Dobrynin

Многие американские историки расценивают весь этот эпизод как чуть ли не самый опасный военный кризис в послевоенных отношениях между

СССР и США, сравнимый с кубинскими событиями. Действительно, это был серьезный политический кризис, оставивший весьма неприятный след на наших отношениях, но угрозы какого-то прямого военного столкновения между нами не было. Так во всяком случае оценивали обстановку в Москве, которая не принимала со своей стороны каких-либо особых мер по повышению боеготовности советских вооруженных сил, тем более стратегических, в ответ на американские действия.

Невольно создается впечатление, что миф о „ спасении" Ближнего Востока от советского вооруженного вторжения был впоследствии пущен в обращение самой администрацией США, чтобы оправдать свою неблаговидную роль в период этого кризиса.

Совет Безопасности принял 25 октября третью по счету резолюцию, которая, наконец, прекратила военные действия. Было решено послать чрезвычайные силы ООН на Ближний Восток, в состав которых, однако, не входили бы вооруженные контингенты пяти стран - постоянных членов Совета Безопасности.

Первый заместитель госсекретаря Раш рассказал мне доверительно, что 24 октября ночью состоялось в Белом доме заседание Совета национальной безопасности.

Несколько необычным было то, что на срочном ночном заседании не присутствовали ни Никсон, ни вице-президент. Не совсем понятным было отсутствие президента, который обычно председательствовал на таких заседаниях. Последующие объяснения его окружения, будто он был в этот момент очень занят „ уотергейтскими делами", на мой взгляд, несостоятельны. Если в Белом доме действительно всерьез принимали угрозу одностороннего военного вовлечения СССР в египетско-израильский конфликт, то президент должен был принять участие в таком совещании. Он же счел возможным этого не делать. Почему? Был ли он менее обеспокоен ситуацией, чем некоторые его помощники? И почему он в своем обращении к Брежневу в дальнейшем как бы извинялся за объявленную ими „ тревогу"? В этом заседании участвовали министр обороны Шлесинджер, председатель Комитета начальников штабов адмирал Мурер и директор ЦРУ Колби. У них не было данных о намерениях СССР вступить в военную конфронтацию с США, хотя информация о советских воздушных маневрах и передвижениях нескольких советских военных кораблей вызвала известную озабоченность. В тоже время имевшаяся у них информация, как они сами подчеркнули, указывала на то, что Израиль односторонне умышленно нарушил воскресную резолюцию Совета Безопасности, чтобы воспользоваться прекращением огня для захвата как можно больших территорий Египта, что и вызвало гневную реакцию Москвы.

Председательствовавший Киссинджер, сказал Раш, вел себя крайне нервозно. Утверждал, что участники совещания не понимают истинных намерений русских, основная цель которых - под любым предлогом ввести свои войска на Ближний Восток, чтобы укрепить там свое влияние.

Киссинджер заявил, что именно поэтому он решительно возражает против совместного направления советско-американских войск на Ближний Восток, так как это было бы использовано русскими для достижения своих целей.

Госсекретарь предложил временно объявить состояние повышенной боевой готовности в американских вооруженных силах с целью показать русским, что США будут твердо противиться введению советских войск на Ближний Восток. Далеко не все участники совещания были согласны с таким предложением, считая, что такая мера не оправданна, поскольку

СССР не предпринимает никаких враждебных в отношении США действий. Можно, конечно, негласно предупредить Москву о возможных последствиях таких действий СССР. Однако Киссинджер продолжал настаивать на своем, т. е. на немедленном объявлении состояния повышенной боевой готовности.

Поскольку президент не присутствовал на этом заседании Совета, то о результатах обсуждения ему докладывали уже после заседания Хейг и Киссинджер. Раш не знает, какая аргументация использовалась при разговоре наедине с президентом, но после этой беседы торжествующий госсекретарь объявил другим членам Совета, что президент согласен с приведением вооруженных сил США в состояние повышенной боевой готовности и отдает такой приказ.

По словам Раша, в этом эпизоде произраильские симпатии Киссинджера проявились особенно ярко в ущерб даже интересам советско-американских отношений. В целом же госсекретарь руководствовался стратегическими установками: обеспечить доминирующее влияние США в этом важном районе.

