Петрушевская
.docВо у меня сторожа. Во как мне лохмотьё моё охраняют и швабру. Парочка, свинья да ярочка. А я вас не знаю.
Саша
И куда же ты теперь? Эх-ох.
Галя
Оставь, отвяжись.
Лида
Он оставит. Покинул волк кобылу, оставил хвост да гриву.
Галя
Тётенька, на ночь не пустишь?
Лида
На время иль на час?
Галя
На ночь.
Лида
Да я вас не знаю. Одна или вдвоём?
Галя
Вдвоём.
Лида
И то. Я приберу в зале. Жди меня. Деньги… пять рублей.
Галя
А далеко живёшь?
Лида
Жаворонки платформа. Вперёд по кочкам.
Галя
Далеко.
Лида
Так три рубля давай. Чего.
Галя
Ладно.
Лида
Деньги-то дашь?
Галя
А откуда я знаю, куда ты с ними пойдёшь.
Лида
А я тебя не знаю.
Галя
Да я у твоей сменщицы ночевала, у тёти Дуси на Лесной. У неё теперь грузины с Палашей живут.
Лида
Если бы я в Москве жила… то я бы тоже по червонцу брала за коечку. С Палашей с рынка, это богатые. С Тишинки тоже, но их Жаворонки не устраивают. Ну, жди тогда. Пока я грязь буду возить.
Входит Московский хор. Скорикова раздает партии, раздаётся отдалённый туш духового оркестра, входит Дрезденский хор. Ребята и брючках-дудочках, в куртках в разнообразную клетку, в одинаковых буршевских фуражках. Появляется Катя.
Катя (Лоре)
Пошли домой.
Лора
Не пойду.
Катя
Пойдём, я тебя умоляю. Девушка, извините, как вас зовут, пусть она идёт домой.
Галя
Она придёт попозже.
Катя
Что значит позже? Она девочка ещё, ей здесь нечего делать… Скорикова! Какой пассаж!
Скорикова
Погоди.
Оглядывает помещение.
Сейчас некогда.
Катя
Тебе позвонил?
Скорикова
Кто ещё?
Катя
Этот человек.
Скорикова
Позвонил. Говорил что-то про рубашку и про какие-то блины. Странный какой-то.
Катя
Хочет сходиться.
Скорикова
С тобой?
Катя
Ты что!
Скорикова
А меня откуда знает?
Катя
Я посоветовала.
Скорикова
Ты видишь, сейчас некогда. Я зайду. Баранова, Сулимова, вам на двоих одна партия, вернуть.
Катя (робко Саше, который всё время отворачивается)
Здравствуй!
Саша
Уезжаю.
Катя
До свидания.
Катя отходит, держа в поле зрения Лору, которая уже встала в хор. Скорикова там же, раздаёт партии.
Станислав Геннадиевич
Мы, московский хор, рады приветствовать дрезденский хор! Аплодисменты!
Хоры хлопают, здороваются. Входят Лика и держащая её под руку Эра. У Эры на руке зелёное пальто. Лика в шинели.
Лика (самозабвенно кидаясь к Саше)
Я, старая дура, всё поняла! Я мчалась, чтобы тебе сказать… Саша, ты был прав. Я еду с тобой.
Саша испытывает неловкость.
Я решилась!
Саша (с досадой)
Мама, я говорил тебе, там восемь метров.
Лика
Что мне восемь метров! Уж жёны-то ехали декабристов, я не понимаю, что матери сидели как пни! Сибирь! Что мне Сибирь! Я и в Березай поеду! Умру хоть по-человечески, рядом с тобой…
Эра (уже не первый раз)
Мама, переоденьтесь, нате пальто, неудобно!
Лика
Я не могу здесь оставаться, мою сестру выгнали. Если я порядочный человек… Я должна уйти из дома!
Саша
Мама, у меня почти двое детей…
Лика
У тебя почти пятеро, но это неважно. Тебе это всегда было раз плюнуть, неважно. Я всё решила! Едем. Естественно, без Эры я не могу. Она тебе не помешает. Эра, становись на колени!
Бросается на колени. Саша и Эра кидаются её поднимать, Лика целует руки Саше и Эре.
Станислав Геннадиевич
Бетховен. Девятая симфония! Финал! Обнимитесь, миллионы!
Внезапно Галя Баранова поднимает руку в антифашистском приветствии. Руководитель Дрезденского хора подошёл к ней, сам поднял кулак и пожал ей руку. Два хора поют. Саша и Эра стоят над Ликой, которая не желает вставать с колен и мотает головой.
