Dobrynin

лично кажется, что такая роль могла бы возрасти, если бы Картер использовал его не в качестве основного оппонента по советским делам, а наделил бы его определенной долей ответственности по ведению конкретных переговоров с нами по отдельным вопросам (как это было в контактах администрации с Китаем).

У нас с Бжезинским установилась полезная практика неофициальных встреч за завтраком у него в кабинете или у меня в посольстве. Несколько раз мы с женой и внучкой бывали у него дома. Жена его - оригинальный скульптор. Играли мы с ним в шахматы (а как кончались партии - это уже „ государственный секрет").

Картер излагает свою позицию Брежневу. Моя первая беседа с новым президентом

Буквально с первых дней администрация Картера вплотную стала заниматься проблемами советско-американских отношений, но в первую очередь вопросом об ОСВ. Уже 26 января Вэнс передал мне конфиденциальное послание. В своем послании президент подчеркивал, что будет добиваться „ улучшения отношений с СССР. Этой цели я буду уделять лично пристальное внимание так же, как и госсекретарь Вэнс... Наши страны, если проявят настойчивость и мудрость, в состоянии избежать гонки вооружений. Я заявил американскому народу, что твердо буду добиваться ликвидации всего ядерного оружия".

„ Имеются три области, в которых может быть достигнут прогресс на пути к этой цели", - продолжал он. Важнейшим шагом президент назвал безотлагательное достижение соглашения по ограничению стратегических вооружений. Скоро можно заключить и соглашение о контролируемом всеобъемлющем запрещении всех видов ядерных испытаний. Важно также возобновить усилия в целях достижения прогресса на переговорах о сбалансированном сокращении вооруженных сил в Центральной Европе.

Картер отмечал необходимость совместного предотвращения кризисов в беспокойных районах мира, которые могли бы привести к возобновлению опасных конфликтов. Особо он упомянул Ближний Восток.

Придавая важное значение улучшению двусторонних экономических отношений, он в то же время подчеркивал, что „ мы не можем быть безразличны к судьбе свободы и индивидуальных человеческих прав".

В заключение Картер писал: „ Я ожидаю встречи с Вами и обсуждения на этой встрече как наших расхождений, так и наших общих интересов. Тем временем я предлагаю, чтобы мы оба делали все, что в наших силах, для содействия процессу улучшения советско-американских отношений".

Я считал, что послание Картера в целом открывало вроде неплохую перспективу для переговоров по разоруженческим проблемам. Но в то же время слова президента о его „ небезразличии к судьбе свободы и индивидуальных человеческих прав" были сигналом того, что этот вопрос может постоянно отравлять наши отношения.

Спустя несколько дней Картер пригласил меня в Белый дом для беседы, на которой присутствовали Вэнс, Бжезинский, Бартоломью (в таком составе президент обычно принимал глав правительств или по крайней мере министров иностранных дел). Поскольку с нашей стороны я был один, то в

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

шутливой форме заметил, что численный перевес был явно на американской

стороне.

Я еще раз поздравил Картера с победой на выборах в президенты. Он не без удовольствия заметил, что происходит из самой гущи американского народа и что только в Америке рядовой человек может стать „ императором", т. е. президентом.

В ответ я рассказал ему один исторический курьез. Один из маршалов Наполеона, Бернадот, как известно, стал королем Швеции. Придворные врачи замечали за ним одну странность: он никогда не снимал рубашку, когда они его обследовали в случаях недомогания. Королевский двор терялся в догадках. Когда же он умер, то обнаружилась причина столь странного поведения: на его груди были вытатуированы слова: „ Смерть королям!" Татуировка была сделана, когда Бернадот свергал короля в революционной Франции.

Картер и его советники рассмеялись. Атмосфера встречи приняла более непринужденный характер.

По словам президента, он пригласил меня, чтобы установить личный контакт, имея в виду дальнейшую работу по развитию советско-американ- ских отношений.