В Москве было опубликовано резко критическое заявление ТАСС относительно приведения в повышенную боевую готовность вооруженных силСША.

Когда президент на пресс-конференции сравнил последние события на Ближнем Востоке с кубинским кризисом, я позвонил Киссинджеру и обратил его внимание на то, что такое сравнение, по-моему, неуместно.

Через пару часов он перезвонил мне и сказал, что президент согласен со мной в том, что „ это было неудачное сравнение". (На этой же пресс-кон- ференции Никсон также заявил, что благодаря „ хорошим связям с Брежневым мы не только избежали конфронтации, но и сделали большой шаг вперед в направлении реального мира на Ближнем Востоке".)

Никсон оправдывается при встрече со мной в Кэмп-Дэвиде. То же вскоре делает и Киссинджер

Под влиянием последних событий и настроений в советском руководстве Брежнев направил 28 октября следующее многозначительное письмо Никсону: „... У меня лично и у моих товарищей наступил момент кризиса доверия к тому, что вся ведущаяся уже на протяжении недели переписка и все заверения как нам, так и египетской стороне о том, что принимаются меры к прекращению огня и выполнению резолюций Совета Безопасности, тем более под нашей с Вами эгидой, о чем от имени президента дано нам письменное подтверждение, на самом деле являлось поддержкой израильской военщины, которая продолжает вести себя провокационно, явно с определенной, я бы сказал, обнаженной целью... Я допускаю мысль, что все это происходит в результате ложной информации, полученной нами, и даже обмана, преследующими цель, с одной стороны, поощрить агрессию и по возможности добиться ухудшения отношений

между США и СССР и, с другой стороны, подорвать личное взаимное доверие между нами".

Брежнев не очень скрывал свои подозрения в отношении американского госсекретаря.

Находясь под впечатлением последнего письма Брежнева, Никсон пригласил меня 30 октября приехать в Кэмп-Дэвид для разговора наедине. Он вел разговор в примирительном тоне, даже оправдываясь. Подчеркнул, что намерен продолжать курс на улучшение советско-американских отношений. Прошедшая неделя, явившаяся хотя и весьма неприятным эпизодом, остается всего лишь, по его мнению, эпизодом в наших отношениях.

В конце беседы Никсон сказал: „ Передайте Генеральному секретарю, что пока я жив и нахожусь еще на посту президента, я никогда не допущу реальной конфронтации с СССР. Возможно, что в ходе кризиса я немного погорячился. Замечу - но не в порядке оправдания, - что я подвергаюсь сейчас постоянной и ожесточенной осаде со стороны оппозиции и всех моих противников, объединившихся вокруг „ уотергейта" и использующих любую возможность, чтобы тем или иным способом укусить меня и еще больше подорвать мой авторитет. Если говорить просто, по-человечески, временами мне бывает очень трудно!"

Это было, по существу, первое признание, сделанное нам Никсоном относительно тех трудностей, с которыми он все больше сталкивался в связи с „ уотергейтским" делом.

Президент попросил передать лично Брежневу, что не допустит разгрома Третьего корпуса египетской армии. Он заявил также о своем намерении сотрудничать с нами в ООН по урегулированию конфликта.

Киссинджер при этом разговоре не присутствовал. Желал ли таким образом Никсон в какой-то степени отмежеваться от своего госсекретаря? Не знаю.

Так закончился очередной арабо-израильский конфликт, в который оказались вовлечены - хотя и за кулисами - и Вашингтон, и Москва. В этой вовлеченности своеобразно переплелись элементы сотрудничества и соперничества. Обе страны взаимодействовали в том, чтобы быстрее погасить военный конфликт между арабами и Израилем и установить перемирие с участием Совета Безопасности ООН. В то же время в военном плане они помогали своим союзникам срочными поставками оружия США - Израилю,

СССР - арабским странам. При этом Вашингтон откровенно (и успешно) добивался укрепления своих позиций в этом регионе за счет СССР. Конфликт показал, что обе страны вовсе не обязательно преследовали, несмотря на политику разрядки, параллельные цели и интересы.

