Глава 5. Естествознание эпохи Возрождения.

Эпоха Возрождения, получив свое название в связи с возрождением интереса к античности (философии, искусству, науке), в современном восприятии имеет гораздо более широкий смысл. Исключительное место этих двух - двух с половиной веков ( к. XIV - XVI) в истории не только Европы, но всего человечества определяется тем, что они явились возрождением Человека, освобождением человеческого духа, научной и философской мысли. Это - эпоха значительной свободы как в социальной, так и духовной сфере, во всем образе жизни. Возрождение - та “великая эпоха, с которой ведет свое летоисчисление современное исследование природы, как и вся новая история” ( Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20. С. 345).

Само возрождение присущих античности интересов, античных идеалов и норм произошло как закономерное выражение и порождение глубочайших социокультурных изменений, начавшихся уже в позднем Средневековье. Так получилось, в исторической ретроспективе, что “с высот художественных достижений Возрождения, составляющих золотой фонд общечеловеческого наследия, социально-экономические достижения, превзойденные последующим развитием, блекнут и предстают не как определяющие причины, а лишь как сопутствующая внешняя среда” (Сунягин Г.Ф. О некоторых предпосылках культуры Возрождения. //“Вопросы философии”. 1985 № 7. С. 95). Между тем именно в этот период происходили социально-экономические перемены, надолго определившие дальнейшее развитие цивилизации: “рамки старого orbis terrarum ( круга земель - В.Т.) были разбиты; только теперь, собственно, была открыта земля, заложены основы для позднейшей мировой торговли и перехода ремесла в мануфактуру, которая, в свою очередь, послужила исходным пунктом для современной крупной промышленности (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20, с. 345-346).

Стремительно возраставшие социально-экономические запросы все более обращались к развитию науки, предоставляя ему в то же время значительные возможности. С началом капиталистического производства и далеких путешествий менялись место и сам образ науки, которая не могла более оставаться в пределах “незаинтересованного теоретизирования”. К эпохе Возрождения относится создание “Земного яблока” - глобуса ( Мартин Бехаим, 1492 - год открытия Америки Колумбом) и карты Меркатора, необходимых прежде всего для мореплавания. Знаменательной вехой в развитии науки, резком расширении возможностей распространения и обмена научных, философских, художественных идей стало изобретение в 1436 г. И. Гутенбергом книгопечатания. Типографии стали первыми действительно капиталистическим предприятиями со сложной системой разделения труда и серийной продукцией, завоевывавшей рынок невиданным ранее способом - посредством низкой цены. Возросла зато цена времени, и не случайно именно тогда появились карманные часы, а площади крупных европейских городов обзавелись механическими часами. Порождением расцвета городской жизни, бурно растущих культурных и экономических связей стали уличное освещение (Лондон), почта в Венеции (нач. XV в.) и верховая почта во Франции (1464 г.).

Менялось и общественное отношение к науке. Известен пример строительства и оборудования астрономической обсерватории Регимонтана богатым коммерсантом. Европейские монархи окружают себя уже не только музыкантами и художниками, но и учеными. Так, счастливым для науки стало сотрудничество при пражском королевском дворе в его “золотой век” ( у императора Рудольфа II) астрономов Тихо де Браге и Иоганна Кеплера. В этот период и университеты, приобретающие все более светский характер, способствуют “возникновению современной науки на раннем этапе ее развития” (История становления науки. - М., 1981. С. 172).

Говоря о возможностях, открываемых для развития науки в эпоху Возрождения, особо следует остановиться на роли ренессансного гуманизма. Помимо того, что гуманистами был выдвинут ряд ценных научных идей, философия гуманизма явилась выражением принципиально новых взглядов на место и предназначение человека ( в том числе человека науки). Происходящие социокультурные перемены выдвигали на первый план уже не смирение и покорность, а, напротив, активность личности в широком диапазоне все более раскрепощаемых действий - от предпринимательства и государственной деятельности (впервые осуществляемой профессиональными политиками) до науки и искусства. Гуманизм, утверждая подлинным венцом творения самоценную и самодеятельную личность, полагает величайшим достоянием человека его мысль, знания, а мерилом его действий - мастерство их выполнения. Гуманисты XV в. (Дж. Пико делла Мирандола, Марсилио Фичино, Лоренцо Валла) связывали величие человека с его свободным и ответственным выбором, доставляющим ему “высшее и восхитительное счастье .. владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем он хочет” (Пико делла Мирандола. Речь в защиту достоинства человека. В кн.: История эстетики. - М., 1962. Т. 1, с. 508). Согласно Пико, Бог, создав мир, пожелал, чтобы кто-то оценил смысл такой большой работы, любил ее красоту и, создав вслед за этим человека, сказал ему: “ Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебя удобнее было обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь” (там же).