Он просил передать Брежневу, что президент США действительно искренне настроен в пользу развития советско-американских отношений. Возможно, в Москве считают по опыту других президентских кампаний, что сказанное мною в ходе предвыборной борьбы предназначалось лишь для привлечения голосов избирателей и что, став президентом, я многое забуду, сказал он. Хочу подчеркнуть, что это не так. И в первую очередь это относится ко всему, что мною говорилось по ОСВ и о принятии совместно с

СССР важных мер в этой области, отметил президент.

Я действительно хочу и надеюсь совместно с Генеральным секретарем добиться заметных реальных шагов по ограничению гонки вооружений и по их сокращению в период моего президентства, подчеркнул Картер. Он сказал далее, что .хочет установить отношения доверия с Генеральным секретарем. В частности, хотел бы предложить на рассмотрение Брежнева некоторые меры, которые могли бы упрочить доверие не только между правительствами обеих стран, но и между военными, что является, в шутку заметил он, значительно более трудным делом.

Например, продолжал Картер, мы знаем, так же, как и вы, о всех случаях испытательных запусков ракет в наших странах. Почему бы нам негласно не уведомлять друг друга, скажем за 24 часа, что будет проведен очередной испытательный запуск (а не случайный „ самопуск"). Или ввести в практику обмен военными делегациями, чтобы военные могли поближе познакомиться друг с другом.

Главное же, подчеркнул президент, заключается в том, что напряженность между нашими странами и соответственно военные расходы резко снизились бы, а доверие значительно возросло, если бы обе стороны договорившись между собой о минимальном уровне стратегических вооружений, необходимом и достаточном для уверенности, что руководство каждой страны обладает нужным оборонительным потенциалом для предотвращения нападения на нее. Но в то же время этот уровень не должен внушать Другой стороне опасения, что с помощью этого потенциала - если он будет использован для нанесения- „ первого удара" - она может быть полностью Уничтожена.

По словам президента, он долго думал и пришел к убеждению, что при взаимном желании стороны могут установить такой уровень стратегических сил без ущерба для безопасности наших стран.

Мысль была интересная, и я тут же поинтересовался у Картера, о каких примерно уровнях может идти речь. Он ответил, что такой уровень мог бы предусматривать несколько сот носителей вместо 2400. Соответственно мог бы быть понижен внутри этого количества и уровень ракет с РГЧ. Названные им цифры производили впечатление.

Президент сообщил, что разработку позиции США по ОСВ он поручил Уорнке (бывший зам. министра обороны при Джонсоне). Затем он спросил: „ А как насчет того, чтобы вынести спорный вопрос о крылатых ракетах и самолете „ Бэкфайер" за рамки обсуждаемого соглашения?"

Я напомнил ему об отрицательном отношении к этому советской сторо- ны, ибо неучет крылатых ракет оставил бы США немалое преимущество.

Картер поднял вопрос о наземных мобильных пусковых установках. Я вновь сказал (как и Вэнсу), что у нас нет мобильных пусковых наземных установок с ракетами межконтинентальной дальности (только средней).

Президент затем кратко коснулся и старого вопроса об озабоченности США по поводу большого забрасываемого веса советских тяжелых ракет. Раньше, когда точность советских ракет уступала точности американских, вопрос о забрасываемом весе не стоял так серьезно. Теперь же ситуация меняется. Как решить эту проблему?

Отметив, что эту проблему можно будет рассмотреть позже, я ответил, что на данном этапе главное - не отвлекаясь, завершить побыстрее соглашение на основе владивостокской договоренности. В сложных вопросах, касающихся ОСВ, лучше идти последовательно, шаг за шагом.

Картер заметил, что в принципе согласен с этим, но должен одновре- менно думать о других вопросах, которые возникают в связи с нынешним соглашением.