Конец
1984 год
Еду в сад
одноактная пьеса
действующие лица:
М.
О.
М.
Ну вот. Ты сыта? Будем сейчас пить чай.
О.
Чая много не выпьешь.
М.
Что?
О.
Я говорю, чая много не выпьешь.
М.
Это в каком смысле ты говоришь чая много не выпьешь? А? Ну?
О.
Так просто.
М.
Полчашки тебе надо? В этом смысле?
О.
Налейте, ладно, чашку, чашку. Шутка, шутка.
М.
Шутка? В чём эта шутка?
О.
Я пошутила.
М.
Пошутила. Хорошо. Ну что, будешь пить чай?
О.
Чая много не выпьешь.
М.
Опять шутка?
Пауза.
У меня пряники есть, даже тортик вафельный остался.
О.
Я сладкое не очень обожаю.
М.
Не хочешь как хочешь.
О.
Я больше обожаю покрепче.
М.
Ну сама себе нальёшь заварки сколько хочешь. Я ведь всё понимаю. Я в курсе насчёт заварки. Можешь не скрывать. Вы пили чифирь. Я знаю это.
О.
Да, мы одну заварку пили.
М.
Но теперь это уже прошло, понимаешь? Всё прошло.
О.
Когда получалось, то пачку чая на бокал кипятку.
М.
Но это же вредно, это на сердце влияет, что ты, Оля.
О.
Ну да, начинается колотун,..
Показывает на грудь.
…в больничку пойдёшь, таблетку дадут. Они орут, опять чифирь, ты себе сердце сорвала, больше сюда не шастай.
М.
Всё это было и кануло в прошлое, Оля. Сейчас уже сердце надо беречь, это важно для дальнейшей жизни. Надо жить уже, Оля. Жизнь, самое прекрасное что есть у тебя. Ты не умерла, Оля! Это главное.
О.
Можно, я буду вас мамой называть? Мама, я говорю тебе большое человеческое спасибо.
М.
Мама… Скорей сестра… Ну ладно, ладно. Хорошо, хорошо. Всё, всё.
О.
Просто огромное, мама. Вы, мама, меня спасла.
Кланяется, сидя на стуле в позе орла.
М.
Это был мой долг, понимаешь? У каждого человека есть свой долг, сказала она. Вот так. И у тебя теперь будет как у всех. Встать вовремя, умыться, одеться и на работу.
О.
Ну и что? Всё равно спасибо. Никто и никогда обо мне так не думал, как вы.
М. (не слушая)
Это долг, и у тебя он должен быть.
О. (не слушая)
Я когда получила твоё первое письмо…
М.
Долг — это совесть, понимаешь? Но об этом потом.
О. (не слушая)
Я когда твоё первое письмо получила, я просто как с ума сбесилась, бегать начала вокруг столовой. Никто мне не писал…
М.
Совесть даже в зачаточном состоянии есть у всех, у каждого. Отсюда муки. Муки совести.
О.
Я целовала каждую строчку, понимаешь? Плакала. Кто-то обо мне подумал! Не всё о них! Они получали письма, а я нет!
М.
Муки совести. Ты ведь мучилась.
О.
Да, ааа, как я мучилась! Не спала. Всё думала.
М.
А больше всего ты мучилась что убила. Я знаю.
О.
Нет, как раз что ещё не убила!
М.
Не — убила? Ты — не — убила? Ты?
О.
Да, я мучилась. Представляла как его убить. Разрешите твою руку.
Хватает руку М., целует.
М. (выдирая руку)
Ну вот ещё. Как раз! Додумалась. Брось, брось. Ты брось тут эти мысли и планы. Ты уже на воле, на-во-ле! Мы добились этого. Ура!
Пауза.
Скажи «ура». Ну?
О.
Ура?
М.
Будь счастлива!
О.
Ура? С какого это я подпрыгу буду счастлива? Ёлы-палы. После всего что со мной эта тварь устроила?
М.
Ты на воле, а другие ещё сидят.
О.
Сидят правильно они. Воровки и мокрушницы. Убийцы. Меня чуть не зарезали.
М.
Ты же убила ребёнка.
О.
А, это. Так это каждый тогда убил ребёнка. Кто аборт сделал.
М.
Нет! Ты убила ребёнка и вынесла его в контейнер!
О.
А куда ещё, на кладбище нести? Куда? Сказала она.
М.
Вот! Вот я и говорю, другие сидят за то же самое, за убийство, за сокрытие, за обман, а ты! Ты теперь спокойно и свободно можешь жить. Всё! Всё уже хорошо. С тобой всё в ажуре. Ты можешь отдохнуть. Да. Кстати о сидящих. Теперь у меня следующая проблема. Знаешь, я начала теперь хлопотать об Анджеле.
