функциональной для индивида, она, очевидно, может быть дисфункциональной для сплоченности группы и слоя, к которым он принадлежит. Ибо приверженность абсолютно иным ценностям других групп означает отступничество от морали внутренней группы».

С. 411. «референтно-групповое поведение, очевидно, соотносится с легитимностью, приписываемой институциональной системе».

С. 414. «В рамках теории референтных групп, не связанной с языком эмоций, у социолога появляется возможность идентифицировать и локализовать предательство, измену, ассимиляцию иммигрантов, классовую мобильность, социальное восхождение и т. д. как разнообразные формы идентификации с не-членской группой. При этом мы получаем возможность изучать их не как абсолютно специфические и не связанные друг с другом формы поведения, но как различное выражение сходных процессов при достаточно разных условиях».

«При таком отступничестве от внутренней группы может оказаться, как это часто предполагают, что человек остается в группе только номинально и что он лишь слегка включен в ее сеть социальных отношений, но позитивно ориентирован на не-членские группы».

«То, что человек переживает как отчуждение от группы, членом которой он является, его товарищи склонны переживать как отступничество от группы, и это обычно вызывает враждебную реакцию. Поскольку социальные отношения между человеком и остальной группой ухудшаются, нормы группы становятся для него менее обязательными».

С. 415. «Взаимосвязь между разобщением и постепенным отчуждением от групповых ценностей может послужить для человека двойной мотивацией ориентироваться на ценности другой группы и присоединиться к ней. Остается выяснить вопрос об объективной возможности присоединиться к референтной группе. Если возможность является ничтожной или отсутствует, то отчужденный человек становится социально незакрепленным. Но если социальная система допускает подобные изменения в групповом членстве, то человек, отстраненный от одной группы, все больше ориентируется на принадлежность к другой».

С. 416.

Черемушникова И. К. «Нигилистская мода» против «блеска комильфотности» (Облик петербургской молодежи шестидесятых годов XIX столетия по воспоминаниям Е. Н. Водовозовой).// Человек, 2010. № 4, М. С. 157-166.

С. 157. Томас Карлейль: «Костюм – это форма, которую дух придает телу во вкусе времени».

Комиссаржевский Ф. Ф. Костюм.

Кирсанова Р. М. Костюм в русской художественной культуре.

Парыгин Б. Д. Социальная психология как наука.

Куприянов А. Дурацкие костюмы // Родина. 2009. № 1.

Водовозова Е. Н. На заре жизни.

Человек, 2008, № 4.

Фукс Э. Иллюстрированная история нравов.

С. 158. «Очень зримо имиджи, признанные социальной нормой, и анти-имиджи, стоящие за ее гранью, противостоят друг другу в переломные моменты развития общества, отражая борьбу двух идеологий, борьбу старого и нового поколения, противостояние отцов и детей».

С. 160. Мода, типичная для своего времени, - это творение коллективного духа целого поколения. Не случайно сегодня утвердился взгляд на костюм как на историко-культурный феномен, который выполняет функцию социального маркера, демонстрирующего принадлежность человека к определенной социальной группе или манифестирующего полный отказ от нее».

С. 166. «Люди шестидесятых годов, конечно, не водворили счастья на земле, не добились ни равенства, ни свободы, ни многих других идеалов, к которым так страстно стремились, однако им удалось «пробить брешь в китайской стене русского невежества и предрассудков». Под влиянием их идей постепенно уменьшались грубость нравов и некультурность, развращавшие целые поколения. Благодаря им ослабла рознь между людьми, сильно пошатнулись сословные перегородки, стало неприличным кичиться знатностью, чинами и другими внешними атрибутами.

В облике людей того времени отразились новые смыслы и идеалы, которые они стремились внести в жизнь. Скромные цвета, простые силуэты, народные мотивы, отсутствие дорогих украшений и подчеркнутого эротизма как нельзя лучше отразили характер человека, способного к умственному и физическому труду, уважающего человеческое достоинство и готового к грядущим переменам».

Цивьян Татьяна Владимировна. Модель мира и ее лингвистические основы. – М.: 2009. – 280 с.?

«Я презираю свое отвратительное желание примириться с этой отвратительной действительностью». Белинский.

Хорос В.Г. В поисках ключа к прошлому и будущему // Вопросы философии, 1993. № 5. С. 99-110.

С. 99. «Россия переживает сейчас своего рода «осевое время», и многое в ее судьбе будет решаться на данном временном отрезке конца второго – начала третьего тысячелетия. Может быть, никогда в во всей российской истории не была столь сильна потребность в национально-культурном самоопределении – разве что в «предпоследнюю» смуту начала нынешнего века».