Вцелом позиция президента сводилась к следующему: он - за быстрое

„простое" соглашение по ОСВ-2 путем исключения из него вопросов о крылатых ракетах и о самолете „ Бэкфайер". После соглашения по ОСВ-2 он хотел бы достичь крупных сокращений в стратегических силах, сократив число ракет даже „ до нескольких сот".

Поэтому я высказал президенту сомнения, что вряд ли возможно выработать позицию сразу по двум соглашениям, так как это значительно осложнило бы нашу общую первоочередную задачу: быстрейшее заклю- чение соглашения по ОСВ-2 на базе владивостокской договоренности. А это, в свою очередь, предусматривает включение в соглашение вопроса о крылатых ракетах.

Оглядываясь мысленно назад, должен признать, что в отношении ограни- чения количества стратегических вооружений Картер предлагал далеко идущие сокращения, которые даже кое в чем опережали последующие соглашения 90-х годов. Однако, если исходить из реальной обстановки, они, к сожалению, не могли быть осуществлены в тот исторический период. Они были слишком далеко идущими и значительно опережали уровень наших тогдашних политических отношений.

Именно поэтому эти предложения, я могу это засвидетельствовать, создали в Москве впечатление, что Картер несерьезно относится к переговорам по ОСВ, да и вообще к отношениям с СССР, сбиваясь на пропагандистский подход.

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

Короче, мы стояли за постепенный, поэтапный подход к ограничению ядерных вооружений. Картер был готов обсуждать более радикальный подход. Что тут было: новаторство или политическая наивность?

Что же касается проблемы запрещения ядерных испытаний, то Картер считал, что СССР и США могли бы заключить договор на этот счет сроком на 2-3 года, даже если Франция и Китай не присоединятся к этому договору, с тем чтобы использовать это время для оказания на них необходимого давления.

Президент по собственной инициативе поднял „ вопрос о правах чело-

века".

Он сказал, что не собирается злоупотреблять этим, ибо понимает, что тем самым вносит дополнительный элемент в наши отношения, но что время от времени он это будет все же делать, сообразуясь со своими убеждениями.

Я сказал президенту, что вообще следовало бы избегать ненужных осложнений. Брежнев ясно заявил, что он не собирается „ испытывать нового президента". Так давайте и вы не испытывайте волю Москвы. От этого только выиграют советско-американские отношения. Таков мой долголетний опыт посла в Вашингтоне.

Президент переглянулся с Вэнсом и Бжезинским и сказал, что он совсем не собирается вести дело к конфронтации с нами по этому вопросу.

Разговор на эту тему закончился, но было видно, что вопрос не только не снят с повестки дня, но и обещает стать крупным раздражителем в наших отношениях. Об этом я так и доложил в Москву (Картер, судя по всему, все же считал, что он сможет достаточно безболезненно для себя отделить такую свою публичную критическую позицию от остального комплекса советско-американских проблем).

Президент сказал, что он придает большое значение венским переговорам по взаимному сокращению войск и вооружений в Центральной Европе. Он задается вопросом, зачем СССР нужна такая мощная ударная группировка войск в центре Европы. Для обороны от НАТО она явно не нужна. Я ответил, что мы готовы продолжать эти переговоры (его вопрос был закономерен, но не мог же я сказать, что советское руководство озабочено обеспечением стабильности в странах Восточной Европы).

В заключение Картер сказал, что исходит из серьезной вероятности, что во второй половине года будет созвана Женевская конференция по Ближнему Востоку. Он надеется на совместные действия СССР и США как сопредседателей этой конференции. Я поддержал эту его мысль.

Картер держался во время беседы непринужденно и внешне весьма дружественно. По знанию вопросов, быстроте реакции и по стремлению самому знать детали наиболее важных проблем он заметно превосходил своего предшественника Форда. Очевидно было также стремление найти какие-то новые, не всегда продуманные, но „ свои" идеи. Это несколько настораживало, так как могло отразиться на преемственности американской позиции в переговорах, которые продолжались уже не один год.