Киссинджер в своих мемуарах впоследствии откровенно признавал, что США стремились ликвидировать советское влияние на Ближнем Востоке, используя политику разрядки. В Москве это хорошо понимали, но понимали и то, что возможностей у нас в этом районе было меньше, чем у американской стороны. Тем не менее, взаимный курс на соперничество продолжался.

В целом же опасный военный конфликт на Ближнем Востоке с учетом общего уровня отношений, достигнутых к тому времени между СССР и США, в отличие от кубинского кризиса не перерос в угрозу прямой военной конфронтации между ними. Это было главное. Больше того, конфликт закончился вынужденным согласием израильтян и арабов начать прямые переговоры в Женеве в декабре, к чему вели дело СССР и США. Во всем

этом был определенный успех процесса разрядки. Показательно, что оба правительства во время этого конфликта публично не ставили под сомнение этот процесс, его полезность. Вместе с тем ближневосточный конфликт показал и непрочность этого процесса, его хрупкость. Нанесен был и немалый урон личному доверию между руководством обеих стран.

Не только Никсон, но и Киссинджер счел необходимым, хотя, видимо, и по своим собственным соображениям, вновь вернуться к недавней кризисной ситуации в наших отношениях.

В беседе со мной (4 ноября) он сказал, что накануне они с президентом попытались поотчетливее представить себе, как события последнего времени могли быть восприняты в Кремле, и поняли, что постановка с советской стороны вопроса о кризисе доверия могла быть достаточно оправданной и обоснованной. Действия Белого дома были вызваны стечением ряда обстоятельств и опасениями в отношении возможных односторонних действий

СССР, которые (опасения) оказались затем необоснованными и преувеличенными.

Однако в ретроспективе, подчеркнул он далее, мы с президентом видим, что допустили ошибку, когда поторопились с введением повышенной боевой готовности в войсках. Нервы у генерального секретаря оказались крепче, чем у президента. Мы теперь понимаем, что нанесли тем самым серьезный ущерб советско-американским отношениям. Этого отрицать нельзя. Главное сейчас не усугублять этот ущерб дальнейшими взаимными упреками и обидами, ибо мы признаем возможный крупный промах с американской стороны. Давайте смотреть вперед и способствовать поддержанию и развитию всего того конструктивного и положительного, что сохранилось в наших отношениях, а позитив выходит за рамки одного Ближнего Востока.

Киссинджер все же не договаривал до конца. Он руководствовался прежде всего своими целями. О них он с редкой откровенностью написал в мемуарах: „ Мы, США, не хотели платить за советско-американскую разрядку монетами, взятыми из американского геополитического позитива на Ближнем Востоке".

Яснее не скажешь. Но он, тем не менее, хорошо понимал необходимость дальнейшего сотрудничества с СССР в других важных вопросах.

В целом же можно сказать, что разрядка выдержала испытание ближневосточным кризисом 1973 года, хотя и дала свои первые трещины.

7. ТУЧИ „ УОТЕРГЕЙТА" СГУЩАЮТСЯ. НИКСОН „ ОТВОДИТ ДУШУ"

Ситуация вокруг Никсона внутри страны осложнялась. 10 октября вице-президент Спиро Агню из-за разразившегося скандала, в котором он оказался замешанным, был вынужден уйти со своего поста. Кризис исполнительной власти в США становился все очевиднее.

Личное положение Никсона, сказал мне сенатор Фулбрайт, резко ухудшилось после его распоряжения отправить в отставку специального прокурора по „ уотергейтскому делу" Кокса и министра юстиции Ричардсона, поскольку многие считали, что президент пытался таким образом скрыть допущенные им серьезные нарушения американских законов. Сенатор заметил, что Никсон в последнее время постоянно находится в крайне нервозном состоянии из-за беспрецедентных нападок на него средств массовой информации. Фулбрайт был убежден, что и недавняя акция Белого дома по объявлению повышенной боевой готовности вооруженных сил явилась импульсивной реакцией президента, а не результатом серьезно обдуманного шага.