Свобода понимается теперь как свобода творить себя - благодаря познанию. Флорентийский гуманист М. Фичино ( 1433-1499), сам от природы тщедушный и слабый здоровьем, был убежден, что “человек способен создавать сами .. светила, если бы имел орудия и небесный материал” ( там же, с. 408). Вовсе не случайно столь важное, даже символическое знание приобретает фигура художника - творца, “инженера” (Цильзель), во власти которого”, словами Леонардо, “порождать и самые прекрасные вещи, и самые уродливые”. Леонардо пишет: “Где природа кончает производить свои виды, там человек начинает из природных вещей создавать с помощью этой же природы бесчисленные виды новых вещей”. Ученый же, в свою очередь, остается искусником, “артистом”, “виртуозом” в отношениях с природой.

В лице самого Леонардо да Винчи ( 1452-1519) неразрывно сочетаются художник и естествоиспытатель, познающий природу, чтобы творить, и творящий, чтобы познать еще глубже. Гений Леонардо выдвинул идеи, намного опережавшие его век - парашюта, батискафа, подводной лодки, дирижабля. Важно, однако, что развивал он их на основе современной ему механики, а опередил эпоху прежде всего тем, что сумел предвидеть неизбежность самого запроса на эти изобретения. Немецкому философу А. Шопенгауэру принадлежат знаменитые слова: “Талант - тот, кто попадает в цель, недоступную другим, гений же видит цель, которую не видят другие”. Леонардо видел такие цели, а еще он умел попадать в них. Деятельность Леонардо - это феномен Возрождения, “эпохи титанов”.

Возвеличение человека как прекрасного творения природы неотделимо в культуре Возрождения от преклонения перед самой природой ( вспомним живопись Возрождения с одухотворенными, полными достоинства людьми на фоне прекрасной природы). Натурфилософский пантеизм (т.е. обожествление природы) стал важнейшей предпосылкой научного стиля мышления в естествознании. Природа в представлениях гуманистов - открытый познанию божественный образ. “Бог - везде”, но при этом не Бог распространяется в мире, но мир в нем: “Бог находится повсюду таким образом, что в нем содержится то, что именуется это повсюду, более того, он сам и есть это повсюду” (М. Фичино). Бог придает природе бытие, но уже природа придает своим творениям движение. Согласно Пико и Фичино, даже красота появляется после Бога, и основой ее служит единство противоположностей, “согласный раздор”. Дж. Бруно приводит даже образ хормейстера, сводящего противоположные голоса к единому звучанию, в его диалектике совпадают противоположности минимума и максимума, материи и формы, непрерывности и изменчивости. У ученого кардинала Николая Кузанского (1401 - 1464) природа рассматривается как “развертывание Бога”, соответственно человеческий разум развертывает предметы рассудка. В трактате “Об ученом незнании” вера есть познание Бога в свернутом виде, между тем как знание представляет Бога через его творение, в развернутом виде, и неисчерпаемо: “разум так же приближается к истине, как многоугольник к кругу”. Идеи совечности Бога и его восхитительного творения, неисчерпаемости природы как “внутреннего художника”, “великого мастера, порождающего из своего лона бесконечное многообразие форм” (Дж. Бруно), проходят через всю натурфилософию Возрождения.

Говоря о социокультурных предпосылках к созданию новой картины мира, новых принципов и норм естественнонаучного исследования, нельзя обойти и такое противоречивое религиозно-политическое движение XVI в., как Реформация. Хотя и резко принижая науку (“гордыней зарвавшегося разума”, “потаскухой дьявола” называл ее Мартин Лютер), Реформация невольно способствовала ее свободному развитию - разрушением слепого поклонения авторитетам, допущением индивидуального толкования Писания. В определенной степени Реформация способствовала и идее равенства - вместо иерархии - как в обществе, так и природе (вплоть до небесных тел, как это произошло у Коперника). С развитием капиталистических отношений “окончательно теряет доверие и образ незыблемого космоса: изменения, давно назревавшие в картине мира, “получают поддержку новых классов и социальных групп, в профессиональной идеологии которых учение Коперника ассоциировалось с прогрессом, выступлением против status quo” - неизменного положения вещей ( П. Фейерабенд. Против методологического принуждения // Избранные труды по методологии науки. - М., 1986. С. 357).