В целом, отмечал я в докладе в Москву об этой беседе, впечатление таково, что с президентом Картером надо, не теряя времени, вести работу в плане развития наших отношений. Указывал, что при этом, видимо, придется столкнуться с определенными трудностями, связанными с особенностями его подхода к тем или иным проблемам, в частности по ОСВ, не говоря уже о его позиции по правам человека.

ДЖ.КАРТЕР:

КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ

Белый дом опубликовал официальное сообщение об этой встрече отметив, что состоялся „ полезный обмен мнениями с послом Добрыниным по всему комплексу советско-американских отношений с особым упором на предстоящие переговоры по ограничению стратегических вооружений".

Сам Картер записал в своем дневнике, что он вынес благоприятное впечатление о советском после.

Однако Бжезинский в своих мемуарах отметил, что сам он был несколько разочарован этой беседой Картера с советским послом. Президент по его мнению, должен был сконцентрировать внимание на основных положениях, не вдаваясь в детали. „ Однако посол, - вспоминает он, - умело прощупывал позицию президента по ОСВ, Ближнему Востоку, Индийскому океану и другим вопросам". Когда Бжезинский остался вдвоем с Картером, последний, как бы оправдываясь, сказал ему: „ Я старался придерживаться общих позиций, но он (посол) все время ставил конкретные вопросы".

Замечу попутно, что Картера поначалу несколько удивило, что я пришел один, без какого-либо сотрудника, который записал бы нашу беседу. Однако я заверил его, что все его высказывания, как это было и при других президентах, будут точно переданы в Москву.

Усиление разногласий по ОСВ и вокруг диссидентов

Как показали беседы с Картером и первоначальный обмен мнениями с другими представителями администрации, у нас с самого начала назревали крупные разногласия в связи с переговорами по ограничению стратегических вооружений. А они оставались главным стержнем советско-американских отношений и при новой администрации США.

Советские руководители считали полезным продолжение разрядки в отношениях с США, хотя этот процесс и начал давать сбои. Главным для продолжения этого процесса было, по их мнению, скорейшее заключение соглашения об ОСВ на основе владивостокских договоренностей. Кратчайшим путем к этому явилось бы завершение переговоров по остающимся еще не согласованным вопросам в рамках принципиальной договоренности во Владивостоке. Такими вопросами, в частности, были американские крылатые ракеты и советский бомбардировщик „ Бэкфайер".

Киссинджер рассказывал мне впоследствии, что он советовал Картеру начать переговоры с Советским Союзом по ОСВ с того места, на котором они были закончены администрацией Форда. Но тот заявил, что „ пойдет своим собственным путем в переговорах с русскими". Главный американский представитель на переговорах по ОСВ Уорнке в доверительной беседе со мной критиковал Картера за то, что тот „ торопится" и хочет добиться „ слишком многого в слишком короткий срок" без должного учета взглядов и интересов другой стороны.

Картер, как известно, наиболее приоритетным во всем комплексе отношений с Советским Союзом также считал проблему ОСВ. Фактически он предлагал Советскому правительству подписать договор с согласованными во Владивостоке уровнями для стратегических ракет и бомбардировщиков, исключив из соглашения крылатые ракеты; в этом случае американская сторона выражала готовность не включать в договор и бомбардировщик „ Бэкфайер", отложив эти два вопроса для дальнейших переговоров. (Советское руководство категорически отказывалось исключить из согла-

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

шения крылатые ракеты, в которых у США было значительное преимущество. Оно настаивало на владивостокских договоренностях, которые на 90 процентов были готовы к подписанию.)