О.
Об Анджелке? Да она мокрушница. Она ведь зарезала! Ну якобы одного там дядьку. Ей дали за соучастие, а убила-то она! Она с самого начала сказала это нам и предупредила. Что кто её тронет, она воткнёт в глаз ночью стёклышко. Прячет стеклышко где-то на зоне. Я не нашла стёклышко. Искала и не нашла. Многие искали. Анджелка гордилась. Её же к нам перевели за драки полгода назад из Казани. Она порезала там одну, но никто не определил, что это она. А она нас предупредила, что это она. Анджелка о, пользуется авторитетом. Она сейчас беременная от трёх конвойных с пересылки.
М.
Ну не надо, не надо. Ты что это, нехорошо, так стучать на подругу по несчастью. Беременная? Это важно.
О.
На седьмом месяце.
М.
Беременная… Тем более надо за неё хлопотать. Пусть выйдет на свободу с чистой совестью и с ребёнком.
О.
Да нужен ей этот ребёнок. Она сказала, выйдет, так продаст его цыганам, которые с детьми ходят на вокзалах. Или вообще за тысячу баксов торговцам детьми по интернету, вот. Это та ещё аферистка, ёлы-палы.
М.
Ну, ну, ну.
О.
Или свернёт ему набок шею и сама с ним будет ходить. Припеленает так шею, она и срастётся. Мечтала. Или ручки отрубит. Потомку этому конвоирскому. Так планирует. Будет собирать деньги на операцию на новые ручки. Она его заранее ненавидит. Они, говорит, меня там затрахали на пересылке. Чересчур гордая. Что, меня не трахали? Всех. Пересылка это надо перенести. Да! Но я, я не забеременела. Всё! Хватит! Сказала она.
М.
Она на дне пропасти.
О.
Не одна она оказалась на дне пропасти! Ещё диктует. Кто ей лизать будет.
М.
Не надо, вот не надо. Ты избывай свою злобу. Когда нам плохо, мы стараемся винить всех вокруг, а побеждает добро! Добро, понимаешь? Надо винить себя! Тебя мы ведь получили? Теперь начинай, вини себя! Только одну себя в этом во всём! Надо работать!
О.
Вот вы ещё Анджелку получите. Вот погодите. Увидите небо в клеточку.
М.
Да. Небо в алмазах надо говорить увидим.
О.
Небо в алмазах вы тоже увидите, так и знайте.
М.
И мы её получим, Анджелу погибающую. Наибольшая победа, это когда самых тяжёлых удаётся спасти. Лёгкие сами спасутся. Убийц, детоубийц, матереубийц, мошенниц, которые грабят пенсионеров, их надо выводить из ада. Им жить страшнее всего. Им убитые и обманутые являются. Они об этом пишут нам.
О.
Вы так думаете? Вы ошибаетесь. Они авторитеты. Убийц, их уважают. Их боятся. То, что они видят убитых,— это они лепят дуру! Ни тра-та-та они ни в каком сне не видят. Они бы рассказывали. А так они огребают от вас ваши письма и ходят смеются, за меня хо-дай-ствуют, ам бырлым бырлым, мать.
М.
Ходатайствуют. Не надо, не надо употреблять ненормативную лексику. Через сто лет люди вспомнят о нас, и что они вспомнят? Ненормативную лексику? Что найдут археологи? Жвачку жёваную на тротуаре? Крышки от бутылок? Больше будет нечего? Ведь восстание в России начнётся только если перестать водку продавать! И сахар! Так говорит наш учитель. И ты, уже спасённая, опять за старое?
О.
Простите дуру. Господь всё видит! Один Господь всё видит! Господи, утешителю! Подай милостыню! Господи! Я потеряла себя!
М.
Плакать сейчас не надо. Не жалей себя. Не надо. Плакать надо было тогда, перед. Понимаешь? Но не после.
О.
Мама! Никто никогда со мной так не говорил. Никто обо мне не заботился как вы.
М.
Повторяю, я выполняла свой долг. Теперь ты должна выполнять свой долг. Работать, совершенствоваться, учиться.
О.
Я, когда получила ваше первое письмо, я не смеялась над вами как другие, как Анджелка. Я целовала каждую строчку. Плакала. Не то что другие.
М.
Они смеялись?
О.
Да. Над вами. Письмо счастья пришло, гы-гы-гы, тра-та-та. А ты получила? И я получила. Ходайствовать будут, гы-гы-гы.
М.
