ПРОГРАММА по ФИЛОСОФИЯ для ОЗО (3) / Дополнительная литература / НИКИФОРОВ

О специфике философии. Ну, хорошо, скажет утомленный этими тривиальностями читатель, пусть философия не наука, что из этого? Не лучше ли нам, философам, быть ближе к науке, подра­жать ей в решениях проблем, набираться у нее ума-разума, а не устремляться от нее в царство нена­учных спекуляций?

Может быть, и лучше. Но сейчас, когда нам нужно вывести марксистскую философию из ле­таргического сна, поднять ее на уровень современных требований, важно осознать специфику этой особой сферы духовной деятельности. Слишком долго нам под видом единственно верного и под­линно научного учения преподносили определенную концепцию марксистской философии, восходя­щую к. Г.В.Плеханову и канонизированную в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Объявив марксист­скую философию наукой, ее вырвали из живого, изменяющегося потока мировой философской мыс­ли, оборвали ее связи с иными философскими течениями и с самой жизнью. Раз было объявлено, что диалектический материализм — это научная истина, то всякая попытка изменить, усовершенствовать его сразу же квалифицировалась как выступление против истины, т.е. как нечто заведомо реакцион­ное. Поскольку истина лишь одна и она представлена в диалектическом материализме, постольку все иные философские идеи и концепции оказывались воплощением лжи или измышлениями классового врага. Я думаю, убеждение в научности марксистской философии отчасти могло войти в идеологиче­скую основу истребления всякого инакомыслия в нашей духовной культуре. Вместе с культом Ста­лина складывался и культ определенной, весьма упрощенной и прямолинейной системы марксист­ской философии. Как раз в связи с этим в 30-е годы В.И.Вернадский писал: «Попытки создания еди­ной философии, для всех обязательной, давно отошли в область прошлого. Попытки ее возрождения, которые делаются в нашем социалистическом государстве созданием официальной, всем обязатель­ной диалектической философии материализма, учитывая быстрый и глубокий ход научного знания, обречены. Едва ли можно сомневаться сейчас, после 20-летней давности, что сама жизнь без всякой борьбы ярко выявляет их эфемерное значение» (Вернадский В.И. Цит. соч. С. 108-109). Увы, Влади­мир Иванович не мог себе представить, что во имя идеологических догм можно уничтожить саму жизнь, если она не хочет подчиниться этим догмам!

Философия — не наука, это, как все мы опять-таки признаем, мировоззрение, т.е. система взглядов на мир, на общество, на свое место в этом мире I и обществе (см.: Спиркин А.Г. Мировоз­зрение // Филос. энциклопед. словарь. М., 1983. С. 375-376). Характерной же чертой мировоззрения является то, что наряду с некоторым представлением о мире оно включает в себя еще и отношение к этому миру, его оценку с позиции некоторых идеалов. Причем это оценочное отношение пронизыва­ет все наши мировоззренческие представления и даже в значительной мере детерминирует их. Имен­но поэтому утверждения философии, даже если они имеют вид описаний, носят двойственный — де-

скриптивно-оценочный— характер. В научном знании нет оценочного элемента, оно представляет собой чистое описание. Мы утверждаем, что Луна — спутник Земли или что при нормальном давле­нии вода кипит при 100°С, не думая при этом, хорошо это или плохо, добро это или зло, нравится нам это или не нравится⁴. Однако говоря что-то о мире, философ всегда выражает свое отношение к миру и всегда оценивает его.

Мировоззренческие отношения и оценки всегда субъективны — они определяются особенно­стями носителя мировоззрения, его местом в обществе, его интересами и т.п. Следовательно, фило­софия всегда носит личностный характер. Научное знание безлично и интерсубъективно. Философия субъективна и личностна. Коль скоро два человека различаются чертами характера, местом в обще­стве, воспитанием, интересами, отношением к миру и обществу, они будут иметь разные мировоз­зрения, следовательно, окажутся сторонниками разных философских направлений, если попытаются выразить свое мировоззрение в систематической и явной форме. В науке результат носит в общем безличный характер. В нем, как правило, не остается никаких следов личности того, кто получил ре­зультат. И хотя законы науки часто носят имена открывших их ученых, это лишь дань уважения и признательности потомков. Но никто сейчас не будет изучать, скажем, оптику по трудам Гюйгенса. Ньютона, Френеля или Юнга, она гораздо лучше, полнее, точнее изложена в современном учебнике. На философском же труде всегда лежит отпечаток личности философа, устраните этот отпечаток — и вы уничтожите сам труд, поэтому никакое переложение не заменит чтения оригинала. В этом отно­шении философия близка искусству. Например, очень многие писали у нас о Великой Отечественной войне, но Симонов писал о ней не так, как Твардовский, а Астафьев — не так, как Быков или Адамо­вич и т.д. Многие художники писали обнаженную натуру, но уберите из мировой живописи «Ку­пальщицу» Ренуара или «Венеру» Боттичелли и никакие копии и описания не возместят потери. Так же обстоит дело и в философии. Никто не напишет второй раз «Диалогов» Платона, «Творческой эволюции» Бергсона, «Этики» Спинозы или «Науки логики» Гегеля.