Однако сам Картер отдавал предпочтение „ новому смелому подходу" к переговорам по ОСВ, который должен был дать, по его мнению, более важные результаты, чем подход Никсона-Форда-Киссинджера. Его в этом поддерживал и Бжезинский, который не хотел следовать по стопам своего давнего соперника Киссинджера. Вэнс же, как и Уорнке, стоял за постепенный подход, за решение сложных вопросов, касающихся ОСВ, шаг за шагом. Однако они были вынуждены подчиняться инструкциям Картера.

Картер считал, что соглашение по ОСВ должно было включать значительное сокращение уровней ракет и бомбардировщиков с упором на сокращение ракет наземного базирования, и особенно советских тяжелых ракет (почти наполовину). Это также давало преимущество США, так как у них в отличие от нас было значительно больше стратегических ракет и средств воздушного базирования. Конечно, все это вместе могло еще быть предметом дальнейших переговоров, но Москва хорошо знала, исходя из своего давнего опыта переговоров и сложности новых вопросов, что для достижения такого широкого соглашения потребовалось бы гораздо больше времени, чем для завершения соглашения на базе владивостокских договоренностей. К тому же развитие военной технологии явно опережало сложные переговоры.

Разногласия по разным подходам к проблеме ОСВ привели к провалу поездки Вэнса в Москву, которая состоялась в марте, что негативно сказалось на наших последующих отношениях с Картером.

Через три дня после моей встречи с президентом, т. е. 4 февраля, Брежнев, как я и рекомендовал, прислал Картеру письмо, в котором призывал как можно скорее заключить соглашение по ОСВ на основе владивостокских договоренностей.

Брежнев отмечал далее, что он, так же, как и Картер, придает особое значение вопросу об их личной встрече. Забегая вперед, надо сказать, что вопрос об этой встрече затрагивался неоднократно в их переписке в течение года, но так и не нашел своего практического воплощения до 1979 года. Дело в том, что советское руководство, по существу, связывало такую встречу с необходимостью заключения договора об ОСВ. Оно надеялось таким образом оказать давление на Картера, подтолкнуть его ускорить подписание договора, учитывая, что вопрос о встрече был впервые поставлен в переписке по инициативе самого Картера.

Я лично думаю, что это было просчетом, ибо ранняя встреча на высшем уровне - даже без подписания соглашения по ОСВ - могла устранить или поправить перекос, который возник в советско-американских отношениях с самого начала новой администрации и затем постоянно давал о себе знать.

15 февраля Картер ответил развернутым письмом. Оно вызвало весьма отрицательную реакцию в Москве. В нем он подробно излагал свои новые взгляды на вопросы радикального ядерного разоружения, выходя при этом Далеко за рамки владивостокских договоренностей (по существу, предлагая Другой договор и оставляя за рамками договора об ОСВ-2 для последующих переговоров крылатые ракеты большой дальности: в этой области США тогда были впереди). Упоминалась даже возможность инспекций на местах, что было совсем неприемлемо для Москвы в тот период. Так усили-

ДЖ.КАРТЕР:

КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ

валось впечатление, что Картер умышленно выдвигал такие предложения чтобы набрать пропагандистские очки. Короче, все более очевидными становились расхождения относительно путей достижения соглашения по ОСВ и содержания самого соглашения.

Тем временем усиливались разногласия и по вопросу о диссидентах в

СССР, который становился постоянным раздражителем в наших отношениях.

У меня сложилось впечатление, что публичное братание Картера с диссидентами вызывало озабоченность госдепартамента. Так, зам. госсекретаря Хартман заметил („ как профессионал профессионалу"), что он предвидит большие трудности в наших отношениях в связи с позицией нового президента в вопросе о диссидентах.

Вэнс в неофициальном плане также высказал мне растущее опасение, что все это может отрицательно сказаться на переговорах по ОСВ (впервые в наших отношениях вопрос о правах человека вышел на официальный уровень).

И хотя госсекретарь явно выражал сомнения и даже опасения насчет разумности соответствующих публичных заявлений администрации, Картер не собирался отходить от занятой им позиции, во-первых, потому, что он в ходе предвыборной кампании „ обещал" публично выступать в защиту прав человека, и, во-вторых, потому, что в этом вопросе на Белый дом оказывали сильный нажим конгресс и другие влиятельные круги.