Они скрывали свои чувства и боялись насмешек окружения.
О.
Я думала, что никогда не получу. Когда получила, никому не сказала, только бегала по кругу.
М.
Ты наш человек.
О.
Руку поцеловать… Можно руку?
М.
Ну вот ещё. Ты человек, ты обыкновенный счастливый человек, ты готова обнять весь мир. Я просто первая попалась тебе на этом твоём новом пути. Успокойся и во всём будь благодарна учителю Владимиру.
О.
Ну просто руку поцеловать…
М.
Тогда я бы хотела теперь с тобой серьёзно поговорить.
О.
Вот не надо. Вот это не надо. Все хотели со мной серьёзно поговорить. Хватит.
М.
Ну когда-нибудь это наступит!
О.
Ну я вот не хочу. Сегодня, в первый вечер нашей встречи, я хочу поднять тост и поднимаю за тебя, мама!
М.
Надо сказать «поднимаю этот бокал», ну чашку. Тост произносят, а не поднимают. Это всё равно что сказать «я поднимаю своё поздравление».
О.
За тебя, моя мама! Поднимаю своё поздравление!
Наливает полную чашку заварки.
Простите, что всю заварку себе налила. Иначе не могу, очень переживаю.
Пьёт, сплёвывает в сторону.
Это чё за щи?
М.
Это можно, это мята, я сама собирала и сушила. Это полезно. Чай на ночь вредно, а то не заснёшь.
О.
О! Я не засну! Закурить не найдётся?
М.
Ты решила продолжать курить всё равно? Несмотря на то что ты на свободе?
О.
Я же на свободе!
М.
Курить-то вредно! О курении предупреждает министерство даже здравоохранения! Это не свобода, делать что душе угодно! Такая свобода уже поставила тебя вне… вне жизни!
О.
Мама! За курение я отдам всё и свою молодую жизнь в том числе!
М.
За твою жизнь боролась я, тебе она досталась просто так, ты не боролась! Поэтому ты считаешь, что можешь ей разбрасываться?
О.
Я никого не просила меня рождать. Я, может, много раз хотела уйти. Если я такая. Ну и не нужно мне жить.
М.
Вот я и говорю, что тебе твоя жизнь досталась просто так, как животному. Как кошке или там…
О.
Собаке.
М.
Или там белке. Ты за эту жизнь не сражалась, не боролась. Ты её просто так проводила, как… ну как кошка или это… там, я не знаю, ну… опять-таки белка.
О.
Да? Да? Как собака? Так вы хотите сказать? Что я жила как собака? Собачьей жизнью?
М.
Как ни странно, позволишь мне сказать правду, да.
О.
Ну спасибо.
М.
Звание человека ещё заслужить надо. Человек! Понимаешь? Человек это звучит гордо!
О.
Ха-ха.
М.
Погоди. Ведь ты же мне писала, что хочешь жить как человек, писала? Как человек, а не как животное, которое что хочет то и делает.
О.
Я сидела! На зоне сидела. И там я и была животное, которое идёт куда ведут и ест что дают и спит где разрешили. И делает что надо другим! Да! Всё делает, а то убьют. Это и была собачья жизнь. Но даже там мы имели право на беломор.
М.
Беломор — это не бело-мор, а человеко-мор. Он убивает.
О.
Ну пусть он меня убьёт, на тра-та-та мне такая жизнь. Я хочу курить, курить, курить я хочу! Можно, я пойду к соседям постучусь?
М.
Пока нельзя. Ты знаешь, я долго добивалась этого дня. Мы все добивались, и в первую голову Владимир Георгиевич. Дня твоего освобождения. Это первая наша победа, нашего благотворительного фонда! Мы гордились тобой!
О.
Ни тра-та-та это не освобождение, а новое заключение! Дайте посмолить, ну дайте! Верните меня на зону! Я пойду на улицу, стрельну у мужчины.
М.
Пока что тебе нельзя выходить одной, потому что у тебя нет документов. Регистрации нет. Заберут.
О.
На улице я познакомлюсь, заработаю. Тра-та-та по-быстрому у какого-нибудь водилы. Будет мне и на пиво, и на папиросы. Выйду на улицу! Дайте я выйду! Сколько я этого ждала, думала, выйду на улицу! На улицу! Покурю! Выпью!
М.
Если ты так настаиваешь, я специально купила для тебя «Беломор». Кури.
О. (закуривает)
Спасибо, мама. Ну зачем тра-та-та ты меня воспитываешь? Ну всё уже, я конченая тра-та-та. Другая подумала бы работать, а я работать не буду, когда я могу на бутылку быстро себе собрать у мужчин. Я их терпеть не люблю!