Брежнев подбадривает Никсона

На Брежнева (которому свойственны были порывы сентиментальности) произвели впечатление откровенные высказывания Никсона в беседе со мной по поводу переживаемых им трудностей и доверительный тон этих высказываний. Он послал (10 ноября) личное письмо Никсону, которое заканчивалось следующими словами: „ Хотелось, как говорят, по-человечески пожелать Вам энергии и успеха в преодолении всякого рода сложностей, причины которых на расстоянии не так-то легко уяснить. По понятным причинам наши пожелания успеха относятся, прежде всего, к области развития советско-американских отношений. Наша готовность идти вперед по пути решительного улучшения советско-американских отношений не уменьшилась в результате событий на Ближнем Востоке".

Через четыре дня президент, опять же наедине, сказал мне, что он самым внимательным образом ознакомился с последним письмом Брежнева. Он готовит свой ответ, но хотел бы сейчас без каких-либо формальностей поблагодарить Генерального секретаря за то, что он, пожалуй, единственный из руководителей всех других государств, включая и союзные США страны, нашел простые человеческие слова, чтобы подбодрить в связи с теми трудностями, которые ему сейчас приходится преодолевать в собственной стране.

Я прошу передать Генеральному секретарю, сказал он, что такое не скоро забывается и что я полон решимости, несмотря на некоторые наши недавние размолвки и упорную оппозицию определенных внутренних и внешних сил, идти по пути развития и укрепления советско-американских отношений.

В тот день президент был как будто в неплохом настроении, но выглядел он все, же очень усталым: продолжавшаяся шумиха вокруг „ уотергейтского дела" давала о себе знать.

Тем временем новым вице-президентом США стал Форд, которого выдвинул на этот пост Никсон вместо ушедшего в отставку Агню. В начале декабря я передал Форду поздравления советского руководства по этому случаю.

Поблагодарив, Форд сказал, что в ближайшее время будет по поручению президента в основном заниматься внутренними делами, он всегда интересовался внешней политикой и надеется, что сможет внести свой вклад в развитие Советско-американских отношений.

Необычные откровения Никсона

13 декабря Никсон опять пригласил меня в Белый дом для беседы один на один. Встреча носила необычный характер как по содержанию, так и по форме. Высказывания президента на этот раз, особенно по некоторым внутренним аспектам, были порой весьма откровенными.

Вначале он заявил, что придает большое значение дальнейшему развитию событий на „ беспокойном" Ближнем Востоке и в этой связи перспективам работы открывающейся вскоре в Женеве мирной конференции по Ближнему Востоку*. Президент сказал, что в последние дни он много размышлял над складывающейся ситуацией как в международном, так и внутреннем плане, поскольку Израиль и поддерживающие его силы внутри США весьма влиятельны и это сказывается на американской политической жизни.

Затем президент довольно неожиданно для меня весьма критически оценил политику Израиля, который, по существу, не хочет прекращения войны. Израиль и произраильские круги в США, сказал он, стремятся не допустить улучшения советско-американских отношений; они видят благо в постоянной конфронтации между СССР и США. Никсон заметил, что пришел к таким выводам совсем недавно, ибо вначале даже не допускал мысли, что у Израиля могут быть такие далеко идущие цели.

Никсон говорил, что весьма влиятельное еврейское лобби в США поощряет „ упрямство Израиля" в отношении ближневосточного урегулирования и оказывает тем или иным способом влияние на американскую внешнюю политику. В результате как-то незаметно возникла ситуация, когда США из-за Израиля конфликтовали почти со всем миром: с арабами, с

СССР, а теперь и почти со всеми своими союзниками - Западной Европой и Японией.

В этом одна из причин моей .решимости добиваться урегулирования на Ближнем Востоке, продолжал президент. Знаю, что немало придется повозиться с Израилем и его сторонниками. Но я готов идти по этому пути; я немало сделал для Израиля, поскольку считал и считаю, что он, как малое государство, находится в большом враждебном окружении и ему нужна помощь. Однако я ничем не обязан американским евреям, они всегда в своем большинстве голосовали против меня. Поэтому я могу позволить себе сейчас занять более уравновешенную позицию на предстоящих переговорах.