Создание гелиоцентрической системы мира - величайшее научное достижение Возрождения. Далеко выходящее за пределы не только астрономии и всего естествознания, но и вообще за пределы науки, оно вызвало подлинную революцию в мировоззрении. Не менее революционным был и сам путь к системе Коперника, потребовавший выдвижения принципиально новых принципов и норм научного познания. Любопытно и поучительно для истории науки, что стимулом (и позволением) для каноника Николая Коперника ( 1473-1543) оказалось задание усовершенствовать церковный календарь, полученное им от папского секретариата.

Выполнение поставленной задачи потребовало создания единой планетной системы, подчиненной общему объяснительному принципу. Не порывая формально с физикой Аристотеля и космологией Птолемея, Копернику пришлось пересмотреть их в методологическом и гносеологическом (познавательном; от греч. гносис - знание) плане.

Изменения, происшедшие в науке и всей культуре, требовали уже не просто “спасения явлений”, т.е. всего лишь удобных расчетных моделей. Коперник выдвигал новую норму исследований: математическое совершенство искомой системы должно быть результатом ее соответствия реальности. Это потребовало, в свою очередь, методологически взвешенного отказа от “кажимости”, видимости, т.е. рассмотрения небесных движений не с геоцентрической позиции, а с “позиции Господа Бога”, как писал Коперник. В таком случае единственным выходом было принятие семи аксиом, в числе которых - чрезвычайная удаленность звездного неба, центральное положение Солнца и движение Земли. Длительный, тщательно выверенный путь делал эти выводы единственно возможными. Не сомневаясь в гелиоцентрической системе как ученый, Коперник как человек своего времени, взращенный в соответствующей культуре, нуждался в том, чтобы примириться ... с собственными выводами. Так что не только соображениями собственной безопасности объясняется, что Коперник издал свой труд “Об обращениях небесных сфер” только после многолетних колебаний, увидев его впервые только на смертном одре ( да еще с написанным без его ведома осмотрительным предисловием богослова Осиандера).

Надо сказать, что неудовлетворенность системой Птолемея зрела давно, и еще за три века до Коперника Альфонс Мудрый, король Кастилии и Леона, запальчиво восклицал: “Если бы при сотворении Вселенной Господь посоветовался со мной, она не была бы такой запутанной”. Потребовалось, однако, чтобы переход к принципиально новым представлением созрел во всем комплексе культуры. Вот почему целых восемнадцать веков отделяют системы Коперника и Аристарха Самосского, где центральное положение Солнца аргументировалось вполне серьезными наблюдательными и теоретическим положениями. Добавим, что система Аристарха хорошо была известна не только Копернику. Вспомним, однако, что даже гуманисты Возрождения не сомневались в центральном положении Земли, более того, оно было важным дополнительным доводом в возвеличении человека.

А вот уже Коперник мог смело опираться на античные представления, в том числе о Солнце как центральном огне. В свете выдвинутых им строгих методологических норм польского ученого не мог удовлетворить и компромиссный вариант Тихо, где комбинировались геоцентрическая и гелиоцентрическая картины мира. С позиций новых представлений о естественности творец новой системы обосновывал динамичную концепцию естественных мест и естественных движений ( как круговых и равномерных). Новые принципы описания и объяснения привели также к унификации, объединению небесных и земных движений. Это позволило совершить скачок уже в физику и космологию Нового времени( прежде всего в “Диалоге о системах мира” Галилея).

Коперниканская система начала путь решительного отказа от антропоцентристких представлений, геоцентризма в самом широком - методологическом и мировоззренческом смысле. Как писал Дж. Бернал, она, лишив человека богоизбранного места во Вселенной, не умалила его гордости, а, напротив, возвысила ее - уверенностью в своих познавательных возможностях. Осмысление новой системы мира вылилось в настоящую революцию. Человек, в том числе человек науки, благодаря сдвигу восприятия, стал как бы жить в ином мире. (Очень интересно этот сдвиг прослеживается в живописи буквально двух - трех посткоперниканских десятилетий). Насколько велика была роль натурфилософской “прокладки” на пути к Копернику, не меньшей она оказалась в осмыслении его открытия.

Максимальный вклад в мировоззренческое содержание коперниканской революции внесла натурфилософия Джордано Бруно ( 1548 - 1600). В своих выводах из концепции Коперника, приведших его на костер инквизиции, Бруно приписывает природе атрибуты, до того связываемые только с Богом - вечность, бесконечность, утверждает о бесчисленности миров (возможно, обитаемых). В концепции Бруно Универсум - это единая в противоположностях, динамичная и яркая Вселенная, природа - “внутренний мастер, - двигатель, действующий изнутри и производящий из своего лона все формы”. Человек же - неотъемлемая, органичная часть “божественной” природы, сливающаяся с ней в “героическом восторге” ее познания.