Впоследствии в своих мемуарах Бжезинский не без гордости отметил, что с самого начала увидел в правах человека и диссидентах в СССР хорошую „ возможность поставить Советский Союз идеологически в положение обороняющегося".

Интересна реакция некоторых влиятельных американцев на этот аспект политики Картера. Нельсон Рокфеллер в беседе со мной выразил опасение по поводу того, как скажутся публичные заявления Картера о правах человека на советско-американских отношениях. „ Я думаю, - сказал он, -что это большая ошибка Картера, которая негативно скажется на разных аспектах, даже в тех областях, где сам Картер хочет договоренности". Картер, добавил он, уверен, что все это ему „ сойдет с рук" ввиду стремления Москвы к разрядке.

Президент компании „ Кока-кола" и близкий друг Картера Остин рассказал мне, что он посоветовал президенту „ сбавить тон" по правам человека. У него сложилось впечатление, что Картеру очень нравится паблисити, которое он получает в США, когда публично высказывается по такому вопросу, однако он явно недооценивает долгосрочные негативные последствия этого курса для отношений с СССР.

По-моему, хотя Картер и верил, безусловно, в моральную правоту публичных высказываний о правах человека (в этом надо, конечно, отдать ему должное), он видел в этом вопросе прежде всего выгодное идеологическое и пропагандистское оружие, которое президент упорно публично использовал против СССР, поступаясь порой (сознательно или нет, не берусь сказать) договоренностями по другим важным вопросам советско-амери- канских отношений. Можно, конечно, спорить о разумности или неразумности такого курса. Я считаю, что в тот исторически конкретный период этот курс Картера в конечном счете принес нашим отношениям больше вреда, чем пользы (даже в том, что касается обеспечения прав человека у нас в стране).

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

В Москве решают объясниться „ начистоту"

Выявившиеся расхождения взглядов с новым президентом США, его отход от наших договоренностей с Фордом вызывали растущую настороженность и озабоченность в советском руководстве.

В конце февраля Громыко, Устинов и Андропов совместно обратились в Политбюро со специальной запиской. В ней, в частности, давалась оценка последним письмам и публичным заявлениям Картера, которые, по мнению авторов записки, были явно направлены на то, чтобы „ попытаться навязать нам свой подход к основным вопросам советско-американских отношений еще до того, как мы приступим к переговорам по существу проблем, намеченных к обсуждению, в частности в связи с предстоящим приездом в Москву госсекретаря Вэнса. Все это, по нашему мнению, делает необходимым сразу дать твердо понять новому президенту, что попытки давления на нас, получения каких-либо преимуществ за наш счет неприемлемы и ничего не дадут".

Что касается рассуждений Картера насчет „ резкого сокращения" ракетно-ядерных вооружений, говорилось далее в записке, то этот вопрос в значительной степени используется им „ в целях политической демагогии и пропагандистского нажима на нас". Предлагалось также „ решительно отвергнуть попытки Картера вмешиваться в наши внутренние дела под фальшивым предлогом защиты „ прав человека".

Короче, речь шла о проведении более твердого курса в отношении новой администрации уже в начале ее деятельности. Такого давно не было в наших отношениях с США, так как обычно бывал период выжидания.

После подробного обсуждения в Политбюро отношений с новым президентом было решено послать Картеру еще одно личное письмо Брежнева (25 февраля), которое я и вручил Вэнсу. Оно характерно для настроений, господствовавших в тот момент в Кремле.

Письмо это (как и послание Картера Брежневу от 15 февраля) во многом предопределило развитие дальнейших отношений с новой администрацией США, особенно в вопросах по ОСВ.

