Тема 1.6. Теория знака и массовые коммуникации.
Стоя на границе искусства (а именно там его рабочее место), художник выбирает между значением и знаком. Чтобы понять разницу, надо определить, что это такое, значение и знак.
Вот перед нами красивый цветок семейства розовоцветных, а если сказать проще, то обыкновенная роза. Само по себе это растение ничего не означает, цветет себе, да и все. Но вот некий романтический юноша, может быть даже я лет эдак тридцать пять назад, срезает розу и, потупив взор, дарит ее девушке. Что он сделал? Своим поступком юноша превратил ничего не выражающий предмет в знак, потому что такой подарок самым недвусмысленным образом означает его любовь к девушке. Цветок стал сообщением, коммуникативным актом, смысл илизначениекоторого в данном случае – любовь. Итак, знак есть сообщение, а значение это смысл сообщения.
Со временем, однако, таких наполненных смыслом знаков у людей накапливается много, после чего знаки начинают существовать самостоятельной жизнью. Та же самая роза, например, оживает, если вспомним, в сказке Сент-Экзюпери, где она разговаривает с Принцем. Читатель при этом удерживает во внимании два смысловых плана – Принц ведет беседу не только с красивым цветком, но и с предметом собственной неразделенной любви, получается грустно и очень красиво. Самостоятельная жизнь знаков называется мифом. Неважно, кто создает мифы – убежденные жрецы-священнослужители, продавшие душу дьяволу политтехнологи или лишенные академического образования, однако совершенно бескорыстные народные песнопевцы. Важно то, что мифы прочно закрепляются в сознании людей, в массовом сознании, после чего простенький знак обращается в многозначныйсимвол, то есть к такой знак, в котором, кроме его первоначального смысла, содержится еще и масса дополнительных мифологических значений, называемых в данном случаеконцептами(здесь мы уже вплотную подходим к тому, что называется к концептуальным искусством). Миф живет внародномсознании, подчеркиваю, и, как правило, лишь приблизительно соответствует реальному персонажу или положению вещей. Понятно, что трактовка такого знака крайне затруднительна, так его смысл необычайно широк.
Вот здесь, в центре территории культуры, находятся лучшие, классические образцы. Если речь о моде, то тут мы увидим, например, бесподобную Викторию Бекхем, если об этикете то, наверное, безупречного британского джентльмена, кузена королевы Елизаветы Второй принца Майкла Кентского, если об изобразительном искусстве, то Тициана, Врубеля, Матисса, и так далее. Каждый из перечисленных лиц входит в свой местный пантеон, таких людей привычно называют «иконами стиля», «идолами», «звездами» и так далее. Они образцы для подражания, но как каждый из них добился признания? Виктория Бекхем встала на высокие каблуки, навсегда согнала улыбку с лица, и этого оказалось достаточно? Нет, конечно. Анри Матисс, не смешивая краски, начал наносить их на холст небольшими точками и сразу стал знаменит? Нет, ведь техника пуантилизма вовсе не весь Матисс. Тициану Божественному сам император Карл V поднимал оброненную кисть только за одну способность лепить форму цветом? Тоже нет, потому что, скажем, их современник Джованни Беллини был не менее гениальным колористом.
Стоя на границе искусства, приступая к собственному творчеству, художник, естественно, оглядывается на то, что сделано его предшественниками. И вот здесь наступает момент истины. Выбирая между значением и знаком, гений выбирает значение, смысл. Это ответственное решение. Оно обрекает его на тяжкий труд, потому что таким прямым путем до него прошло уже не одно поколение художников, среди которых были подлинные корифеи, и теперь он должен их превзойти. Результатом напряженной внутренней работы, это еще при условии, что все усилия увенчаются успехом, становится рождение знака, всего лишь знака. Запомните, таков путь гения – от смысла к знаку.
Кто до Булгаковапридавал какое-то особенное значение слову «мастер»? Никто. Зато теперь при этом слове в каждом из нас возникает галерея образов, пробуждается масса чувств, рождаются серьезные мысли.