Отсюда следует, что каждый философ основную свою задачу должен видеть в том, чтобы ясно выразить свое личное мировоззрение, и организация философских исследований должна быть подчи­нена реализации именно этой цели. Не повторение известных тривиальностей, не поиск общезначи­мых истин, а формирование и выражение своего личного взгляда на мир, своего личного отношения к миру — вот высший долг философа. И отпечаток неповторимой личности на философском труде — тот отпечаток, который так легко и уже привычно стирают наши обсуждения и редакционные по­правки, с тем чтобы сделать философское произведение наукообразным и, следовательно безликим. именно он-то и представляет собой главную ценность философского труда. Миллионы людей живут и работают, порабощенные суетой повседневности, и у них нет ни возможности, ни сил для того, чтобы осознать принципы своего мировоззрения и сформулировать их в ясном виде. Это иногда де­лают писатели, ученые, но это профессиональное дело философов. Философ должен сознательно вы­работать и выразить свое видение мира, свое отношение к миру, свою оценку мира и общества. По­скольку он живет в определенную эпоху и в определенном обществе, в своих философских воззрени­ях он неизбежно выразит мировоззрение определенных социальных слоев и групп — тех людей, ко­торые близки ему по своему видению мира. И история нам показывает, что практически каждая зна­чительная философская система отобразила в себе отдельные характерные особенности мировоззре­ния своей эпохи. Если же философ некритически принимает навязываемую ему философскую систе­му, то его деятельность не только бесполезна, но даже социально вредна. Уж лучше бы ему выращи­вать турнепс! Множественность философских систем, идей, взглядов— не признак кризиса или раз­ложения, а, напротив, свидетельство того, что философы хорошо делают свое профессиональное де­ло — создают системы мировоззрения, выражающие умонастроение и мировосприятие все большего числа различных социальных групп. Для нас же разнообразие идей и мнений особенно важно сейчас, когда общество нуждается в широком спектре разнообразных моделей последующего развития, что­бы иметь возможность выбрать наилучшую и наиболее подходящую для нашей страны.

Вместе с тем отсюда следует, что нельзя ставить человеку в вину его философское мировоззре­ние. Оно определяется многими факторами, главными из которых являются индивидуальные особен­ности человека, его воспитание, его место в обществе и т.п. Все это часто не зависит от человека, как не зависит от него его рост или цвет волос. И как бессмысленно преследовать человека за то, что он брюнет, скажем, а не блондин, точно так же бессмысленно обвинять его в том, что он идеалист, а не

⁴ Строго говоря, это не совсем верно. В последнее время начинает выясняться, что оценки проникают даже в научные описания (см.: Ивин А.А. Ценности в научном познании // Логика научного познания. М., 1987). Однако ценности науки существенно отличаются от ценностей философии, поэтому их включенность в научное знание не затрагивает приведенных выше рассуждении.

10

материалист, позитивист, а не экзистенциалист, христианин, а не мусульманин. Это кажется вполне тривиальным, но как часто свое отвращение к каким-то идеям и взглядам мы переносим на сторон­ников этих взглядов! Понимание того, что философские системы дают не разные описания действи­тельности (из которых лишь одно может быть истинным, а все остальные-ложны), но выражают раз­ные отношения к миру разных людей, служит основой терпимости — той терпимости, которую мы так привыкли презирать и поносить.

И в заключение. Мне могут сказать: пусть утверждения философии не истинны, пусть они ле­жат вне науки, но ведь это справедливо и для ваших собственных утверждений! Как же к ним тогда относиться, если они не освящены авторитетом научной истины? А как хотите. Как философ я не претендую на выражение научной истины. Нравятся вам те рассуждения, которые вы только что про­читали? Соответствуют ли они вашим представлениям о философии, о науке, об истине? Если да, ес­ли они убеждают вас, то вы можете верить в то, что они истинны. Если же прочитанные рассуждения вызывают в вас чувство протеста и отвращения — отбросьте их, не задумываясь о том, что они, воз­можно, истинны. Женщины на полотнах Модильяни — кирпично-красные и с перекошенными гла­зами. Но если человеку нравится живопись Модильяни, бессмысленно доказывать ему, что таких женщин в природе нет, что такого рода живопись искажает реальность. «При чем здесь реаль­ность?» — спросит он.

В самом деле, при чем?

1