Понятие «смуты», используемое некоторыми исследователями отражает мироощущение человека рубежа веков в большей мере, нежели реальную историческую ситуацию. Основываясь на проделанной работе, можно прийти к выводу, что дискомфорт и тревога, свойственные творческой интеллигенции порубежья, вызваны преувеличенным значением, придаваемым происходящим изменениям. С другой стороны, те, кто нашел баланс между традицией и новацией, скорее примирились с происходящими изменениями, приняли их и адаптировали к своей картине мира. – в заключение

С. 100. «Воспроизводство (общества) осуществляется во взаимодействии культуры и социальных отношений, двух, так сказать, несущих конструкций цивилизации. Культура включает некоторую рациональную программу деятельности, систему ценностей и нравственный идеал».

С. 101. Концепция Ахиезера: «Если культура традиционного социума оказывается достаточно гибкой, чтобы приспособиться к этим изменениям, то происходит переход к либеральной цивилизации. Он идет через развитие утилитаризма, кристаллизацию личности, организационную революцию, т.е. возникновение таких структур (демократических учреждений, рыночных институтов), которые становятся необходимыми социальными амортизаторами нарастающего усложнения общественной жизни. Параллельно идет формирование «срединной культуры» (выражение Н.А. Бердяева), основанной на диалоге, компромиссе, распространении научных представлений, критической рефлексии».«Если эти процессы идут достаточно успешно и поступательно, промежуточная цивилизация становится формой перехода от традиционной к либеральной цивилизации. Если же традиционная культура плохо приспосабливается к «большому обществу», не справляется с нарастающими сложностями, промежуточная цивилизация надолго задерживается и становится самостоятельным, хотя и чрезвычайно конфликтным общественным образованием».

Федорова Е. С. Русская эстрада Серебряного века и русской эмиграции первой волны (20-30-е гг.) как часть советской культуры? // Вестник Московского университета, Серия 19 лингвистика и межкультурная коммуникация, 2010, № 3. С. 66-84.

С. 69-70. «Эмигрантская эстрада как попытка восполнения дефицита индивидуально-частного начала. <…> Суровая эпоха «перегнула палку», заклеймив идеологическим презрением и исключив, по сути, из кодекса общественно поддерживаемых ценностей «мещанскую» и «буржуазную» чувствительность, противопоставив ее ценностям строительства нового общественного строя. Подавленная и даже попранная часть природного устройства человека требовала компенсации, «болела острым авитаминозом». Отсюда кажущаяся парадоксальной, но на деле оправданная тяга к ненужным для реалий эпохи строительства социализма, ощущение привлекательности сюжетов, где чувствительность могла бы развернуться.

Другой важной причиной тяготения к столь чуждой сегодняшнему дню материи оказалась неосознаваемая, по всей видимости, ностальгия по утерянным ценностям традиционной культуры. (Ностальгия здесь употребляется в этимологическом смысле: «боль по прошлому», «тоска по возвращению»: от греч. algos «боль», nostos «возвращение».) Известно, что для правильной культурной самоидентификации индивидуума в современном социуме необходим так называемый «фоновый» исторический контекст, дающий ощущение культурной стабильности, которую рождает представление включенности в преемственную традиционную цепь. При ослаблении связей с этим контекстом человеку любого общества свойственны мучительные ощущения социальной бесприютности, тоски страха, порой даже бессмысленности бытия. Инновации 20-30-х гг. ХХ в., деспотически захлестнув общество, не только поколебали, но катастрофически разрушили баланс «прошлое-настоящее», при котором культурная личность может пребывать в состоянии социопсихологического комфорта. Собственно, этот дисбаланс, насильственно выметающий из общественной памяти культурные реалии прошлого, не только выбивал морально-этическую и во многом эстетическую почву из-под ног так называемого «обывателя», но и сами построения нового лишал плодотворной почвы, буквально, по евангельскому выражению, строя здание на песке».

Факты и знаки: Исследования по семиотике истории. Вып. I / Под ред. Б.А. Успенского и Ф.Б. Успенского. – М.: Языки славянских культур, 2008. – 272 с.

С. 7. «Но так ли уж важно наше мировоззрение для понимания исторического процесса? Куда более существенно, что современники описываемых событий верили в чудо и в своем поведении основывались на таком именно понимании происходящего (даже если с нашей сегодняшней точки зрения это понимание является ложным)».

С. 8. «Семиотический подход рассматривает события прошлого в контексте истории культуры, т. е. меняющегося мировоззрения. Этот подход предполагает реконструкцию системы представлений, обусловливающих как восприятие тех или иных событий в данном обществе, так и реакцию на эти события, являющуюся непосредственным импульсом исторического процесса. Историка интересуют в этом случае причинно-следственные связи на том уровне, который ближайшим образом – непосредственно, а не опосредованно – соотнесен с событийным планом.