Кто до Андрея Рублеваписал «Троицу»? Сотни мастеров, но художник выполнил вполне рядовой заказ так, что икона стала вершиной русского средневекового искусства, и на все века – символом устремлений национального духа.
Понятно, что сказать что либо свое в круге общечеловеческих проблем чрезвычайно трудно. Но можно ли облегчить художнику задачу? Конечно, если подойти к делу с противоположной стороны, и начинать не со смысла и даже не со знака, а с символа или мифа. Именно это в большинстве случаев делают современные художники. Вместо того чтобы пытаться сказать собственное слово в том, что же такое любовь, смерть, свобода, время, душа народа, родина, счастье – круг общечеловеческих проблем на самом деле весьма и весьма ограничен, таких серьезных тем немного, – художник обращается к клише, к тем символам и мифам, которые уже созданы. То есть вместо храма искусства он идет в свечную лавку при нем, где выбирает какую-нибудь «иконку» массового сознания, после чего начинает ее «обрабатывать», то есть в буквальном смысле пририсовывает к ней усы, рога, копыта или что-нибудь еще в том же духе, как делали многие из нас, разрисовывая картинки в школьных учебниках. Таков подход очень многих деятелей культуры сегодня, причем вряд ли этот путь был бы так популярен, если бы не давал практический результат.
С одной стороны, художник, показывая таким образом, что он запанибрата с классиком, подчеркивает этим свою причастность к искусству, говорит, как Хлестаков, мол, «мы с Пушкиным на одной ноге». С другой стороны, он этим больно «цепляет» общественный вкус, ведь мифы, повторяю, являются принадлежностью массового сознания, а это сфера эмоций, не рационального мышления, здесь все происходящее воспринимается очень остро.
Определившись с направлением, творец двигается по намеченному маршруту. Результатом движения становится его попадание в уже известную вам систему координат, формируемую эстетикой, этикой и информативностью – как бы наш художник ни старался, никуда, кроме как в эту пространственную структуру, ему не попасть. После чего начинается стадия общественного признания с тем или иным приобретенным им значением. Эта стадия может искусственно подогреваться с помощью авторитетов, государственных или религиозных, а также с помощью PR-технологий. Вчерашний революционер, реформатор и ниспровергатель основ понемногу сам становится традицией – он или действительно поднимается на Олимп, после чего его произведения дети изучают в школах, или он становится классиком андеграунда, то есть застревает под своим плинтусом, на границе с искусством, или же вообще испаряется в духовное небытие.
Приделайте серп и молот к чему угодно – к собаке, к свинье, к унитазу, ко входу в бардель, то есть к любому другому символу или хотя бы знаку, – и у вас тотчас, как по волшебству, возникнет «остросоциальный политический сюжет». По такой схеме работает не одна только группа «Синие носы», группа «ПГ», лично Вячеслав Мизин, Александр КосолаповилиАвдей Тер-Оганьян– по такой схеме действует подавляющее большинство художников, представляющих сегодня современное искусство. «У «Синих носов» поражает количество ремейков и самоповторов, – говорит в интервью не кто-нибудь, а один из основателей «Синих носов», новосибирский художникДмитрий Булныгин, отошедший позднее от своей группы. – Ребятам кажется, что в начале нулевых годов они отыскали универсальную формулу: искусство должно быть простым, смешным и доступным. Такого художества требует рынок, массовый потребитель. Западный в том числе».
Знаковые слова здесь «рынок» и «Запад». В таком искусстве не творится из немой действительности новый Знак, что, повторяю, трудно, здесь перерабатывается вторичный материал "свечной лавки" массового сознания, над "иконками" которого современные авангардные художники привычно ёрничают. Да, такие «иконки» нередко эстетически слабы, массовое сознание в силу особенностей своей природы не способно создавать сложных вещей, однако у массового сознания, у народной души, и роль иная, и это великая роль – ему предназначено творить простое и верное. В интеллектуальном смысле массовое сознание беззащитно, но издеваться над ним – все равно, что ударить ребенка.
Отсутствие нового, авангардного, авангардные художники замещают громкостью, с которой выкрикивают старое и ненужное, то есть крайними степенями экспрессионизма нередко маскируют творческую несостоятельность.