Из дальнейших слов Никсона было видно, что его сильно „ допекала" резко враждебная кампания, ведущаяся против него лично в связи с „ уотергейтом" многими средствами массовой информации, в которых, сказал он, имели сильное влияние те же еврейские круги. „ Есть все же нормы порядочности и элементарной благодарности, которые нельзя переступать", -подчеркнул Никсон.

Весьма любопытна и реплика президента в отношении Киссинджера. Он воздал должное его уму и заслугам, отметив, что для нынешних ближневосточных переговоров немаловажным является то, что, в силу своей национальности, Киссинджер менее подвержен нападкам со стороны еврейской

Эта конференция открылась 17 декабря. Вначале в ее работе приняли участие Громыко, Киссинджер, другие министры иностранных дел. Хотя конференция продолжалась недолго и без видимых результатов, ее значение состояло в том, что впервые удалось свести за одним столом переговоров арабов и израильтян.

общины в США. Вместе с тем Никсон заметил, что госсекретарь нет-нет да и отдает заметную дань тем или иным националистическим устремлениям Израиля. Приходилось и его нередко подправлять, хотя в целом Киссинджер действовал „ в правильном направлении".

Президент сказал, что он подумывает об откровенном обращении к нации, полагая, что это могло бы привести к определенному повороту настроений в основной массе американского народа, с чем вынуждены будут считаться и Израиль, и его лобби здесь (Никсон так и не решился осуществить это намерение).

Затронул он и наши двусторонние отношения и вновь пожаловался, что еврейское лобби препятствует усилиям правительства предоставить СССР

режим наибольшего благоприятствования в торговле. В заключение он просил передать Брежневу, чтобы тот не верил шумихе в американской прессе о его отставке или импичменте. „ Я остаюсь в Белом доме до конца своего срока. Я человек упрямый и на ветер слов не бросаю".

Никсон просил передать также, что в области американо-китайских отношений - после их беседы в Сан-Клементе - ничего сенсационного не произошло. „ Я хорошо помню энергичные высказывания тогда Генерального секретаря и могу еще раз заверить его в том, что пока я президент США, в отношениях с Китаем не будет сделано ничего, что могло бы повредить или охладить советско-американские отношения".

О нашем разговоре президент просил информировать только Брежнева. Надо сказать, что поразившая меня в устах Никсона резкая критика политики Израиля, судя по всему, не была лишь минутным всплеском эмоций президента. Это мнение, видимо, все больше укреплялось в его сознании, хотя по внутриполитическим причинам оно и не находило

отражение в его публичных выступлениях.

Весьма показателен в этой связи и такой эпизод. Вечером 6 августа 1974 года, когда Никсон в крайне нервной обстановке уже принял решение о своей отставке, но до официального ухода с поста президента оставались еще полтора дня, в числе последних распоряжений Никсона, как отмечал Киссинджер в своих мемуарах, было неожиданное решение, касавшееся Израиля. Удивительно, что в такое время он вообще вспомнил просьбу израильского правительства о долгосрочной помощи США в виде военных поставок.

Никсон сказал Киссинджеру, что он не одобряет такую просьбу, более того, прекратит все военные поставки Израилю, пока последний не согласится на всесторонний мир. Никсон выразил сожаление, что не сделал это раньше. Однако он сделает это сейчас, и его преемник в Белом доме только будет благодарен ему за это. Никсон предложил Киссинджеру подготовить соответствующий документ. Но в суматохе, которая царила последние два дня в Белом доме, Никсон так и не затребовал этот документ.

26 декабря я вновь посетил президента Никсона. Наши встречи с ним стали почти регулярными. В беседе наедине передал ему от Брежнева устное сообщение в ответ на его высказывания в последней беседе со мной.

Брежнев, прежде всего, благодарил Никсона „ за откровенность и прямоту, которые абсолютно необходимы в общении между нами". Он далее подчеркивал, что многое, сказанное президентом о положении на Ближнем Востоке и позиции Израиля, совпадает с мнением советского руководства и что обеим странам надо совместно искать решение проблемы, чтобы не допустить нового военного конфликта.

Брежнев отмечал также, что мысль президента о ключевом значении советско-американских отношений для судеб мира руководством СССР воспринимается только положительно так же, как и изложенная им позиция в вопросе об отношениях США с Китаем.