Таким образом, историк пытается увидеть исторический процесс глазами его участников, сознательно отвлекаясь от объективистской историографической традиции, ретроспективно описывающей события с внешней к ним точки зрения. История как таковая (история событий, описание исторического процесса) оказывается связанной при этом с историей культуры: проблемы истории, филологии и культурной антропологии предстают здесь как взаимосвязанные».

Успенский Б.А. Избранные труды, том I. Семиотика истории. Семиотика культуры, 2-е изд., испр. и доп. – М.: 1996. – 608 с.

С. 4. «Культура понимается при этом как ненаследственная память коллектива; эта память может быть как осознанной (сюда относятся те виды деятельности, которые усваиваются эксплицитно, путем сознательного обучения), так и неосознанной (сюда относятся стереотипы поведения). Эта система представлений в конечном счете определяет отношения между человеком и окружающей его действительностью».

«… язык – это не только система коммуникации между людьми, это вообще система коммуникации между человеком и окружающей его (внеположной ему) действительностью».

С. 5. «Итак, культура в широком семиотическом смысле понимается как система отношений, устанавливаемых между человеком и миром. Эта система регламентирует поведение человека: она определяет то, как ему надлежит действовать в тех или иных ситуациях (которые признаются вообще потенциально возможными). Вместе с тем, эта система отношений определяет то, как человек моделирует мир – и самого себя.

Хорошо известно вообще, что язык моделирует мир. Но одновременно он моделирует и самого пользователя этим языком, т. е. самого говорящего. В этих условиях именно язык оказывается первичной феноменологической данностью».

С. 11. «Культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым признается то, что является значимым с их точки зрения. Речь идет, таким образом, о реконструкции тех субъективных мотивов, которые оказываются непосредственным импульсом для тех или иных действий (так или иначе определяющих ход событий). Само собой разумеется, что эти субъективные мотивации могут отражать более общие объективные закономерности. Как бы то ни было, исследователя интересуют в данном случае причинно-следственные связи на том уровне, который ближайшим образом – непосредственно, а не опосредованно – соотнесен с событийным (акциональным) планом. Поведение социума, реагирующего на те или иные события, может рассматриваться в тех же категориях, если трактовать социум как коллективную личность. Ведь даже если предполагать наличие каких-то объективных закономерностей, определяющих ход событий, наши действия непосредственно обусловлены не ими, а нашими представлениями о событиях и их связи.

Такой подход предполагает, в свою очередь, реконструкцию системы представлений, обусловливающих как восприятие тех или иных событий, так и реакцию на эти события. В семиотической перспективе исторический процесс может быть представлен, в частности, как процесс коммуникации, при котором постоянно поступающая новая информация обусловливает ту или иную ответную реакцию со стороны общественного адресата (социума). В данном случае принципиально неважно, кто является адресантом, отправителем сообщения. <…> Таким образом, исторический процесс может представать как коммуникация между социумом и индивидом, социумом и Богом, социумом и судьбой и т. п.; во всех этих случаях важно, как осмысляются соответствующие события, какое значение им приписывается в системе общественного сознания».

С. 13. «Соответствующий «язык», с одной стороны, объединяет данный социум, позволяя рассматривать социум как коллективную личность и обусловливая более или менее одинаковую реакцию членов социума на происходящие события. С другой же стороны, он некоторым образом организует самое информацию, обусловливая отбор значимых фактов и установление той или иной связи между ними: то, что не описывается на этом «языке», как бы вообще не воспринимается общественным адресатом, выпадает из его поля зрения».

С. 18 «… задается семантическая установка (семантический код), которая определяет прочтение увиденного: события воспринимаются постольку, поскольку они связываются в сознании с конечным результатом».

«Коль скоро некоторое событие воспринимается (самими современниками, самими участниками исторического процесса) как значимое для истории, т. е. семиотически отмеченное в историческом плане, - иначе говоря, коль скоро ему придается значение исторического факта, - это заставляет увидеть в данной перспективе предшествующие события как связанные друг с другом (при том, что ранее они могли и не осмысляться таким образом). Итак, с точки зрения настоящего производится отбор и осмысление прошлых событий – постольку, поскольку память о них сохраняется в коллективном сознании. Прошлое при этом организуется как текст, прочитываемый в перспективе настоящего».

С. 19. «… исторический опыт не есть нечто абсолютное и объективно данное, он меняется со временем и выступает, в сущности, как производное от нашего настоящего».

«… исторический опыт – то или иное осмысление прошлого – естественным образом оказывает влияние на будущий ход истории: в самом деле, исходя именно из подобных представлений, из подобного опыта, социум как коллективная личность строит программу будущего, планирует свое дальнейшее поведение».

С. 21. «Сам процесс отчуждения от настоящего предполагает семиотизацию прошлого, когда прошлое организуется как текст, прочитываемый в перспективе настоящего».