В концепции “героического энтузиазма” смертный человек причастен бессмертию человечества, которое обретается через познание и передачу его результатов следующим поколениям: краткость жизни - лишь призыв к действию, “полному гордости и упоения”. Попытки остановить прогресс науки - это “агония торжествующего зверя” ( так называлась одна из книг Бруно). Когда инквизиция предложила великому гуманисту сохранить жизнь в обмен на отречение, от ответил: “Вы с большим ужасом произносите приговор, чем я его выслушиваю”. (Заметим, что Галилей, которого все же вынудили к отречению от движения Земли, смог после этого, несмотря на преклонный возраст, написать главный свой труд, “Диалоги ..”, где, хотя и в иносказательной форме, убедительно доказывал вращение Земли. Именно в этом Галилей видел оправдание своего отречения. Бессмысленно судить, кто прав - Галилей или Бруно: история науки делается живыми людьми, каждый из которых поступает так, как ему более естественно.

Натурфилософия Бруно завершала и в известном смысле исчерпывала линию ренессансного пантеизма. Со вступлением в новое время идеи анимистической, одушевленной вселенной вытесняются механико-математической картиной мира. Переломной фигурой в этом сдвиге выступил Иоганн Кеплер ( 1571 - 1630). Кеплер продолжил общеметодологическую линию Коперника, где связаны две ведущие нормы описания и объяснения природы - простоты и необходимости. Вместе с тем он был убежден, что творец не мог быть ограничен в своем замысле какими угодно антропоморфными условиями. Прежде всего это касалось идущего еще из античности идеала круговых орбит, которые сохранились и у Коперника ( и даже Галилея), чрезвычайно усложняя вычисления в гелиоцентрической системе ( моряки даже продолжали плавать по старой испытанной системе, которая правильно описывала - в геоцентрических координатах - взаимные положения и движения звезд). Кеплер же исходил из того, что “замысел творца мог бы строже и изящней одновременно”.

Когда изнурительные попытки изобразить движения планет посредством вписанных и описанных многоугольников ( в “Космографической тайне”) не дали результата, Кеплер обратился к возрождающей пифагореизм “Музыкальной гармонии”, разлитой в мире и следующей от творца. Уверенность в такой гармонии, подкрепляемая открытиями в астрономии, математике бесконечно малых, стереометрии, оптике (включая находки живописцев в области перспективы) позволила немецкому ученому уже в XVII в. выдвинуть “эйнштейновский” идеал исследования природы - не просто описать, как устроен мир, но и обосновать, почему именно так. В значительной степени такая убежденность питалась протестантской религией, согласно которой изучение природы - это познание “храма Господня” и замысла его, открывающегося только упорному, благочестивому и бескорыстному исследователю.

На пути к “Harmonia Mundi”, продлившемуся целых 28 лет, Кеплеру потребовалось создать 5 томов - “Новой астрономии” (1609г.), “Диоптрики” (1611г.) - фундаментального труда по геометрической оптике, “Новой стереометрии” (1615) - столь же фундаментальной работы по бесконечно малым, имеющей важное самостоятельное значительное, и, совместно с Тихо де Браге (1546-1601), “Рудольфовых таблиц”. А. Эйнштейн писал: “Он жил в эпоху, когда не было еще уверенности в существовании некоторой общей закономерности для всех явлений природы. Какой глубокой была у него вера в такую закономерность, если, никем не поддерживаемый и непонятый, он на протяжении многих десятков лет черпал в ней силы для трудного и кропотливого исследования”.

Исходя из гелиоцентрической системы, немецкий ученый обосновывает центральное положение Солнца как “великого ректора” (управителя) вселенной. Кеплера не могло остановить даже то, что орбиты планет оказались не кругами, а эллипсами, в одном из фокусов которых все же было Солнце - что лишний раз убеждало в совершенстве высшего промысла. Поиск соотношений периодов обращений планет, предпринятый рыцарем науки, направляло то замечательное обстоятельство, что тогда были известны (вместе с Землей и Солнцем) семь членов Солнечной системы. Отведя каждому из них по одной нотной линии, Кеплер приписывал им даже не один тон, а целую музыкальную фразу! В итоге выявилась устойчивая связь “высоты тона” (скорости) с расстоянием планет от Солнца. Так были сформулированы законы обращений планет. Можно лишь пытаться представить себе охватившее ученого “неистовство священного ужаса и восторга, будто он прикоснулся к деснице господней”. Это было “звездным часом” (С. Цвейг) не только для Кеплера, но для человечества!

Законы Кеплера стали вехой, возвещавшей вступление науки в продолжавшуюся свыше двух веков эру механико-математического естествознания.