И что же дальше?
Следует ли из сказанного, что различия
между видами преодолимы и что однажды
из обезьяны может быть воспитан человек,
а низшую обезьяну можно постепенно
превратить в высшую? Разумеется, нет.
Превращение видов основывается, кроме
всего прочего, на длительном отборе,
который не может быть заменен обучением.
Значение описанных здесь экспериментов
не практическое – как воспитать из
обезьяны человека, а из медведя молотобойца
(вспомним «Котлован» А. Платонова) – а,
прежде всего, философское. То, что другие
виды обладают типично человеческими
способностями или, по крайней мере, их
задатками, позволяет увидеть органический
мир не как одну «ветвь», или «магистральную
линию» развития, а скорее, как своего
рода гигантское растение со многими
точками роста, – по исторически случайным
причинам именно «наш» побег и только
он один (бывают же деревья с двумя
стволами или верхушками!) вырос выше
остальных. При ином стечении обстоятельств
другие виды могли бы «дорасти» до уровня
языка и общественности независимо от
нас.
|
Исследовательница
шотландского университета Сент-Эндрюс
доктор Кейт Арнолд сфотографировала
самца мартышки моно в момент речевого
общения со своей группой и записала
издаваемые им звуки. Copyright
and credit: Kate Arnold |
Мы как-то забыли о том, что наука
может быть не только источником полезных
практических изобретений и любопытных
подробностей об окружающем мире, но и
способна менять наше мировоззрение.
Между тем достижения приматологов
подрывают давнее, восходящее к Р. Декарту
противопоставление человека и всех
остальных видов. Это противопоставление
тесно связано с идеей «простого»
диагностического признака (им, например,
долгое время считали способность
говорить). Но поскольку такого
диагностического признака нет, то и
само противопоставление превращается
в тавтологию («человек – это не животное»,
«животное – не человек»). Речь теперь
может идти о различиях, пусть даже очень
глубоких, но не о «пропасти», не о бинарной
оппозиции. Опасность же дуализма
заключается в том, что, принятый «за
чистую монету», он способен подчинять
себе наши мысли и поступки не хуже иной
идеологии. Согласно одной из версий
категорического императива И.Канта, мы
должны относиться к другим людям как к
цели и никогда – как к средству, зато
как к средству позволительно относиться
к животным (излишняя и ненужная жестокость
к животным порицается Кантом исключительно
потому, что ожесточает человеческое
сердце). Но как быть тогда с поразительными
интеллектуальными способностями
человекообразных обезьян, разве они –
«животные»? В самые последние годы
медицинские опыты на гориллах, шимпанзе,
шимпанзе-бонобо, орангутангах и гиббонах
были официально запрещены в Англии и
Новой Зеландии, хотя в других странах
на запрет не обращают внимания. Но то,
что произошло под влиянием новых открытий
в Англии и Новой Зеландии, – по-видимому,
только начало; на кантовском
противопоставлении человека как «цели»
и остальных видов как «средства» можно
смело ставить крест, оно должно быть
заменено намного более нюансированным
этическим кодом, в котором должно найтись
место не только для человека как простой
противоположности «животного», но для
разных видов с разными интеллектуальными
способностями.
Кирилл
Россиянов, 19.06.2006
http://www.vokrugsveta.ru/telegraph/theory/29/