Послание заканчивалось следующей фразой: „ Несколько слов о Ваших высказываниях, г-н президент, относительно Ваших намерений в связи с некоторыми моментами внутриполитической ситуации в США. Благодарю Вас за сообщение о Вашем твердом намерении оставаться там, где Вы есть".

В ответ Никсон заявил, что, как президент США, в оставшиеся три с половиной года у власти он сделает все, чтобы „ курс, выработанный на двух встречах на высшем уровне, остался неизменным".

Верно, продолжал он, сейчас в США много критиков и противников этого курса. Тут и произраильские организации, многие средства массовой информации, так называемые либералы, оппозиция в конгрессе и прочие круги. У всех у них разные цели, но сейчас они действуют как коалиция, организующая наступление на проводимый мною курс. Парадоксальность ситуации в том, что многие из них в свое время выступали против „ холодной войны", за улучшение отношений с СССР. То же относится и к нашим западноевропейским союзникам, которые раньше всячески уговаривали США вести дела с Москвой таким образом, чтобы снизить риск советско-американской конфронтации, особенно ядерной. Однако, когда сейчас это в значительной степени достигнуто, они сделали поворот на 180 градусов и начинают критиковать Белый дом „ за сговор с русскими", за попытки установить „ гегемонию двух сверхдержав".

В заключение президент сказал: „ Я знаю истинные настроения американского народа, который, невзирая на шумиху определенных кругов, хочет мирных и дружественных отношений с советским народом. Это придает мне силу и решимость идти избранным курсом в области советско-американских отношений".

О содержании наших двух последних бесед с ним Никсон, насколько я знаю, не информировал никого из своего окружения. Нет об этом упоминания и в его мемуарах.

Надо признать, что весь этот конфиденциальный диалог между Никсоном и Брежневым был уникальным в советско-американских отношениях.

8. 1974 ГОД:

КРИЗИС ИНСТИТУТА ПРЕЗИДЕНТСКОЙ ВЛАСТИ. НИКСОН УХОДИТ В ОТСТАВКУ

1974 год вошел в американскую историю как период одного из самых глубоких по своим масштабам и последствиям внутриполитических кризисов, когда-либо пережитых этой страной, а также, как год важных внешнеполитических событий, заставивших США серьезно заняться анализом перспектив своей внешней политики на предстоящие годы. Усилился

пессимизм в отношении экономического положения как самих США, так и всего западного мира. Серьезные потрясения во внутриполитической жизни США, связанные с дезинтеграцией администрации Никсона в результате „ уотергейтского" скандала, завершились 8 августа 1974 года первой в истории США отставкой президента, оказавшегося перед реальной угрозой принудительного отстранения его конгрессом от власти путем импичмента. Также впервые в истории страны государственное руководство оказалось в руках неизбранного народом президента (Форда) и неизбранного вице-пре- зидента (Нельсона Рокфеллера).

Все эти события вызвали обострение внутриполитических процессов в США, особенно таких их аспектов, как осложнение отношений между законодательной (конгресс) и исполнительной (Белый дом) властями, ужесточение межпартийной борьбы, кризис доверия среди широких слоев населения к институтам политической власти и т. д.

Вобласти внешней политики США - в том числе и при новой администрации Форда - продолжали курс на укрепление своих позиций в мире, рассматривая в качестве приоритетов американской дипломатии активизацию „ атлантического партнерства" с союзниками (включая и Японию) в политической и экономико-энергетической областях, дальнейшее развитие отношений в рамках „ глобального треугольника" с „ оппонентами" - СССР и Китаем. Оставалось на протяжении года активным и восточноевропейское направление в дипломатии США, хотя принятие конгрессом в декабре дискриминационного в отношении большинства стран Восточной Европы торгового законодательства явно осложнило проведение администрацией этого курса.

Правительство США усилило внимание к азиатскому направлению своей политки. Оно стремилось, в частности, поддерживать необходимый уровень

вамерикано-китайских отношениях, укрепить военно-политическое сотрудничество с Японией, сохранить, пусть даже шаткий, баланс сил в Индокитае. Усилился интерес США к укреплению своих военно-стратегических позиций на акваториях Тихого и Индийского океанов, в зоне Персидского залива путем создания новых военных баз.