М.
Владимир Георгиевич всё это учитывает и со мной беседовал об этом.
О.
Кто?
М.
Владимир Георгиевич, руководитель нашего центра. Он, кстати, хотел с тобой познакомиться.
О.
Ему сколько?
М.
Шестьдесят шесть.
О.
О! Да, такие хотят познакомиться.
М.
Он замечательный человек и педагог.
О.
Вот педагогов нам хватит. Не надо. Я сама его могу так воспитать! Он за мной будет на карачках ползти просить. Меня старики знаете как хотят?
М.
Он очень много сделал, чтобы поставить тебя на правильный путь. Он тебя освободил, кстати. И он не курит и не пьёт.
О.
Врёт.
М.
В каком смысле?
О.
Курит и пьёт.
М.
Ты-то откуда думаешь?
О.
Я много чего знаю в натуре.
М.
Надо говорить не «в натуре», а «о натуре», о натуре, допустим, человека. Но ты не права.
О.
Я права, о натуре. Я, о натуре, очень опытная. А вот ты, мама, о натуре лох. Тебя обмануть как два пальца тра-та-та.
М.
Это другой опыт. Это опыт другой жизни. Теперь ты должна приобретать опыт веры в людей, веры в себя.
О.
Че-го?
М.
Ну всё, скоро укладываться спать. Сегодня ты наконец выспишься.
О.
Зачем? Я не хочу, о натуре. Спать в первую ночь!
М.
Начинается нормальная человеческая жизнь: да, ночью спать, рано утром вставать, делать зарядку… Как вот делаю я.
О.
Новости, о натуре.
М.
Приготовить и съесть завтрак, потом идти на работу.
О.
Я ещё не сдурела, о натуре, блин. Такими вещами на свободе заниматься. Я люблю ночью погулять… С друзьями! Так? Спать потом сколько хочешь… Встать, сразу покурить, выпить, закусить… И всегда в компании. Никогда одна! Это моё правило на свободе.
М.
Нет! После работы в библиотеку…
О.
А-а…
М.
Читать, заниматься, или смотреть хорошую программу по телевизору по каналу «Культура», или писать письма, говорить по телефону.
О.
Во, я так и жила все последние годы: подъём, гимнастика, умывание ледяной водой, завтрак, работа в цеху…
М.
Правильно, правильно! Это жизнь! По режиму и с пользой!
О.
Обед…
М.
Верно, правильно.
О.
Потом опять работа в цеху, потом в столовую ни ужин, потом телевизор или писать письма, стирать, пришивать, гладить. Потом отбой, потом разборки.
М.
Но ещё надо сделать то, что только на свободе можно — в лагере тебя кормили, обували-одевали, заботились о здоровье, а на свободе придётся и зайти в магазин, купить еды, и самой приготовить ужин, после еды помыть посуду, вынести мусорное ведро, протереть пол в кухне, постирать бельё, принять душ… Вытереть после себя пол в ванной, помыть ванну, раковину и унитаз обязательно, протереть зеркало в ванной, все предметы гигиены… Приготовить одежду на завтра, проверить пуговицы, молнию… Чтобы всё висело чистое, свежее на завтра. Почистить обувь. Чтобы ни о чём не заботиться утром второпях, ничего не искать. И, сытая, чистая и довольная, печь спать с книжкой.
О.
Ой, мама, давайте будем говорить о всём хорошем, о натуре блин. Что это всё, стирать, подмывать, готовить…
М.
Надо следить за своей речью, чтобы никто не мог догадаться о нашем прошлом… Вот это словцо «блин», оно означает что?
О.
Ну блин.
М.
О нет! Оно заменяет ругательство, грязное ругательство, оскорбляющее именно женщину. Ты не задумывалась?
О.
Я вообще-то много задумывалась. Я, блин, извиняюсь, люблю много думать — вот почему именно у меня такая судьба? Почему, блин, извиняюсь, изо всех вариантов какие есть мне, о натуре, досталась эта жизнь? За что, блин, извиняюсь, именно мне?
М.
Оля! Давай заменим слово «блин» на слово «пардон»? Всегда вини себя! Не других, а именно себя. Анализируй своё поведение. То есть: в чём я оступилась? Где моя вина? И уже потом, проанализировав, ты можешь ответить на вопрос «за что».
О.
В чём я оступилась и провинилась, блин…
М.
Пардон!
О.
Что меня трахнули маленькую, в четырнадцать лет? Почему именно у меня мама умерла? Почему меня посадили в детскую колонию…