„... Содержащиеся в Вашем письме высказывания общего порядка в пользу мира и свертывания гонки вооружений, конечно, же созвучны нашим собственным стремлениям... - писал Брежнев. - Однако продвижение вперед к высоким целям никак не ускорится, а, наоборот, затруднится, если будем подменять взвешенный, реалистический подход к определению дальнейших конкретных шагов выдвижением заведомо неприемлемых предложений... Как я уже писал Вам, мы твердо исходим из того, что в первую очередь необходимо завершить выработку нового соглашения по ОСВ на той основе, что была согласована во Владивостоке. В этом соглашении все взаимосвязано - из него нельзя изъять какой-то важный элемент, не разрушив всю основу.

...Теперь нам предлагают вынести за рамки соглашения вообще весь вопрос о крылатых ракетах. Как мы должны понимать этот возврат к давно пройденному этапу. А какая, собственно, людям разница, от какой ракеты они погибнут - от крылатой или бескрылой?

—Нельзя искусственно сохранять вопрос о советском среднем бомбардировщике

„Бэкфайер".

Как выглядит идея резкого сокращения ракетно-ядерных сил СССР и США? В нашем письме она выдвигается в отрыве от всех других аспектов существующей ситуации. Между тем очевидно, что в этом случае неизмеримо выросло бы значение - причем к односторонней выгоде США - таких факторов, как разница

ДЖ.КАРТЕР:

КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ

в географическом положении сторон, наличие американских ядерных средств передового базирования и авианосцев вблизи территории СССР, наличие ядерных средств у союзников США по НАТО и другие обстоятельства, которые нельзя сбрасывать со счетов.

...Такая же однобокость просматривается в предложениях относительно запрещения всех мобильных ракет (т. е. и средней дальности, которые есть у нас).

Вам, конечно, виднее, почему все эти вопросы поставлены в столь неконструктивном плане. Надеемся, что мы сможем увидеть взвешенный подход, когда в Москву приедет госсекретарь Вэнс.

Не углубляясь сейчас в детали, скажу, что Ваше письмо отнюдь не указывает на какие-то изменения и в подходе США к таким вопросам, как урегулирование на Ближнем Востоке или исправление положения в области торгово-экономических отношений между нашими странами.

...И последнее. В письме вновь поднимается т. н. вопрос „ о правах человека". Наша квалификация существа этого вопроса и поведения американской администрации в этой связи была только что сообщена через нашего посла. Это наша принципиальная позиция... И вообще как мы должны расценить такое положение, когда президент США направляет послания Генеральному секретарю ЦК КПСС и в то же время вступает в переписку с отщепенцем, который объявил себя врагом Советского государства и выступает против нормальных, хороших отношений между

СССР и США? Мы не хотели бы, чтобы испытывалось наше терпение в ведении любых дел международной политики, в том числе и в вопросах советско-американских отношений. Так вести дела с СССР нельзя.

Таковы мысли, г-н президент, которые возникли у меня и моих коллег в связи с Вашим письмом. Я не подбирал округлых формулировок, хотя, быть может, они и были бы приятнее. Речь идет о вещах слишком серьезных, чтобы оставлять место для каких-то двусмысленностей или недоговоренности. Мое письмо продиктовано искренней заботой о сегодняшнем и завтрашнем дне наших отношений, и именно эту

главную мысль я хочу со всей прямотой и доверительностью довести до Вас".

Вэнс дважды перечитал это письмо, а затем после некоторого раздумья сказал: „ Лично я приветствую такой прямой, без обиняков язык Генерального секретаря. Наш президент все еще слишком легко подходит к некоторым международным проблемам. Я, например, несколько раз ему говорил, ссылаясь и на разговор с Вами, и на всю историю предыдущих переговоров, что советское правительство придает очень большое значение решению вопроса о крылатых ракетах. Он этому не внемлет и стремится побыстрее закончить соглашение без длительных переговоров по оставшимся спорным вопросам, думая, что эти вопросы можно отложить „ на потом". Я ему говорю, что это не так, но..." (Вэнс развел руками в знак того, что он пока не может убедить президента).