В1974 году происходило дальнейшее, хотя и неравномерное развитие советско-американских отношений. Были достигнуты новые позитивные сдвиги в двусторонних контактах и переговорах, направленных на решение важных международных проблем, равно как и в ряде конкретных областей взаимовыгодного сотрудничества. Третья советско-американская встреча на высшем уровне в Москве и рабочая встреча Брежнева с новым американским президентом Фордом в районе Владивостока подтвердили намерение сторон вести и дальше дело к сохранению разрядки и предотвращению угрозы ракетно-ядерного конфликта.

Вместе с тем ряд факторов внутриполитического порядка тормозил развитие советско-американских отношений (отражением этого явилось, в частности, принятие конгрессом дискриминационного законодательства в

отношении торговли с СССР). Подрыв власти Белого дома из-за „ уотергейта"; усиление вмешательства конгресса в конкретное проведение внешней политики; нежелание президента Форда идти на решительные шаги, которые могли бы осложнить его положение в условиях приближающихся президентских выборов в США; усиление организационной сплоченности и активности антисоветских сил в стране; ослабление позиций и влияния госсекретаря Киссинджера - эти и другие факторы породили

определенную непоследовательность и колебания сперва у администрации Никсона, а затем Форда в том, что касается решения конкретных вопросов отношений США с СССР. Это не могло не сказаться на темпах и глубине дальнейшего развития отношений сотрудничества, хотя Белый дом сохранял заинтересованность в продолжении курса на разрядку.

Не помогала делу улучшения отношений и упрямая доктринерская позиция советского руководства в области прав человека, и особенно в отношении эмиграции, что позволило нашим противникам превратить конгресс США в главный оплот антисоветских настроений.

В области разоружения внимание и в администрации Никсона, и в администрации Форда практически было сосредоточено в 1974 году в основном на проблеме ограничения стратегических наступательных вооружений, причем все переговоры по существу этой проблемы вел от имени Белого дома непосредственно сам Киссинджер. Каких-либо инициатив в других вопросах разоружения США не предпринимали и большого интереса к их обсуждению не проявляли.

Ближний Восток оставался районом повышенной дипломатической активности США и личной вовлеченности госсекретаря Киссинджера. В своем подходе к главной проблеме - мирному урегулированию - США вели дело к такому политическому решению арабо-израильского конфликта, который представлял бы собой процесс выработки последовательно отдельных договоренностей между сторонами в конфликте в ходе многоплановых переговоров при активном и практически единоличном посредничестве США. Американская сторона встала на путь фактического отказа от совместных советско-американских действий в вопросах урегулирования в рамках Женевской мирной конференции. Все это вызывало сильное недовольство в Москве и служило постоянным раздражителем в советско-амери- канских отношениях, хотя немалая доля вины лежала на самой Москве, которая упорно продолжала свою малопродуктивную политику - отказывалась восстановить дипломатические отношения с Израилем и иметь какие-либо прямые контакты с ним, настаивая при этом на нереальном единовременном решении всего конфликта.

Новый 1974 год начался с принятия новой военно-стратегической концепции США, которая получила название доктрины „ ограниченной" ядерной войны и предусматривала перенацеливание американских стратегических систем с гражданских на военные объекты в СССР. Советское командование встретило это решение с озабоченностью: речь ведь шла не о гуманном подходе к судьбам гражданского населения, а о контрсиловом ударе по военным целям другой стороны, который имел смысл лишь в качестве первого - обезоруживающего - удара. Ведь можно планировать удары по ракетам и бомбардировщикам другой стороны, пока они не запущены на цели; наносить же ответный удар по пустым шахтам и аэродромам вряд ли целесообразно. Короче, речь, по существу, шла не только о легализации стратегической ядерной войны, но и фактически об усилении ядерной угрозы в отношении СССР в условиях мирного времени.

Все это противоречило и недавнему соглашению с СССР о предотвращении ядерной войны. Именно так была воспринята советскими политическими и военными кругами новая доктрина, хотя министр обороны Шлесинджер и утверждал, что это перенацеливание не ставит целью получение возможности „ первого удара".