С. 26. «До сих пор речь шла о семиотическом восприятии прошлого. Это восприятие отражается, по-видимому, на восприятии настоящего и будущего».

С. 27. «Итак, значимость событий определяется их проекцией на будущее, т. е. их восприятием в перспективе ожидаемого (моделируемого) будущего».

С. 28. «В самом деле, причинно-следственные отношения связывают в космологическом сознании не настоящее и будущее: они связывают прежде всего некое первоначальное состояние (прошлое, задающее точку отсчета) одновременно как с настоящим, так и с будущим; настоящее и будущее оказываются связанными, таким образом, не непосредственно, а опосредованно – через это исходное, интегральное и всепроникающее состояние.

При таком понимании происходящие события – события настоящего – не порождают будущее, но они могут восприниматься как предзнаменование будущего».

«Таким образом, в жизни человека или коллектива могут одновременно присутствовать обе модели, когда актуализируется то один, то другой (исторический/космологический ) принцип восприятия»

С. 30.

Факты и знаки: Исследования по семиотике истории. Вып. I / Под ред. Б.А. Успенского и Ф.Б. Успенского. – М.: Языки славянских культур, 2008. – 272 с.

Как говорят культурологи, кукла появляется в архаических культурах в тот момент, когда оппозиция Жизнь – Смерть становится непереносимой для человеческой психики.

Зайцева Т.А. Проблема взаимодействия традиции и новации в контексте изучения многообразия культурного опыта (региональные и локальные измерения) // Вестник Томского гос. ун-та. Культурология и искусствоведение. – 2011. - №1. С 11-18.

С. 13-14. «К процессам, отражающим внутренние трансформации локальных культур, можно отнести адаптацию и инкультурацию. Адаптация способствует приспособлению к новым, меняющимся социокультурным, политическим, экономическим условиям существования. Эти изменения (чаще всего внешние) могут приниматься или не приниматься, что приводит к различным последствиям, отражающимся на внутренних характеристиках. В случае, если культура положительно встречает все внешние изменения и принимает их, происходит усвоение новых норм, включение в новую действительность. Однако это не всегда означает отказ от прежних традиций и решительный разрыв с ними. Адекватная реакция на внешние изменения сопровождается сохранением целостности культуры и самого социума в контексте преемственности с прошлым культурным опытом.

При нежелании принимать внешние изменения (отрицательная реакция) прослеживается четко выраженное стремление дифференцировать себя, намеренное неприятие новых условий, что приводит к потере контакта с внешним миром, консервации социокультурной общности».

Радищев: «Итак да не ослепимся внешним спокойствием государства и его устройством… Смотри всегда на сердца граждан. Если в них найдешь спокойствие и мир, тогда сказать можешь воистину: се блаженны».

Чернышева Т.А. Русская утопия// Сибирь. – Иркутск, 1990. - №6. – С. 118-127

Черткова Е.Л. Специфика утопического сознания и проблема идеала // Идеал, утопия и критическая рефлексия. – М.:РОССПЭН, 1996. – С156-189.

Артемьева Т.В. От славного прошлого к светлому будущему: Философия истории и утопия в России эпохи Просвещения. – СПб.: Алетейя, 2005. – 496 с.

Попова Ольга Александровна Образ дворянской усадьбы в русской прозе конца XIX – начала XX веков. Автореферат на канд. филологии Пермь, 2007 24 с.

С. 7 «В русской культуре и литературе конца XIX – начала XX веков именно замкнутость дворянской усадьбы, ее изолированность от окружающего мира (а в ее лице – мира дворянской культуры) чаще всего мыслится как основная причина разрушения и увядания усадьбы, не позволяющая ей развиваться в согласии со временем».

Ольхова Л. Н. Трансформация модусов отрицания в русской культуре переходных эпох. – М.: 2007. – 304 с.

С. 5.

«Несмотря на относительную стабильность и неизменность национального культурного кода (что доказано исследователями данной проблемы) в эпохи глубоких и быстрых трансформаций необходимо укрепление идентичности человека и общества. Одно из проявлений кризиса идентичности заключается в неспособности среднего индивида выйти за рамки навязываемых ему форм восприятия реальности. Язык при этом рассматривается не просто как носитель смысла и значения, но и как социальное пространство действия и воздействия, попав в которое, человек утрачивает свободу. В этих условиях возрастает роль семиотических экспликаций, которые могут указать возможный выход из кризиса, осуществить функцию развенчания стереотипов и косных схем, определить возможные и допустимые границы выбора и механизмы преодоления социальной, психологической и культурной инерции».

С. 6.

«Экспликации модусов отрицания в данном случае дают в руки специалистов важный метод исследования межкультурных переводов (как в синхронном, так и в диахронном планах), повышая степень достоверности анализа языковой, культурной и поведенческой стереотипии, характерной для русской цивилизации».