„ Надеюсь, что откровенное письмо Брежнева, - продолжал госсекретарь, - заставит президента несколько по-иному взглянуть на вещи. Я, конечно, не во всем согласен с тем, что изложено в письме, но надеюсь, что именно такое письмо нужно сейчас президенту".

Вэнс далее выразил сожаление, что события повернулись таким образом и что, несмотря на его личное желание („ а такое желание в принципе есть, я знаю, и у президента") развивать хорошие отношения с СССР, все сейчас сконцентрировалось - во всяком случае в глазах общественности - на публичных разногласиях „ по правам человека", без какого-либо позитива.

В целом Вэнс воспринял текст письма Брежнева, я бы сказал, даже с некоторым удовлетворением. Видимо, оно как-то подкрепляло его собствен

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

ную позицию в дискуссии, которая активно шла в высших кругах администрации о будущем развитии советско-американских отношений.

Однако в вопросах по ОСВ Картер продолжал считать, что перенос двух спорных вопросов (крылатых ракет и „ Бэкфайера") „ лишь содействовал бы более скорому соглашению со всеми его позитивными политическими последствиями". Он настойчиво призывал Брежнева определиться в вопросе о „ значительном сокращении уровней стратегических сил, которого мы могли бы достичь через 4-5 лет", а не настаивать только на небольших шагах „ в направлении неопределенного будущего". Короче, Картер продолжал упорно навязывать Брежневу обсуждение своих идей вместо того, чтобы завершить владивостокские договоренности. Брежнев же настаивал на необходимости сохранения в переговорах вопроса о крылатых ракетах и одновременно решительно отвергал „ попытки поднимать вопросы, выходящие за рамки межгосударственных отношений", т. е. права человека (письмо от 16 марта). Переписка по этому вопросу начинала заходить в тупик.

По словам сенатора Кеннеди, к этому времени в конгрессе резко изменились настроения в вопросах разоружения. Законодатели ратовали за увеличение военных расходов и наращивание вооружений. Полностью прекратились голоса в пользу сокращения или вывода американских войск из Западной Европы.

Кеннеди объяснил мне, что эти настроения в конгрессе объясняются поворотом общественного мнения США. В числе причин такого поворота сенатор назвал, в частности, небывалую по своему размаху пропагандистскую кампанию, развернутую Пентагоном и военно-промышленным комплексом и усилением антисоветских настроений в конгрессе, вызванным кампанией в защиту прав человека в СССР. („ Вы даже не представляете, что сейчас происходит в конгрессе!")

Вокруг поездки Вэнса в Москву

Тем временем Бжезинский передал мне текст ответного письма Картера Брежневу. Картер продолжал навязывать Брежневу для обсуждения свои идеи о владивостокской договоренности (характерно, что ответ Картера был передан не через Вэнса). Последовал новый обмен письмами.

Накануне своей поездки в Москву Вэнс пригласил меня на беседу, чтобы, как он сказал, в общих контурах обрисовать подход США к новому соглашению с СССР по ограничению стратегических вооружений. При этом он оговорился, что не все еще утверждено президентом, но основные контуры ясны.

По нашему мнению, сказал Вэнс, возможны два варианта соглашения по второму этапу ОСВ: первый - развернутый, чему они отдают предпочтение, и второй - более ограниченный, на случай, если не удастся договориться по первому.

Первый вариант включал сокращение с 2400 до 2000 единиц суммарного числа стратегических носителей; с 1320 до 1200 единиц пусковых установок ракет, оснащенных разделяющимися боеголовками (это все означало бы непропорциональное сокращение для .СССР, так как все существенные сокращения должна была делать советская сторона). Советский Союз ограничивал бы также число своих тяжелых ракет „ СС-18" (вместо 300